у.
   Не шевелясь и не меняя позы, Черский лениво протянул:
   - Дражайший мой Павел Иванович, вы помните старый анекдот на тему о  том,
что есть демократия?
   - Ну... - на миг растерялся Петр.
   - Правда не помните? Демократия - это когда человека посылают к, в, и на,
а он волен идти куда захочет...
   Поза,  интонация,  усмешка  -  все  это,  вместе  взятое,   неопровержимо
свидетельствовало, что ни о  каких  шутках  и  речи  нет.  Открытое,  прямое
оскорбление. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это понять.
   Петру кровь бросилась в лицо, но он сдержался, пожал плечами:
   - Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил...
   - Была бы честь, была бы честь, была бы честь...  -  на  манер  известных
гардемаринов негромко пропел Черский, ухмыляясь, все так же глядя в  сторону
с холодным презрением аристократа, в упор не замечавшего выскочку-нувориша.
   Чтобы не нарываться далее на совершенно непонятные сложности, Петр  снова
пожал плечами, повернулся спиной и отошел. О  такой  реакции  Пашка  его  не
предупреждал. Похоже, пробежал меж ними целый табунок черных кошек...
   На веранде танцевали. Петр постоял, все с той же  щемящей  тоской  глядя,
как взлетают  Катины  распущенные  волосы,  как  она,  став  совсем  юной  и
невероятно красивой, раскованно  и  грациозно  отплясывает  в  такт  музыке,
словно колышется на легком ветерке пламя костра. "Пропал ты, подполковник, -
подумал он с волнующей обреченностью, - совсем пропал".
   - Павел Иванович?
   Он нехотя обернулся. Точно, оба зверя выбежали на ловца...
   - Ну  пойдем,  побеседуем,  соколы  мои...  -  сказал  он,  с  сожалением
отворачиваясь от веранды.
   Огляделся в поисках подходящего местечка, направился к дальней беседке  у
забора  из  проволочной  сетки,  ажурному  сооруженьицу  из  тонких   досок,
опять-таки в стиле древнерусских  теремов.  Оба  покорно  тащились  за  ним,
однажды показалось даже, что Рыжов тяжко вздохнул.
   Петр  первым  уселся  прямо  на  краешек   квадратного   низкого   стола,
занимавшего всю середину беседки. Вытащил сигареты, с расстановкой  выпустил
дым,  оглядел  их,  выжидательно  взиравших.  "Поциничнее,  понапористее,  -
наставлял вчера Пашка. - Чтобы ни тени сомнения не  зародилось  у  ореликов,
чтобы чувствовали  себя,  как  глупенькая  семиклассница,  когда  ее  физрук
недвусмысленно притиснет к стеночке..."
   - Ну что. друзья мои, - сказал Петр. - Близится великий день?
   Оба почти синхронно закивали в том смысле, что да, близится, Петру  в  их
взорах почудилась прямо-таки собачья преданность.  "А  ведь  Пашка,  похоже,
держит этих бобров в кулаке, - подумал  он  не  без  гордости.  -  Ишь,  как
уставились, а ведь не пацаны, не дешевые столоначальники".
   - В общем, хочу верить, что могу полностью на вас полагаться, соколы мои,
- произнес он не без металла в голосе. - Прав я, хочется думать?
   Рыжов торопливо закивал. Вальяжный Карсавин пожал плечами:
   - Какой может быть разговор, Павел  Иванович?  -  и  несколько  вымученно
усмехнулся: - Неужели вы сомневались?
   - Ну, я не сомневался... - сказал Петр. - Просто  в  последнее  время  по
Шантарску бродят разные идиотские  слухи  -  Савельев-де  здорово  треснулся
башкой об асфальт, сдал и пришел в постыдную слабость... Могу вас  заверить,
соколы, что ничего подобного нет. И башкой об асфальт не трескался,  и,  что
гораздо более важно, прежней хватки ни в коем случае не утратил...
