стали  привыкать...  Вереница  потянулась  к  сортиру,
стараясь держать руки подальше от себя, а комендант браво маршировал рядом и
понукал:
   - В ногутв ногу, соколики! Цените мою доброту, я ведь мог и заставить все
это слопать. И слопали бы, с  полным  удовольствием,  как  вашу  новорусскую
жратву ъ "Золоте Шантары"!
   "А ведь слопали бы",- вдруг подумал Вадим с ужасом и стыдом.
   - Ничего, не  унывайте,-  обрадовал  комендант.-  Может,  еще  и  устроим
завтрак на траве. Слышали про уринотерапию, подонки? Своими глазами читал  в
центральной прессе, что есть и лечение говном, по-научному  -  копротерапия.
Берется чайной ложечкой или там столовой и кушается. Шевелись!
   Пришлось сделать еще два рейса, а потом еще старательно  оттирать  полами
собственных  бушлатов  пол,  пока   бдительно   надзиравший   комендант   не
смилостивился и не объявил, что, на его взгляд, должная чистота  достигнута.
И началась уборка - разнообразный хлам сваливали в кучу у крыльца. Зачем все
это делалось, совершенно непонятно.  Правда,  Вадим  смутно  помнил,  что  в
немецких концлагерях вроде бы как раз и  устраивали  подобную  бессмысленную
работу - выкапывать яму, вновь закапывать, переливать из пустого в порожнее.
Видимо, те же книги читал и комендант...
   Попутно обнаруживалось все спрятанное - и телефонная  трубка,  и  доллары
Вадима,  и  солидное  бордовое  удостоверение  с   фотокарточкой   покойного
Столоначальника, и мешочек анаши, который после угрозы  продержать  всех  до
утра на плацу  Браток  признал  своей  собственностью,  и  солидный  кожаный
бумажник  Визиря,  и  детектив  Бормана,  и  шахматы  Доцента.  Заодно  всех
тщательно обыскали, а Василюк тем временем  шуровал  на  нарах.  Однако  нож
Синего так и не всплыл на свет божий,  к  некоторому  удивлению  Вадима.  Ну
конечно, опыт богатый, запрятал так, что дилетантам нечего и стараться...
   Наконец, заниматься стало вроде бы и нечем - чулан был пуст,  как  лунная
поверхность, что вынужден был констатировать сам комендант. Однако  шеренга,
не получая приказов, оставалась стоять на  веранде.  Комендант  прохаживался
взад-вперед, словно бы в раздумье. Хорошо бы ошибиться, но  ничего  хорошего
это вроде бы и не сулило...
   - Ну? - нетерпеливо повернулся комендант к вышедшему из барака капо.
   - Ничего постороннего и недозволенного,  герр  штандартенфюрер!  -  браво
отрапортовал Василюк.
   - Вот видите, хорошие мои,- сказал комендант чуть ли не умиленно.- Стоило
нам в добром согласии поработать пару часов, и  вы  у  меня  превратились  в
образцово-показательный барак, хоть экскурсии к вам  устраивай...  Считайте,
что я мимолетно умилился. Просьбы есть? Да не  бойтесь  вы,  чудаки,  я,  по
секрету скажу, белый и пушистый, хоть вы обо мне  самого  скверного  мнения,
ручаться можно... Есть просьбы?
   - Как насчет воды? - хмуро поинтересовался Синий.- Попить бы...
   - Это пожалуйста,- с готовностью ответил комендант.- Это сколько  угодно.
Там в умывальниках,  сдается  мне,  еще  осталось  немного  водички,  вот  и
попьете. Водичка, правда, паршивая, да уж чем богаты. А если вам  непременно
нужно чистенькой, есть деловое предложение. Каждый берет по кружечке и носит
чистую водичку от ворот. Пока не наполните бачок в бараке.  И  никак  иначе.
Есть желание?
   Шеренга молчала - каждый мгновенно  сопоставил  объемы  кружки  и  бачка.
