Джон ЛЕ КАРРЕ
   ВОЙНА В ЗАЗЕРКАЛЬЕ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


   Я даже согласна быть пешкой, только бы меня взяли в игру.
   Л. Кэррол. Алиса в Зазеркалье

   "Непосредственно перед сеансом связи не  рекомендуется  брать  в  руки  и
переносить тяжеловесные предметы - сундуки, чемоданы и  т.  п.,  -  так  как
мышцы предплечья, кисть и пальцы теряют  чувствительность,  необходимую  для
четкой работы с ключом Морзе".
   Ф. Тэйт. Полный курс .Морзе.
   Изд-во "Питмэн"

   Джеймсу Кеннавею посвящается

Предисловие

   Люди, клубы, учреждения и разведывательные организации, описанные в  моих
книгах, не существуют и, насколько мне известно, не существовали никогда.  Я
хочу это подчеркнуть.
   Я должен поблагодарить Общество радиолюбителей Великобритании  и  мистера
Р. Е. Молланда, редакторов и сотрудников  журнала  "Эвиэйшн  Уик  энд  Спэйс
Текнолоджи" и мистера Рональда Коулса за ценные технические консультации;  я
также благодарен моему секретарю мисс Элизабет Толлингтон.
   Но более всех я обязан моей жене за неутомимое сотрудничество.
   ДЖОН ЛЕ КАРРЕ Агиос Николаос, Крит Май 1964 г.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