   - Это ж видно... - заискивающе поддакнул Рыжов. - И я  не  сомневаюсь,  и
Олег Викентьевич нисколечко  не  сомневается...  Верно?  Вот  видите,  Павел
Иванович, если вам кто-то что-то нашептал  -  не  верьте  вы,  бог  а  ради,
слухам... Мы все сделаем в точности, как было прежде  оговорено.  Можете  на
нас положиться.
   - Ну смотрите, мужики... - Петр еще более подпустил металла  в  голос:  -
Давши слово - крепись, а не давши - держись...
   - Павел Иванович, - вкрадчиво сказал  Карсавин.  -  Но  мы-то,  со  своей
стороны,  можем  надеяться  на  скрупулезное  выполнение...   э-э,   прежних
договоренностей?
   - Я вам, по-моему, твердо обещал? - поднял брови Петр.
   - Да, разумеется...
   - Тогда к чему экивоки? Как вы ко мне, так и я к нам. Как  только  -  так
сразу... - протянул он многозначительно. - Вы все выполняете в точности -  и
я делаю все, что обещал... Ну как, договорились?
   Оба закивали.
   - Рад, что не пришлось в вас сомневаться... - сказал Петр,  кивнул  им  и
вышел из беседки.
   Он был доволен собой. Представления не имея,  о  чем  вообще  идет  речь,
блестяще провел партию, так, что оба они ни в чем не  засомневались,  ничего
не просекли, прямо-таки на задних лапках ходили. Смотри-ка, не столь уж  это
и  трудное  дело  -  закулисные  переговоры   бизнесменов,   финансистов   и
чиновников... Интересно, что они должны сделать  и  что  Пашка  им  в  обмен
обещал? Солидные люди, в годах - а  оба  разве  что  хвостиками  не  виляли,
исключительно по причине отсутствия хвостиков...
   Музыка  на  веранде  уже  не  играла.  Там  в  одиночестве  стояла  Лара,
облокотившись на перила, прихлебывая из высокого  бокала.  Больше  никого  в
пределах прямой видимости не наблюдалось.
   - А где общество? - непринужденно спросил Петр,  поднимаясь  к  ней.  Вот
именно, побольше непринужденности, они же с Пашкой наверняка знакомы...
   - Как обычно, лицезреют ботанические ухищрения Нины Николаевны, - кивнула
Лара в сторону высокой  стеклянной  теплицы,  изнутри  сплошь  затянутой  до
потолка какими-то вьющимися растениями. -  Охают  и  ахают  над  цветочками,
чтобы сделать приятное хозяйке... - Она допила, поставила бокал  на  широкие
перила и с дерзкой ухмылочкой балованного ребенка глянула Петру в глаза. - А
вы отчего  бродите  в  одиночестве,  господин  Савельев?  Вид  вроде  бы  не
скучающий...
   Он пожал плечами, придумывая подходящую фразу, непринужденную,  светскую.
Лара опередила:
   - Что, снова?
   - Простите?
   - Дорогой Павел Иванович, - протянула она с усмешечкой. - Бога  ради,  не
начинайте. Я согласна,  что  я  -  жемчужина,  но  никак  не  согласна  быть
жемчужиной коллекции...
   Он так и не успел сообразить, о чем идет речь, не говоря уж о том,  чтобы
ответить. Сзади послышались шаги, на веранду вышел  Черский,  остановился  в
двух шагах от них и, глядя в сторону, безразличным тоном сказал:
   - Ларка, погуляй...
   - Извините, - улыбнулась она Петру не без ехидства, спустилась с  веранды
и направилась к теплице.
   - Слушай, Павло, - нехорошо выпятив челюсть, негромко сказал Черский. - У
тебя с памятью что, в самом деле провальчики?
   - То есть? - спокойно спросил Петр.