Курсировать меж воротами и бараком пришлось бы до рассвета.
   - А насчет завтрашнего утра такой уговор действителен? - спросил Синий.
   - Да с полным нашим удовольствием! - заверил  комендант.-  Все  равно  от
безделья маетесь, тунеядцы, вот и потаскаете  водичку.  Итак,  господа...  С
уборкой мы закончили. Ничего недозволенного больше не имеется. Но мы с  вами
так хорошо работали в полном душевном единении, что у меня не хватает духу с
вами расстаться. Золотые вы ребята, хоть и распоследние  поганцы...  Что  бы
нам еще придумать, благо до утра далеко? У кого-нибудь есть светлые идеи?
   Шеренга благоразумно помалкивала.
   -  Стервецы,-  грустно  протянул  комендант.-  Только-только   наметилось
единение  постояльцев  и  администрации,  едва-едва  меж  нами   протянулись
неощутимые ниточки духовного братства - и вы тут же все  опошлили,  нувориши
проклятые.  Ну  как  мне  к  вам  после  этого  относиться?  Как  к   дерьму
последнему...
   Стоявший слева эсэсовец нехорошо загоготал.
   - Есть  светлая  идея!  -  оживился  комендант,  остановился  и  взмахнул
стеком.- А не пригласить ли мне кого-нибудь  из  вас,  подонки,  на  беседу?
Поговорим всласть, пообщаемся... Или кто-то против?
   Царило тягостное молчание.
   - Великолепная идея, честное слово!- с  наигранным  восторгом  воскликнул
комендант.- Кого бы мне пригласить в гости? Все вы великолепные собеседники,
с каждым найдется о чем поговорить, заранее предвкушаю...  Однако  в  основе
порядка лежит, знаете ли, справедливость. Черного петушка зарежешь  -  белый
скучать будет, белого зарежешь - черный заскучает... А вот что. А устроим-ка
мы честную лотерею, без всякого надувательства и подтасовок. Ну разве я  вам
не отец родной? - И вновь без всякого перехода заорал так, что заложило уши:
- Раздевайся, суки!
   Несколько секунд ничего не происходило, все стояли неподвижно.
   - Я что,  к  столбам  обращаюсь?  -  недобро  протянул  комендант.-  Всем
раздеваться, живо! Засекаю пятнадцать секунд, последний, кто  останется  при
одежде, будет сосать хрен у всех остальных, верно вам говорю... Живо!
   Шеренга зашевелилась: выпрыгивали из штанов, сбрасывали  бушлаты.  Секунд
через десять все стояли голышом, ежась в ночной прохладе.
   - Шагом марш в барак! - распорядился комендант.
   Пошли в барак. Маргарита сидела на прежнем  месте,  кое-кто  инстинктивно
попытался прикрыться  сложенными  ковшиком  ладонями,  и  комендант  тут  же
заорал:
   - Руки по  швам!  Становись!  После  секундного  колебания  команда  была
выполнена.
   - Боже ты мой, до чего мелкая и ничтожная скотина,- вдруг в полный  голос
заговорил  Доцент,  тяжело  выдыхая  воздух.-  Полный   ноль,   ничтожество,
пустышка...
   Комендант вздрогнул, словно его  огрели  плеткой,  но  тут  же  горделиво
выпрямился, фыркнул:
   - Эти финты, милейший, мы уже проходили. Не будет  вам  пули  в  лоб,  не
надейтесь. Уж если ты, подонок, переметнулся  к  этой  новорусской  сволочи,
получишь по полной программе. Всему  свое  время.  Если  пискнешь  еще  хоть
слово, прикажу сбросить в сортир... Ну? Одно словечко, умоляю!
   Доцент молчал.
   - Вот то-то,-  удовлетворенно  сказал  комендант.-  Порядок  в  аудитории
установлен... Итак, господа. Поскольку, как я уже говорил, в основе  порядка
лежит справедливость, мы  тут  посовещались  и  решили  дать  каждому  шанс.
