.
   - Да зачем? - Эмиль осклабился по-волчьи.- Мы же современные люди,  самую
малость затронутые цивилизацией... Пусть  плетется  с  нами.-  Он  встряхнул
Вадима: - Только изволь запомнить, мразь: тут  тебе  не  Шантарск.  Начинают
работать  простые,  незатейливые  первобытные   законы.   Есть   ма-аленькое
странствующее племя. У племени есть вождь, есть любимая женщина  вождя...  И
есть гнойный пидер, которому место у параши. Тебе объяснять,  кому  отведена
сия почетная должность, или сам допрешь? Короче, все мои  приказы  выполнять
беспрекословно. В дискуссии не вступать, поскольку права голоса  не  имеешь.
Скажу "иди" - идешь. Скажу "соси хрен" - сосешь.
   - Вот последнее - совершенно ни к чему,- серьезно сказала Ника.- А  то  я
ревновать буду... Тебя, понятно, не его...
   - Малыш, я ж чисто фигурально,- усмехнулся Эмиль, на миг подобрев  лицом,
но тут же обернулся  к  Вадиму  с  прежним  волчьим  оскалом:  -  Для  пущей
доходчивости и образности. В общем, поселяешься к параше. И попробуй у  меня
хвост поднять... Если не нравится - уматывай один. На  все  четыре  стороны.
Вон какой простор... Ну? - Долго смотрел Вадиму в лицо,  ухмыльнулся:  -  Не
пойдешь ты один, гад, обсерешься...
   Встряхнув в последний раз, оттолкнул без особой  злобы,  отошел  к  Нике.
Достал запечатанную в  целлофан  колбасу  и  стал  ловко  распарывать  ножом
обертку, пояснив:
   - Надо поесть, малыш. Идти будем долго...
   Вадим, вновь превратившийся в этакого человека-невидимку, сквозь которого
беспрепятственно проходят взгляды,  присел  у  дерева  и  закурил  очередную
сигарету. Как ни странно, он не ощущал никакой обиды, злости.
   Потому что все другие чувства перевешивала тревога и страх за жизнь...
   Он никогда не считал себя суперинтеллектуалом,  относился  к  собственным
мозгам довольно самокритично: неглуп, что уж там, но не гений. И ни  в  коем
случае не провидец. Однако сейчас, в какие-то доли  секунды,  он  словно  бы
превратился в доподлинного прорицателя, увидел собственное будущее в  жуткой
неприглядности.
   ЖИВЫМ ЕМУ ИЗ ТАЙГИ НЕ ВЫЙТИ.
   Эмиль его рано или поздно прикончит. И это не пустые, надуманные  страхи,
это доподлинная реальность. Эмиля он, как ни крути, знал  давненько,  изучил
неплохо. Ничуть не похоже, чтобы тот после пережитого озверел настолько, что
утратил  трезвый  расчет.  Эмиль  всегда,  при  любых  обстоятельствах   был
расчетлив, и его  любимая  поговорочка,  строчка  из  забытой  совдеповс-кой
песенки: "Ничто нас в жизни не может вышибить из седла" - отнюдь не бравада.
Словно некое озарение посетило - в глазах Эмиля Вадим читал свою судьбу  так
же легко, как читает грамотный человек бульварную газетку.
   Удобнейший случай. Нарочно не придумаешь. Второго такого случая  в  жизни
не будет. Если Вадим не вернется из тайги, Эмиль одним махом получает в_с_„.
И Нику - а с Никой все акции Вадима. И фирму - как  раз  Эмилю  не  составит
особого труда перехватить штурвал: он  и  так  долго  стоял  на  капитанском
мостике, пусть в подчиненном положении, на вторых ролях.  Даже  не  придется
вникать, осваиваться, все само упадет в руки.