   - Я же тебе, по-моему, говорил - если снова начнешь пускать слюнки  возле
Ларки... Организм может пострадать.
   Несмотря на его неприкрыто агрессивный тон, Петру стало вдруг смешно - до
того происходящее перекликалось с бессмертной кинокомедией. "Я тебе говорил,
доцент, чтобы больше не приходил?", "Я тебе говорил, что с лестницы  спущу?"
И в кино, и в жизни  никто  не  подозревал,  что  имеет  дело  с  двойником,
подменышем...
   - Что-то такое помню... - сказал  Петр,  гадая,  во  что  конфликт  может
вылиться.
   - А что я с твоей мордой обещал проделать, часом, не помнишь? -  нехорошо
прищурился Черский.
   "О господи, - подумал Петр без всякого страха, - угораздило же..."
   Он попросту представления не имел,  как  держался  бы  в  такой  ситуации
Пашка. Но сам он никак не хотел позволять, чтобы этот  супермен  с  красивой
проседью держался с ним, словно король дворовой шпаны,  решивший  постращать
очкарика-вундеркинда со скрипочкой.
   - Когда я бегал в школу, была такая поговорочка, - сказал он спокойно.  -
"У каждой морды хозяин есть". Не доводилось слышать? Мы с вами  почти  одних
годочков, уверен, на одном дворовом фольклоре воспитаны...
   Черский удивленно моргнул. Положительно, он  ожидал  другой  реакции.  Не
теряя времени, Петр нанес следующий удар:
   - Я охотно верю, что вы - супермен, господин Черский. Но  не  кажется  ли
вам, что на сей раз перегибаете? Или...  -  он  дерзко  ухмыльнулся:  -  Или
настолько в себе не уверены? Испускать тарзаньи вопли из-за того только, что
молодая жена перекинулась парой слов с посторонним мужчиной, -  это,  знаете
ли, не о силе свидетельствует, а скорее уж о неуверенности в себе...  Или  я
не прав?
   И подумал про себя: "Если кинется, тут я ему и врежу. Вполне светски, без
кровянки. Свидетелей нет, обойдется".
   Черский, однако, не торопился лезть в драку. В глазах  у  пего  явственно
читалось недоумение. Полное впечатление, он не знал, что  сказать  в  ответ.
Закрепляя несомненный успех, Петр взял на полтона ниже:
   - Данила Петрович, я  вам  могу  нравиться,  могу  не  нравиться...  Дело
хозяйское, я как-никак не дорожный чек "Чейз Манхэттен Бэнк". Но  мы  же  не
пацаны на танцульках, в самом-то деле... Я думаю, исчерпан конфликт?
   - Н-ну... - растерянно пробормотал Черский. -  Слушай,  Савельев,  а  это
точно ты?
   Уже убедившись, что выиграл бой, Петр усмехнулся:
   - А  у  тебя  есть  сомнения?  Нет,  не  я.  Марсианин,  принявший  облик
Савельева. Не догадался?
   Он видел, что Черский, растерянный непривычным стилем общения, ищет  лишь
достойный выход из ситуации. И не стал ему мешать - смотрел, чуть  приподняв
плечи, с простецкой улыбкой типа: "Ну, чего прицепился?"
   Подействовало. Черский бормотнул что-то, неловко отвернулся и спустился с
веранды. Не утерпев, хотел оглянуться  на  Петра,  но  вовремя  справился  с
собой, преувеличенно деловито зашагал к теплице,  откуда  слышались  громкие
голоса бомонда. Петр смотрел ему вслед с усмешечкой. Что ж,  первое  явление
господина Савельева на публике, такое впечатление, прошло успешно. И деловых
партнеров Пашкиных привел к  одному  знаменателю,  и  ревнивца  одернул,  не
прибегая к  мордобою.  Ставим  себе  пятерку  за  выдержку,  хладнокровие  и
находчивость...