Точнее, сделать так, чтобы равные шансы были у каждого. Будем демократически
голосовать. Тот, кто первым проголосует определенной частью тела, как раз  и
будет приглашен на увлекательную и вдумчивую беседу... Руки по швам! Кто  во
время процедуры всеобщего  и  демократического  голосования  будет  шевелить
ручками-ножками, испытает на себе все многообразие моей фантазии и  лютой  к
вам ненависти, твари... Готовы? Фрейлейн Маргарита, прошу!
   Он  по-наполеоновски  скрестил  ручки  на  груди,  отодвинулся  к  стене.
Маргарита не спеша притоптала окурок узким носком сапога,  встала,  закинула
руки за голову, сладко потянулась, с таким  видом,  словно  пребывала  здесь
одна-одинешенька,  тряхнула  головой  -  волна  великолепных  золотых  волос
взметнулась и упала на плечи.
   И принялась  медленно  расстегивать  черную  рубашку  с  алой  нацистской
повязкой на рукаве. В лучших традициях  импортного  стриптиза  выгибалась  и
потягивалась,  медленно  поворачиваясь  вокруг  собственной  оси.  Аккуратно
повесив  рубашку  на  спинку  стула,  обнаженная  по  пояс,  на   два   шага
приблизилась к шеренге, медленно прошла из конца  в  конец,  оказавшись  так
близко, что Вадим вдохнул, вместе  с  остальными,  аромат  хороших  духов  и
слабый запах свежего пота, рассмотрел крохотную родинку на левой груди.
   И, к своему ужасу, почувствовал, что где-то в недрах  организма  начинает
разворачиваться стандартная мужская реакция. В панике скосил  глаза  вниз  -
слава богу, пока что все вроде бы обстояло благополучно. Не ворохнулось.  Но
если это будет продолжаться...
   Продолжалось, конечно. Маргарита в два счета сбросила сапоги  и  медленно
стягивала черные бриджи, под  которыми  ничего  больше  не  имелось  -  чуть
приспустила, просунув туда узкую ладонь,  выгнулась,  оглядывая  с  блядской
улыбкой голую шеренгу, посылая недвусмысленные улыбки  и  проводя  по  губам
кончиком языка. Дела  были  плохи.  Несмотря  на  сюрреализм  происходящего,
природа брала сво„.
   Стояла мертвая тишина, только один из  эсэсовцев  громко  сопел  в  своем
углу.  Вислощ„кая   физиономия   коменданта   так   и   светилась   азартным
предвкушением. Сохраняя полнейшую неподвижность, как и  было  велено,  Вадим
скосил глаза вправо-влево, с  яростной  надеждой  ожидая:  вдруг  кто-то  не
удержится раньше. Проголосует.
   И перехватил взгляды соседей, исполненные той же гнусненькой, эгоистичной
надежды.
   - Смотреть, суки,  смотреть!  -  прикрикнул  комендант.-  Ишь,  какие  вы
деликатные... Кто отведет глаза, пойдет на беседу первым, и уж я ему  обещаю
особое внимание...
   У кого-то из голых невольно вырвался шумный, тяжкий вздох, но шеренга  не
шелохнулась. Явственно хохотнул черномундирник справа. Василюк таращился  на
происходящее равнодушно, как и следовало ожидать.  Зато  комендант  покрылся
испариной - вряд ли от одного охотничьего азарта.
   Обнаженная, она была очаровательна. Желание набухало ниже  поясницы,  как
будто тело решило жить само по себе, и наплевать ему было,  что  принадлежит
оно гомо сапиенсу, который в ужасе ожидает последствий.  Вадим  все  сильнее
ощущал: дела совсем плохи.  Маргарита,  закинув  руки  за  голову,  призывно
улыбаясь, медленно вертелась перед ними,  грациозным  движением  переставила
стул поближе, поставила на него  правую  ногу  и,  выгнувшись  назад,  двумя
пальцами приоткрыла для обозрения самое сокровенное местечко, и все это -  с
обольстительной улыбкой, неподдельно призывной. Вадим ощутил  прошивший  все
тело приступ ужаса, уже осознавая отчетливо: еще секунда - и кранты...