   По глазам видно - он уже решил. И, что тягостнее, Ника вряд ли кинется  с
плачем на Вадимов хладный труп, вряд ли оросит его горючими слезами.  Еще  и
оттого, что в ее жизни мало что  изменится:  Ромео  по-прежнему  рядом,  все
остается, как прежде, разве что законный муженек приказал долго жить.
   И уличить их невозможно! Ни одна собака не докажет, что  Вадима  ухлопали
именно они. Все  можно  списать  на  концлагерь.  На  коменданта.  Все.  "Мы
кинулись за проволоку, а потом разбежались в разные стороны, куда он  делся,
представления не имеем..." Даже если каким-то чудом отыщется труп - то,  что
останется от трупа,- козлом отпущения опять-таки  будет  Мерзенбург.  Горюют
безутешная вдова и безутешный друг-компаньон, и никто  не  узнает,  как  все
было на самом деле, а если что-то и заподозрят, доказать невозможно...
   Нет,  это  не  шизофрения  и  не  пустые  страхи.  В,  глазах  Эмиля   он
обострившимся  звериным  чутьем  только  что   видел   собственную   смерть.
Паниковать нельзя, следует собрать в кулак ум и  волю,  иначе  пропадешь,  и
косточки догрызет здешнее зверье.
   Где? И когда? Очень похоже, Эмиль уже принял решение, но вряд ли пока что
разработал надежный план. Да и любой  на  его  месте  сначала  предпочел  бы
поговорить по душам с Никой, получить моральное одобрение  -  как-никак  оба
они в жизни никого не убивали, через что-то придется переступить, к каким-то
истинам привыкнуть. Следовательно, у Вадима  еще  есть  время.  Эмиль  будет
ждать подходящего момента, а сам он постарается не поворачиваться  спиной  и
не нарываться на скандал: в горячке ссоры убить гораздо легче... Смотреть  в
оба, держать ушки на макушке, жизнь, оказывается, по-прежнему на кону.  И  в
таком случае...
   Может, в свою очередь, принять адекватные меры? Все, о чем он только  что
думал, с тем же успехом может относиться к нему самому.  Уличить  его  будет
невозможно. Все равно прежней идиллии, даже намека на  нормальные  отношения
меж ними троими больше не будет. Рано или поздно, после возвращения к уютной
цивилизации, что-то начнет выпирать наружу. В любом  случае  доверять  Эмилю
отныне нельзя. А  чего  стоит  коммерческий  директор,  которому  перестаешь
доверять? Чего стоит очаровательная супруга, которой больше не веришь?
   "Мы кинулись за проволоку, а потом разбежались в разные стороны, куда они
делись, представления на имею..." Горюет безутешный муж, потерявший  к  тому
же старого друга, верного компаньона. Сколько ни горюй,  а  на  белом  свете
хватает и кандидатов  в  коммерческие  директора,  и  претенденток  на  роль
холеной супружницы. Черт, да ведь Эмиль, явившись  в  Шантарск  без  Вадима,
вполне может забрать и те триста тысяч баксов! Ему  отдадут,  такой  вариант
предусматривался!
   Решено. Не телок на  бойне,  а  зверь,  готовый  нанести  удар.  Жаждущий
нанести удар, что немаловажно. С их  уходом  он  ничего  не  теряет,  а  вот
приобретает многое - полное  душевное  спокойствие,  хотя  бы  избавится  от
лишних сложностей и досадных препятствий. Решено...
   Боясь,  что  они  прочитают  что-то  в  его  глазах,  Вадим   отвернулся,
старательно принялся сдирать обертку с  большого  куска  ветчины,  пользуясь
лишь зубами и ногтями. Украдкой коснулся кармана полосатого бушлата - наган,
конечно же, был на месте, приятно тяжелый, надежный в обращении,  как  колун
или грабли. Сколько раз стрелял Синий?  Три?  Четыре?  В  любом  случае,  уж
три-то патрона там есть точно. В упор, в затылок - хватит  на  двоих  и  еще
останется...