МИССИЯ ЭЙВЕРЛИ

   Здесь лежит дурак, который пытался обдурить Восток.
   Р. Киплинг

Глава 1

   Летное поле было покрыто снегом.
   Нанесло его с севера, надуло в  тумане  ночным  ветром,  пахнущим  морем.
Здесь  ему  и  лежать  всю  зиму,  невозмутимо,  колючей  леденистой   пылью
припорошив серую землю, не примерзая к ней и не тая, как  будто  нет  других
времен года. Перемежающийся  туман  наплывал,  как  дым  войны,  проглатывал
ангар, радарную кабину, аэродромные машины, потом обнажал, смыв  краски,  то
одно, то другое - их черные, помертвевшие остовы торчали на белом пустыре.
   Вид без перспективы, впадин и теней.  Небо  и  земля  сливались;  силуэты
людей и зданий оцепенели от холода, будто смерзлись под слоем льда.
   По ту сторону летного пола не было ничего -  ни  дома,  ни  пригорка,  ни
дороги, не было даже забора или дерева; только  небо,  придавившее  дюны,  и
бегущие мглистые облака над грязным балтийским берегом.  Где-то  сзади  были
горы.
   Ребятишки в школьных бескозырках столпились у обзорного  окна,  оживленно
болтая по-немецки. На некоторых были лыжные костюмы. Тэйлор глядел мимо  них
со скучающим видом и, так и не сняв перчаток, держал в руках стакан. Один ид
мальчиков обернулся и уставился на него, потом  покраснел  и  что-то  шепнул
другим. Они все примолкли.
   Резким движением руки как бы описав полукруг, он  выпростал  запястье  из
рукава и взглянул на часы - это было в его стиле,  ему  хотелось,  чтобы  по
жесту в нем узнавали военного человека, и не просто, а из приличного  полка,
члена приличного клуба, человека, который понюхал пороху.
   Без десяти четыре. Самолет запаздывает уже на час. Сейчас должны объявить
- почему. Всякое могут сказать - туман, или просто - задержан вылет.  Скорее
всего, сами не знают  и  уж  точно  не.  объявят,  что  он  на  двести  миль
отклонился от курса и сейчас находится где-то южнее  Ростока.  Тэйлор  допил
стакан и огляделся, не зная, куда поставить. У  него  мелькнула  мысль,  что
иные крепкие напитки хорошо  пить  там,  где  их  делают.  И  в  критической
ситуации, когда нужно убить пару часов, а  за  окном  десять  градусов  ниже
нуля, стаканчик "Штайнхегера" - не самый худший вариант. По  возвращении  он
постарается, чтобы несколько ящиков выписали для клуба "Алиби".  Все  с  ума
сойдут.
   Громкоговоритель тихо гудел, но вдруг рявкнул, потом замолк  и  заговорил
снова,  теперь  отрегулированный.  Дети  уставились  на  него  выжидательно.
Объявляли  вначале  по-фински,  потом  по-шведски,   наконец   по-английски.
Северные авиалинии сожалели о задержке рейса 290 из Дюссельдорфа. Ни намека,
на сколько и почему. Скорее всего, и сами не знали.
   А Тэйлор знал.  Что  будет,  подумал  он,  если  он  сейчас  неторопливой
походкой подойдет к развязной девице в стеклянной  кабине  и  скажет:  290-й
прибудет не скоро, милочка, его сдуло с курса северным  штормовым  ветром  и
несет теперь с Балтики в сторону Хейде. Девушка, ясное дело, его слушать  не
станет, решит, что он чокнутый. Потом она  кое-что  узнает  и  только  тогда
поймет, что он совсем не простой, очень не простой человек.
   Понемногу  темнело.  Земля  теперь  стала   светлее   неба;   расчищенные
взлетно-посадочные  полосы  на  фоне  снега  напоминали   канавы,   усеянные
янтарными пятнами посадочных, огней. Свет неоновых ламп  с  ближних  ангаров
проливал унылую бледность на лица и самолеты; на секунду картина  оживилась:
короткой вспышкой пробежал луч контрольной вышки. Из  боксов  слева  выехала
пожарная машина и встала рядом  с  тремя  "скорыми"  вблизи  от  центральной
полосы. Одновременно на всех машинах завертелись  синие  маячки;  автомобили
стояли в один ряд, настойчиво  мигая.  Дети  указывали  на  них  пальцами  и
возбужденно переговаривались.
   Из громкоговорителя вновь раздался голос девушки, хотя после  предыдущего
объявления прошло всего несколько минут. Дети опять умолкли и  прислушались.
Рейс 290 задерживается по меньшей мере еще на  час.  Дополнительно  сообщат,
как только поступит информация. Что-то среднее между удивлением и  тревогой,
прозвучавшее в голосе девушки, передалось полудюжине людей, которые сидели в
противоположном конце зала ожидания. Пожилая женщина  что-то  сказала  мужу,