   - Ага!
   Победный вопль коменданта адресовался - вот  счастье!  -  вовсе  не  ему.
Шеренга разом колыхнулась, пронесся  громкий  вздох  облегчения.  Комендант,
словно плохая пародия на Вия,  выбросил  руку,  тыча  пальцем  в  Визиря,  с
которым не было уже никаких недомолвок  и  неясностей,  предательская  плоть
вздымалась прямо-таки вызывающе...
   - Обаньки,- радостно возвестил  комендант.-  Демократическое  голосование
себя оправдывает. Благодарю вас, фрейлейн, от всей души. Пойдемте, любезный,
побеседуем...
   Маргарита принялась одеваться - деловито, быстро,  с  равнодушным  лицом.
Испытанное Вадимом облегчение вряд ли можно было сравнить с чем-то знакомым,
столь буйной радости раньше  и  ощущать-то  не  доводилось,  честное  слово.
Ручаться можно, все остальные испытывали то же самое.
   - Ишь,  лыбитесь,  эгоисты...-  грустно  сказал  комендант.-  Нет  в  вас
подлинной  солидарности,  скоты...  Ну,  шевелитесь,  мой  сахарный.  Вот  с
вами-то, гарантирую, о многом поговорить придется...
   Он круто развернулся  на  каблуках  и  вышел.  Следом  прошел  Визирь,  с
застывшим, словно бы даже мертвым лицом, вызывавшим тоскливый ужас. Один  за
другим черномундирники покидали барак,  выходивший  последним  бросил  через
плечо:
   - Подобрать шмотки - и спать, быдло...
   Не глядя друг на друга, они потянулись на веранду, стали одеваться...
   Неподалеку, у ворот, вдруг оглушительно ударил выстрел, заорали несколько
голосов, возникла суета.  Еще  выстрел.  И  еще.  Короткий  истошный  вопль.
Четвертый  выстрел.  И  -  тишина.  Потом   послышалась   яростная   ругань.
Вспыхнувшие лучи фонарей опустились к земле, скрестились,  видно  было,  что
кого-то поднимают, а он оправдывается громко, возбужденно.  Почти  сразу  же
лучи фонарей развернулись к бараку, стали быстро приближаться.
   Не сговариваясь, все кинулись внутрь, торопливо попрыгали  на  нары,  как
будто это могло от чего-то спасти и как-то защитить.
   Комендант вошел быстро, не тратя  времени  на  свои  обычные  подковырки,
поморщился:
   -  Неувязочка,  господа.  Остался  я  без  душевного  собеседника.  Жаль.
Вставай-ка, милый...
   Он ткнул пальцем в Красавчика. Тот, с  исказившимся  лицом,  попятился  к
стене, полное впечатление, пытаясь продавить ее спиной, уже в совершеннейшем
ужасе завопил:
   - Это не я! Не я!
   - Помилуйте, а кто говорит, что это вы? - комендант, похоже, опомнился  и
напялил прежнюю личину.- Конечно, не вы... Все равно, побеседуем...
   Два  эсэсовца  торопливо  обежали  коменданта  справа  и  слева,  с  маху
запрыгнули на нары, сотрясши их так, что Доцент испустил  вопль,  подхватили
Красавчика под локти, сдернули на пол и поволокли к выходу.
   - У меня нет ничего! Нету! - орал он что есть мочи, тщетно пытаясь как-то
зацепиться за гладкие доски  пола  носками  грубых  ботинок.-  У  меня  нету
ничего! Я же не богатый!