   Он даже воспрянул душой. В два счета смолотил солоноватую ветчину, прилег
под деревом и закурил, предварительно отерев жирные пальцы  о  полосатку.  С
принятием решения жизнь отныне казалась  не  столь  безнадежной.  Отнюдь  не
безнадежной. У него появился серьезный шанс, следовало всего лишь опередить,
кто предупрежден - тот вооружен...
   - Пошли! - прикрикнул Эмиль.- Разлегся тут...
   Вадим пропустил их вперед. Эмиль обернулся:
   - Ты что это?
   Не было сил лицедействовать. Вадим бросил, с трудом скрывая враждебность:
   - Неспокойно мне что-то, когда ты за спиной...
   Несколько секунд Эмиль смотрел ему в глаза. Вадима пронял  нерассуждающий
страх - вдруг догадается обо всем? Обыщет карманы? Тогда уж точно -  никаких
шансов...
   В конце концов Эмиль с безразличным лицом пожал плечами, хмыкнул:
   - Твое дело. Только смотри не отставать, иначе в зубы дам.
   Тронулись в путь. Зигзагами  спустились  с  сопки,  держа  на  юго-восток
(согласно уверениям Эмиля), пересекли неширокую равнинку, обогнули еще  одну
сопку. Дальше потянулись сменявшие друг друга  сосняки  и  березняки,  места
опять пошли равнинные. Тайга,  правда,  была  густая,  переполненная  мелким
зверьем,- на деревья то и дело кто-то взлетал с недовольным цоканьем, высоко
в ветвях мелькали любопытные  мордашки.  Ника  сперва  им  умилялась,  потом
свыклась   и   перестала   обращать   внимание.   Единственным    признаком,
свидетельствовавшим о наличии на Земле человечества, стал загадочный колодец
без воды, однажды попавшийся в березняке. Впрочем,  Эмиль  тут  же  объяснил
Нике (игнорируя Вадима не то чтобы демонстративно -  просто  уже  привычно),
что это не колодец, а шурф, пробитый геологами.
   Вадим выбрал себе линию поведения, каковой свято и следовал -  тащился  в
арьергарде, не отставая особенно и не стремясь в  авангард.  Ноги,  конечно,
ныли, но пережить можно - Эмиль  не  гнал  особенно,  равняясь  по  Нике  (у
которой рыцарски забрал ее  бушлат  со  всеми  припасами  и  пер  на  себе).
Понемногу стало не просто тепло - жарковато, солнце палило вовсю в последних
летних судорогах. Наган чувствительно колотил по бедру,  Вадим  боялся,  что
его заметят, но ничего не поделаешь, пришлось  скинуть  бушлат  и  нести  на
плече, иначе изойдешь потом.
   Первое время Эмиль частенько оглядывался  на  него,  зыркал  с  нехорошим
прищуром - в точности как тот немец в финале незабвенных "Тихих зорь". Потом
поглядывал через плечо уже автоматически. Когда однажды Вадим  споткнулся  и
полетел  наземь,  чувствительно  стукнувшись,  в  глазах  Эмиля  определенно
вспыхнул охотничий огонек. Ну конечно, прикончить сломавшего ногу  в  данной
ситуации гораздо проще, это уже выглядит и не убийством вовсе - скорее актом
милосердия,  как  с  Доцентом.  И  Вадим  таращился  под  ноги  с  удвоенным
вниманием, чтобы ненароком самому не подставиться.