встала, взяла сумку и подошла  к  детям.  Некоторое  время  она  в  какой-то
растерянности вглядывалась в  сумерки.  Не  найдя  за  окном  утешения,  она
повернулась к Тэйлору и спросила по-английски: "Что случилось с самолетом из
Дюссельдорфа?"  В  ее  голосе  звучала   гортанная   интонация   возмущенной
голландки. Тэйлор пожал плечами. "Наверное, снег"", - сказал он. Он  говорил
отрывисто: это, как ему казалось, соответствовало его облику военного.
   Толкнув вертящуюся дверь, Тэйлор спустился  в  зал  прилета.  У  главного
входа он узнал желтую эмблему Северных авиалиний. За столом сидела  девушка,
очень хорошенькая.
   - Что происходит с дюссельдорфским рейсом? - У  него  были  доверительная
манера говорить; считалось, что он был специалистом по молоденьким девушкам.
   Она улыбнулась и пожала плечами:
   - Вы же видите, снег. У нас часто бывают задержки осенью.
   - А нельзя спросить у шефа? - предложил он, кивнув на стоящий  перед  ней
телефон.
   - По громкоговорителю сообщат, - сказала она, - как только узнают.
   - А кто штурман, милочка?
   - Как вы сказали?
   - Ну, штурман, командир?
   - Капитан Лансен.
   - Как он вообще, справляется?
   Девушка была шокирована.
   - Капитан Лансен очень опытный пилот.
   Тэйлор окинул ее оценивающим взглядом, усмехнулся и сказал:
   - Как бы то ни было, милочка, а пилот он очень везучий.
   Считалось, что старина Тэйлор кое в чем разбирается.  Во  всяком  случае,
так говорили в клубе "Алиби" каждую пятницу, вечером.
   Лансен. Странно было вот так запросто услышать это  имя.  В  конторе  оно
никогда не произносилось. Говорили иносказательно, употребляли  клички,  все
что угодно, только не настоящее  имя:  наш  сизокрылый,  летучий  друг,  наш
северный друг, паренек-фотограф; в разговоре иной раз проскакивало сочетание
букв и цифр, которыми он обозначался в документах,  -  но  никогда,  ни  при
каких обстоятельствах не называли его настоящего имени.
   Лансен. Леклерк показал его фотографию еще в Лондоне: приятной наружности
тридцатипятилетний  блондин  с  живой  улыбкой.  Девушки,  что  работают   в
аэропорту, должны по нему сходить с ума. Все они такие,  хочешь  не  хочешь,
легкая добыча для летчика. Но здесь был замкнутый круг, со стороны никто  не
допускался.
   Тэйлор торопливо ощупал карман плаща - просто удостоверился, что  конверт
на месте. Никогда прежде он  не  носил  с  собой  таких  денег.  Пять  тысяч
долларов за один полет, тысяча семьсот фунтов за то, чтобы сбиться с  дороги
над Балтийским морем, и налогов с них не надо платить. И все-таки не  каждый
же день Лансену приходилось  это  делать.  Это  был  особый  случай,  сказал
Леклерк. А что, если сейчас наклониться над стойкой и сказать  девушке,  кто
он на самом деле, и деньги в конверте показать? Такой у него никогда не было
- первоклассной девушки, высокой и молодой.
   Он опять поднялся в бар. Бармен уже стал его узнавать. Тэйлор  указал  на
бутылку "Штайнхегера" на средней полке и сказал:
   - Дайте мне еще одну такую, пожалуйста. Вон ту,  прямо  сзади  вас,  вашу
местную отраву.
   - Ее немцы делают, - сказал бармен.
   Тэйлор открыл  бумажник  и  вынул  купюру.  В  прозрачном  кармашке  была
фотокарточка девочки лет девяти, в очках, с куклой в руках.
   - Дочка, - объяснил он бармену, и тот натянуто улыбнулся.
   Голос у него в разных случаях звучал по-разному,  как  у  путешествующего
коммерсанта. Он неестественно растягивал слова, когда разговаривал с  людьми
своего круга, чтобы казаться значительнее, или когда нервничал, как сейчас.
   Признаться, было страшно. Ситуация жутковатая, в  его-то  годы.  Вот  так
вдруг, после привычной работы курьером, на тебе - оперативное  задание.  Это
работа для всякой сволочи из Цирка, а вовсе не для его конторы. Совсем иначе
он привык зарабатывать свой кусок хлеба, начиная с самого младшего  чина,  в
каком был когда-то. А теперь сиди на краю света, у  чертовой  бабушки.  Кому
могло прийти в голову  построить  аэропорт  в  таком  Богом  забытом  месте?
Вообще-то заграничные поездки ему нравились,  как  правило:  в  Гамбурге  он
заходил иногда к старому Джимми Гортону, например, или в Мадриде можно  было
поразвлечься. Ему было приятно уезжать на время от Джоани.  И  в  Турции  он