   Глава восьмая
   СУПРУЖЕСКАЯ ЖИЗНЬ НЕГОЦИАНТА
   Из-за сопок, заслонявших горизонт  с  северной  стороны,  целеустремленно
наползала серая облачная хмарь, первый ветерок колыхнул  сосновые  лапы.  Со
своего места - узенькой бетонной галерейки над обрывом - Петр  видел  сквозь
просветы в кронах, как посуровела широкая Шантара, медленная, могучая.  Вода
была серой и словно бы морщинистой, проплыл ствол дерева с одиноким  корявым
суком.  Темнело.  От  дома  доносилась  тихая  музыка,  но  он   не   спешил
возвращаться к поредевшей компании - на душе было уютно  и  покойно  оттого,
что все пока шло нормально.
   Сзади  коротко  простучали  каблучки  по  невысокой  лесенке  из  гладких
бетонных плит. Катя остановилась рядом, чуть озабоченно спросила:
   - Все в порядке?
   - Ага, - сказал он, не меняя позы.
   - Нет, серьезно? Мне показалось, ты  так  смотрел,  когда  мы  плясали  с
Румянцевым... Это же все понарошку...
   - Ну слава богу, - сказал он. - А мне-то  показалось,  что  всерьез.  Уже
собирался вопросить: молилась ли ты на ночь, Дездемона?
   - Паша, ну честное слово...
   Петр повернулся и посмотрел на нее внимательно. Кажется, до нее так и  не
дошло, что он всего лишь  шутил,  она  смотрела  с  тревогой.  Надо  ли  это
понимать так, что  Пашка  по  любому  поводу  закатывал  классические  сцены
ревности?
   - Успокойся, - сказал он насколько мог убедительнее. - Я ж шучу,  глупая.
Как там светское общество?
   -  Разъезжается  помаленьку.  Карсавин  набрался,  как  губка,  его   там
транспортируют соединенными усилиями, а Вера  почему-то  с  ним  сегодня  не
поехала... Вы с ним обо всем договорились? Вид у него какой-то странный...
   - Да нет, все в порядке, -  сказал  Петр.  -  Стороны  пришли  к  полному
взаимопониманию... Как настроение?
   - Нормально...
   - А почему напряг в голосе?
   - Ой, да никаких напрягов...
   - Врешь, - сказал он убежденно.
   - Паша, ну брось ты насчет Румянцева... Ты мне когда-нибудь поверишь, что
я - верная жена?
   "Точно, - мысленно вздохнул он. - Так себя  можно  вести,  лишь  опасаясь
сцен ревности из-за  каждого  пустяка.  Ну,  у  Пашки  всегда  было  чуточку
обострено  чувство  собственника,  даже  по  отношению  к  мелким   домашним
безделушкам. Что уж тут говорить о красавице жене? Определенно держался, как
мавр венецианский".
   - Успокойся,  верная  жена,  верю...  -  сказал  он  убедительно,  слегка
приобняв ее и осторожно притягивая к себе.
   Они стояли рядом под разлапистой пихтой, каким-то чудом оказавшейся среди
сосен, мягкие  иголки  задевали  лицо,  снизу,  от  откоса,  сладкой  волной
накатывал запах цветущей черемухи - весь крутой обрыв, до  самой  воды,  был
залит кудрявой пеной раннего черемухового цвета, в  полном  соответствии  со
старинной  сибирской  народной  приметой  обещавшего  своим  буйством  новые
холода. Катя замерла, прижавшись  к  нему,  а  у  него  сердце  было  готово
выскочить из груди, мячиком запрыгать по обрыву. Никогда  такого  прежде  не
было, даже в горячей юности.  Это  и  значит  -  женщина  твоей  мечты...  И
продолжалось это неимоверно долго, словно время остановилось.