   Его вопли еще долго слышались в ночи - невыносимо долго, никто  почему-то
и не пытался заставить беднягу  замолчать.  Комендант  оглядел  замерших  на
нарах лагерников, погрозил пальцем:
   - Смотрите у меня!
   И неторопливо вышел. Сапоги хозяйски  простучали  по  веранде,  наступила
тишина. Аромат хороших духов Маргариты еще витал  в  бараке,  как  ни  дико.
Кто-то  тягуче  застонал,  словно  от  невыносимой   зубной   боли.   Вадиму
показалось, что сердце, отроду не  болевшее,  проваливается  куда-то  пониже
поясницы.
   Кажется, кавказский человек Элизбар сумел-таки умереть красиво -  вернее,
с максимальной для  себя  выгодой.  Ухитрился  сыграть  так,  что  у  охраны
попросту не  было  времени  рассуждать,  его  пришлось  застрелить.  Видимо,
бросился, вырвал ружье, может, даже успел выстрелить...
   Словно прочитав его мысли. Синий негромко сказал:
   - Сумел соскочить изящно, уважаю...
   -  А  может,  только  подранили,-  отозвался  Борман,  сидевший  с   тупо
устремленным в пространство, потухшим взглядом.
   - Сомневаюсь. Подраненного непременно притащили бы в барак. Как вот его,-
он кивнул на Доцента.- В воспитательных целях. Логика у Мерзенбурга не столь
уж сложная, ее в конце концов начинаешь неплохо просекать.  Хотя  и  не  все
понимаю до конца. В толк не  возьму,  зачем  уволокли  этого  телевизионного
дурака - у него, похоже, и впрямь никаких захоронок... Нет, не пойму пока...
   -  "Не  пойму",  "не  сопротивляюсь"...-  протянул  Борман.-  И  вдобавок
уговариваю других не трястись над захоронками...
   - Опять за старое? - нехорошо усмехнулся Синий.
   - Просто представляется мне, друг ситцевый, что никакого толкового  плана
у тебя нет.
   Какое-то  время  казалось,  что  они  вновь  сцепятся.  Обошлось.   Синий
ухмыльнулся:
   - Зря. Зря тебе так  представляется.  Мужик  вроде  бы  и  толковый,  сам
догадался насчет фазы... Между прочим, не так давно, с полчасика  назад,  мы
одержали первую победу. Выяснилось, что воды нам  позволят  набрать  сколько
угодно. Так что не бухти и не подначивай, придет время, все  провернем.-  Он
перевернулся на  живот,  уткнулся  щекой  в  плоскую  комковатую  подушку  и
пробурчал: - Свет погасите кто-нибудь, коли охота, лично мне и так сойдет...
   Борман, ворча что-то неразборчивое, отправился погасить  свет.  На  ощупь
вытащив сигареты, Вадим прикурил. Пожалуй, сейчас приходилось  решать  самую
сложную в жизни задачу. Всякое бывало  на  тернистом  пути,  но  собственная
жизнь на карте ни разу не стояла...
   Пора как-то определяться. То есть, пока не пришла его очередь угодить  на
допрос,  обдумать  бегство  во  всех  деталях.  План  предстоит   просчитать
нехитрый, вовсе примитивный, если  подумать,  но  из-за  теперешней  ставки,
сиречь собственной шкуры, следует рассчитать каждый шаг.
   Территория лагеря прожекторами по  ночам  не  освещается.  Дополнительных
датчиков никто  не  устанавливал.  Есть  все  шансы  в  несколько  перебежек
добраться до клуба - в точности так, как в последний раз. Вряд ли  Катенька,
уезжая (а она, несомненно, уехала вместе с большей  частью  прежней  охраны,
иначе согласно внутреннему распорядку присутствовала бы на аппеле),  кому-то
поведала о подземном ходе.