пару раз побывал, хотя азиатов не любил. И даже те поездки были  несравненно
лучше: билет первого класса, вещи на соседнем сиденье, в кармане спецпропуск
НАТО - у человека был статус при такой работе, не хуже,  чем  у  дипломатов,
или почти как у них. Но сейчас все было иначе, и это ему не нравилось.
   Леклерк сказал - это очень серьезное дело,  и  Тэйлор  поверил  ему.  Ему
сделали паспорт на другое имя. Малхербе.  Произносится  -  Малаби,  так  ему
сказали. Только Бог знает, откуда взялось это имя. Тэйлор даже не знал,  как
его правильно  написать:  когда  утром  расписывался  в  гостиничной  книге,
перепачкал всю страницу. Фантастические командировочные, конечно: пятнадцать
фунтов в день на оперативные расходы, без всяких отчетных бумажек.  Говорят,
что  Цирк  платит  семнадцать.  Кое-что  можно,  пожалуй,  сэкономить  -  на
какой-нибудь подарочек для Джоани. Но ей, наверное, наличные приятней.
   Ей он, конечно, сказал: не должен  был,  но  Леклерк  с  Джоани  не  были
знакомы. Он взял сигарету, затянулся, зажав ее  в  кулаке,  как  часовой  на
посту. Как же так - взять и махнуть в Скандинавию и жене ничего не сказать?
   Интересно, что эти ребятишки там рассматривают, прилепившись к окну. Диву
даешься, как они освоили иностранный язык. Опять взглянул на часы, почти  не
обращая внимания на время, и потрогал конверт в  кармане.  Лучше  больше  не
пить, голова должна быть ясной. Он попытался представить  себе,  что  сейчас
делает Джоани. Наверное, присела отдохнуть и потягивает джин  с  чем-нибудь.
Шутка ли, весь день пришлось проработать.
   Вдруг он почувствовал, что стало очень тихо. Бармен замер, прислушиваясь.
Пожилые люди за столом тоже прислушивались к  чему-то,  тупо  уставившись  в
окно.  Затем  он  услышал  явственный  гул   самолета,   еще   далекий,   но
приближающийся к аэропорту. Он быстро пошел к окну, но еще не  успел  дойти,
как услышал по радио немецкую речь; после первых же слов  дети,  как  стайка
голубей, перепорхнули в зал ожидания. Люди за столом встали, женщины достали
из сумочек перчатки, мужчины  потянулись  за  своими  пальто  и  саквояжами.
Наконец было сделано объявление по-английски. Лансен заходил на посадку.
   Тэйлор устремил  взгляд  в  темноту.  Ни  намека  на  самолет.  Он  ждал,
беспокойство росло. Прямо край света, думал он, здесь кончается наш  поганый
мир. А если Лансен разобьется? Если найдут фотокамеры? Эх, был  бы  на  его,
Тэйлора, месте кто-нибудь другой! Вудфорд, почему Вудфорд не занялся этим, и
могли ведь послать Эйвери, отличника колледжа? Ветер крепчал,  Тэйлор  готов
был поклясться, что ветер стал гораздо сильнее: это было видно по тому,  как
он закручивал и швырял снег на  взлетно-посадочную  полосу,  как  раскачивал
посадочные фонари, как на горизонте взметал белые колонны и  яростно  крушил
их, испытывая ненависть к своему творению. Порыв ветра вдруг ударил в  окно,
заставив Тэйлора отшатнуться,  по  стеклу  забарабанили  мелкие  льдышки,  и
коротко проворчала что-то деревянная рама. Он опять взглянул  на  часы,  это
уже стало привычкой: делается как-то легче, когда знаешь время.
   Нет, в таких условиях Лансену не сесть ни за что.
   Сердце замерло. Сирена, вначале тихая, стремительно превращалась  в  вой:
четыре гудка завывали над  затерянным  летным  полем,  как  голодные  звери.
Пожар... Значит, на самолете пожар. Он горят в будет  пытаться  сесть...  Он
нервно обернулся: может, кто-нибудь объяснит, что случилось.
   Бармен стоял рядом, протирая бокал, и смотрел в окно.
   - Что происходит? - вскрикнул Тэйлор. - Почему орут сирены?
   - Всегда в плохую погоду включают сирены, - ответил тот. - Это правило.
   - Почему ему разрешают приземлиться? -  настаивал  Тэйлор.  -  Почему  не
отправить его южнее? Здесь так мало места; отчего не полететь ему туда,  где
аэродром побольше?
   Бармен безразлично покачал головой.
   - Не так у нас плохо, - сказал он, указывая на летное поле. - Кроме того,
он сильно опоздал. Может, у него нет горючего.
   Они увидели самолет низко над землей, его мигающие огни  над  сигнальными
фонарями аэродрома; свет фар побежал по посадочной полосе. Сел, благополучно
сел, и они услышали рев моторов, когда он начал заруливать к  месту  высадки
пассажиров.