   Поначалу он чувствовал себя, словно на минном поле, однако время  шло,  а
Эмиль  и  не  думал  нападать.  И  понемногу   Вадим   расслабился,   однако
бдительности не терял. В одном он  уже  был  уверен:  бывший  друг,  человек
обстоятельный и прагматичный, всадит в него ножик не раньше, чем  просчитает
все на десять ходов вперед. Как ни смешно, но Вадима  еще  более  приободрил
этот самый колодец-шурф, поскольку на лице Эмиля удалось засечь несомненную,
усиленную работу мысли, вроде бы совершенно ненужную  при  лицезрении  столь
примитивного следа цивилизации. Но  ежели  постоянно  помнить  о  подтексте,
разгадка проста: менжуется друже Эмиль, взвешивает  и  прикидывает.  Похоже,
его таежный опыт против него же и обернулся. Убить прямо здесь не  столь  уж
трудно - а если за ближайшей сопкой деревня? Куда оставшиеся в живых  вскоре
и выйдут? И труп очень быстро найдут, мало того -  сопоставят  со  странными
пришельцами? Или - лагерь тех самых геологов где-то поблизости?  Никогда  не
был телепатом, но сейчас легко читал по  лицу  Эмиля  -  нет,  дружище,  эти
тягостные раздумья имеют определенную подоплеку...
   Людей бы встретить, людей,  пусть  и  не  особенных  сапиенсов,  лишь  бы
увидели троих. Тогда все Эмилевы планы поневоле пойдут прахом...
   Но люди-то как раз и не попадались - как и  следы  присутствия  человека.
Шурф,  оставшийся  далеко  позади,  остался  единственным   напоминанием   о
человечестве.
   А в общем, было даже интересно - разнообразная таежная живность,  ручейки
с прохладной вкуснейшей водой, заросли малины. Если бы не ежеминутный  страх
за свою жизнь, если бы не жуткое напряжение...

   ...На избушку наткнулись  ближе  к  вечеру,  когда  солнце  уже  касалось
верхушек деревьев, но было еще довольно тепло. Она стояла в удобном месте, у
широкого ручья, образовавшего совсем рядом  с  крылечком  крохотную  заводь.
Неказистая, с единственным застекленным окном, но крепко сбитая. Через ручей
перекинуто широкое бревно, к нему с одной  стороны  даже  приколочены  грубо
сработанные перильца.
   - Все,- сказала Ника, присев на крылечко  и  блаженно  вытянув  ноги.-  Я
сегодня уже никуда не иду. Ночь скоро, а тут такие хоромы...
   Эмиль после некоторого раздумья хмуро кивнул, прошел в  избушку.  Недолго
повозился там, стукнул чем-то тяжелым, вышел, присел рядом с Никой и  достал
сигареты:
   - Обеднел народ. Раньше в таких  избушечках  и  крупа  лежала,  и  прочие
макароны. Можно было супчик изобрести - печка там есть,-  да  вот  заправить
нечем...
   - Всухомятку проживем,- легкомысленно  сказала  Ника.-  Как  ты  думаешь,
долго нам еще брести?
   - До самой смерти, Марковна, до самой смерти...- ухмыльнулся Эмиль.
   - Ну, ин еще побредем...
   И оба вполне весело  рассмеялись.  На  Вадима,  как  и  прежде,  никакого
внимания. Ни взгляда в его сторону, ни словечка. Ну  и  прекрасно,  мысленно
порадовался он. Делайте все, что можете, дорогие мои, чтобы и вы  для  меня,
когда придет время, стали некими абстрактными мишенями...
   Ника вдруг вскочила, подошла к маленькой заводи - довольно глубокой яме с
чистейшей водой - осторожно попробовала ее пальцем:
   - Слушай, а вода-то теплая!
   - Ничего странного, за день прогрелась.
   - Давай купаться?
   - Вс„ равно одежда грязная...
   - Зато мы будем чистыми. Нет, давай купаться?
   И, не дожидаясь ответа, сбросила одежду, соскользнула  в  воду.  Отчаянно
взвизгнула, притихла, стала плескаться. Невольно Вадим уставился на  нее  со
вполне  определенными  мыслями  -  она  была   сейчас   чертовски   красива,
развеселившаяся, в  прозрачнейшей  воде,  сибирская  русалочка,  гурия  -  и
наткнулся на хмурый, враждебный взгляд Эмиля, смотревшего так, словно  он  и
был  законным  собственником,  а  Вадим  -  наглым  сторонним   посягателем,
вожделевшим без всякой взаимности. Если и были все же сомнения насчет планов
Эмиля на его счет, сейчас, после т_а_к_о_г_о  взгляда  исподлобья,  сомнения
растаяли. Он стал для них лишним. И Эмиль твердо решил его прикончить...