   Итак, попадаем в  кухню...  Там  висит  несколько  ватников,  можно  один
прихватить  с  собой.  В  холодильнике  и  незапертых  ящиках  куча  хороших
продуктов, предназначенных для  охраны.  Можно  унести,  сколько  поднимешь.
Целая куча кухонных ножей. Курево, спички.  Даже  коньяк  имеется.  С  такой
экипировкой можно блуждать по тайге и пару недель - если все  же  правы  те,
кто считает, что до ближайших населенных пунктов километров полсотни, а то и
поболе.
   Дверь кухни запирается снаружи.  Может,  изнутри  есть  головка,  которую
достаточно повернуть, чтобы оказаться на свободе. Черт, не обратил внимания,
какой там замок... Даже если и не  открывается  изнутри  -  не  беда.  Можно
тихонечко вынуть стекло и вылезти. Кухня в отдалении, отнюдь  не  впритык  к
бараку охраны, вряд ли кто-то за ней наблюдает специально - с  чего  бы?  Да
еще ночью?
   Словом, перспективы открываются самые радужные.
   Вот  только  имеется  некое  досадное  препятствие.   Подробнее   говоря,
именуется оно законной  супругой.  Очаровательное  создание  десятью  годами
моложе мужа, дочурка  полезного  и  небедного  папы  -  породнились  равные,
конечно. За полтора года не надоела в постели, вроде бы не изменяет, хотя  с
женщинами  никогда  не  известно.  Жили,  в   общем,   неплохо,   притерлись
характерами, хорошая пара...
   Вот только к нынешней ситуации нужно подходить с новыми  мерками.  Старые
не годятся. Ни единая.
   Освободить ее с женской половины ни за что не удастся. И  думать  нечего.
Такое проходит только в голливудских  лентах.  Проникнуть  в  барак  охраны,
захватить оружие, одного за другим повязать "черных"...
   Вздор. Утопия. Мультфильм про черепашек-ниндзя. Ни за что не выйдет -  он
же  не  спецназовец,  не  супермен.  Пристукнут  самого,  как   пить   дать.
Следовательно...
   Ничего не поделаешь.  Бежать  придется  одному.  Ничего  другого  сделать
невозможно...
   Решено. Поскольку  спасти  супругу  невозможно,  не  стоит  и  терзаться.
Наоборот - спасшись, он может отыскать милицию, еще каких-нибудь  силовиков,
привести подмогу... Спасет всех, кто  еще  жив.  В  ситуации,  когда  ничего
нельзя сделать, ярлык труса безусловно не годится...
   Остается еще одно препятствие. Старина Эмиль.  Давний  друг,  сподвижник,
верный коммерческий директор.
   С одной стороны, вдвоем в тайге будет легче, поскольку сам Вадим с тайгой
сталкивался исключительно на пикниках, а вот Эмиль как раз родом  из  лесной
деревушки, где до армии и жил почти безвылазно. Этакий Тарзан, пролетарий от
сохи. С ним было бы как-то спокойнее.
   С другой стороны... Одному гораздо легче проскользнуть незамеченным.  Для
двоих риск запороться увеличивается даже не в двое - неизвестно, во  сколько
раз. Какая-то нелепая случайность, часовой, не вовремя  решивший  посмотреть
на бараки, один успел  благополучно  проскользнуть  в  спасительную  темноту
клуба, а второй как раз и попался эсэсовцу на  глаза  -  и  все,  поднимется
тревога,  пойманный  под  пытками  обязательно  проговорится,  где  прячется
второй... (Он настолько  живо  и  многокрасочно  представил  себе  это,  что
железно уверился: оплошавшим будет как раз Эмиль, как же иначе,  если  Вадим
должен бежать первым, как хозяин подземного хода?)
   Если вдумчиво разобраться, Эмиль  ему  и  не  друг.  Друг  -  это  что-то
большое, взятое из старинных романов. Ла Моль  и  Коконнас,  Смок  и  Малыш,
д'Артаньян и Атос. Двое в окопе, на фр