***

   Бар опустел. Тэйлор остался один. Заказал выпить. Он  знал  свою  задачу:
сиди  в  баре,  сказал  Леклерк,  Лансен  придет  в  бар.  Не  сразу:  нужно
разобраться с  летными  документами,  вынуть  пленку  из  фотокамеры.  Снизу
слышалось детское пение и какая-то женщина запевала. Какого черта он  должен
сидеть среди женщин и детей? Разве это не мужская работа - особенно  если  в
кармане фальшивый паспорт и пять тысяч долларов?
   - Сегодня больше самолетов не будет, - сказал бармен. - Все полеты сейчас
отменены.
   Тэйлор кивнул:
   - Знаю. Ужас, что делается на улице, ужас.
   Бармен убирал бутылки.
   - Опасности не было, - добавил он успокоительным тоном. - Капитан  Лансен
- очень хороший пилот. - Он колебался, не зная, убрать или оставить  бутылки
"Штайнхегера".
   - Конечно, бояться было нечего, - огрызнулся Тэйлор. - Разве кто  говорил
об опасности?
   - Еще налить? - спросил бармен.
   - Нет, но налейте себе. Вы должны выпить.
   Бармен неохотно наполнил себе стакан и убрал бутылку.
   - И все-таки, как им это удается? - спросил Тэйлор примирительным  тоном.
- В такую погоду ничего не видно, ни черта.  -  Он  задумчиво  улыбнулся.  -
Сидите вы, значит, в кабине пилота, и совершенно безразлично, открыты у  вас
глаза или закрыты, толку от них нет. Я видел это однажды, - добавил  Тэйлор,
его руки с чуть согнутыми  пальцами  лежали  на  стойке,  будто  на  рычагах
управления. - Я знаю, о чем говорю... и если что-то не  так,  первым  гибнет
пилот. - Он покачал головой. - Они выдерживают, - твердо сказал  он.  -  Они
имеют право на каждый пенс своего заработка. Особенно в воздушном змее таких
размеров. Все его части держатся на нитке, самой обычной нитке.
   Бармен едва заметно кивнул, допил свой стакан, вымыл, вытер и поставил на
полку под стойкой. Расстегнул свой белый пиджак.
   Тэйлор не шелохнулся.
   - Ладно, - сказал бармен, хмуро улыбаясь, - теперь нам пора домой.
   - Кому это нам? - спросил Тэйлор, широко раскрыв глаза  и  откинув  назад
голову. - Кому, собственно? - Теперь все равно, на ком  сорвать  напряжение:
Лансен приземлился.
   - Я должен закрывать бар.
   - Конечно, пора домой. Выпьем только еще. Можете идти домой, если хотите.
Я-то, к несчастью, живу в Лондоне. - Его голос звучат  вызывающе,  в  чем-то
игриво, но все более злобно. - И раз ваши авиакомпании  не  могут  доставить
меня в Лондон, и вообще никуда до утра, посылать меня туда - не самое  умное
с вашей стороны, или я не прав, дружище? - Он все еще  улыбался,  но  улыбка
была злой и судорожной, как у нервного человека, когда он выходит из себя. -
И в следующий раз, когда случится  принять  от  меня  угощение,  старина,  я
советую быть повежливее...
   Открылась дверь, и вошел Лансен.