   - Иди сюда! - позвала Ника.
   Покосившись на Вадима, Эмиль принялся раздеваться. Однако оба ножа забрал
с собой, воткнул их в бережок под водой. Встал на кромке, голый, аки Адам  -
эта сучка без малейшего смущения пялилась на него снизу - бросил Вадиму:
   - Ты бы погулял в окрестностях? А то двигай в Шантарск своим ходом?
   - Куда ему...- звонко рассмеялась Ника.- Вадик, погулял бы  ты,  в  самом
деле... Пялишься, даже неудобно...
   Никак она не могла оказаться в курсе  Эмилевых  планов,  не  было  у  них
времени такое обсуждать, но вслед за Эмилем  стала  относиться  к  "третьему
лишнему", как к дерьму последнему. Это уже и не злило - но заставило трезво,
холодно подумать: еще пара дней, и дозреет, стерва, спокойно будет смотреть,
как Эмиль его режет...
   Он встал, побрел  в  избушку,  где  не  оказалось  ничего  интересного  -
неказистые  прочные  нары,  где  могут  вольготно  разместиться  человек   с
полдюжины, такой же стол, нехитрая утварь, печка.
   Сторожко косясь на дверь, прислушиваясь, извлек наган,  проверил.  Точно,
Синий стрелял  трижды.  Три  гильзы  пахнут  пороховой  тухлятиной,  капсюли
пробиты. Четыре патрона в его распоряжении - хватит с лихвой, может,  еще  и
останется... Нет, после наган нужно выкинуть, останутся патроны или нет...
   Вышел на крылечко, глянул в ту  сторону.  Двое  самозабвенно  целовались,
стоя по пояс в прозрачной воде, так вкусно, так отрешенно вцепились  друг  в
друга, что скулы сводило от лютой ненависти.
   Вылезли из  воды,  когда  уже  ощутимо  потемнело.  Ничуть  не  стесняясь
свидетеля, стояли на бережку, как Адам и Ева  до  грехопадения,  держась  за
руки, смахивая воду свободными ладонями.
   - Пошел бы ополоснулся. Воняешь, как не знаю кто,- бросил Эмиль.
   - Не вижу смысла,- лениво отозвался Вадим.- Все  равно  потом  в  грязные
штаны влезать...
   - А давай в грязное только завтра влезем? -  повернулась  Ника  к  Эмилю,
накинула на голое тело  новехонький  пятнистый  бушлат  и,  отставив  локти,
пробежала к избушке.
   Эмиль пошел следом, мимоходом кинув Вадиму:
   - Чтобы я тебя в избе не видел. В сенях сиди, козел. Уяснил?
   - А если охотники придут? - с равнодушным видом  поинтересовался  Вадим.-
Те, чья избушка?
   - Тогда гавкай вместо собаки,- отмахнулся Эмиль и скрылся в избушке.
   Вадим откровенно ухмыльнулся. Удалось  мягко  и  ненавязчиво  заронить  в
сознание Эмиля незатейливую истину... Иными словами - выторговать себе жизнь
на сегодняшнюю ночь. Не решится убивать этой ночью, тварь. Будет  помнить  о
фразочке насчет охотников - а вдруг и в самом деле придут  хозяева  избушки,
наткнутся на свеженький труп? Кто может предугадать заранее, придут они  или
нет? Есть еще извилины в башке...
   Он не стал входить в единственную  здешнюю  комнатушку,  сел  в  углу,  в
крохотных сенях, стараясь не производить шума.  Еще  выставят  под  открытое
небо, ночью там будет неуютно...