   Катя слабо пошевелилась, налетевший с Шантары порыв ветра бросил ее русые
волосы на лицо Петру, он  ослеп,  на  ощупь  повернул  ее  к  себе,  прижал,
прильнул к губам. Безумие продолжалось, они целовались яростно, исступленно,
вцепившись друг в друга так, словно в следующий миг должен был грянуть конец
света, разнеся планету в клочья вместе со всеми обитателями - без сортировки
на праведников и грешников. В сладком запахе черемухового цвета все проблемы
казались крохотными и неважными, кроме любви.
   Он не знал, сколько это исступление продолжалось. Опомнился,  когда  Катя
слабо охнула, легонько пытаясь высвободиться.  Прижав  ее  голову  к  груди,
тихонько спросил:
   - Я тебе больно сделал?
   - К дереву прижал, - откликнулась она, не  шевелясь.  -  Чуть  не  сломал
бедную пихту... И костюм, наверное, перемазался... и черт с ним.
   - Вот теперь вижу, что настроение у тебя пришло в норму, -  фыркнул  Петр
ей в ухо. - Коли уж женщина беспокоится о нарядах...
   - Да ну его к черту... - счастливо засмеялась Катя.
   - Слушай, - прошептал он ей на ухо, почти не владея собой. - Нам  в  этом
коттеджике комнатенку не отведут?
   - Конечно, как в прошлые разы,  -  прошептала  Катя,  чуть  ворохнувшись,
чтобы прижаться к нему поудобнее. - Нина так и спрашивала, не  останемся  ли
ночевать...
   - Пойдем? - сказал он, чувствуя, как тело становится невесомым настолько,
что подошвы оторвались от земли. - Прокрадемся незаметно в ту горенку...
   Сумерки еще не превратились  в  ночной  мрак,  но  им  было  Положительно
наплевать, действовала все та же магия речной свежести и черемухового цвета.
Они словно стали единым целым, двигались, как один человек. Держась за  руки
и пересмеиваясь, побежали к дому. Катя уверенно втащила его  на  веранду,  в
низкую дверь, на боковую лестницу. Он успел заметить в полумраке, в  большой
комнате, которую они миновали на  цыпочках,  огромный,  выложенный  мрамором
камин,  какие-то  статуэтки  на  нем,  рысью  шкуру  на  стене.  Коридорчик,
филенчатая темная дверь...
   Катя втолкнула его в комнату, захлопнула дверь, прижалась к ней,  заложив
руки за спину. Ее голос подрагивал от сдерживаемого смеха:
   - Пашка, что с тобой? Не  узнать...  Как  школьники  на  танцах,  честное
слово...
   - Ага, - сказал он, всей пятерней раздергивая узел  галстука.  -  Значит,
вы, мадам, именно так и вели себя на танцах? Интересно услышать...
   - Ну что ты к словам цепляешься? Я имею в виду, как...
   - Иди сюда, - выговорил он, задыхаясь.
   - Неа, - мотнула головой Катя. - Ты меня будешь совращать,  а  я  девушка
застенчивая, благовоспитанная и где-то даже невинная...
   - А где конкретно? Здесь? Здесь?
   Она пискнула, забарахталась, но  Петр  уже  не  мог  играть  -  притянул,
целовал, пока она не стала  задыхаться,  не  сразу  справился  с  незнакомой
застежкой шелковых брюк,  но  она  помогла,  выгибаясь  и  постанывая,  сама
сбросила остальное, белоснежной  тенью  скользнула  в  полумраке,  отвернула
покрывало на низкой кровати.
   На сей раз он не оскандалился, был неутомим  и  ласков.  Делал  все,  что
позволяла Катя, а позволяла она все. Когда схлынула буря,  они  любили  друг
друга неспешно, до боли крепко, бледная полоса лунного света косо  наползала
через комнату, пока не залила их с ног до головы призрачным  свечением.  Они
не оторвались друг от друга. Почему-то было очень важно неотрывно смотреть в
ее запрокинутое лицо - словно это не позволяло миражу растаять. Он  понимал,
что женщина в его объятиях - не мираж  и  не  морок,  но  все  равно  боялся
проснуться...