***

   Все произошло не так, как предполагалось, вовсе не так, как ему говорили.
Оставайтесь в баре, сказал Леклерк, сядьте  за  столиком  в  углу,  выпейте,
шляпу и плащ положите на другой стул, как будто вы кого ждете.  Лансен,  как
прилетит, всегда приходит выпить пива. Ему нравится бар в аэропорту,  это  в
его  вкусе.  Кругом  будет  копошиться  народ,  сказал   Леклерк.   Местечко
небольшое, но там  всегда  идет  какая-то  жизнь,  в  таких  аэропортах.  Он
оглядится, где бы ему присесть, - вполне  открыто,  не  стесняясь,  -  затем
подойдет к вам и спросит, не занят ли другой стул.  Вы  скажете,  что  ждали
приятеля, но приятель не пришел; Лансен спросит, может ли он, сесть с  вами.
Он попросит пива, потом скажет: "Приятель или приятельница?" Вы скажете ему,
что нужно быть тактичным, вы оба  немного  посмеетесь  и  начнете  говорить.
Задайте два вопроса: о высоте и  скорости.  Исследовательский  отдел  должен
знать высоту и скорость. Деньги оставьте в  кармане  плаща.  Он  подойдет  к
вашему плащу, повесит свой рядом и сам незаметно, без суеты, возьмет конверт
и бросит пленку в карман вашего плаща. Вы допьете, пожмете друг другу  руки,
и дело в шляпе. Утром полетите домой.  В  устах  Леклерка  все  звучало  так
просто.
   Большими шагами Лансен прошел через пустую комнату прямо к ним - высокая,
сильная фигура в синем макинтоше и кепке.  Коротко  взглянул  на  Тэйлора  и
поверх его головы сказал бармену:
   - Йенс, дай мне пива.
   Повернувшись к Тэйлору, спросил:
   - А вы что пьете?
   Тэйлор слабо улыбнулся:
   - Что-то местное.
   - Налей ему, чего он хочет. Двойную порцию.
   Бармен быстро  застегнул  пиджак,  отпер  шкаф  и  налил  большую  порцию
"Штайнхегера". Лансену он подал пиво из холодильника.
   - Вы от Леклерка? - коротко спросил Лансен. Кто угодно мог услышать.
   - Да. - И с большим опозданием смиренно добавил:
   - От Леклерка и компании в Лондоне. - Лансен взял свое пиво  и  отнес  на
ближайший столик. У него тряслась рука. Они сели.
   - Тогда вы мне скажете, - сказал он с яростью, - какой  идиот  давал  мне
инструкции?
   - Я не знаю, - смутился Тэйлор. - Я  даже  не  знаю,  какие  у  вас  были
инструкции. Это не моя вина. Меня послали забрать пленку,  вот  и  все.  Это
даже не моя работа. Я не занимаюсь подобными делами, я только курьер.
   Лансен наклонился над столом, его рука легла на  локоть  Тэйлора.  Тэйлор
почувствовал, что он дрожит.
   - Я тоже не занимался подобными делами. До вчерашнего дня. На борту  были
дети. Двадцать пять немецких школьников - у них зимние каникулы. Целая  куча
детишек.
   - Да. - Тэйлор с усилием  улыбнулся.  -  Да,  в  зале  ожидания  собрался
комитет по встречам.
   Лансен взорвался:
   - Что мы ищем, вот чего я не пойму. Чем так интересен Росток?
   - Я ведь сказал, что не имею к этому  отношения.  -  И  непоследовательно
прибавил:
   - Не Росток, сказал Леклерк, а район южнее.
   -  Южный  треугольник:.  Калькштадт,  Лангдорн,  Волькен.  Мне  не  нужно
рассказывать про этот район.
   Тэйлор озабоченно посмотрел в сторону бармена.
   - По-моему, мы не должны говорить так громко, - сказал он. - Этот  парень
мне не нравится. - Он отпил немного "Штайнхегер