   Зато  супружница  с  бывшим  другом  нисколько  не   стеснялись.   Эмиль,
оказалось, во время  кухонного  грабежа  успел  запихать  в  карман  плоскую
бутылку "Реми Мартин", и сейчас они там старались расположить на столе  свои
нехитрые припасы так, чтобы получился красивый достархан. До Вадима долетало
каждое слово, каждый смешок- расположились-то в трех шагах от него. Он замер
в своем углу, временами курил, пряча сигарету в  ладони  -  никогда  еще  не
оказывался в столь глупом и унизительном положении, но на рожон не попрешь.
   Вскоре,  после  нескольких  изрядных  глотков,  приглушенных  смешков   и
откровенной  возни,  скрипнули  нары.  Бесшумно  встав,  Вадим  заглянул   в
комнатушку, залитую белым лунным сиянием. Тела переплелись  на  подстеленных
бушлатах, в уши,  в  мозг  прямо-таки  ввинчивались  удовлетворенные  стоны,
оханье, все сопутствующие звуки, он узнавал  каждое  движение  Ники,  каждый
поцелуй, каждый стон и перемену позы. Все это было  знакомо  настолько,  что
появилось дурацкое ощущение, будто он вдруг раздвоился  и  теперь  их  двое,
один лежит на распростертой Нике,  впившись  в  ее  губы,  глубоко  проникая
резкими толчками, другой таращится, не узнавая двойника...
   Он отпрянул, когда Ника простонала особенно громко, тягуче,  расслабленно
замерла. Достал наган, прижавшись к стене,  положил  указательный  палец  на
спусковой крючок. "Оргазм, говоришь, сучка несчастная?" - ярко вспыхнуло  во
взбудораженном мозгу.
   Все было в ажуре, он старательно  установил  барабан  так,  чтобы  против
ударника оказался нестреляный патрон. Только нажать на спуск...
   Послышался жаркий, задыхающийся шепот Ники:
   - Еще...
   Вадим нечеловеческим усилием воли снял палец со спуска. И спрятал  наган.
Как ни кипел от ярости, следовало взять себя в руки. Охотники и в самом деле
могут появиться как нельзя более некстати. Еще не  вечер,  капитан,  еще  не
вечер...
   Подстелил под голову армейский бушлат, улегся на левый бок -  так,  чтобы
при необходимости вырвать наган из кармана  одним  движением.  Мало  ли  что
придет Эмилю в голову...
   Там, в комнатушке, продолжался развеселый блуд - судя  по  звукам,  снова
отпробовали коньячок из горла, потом заскрипели нары, понеслись  охи-вздохи,
уже почти в полный голос, ничуть не стесняясь, несли обычную в таких случаях
чушь - и насчет желаемой смены позиций, и насчет обуревавших их чувств.
   Спать хотелось адски, но он боялся. Ткнут сонного под ребро - и  конец...
Временами впадал в забытье, перед глазами начинали мелькать странные  сцены,
тут же  напрочь  забывавшиеся  при  резком  пробуждении,  он  вел  с  кем-то
бесформенным длиннющие, безумные разговоры - то ли это был комендант, то  ли
живехонькая тетка Эльза. Словно плыл по быстрине - то погружался с  головой,
то  выныривал,  весь  покрывшись  липким  потом,  с   колотящимся   сердцем,
обнаруживал вокруг темноту и тишину, вновь осознавал себя  в  реальности,  в
таежной ночи.
   И незаметно уснул, мягко соскользнул в  глубокий  сон,  словно  в  охотно
расступившееся бездонное болото.
   Глава вторая. Робинзонам тесновато на островке...
   Пробуждение оказалось насильственным и скверным настолько, что  дальше  и
некуда.
   Назад в реальность он вернулся толчком - в результате хорошего  пинка  по
ребрам.  Успел  за  невероятно  короткий  миг  пережить  потрясающую   гамму
ощущений: ужас