   Отставной подполковник Савельев, актер в диковинном театре, самозванец  и
подменыш, был опустошенно счастлив.  Не  было  тревог  и  печалей,  не  было
неуверенности, в его объятиях, тесно прижавшись, лежала женщина  его  мечты,
столь же усталая и довольная. Даже в мыслях считать ее чужой он уже не  мог.
Это была его женщина, за которую он собирался драться со всем белым светом -
и с черным тоже...
   - Интересные дела, - сказала Катя, щекоча ему щеку длинными ресницами, не
шевелясь.  -  На  старости  лет  быть  соблазненной  собственным  мужем   по
классическим канонам - от поцелуев под елочкой до постели в чужом доме...
   - Жалеешь?
   - Ни капельки, - она потерлась щекой о  его  щеку.  -  Почаще  бы  так...
Пашка, ты не рассердишься?
   - Смотря на что.
   - А если я скажу жуткую глупость?
   - Тогда не рассержусь.
   - Мне иногда кажется, что тебя подменили. Совсем другой стал.
   - Это плохо? - спросил он, впервые за весь день тревожно напрягшись.
   - Наоборот, глупый... Такой мне гораздо больше по душе.
   - Правда?
   - Чистейшая. Правда, только правда и ничего, кроме  правды...  Паша...  А
всему этому - и правда конец?
   - Честное слово, - сказал он сдавленным голосом. - Поиграли  -  и  будет.
Считай, на меня нашло затмение.  С  каждым  может  случиться.  А  потом  все
кончилось. Прошло наваждение.
   - Ох, как верить хочется... - сказала она с надеждой, заставившей  сердце
бедняги подполковника заколотиться чаще. - Знал  бы  ты,  как  мне  все  это
осточертело...
   - Катенька, - сказал он тихо. - Не знаю, чем уж тебе и  клясться,  только
все будет по-новому.
   - Знать бы только, что наваждение не вернется...
   - Не надо, милая, - сказал он, почувствовав в ее голосе тревогу. - Ты  уж
мне поверь.
   - Только подумать, что для  этого  потребовалась  всего-навсего  дурацкая
авария...
   - Никогда не знаешь наперед, что потребуется, - сказал он  рассудительно.
- Если помнишь Библию, с одним парнем кое-что и случилось по пути в Дамаск -
тоже, знаешь ли, совершенно внезапно, все, в том числе и  он  сам,  вряд  ли
могли угадать заранее...
   - Ты как хочешь, а я завтра свечку поставлю, - серьезно сказала  Катя.  -
Чтобы уж - наверняка...

   Глава девятая
   КОРРИДА
   Он проснулся в превосходнейшем настроении  -  спал  без  задних  ног,  не
слышал, когда проснулась и ушла Катя. Все недавние воспоминания  моментально
нахлынули, и Петр ощутил себя столь счастливым, что даже испугался  чуточку.
Нехорошо, когда вокруг так хорошо...
   Из суеверия даже хотелось какой-нибудь мелкой неприятности.  Поборов  это
чувство, он встал, побрился в ванной до зеркального  блеска,  принял  душ  и
вразвалочку пошел по  широкому  коридору,  бодрый,  свежий,  окрыленный.  Он
понятия не имел, какие звуки издают цимбалы,  кимвалы  и  тимпаны,  но  было
подозрение, что в душе звучат именно они.
   Бультерьер Реджи, стервец, опять  принялся  на  него  ворчать  из  своего
закутка.
   - Остынь, мышь белая, - благодушно посоветовал  Петр  и  спокойно  прошел
мимо.
   Дверь в Надину комнату была приоткрыта.  Юная  "падчерица"  -  если  быть
точным, неродная племянница - восседала перед компьютером  с  мерцавшими  на
экране строками и, судя по движениям локтей, по звукам