.
   Они выскользнули на лестницу, тихонько стали спускаться.
   - Поджилки дрожат? - спросил Петр.
   - Неа...
   - Врешь, - сказал он. -  Дрожат.  Это  нормально.  В  первый  раз  всегда
дрожат... Главное, не  суетись.  Если  начнется  что-то  непредвиденное,  не
суетись, не мечись, не путайся под ногами.  Забейся  в  уголок  и  не  мешай
работать...
   - Слушай, ты что, какой-то спецназ?
   - Да нет, с чего ты взяла? - удивился он искренне. - В нашем мире  и  без
спецназа хватает придурков, которым  никак  не  удается  жить  нормально.  Я
просто-напросто такой придурок, вот и все...
   ...Он на миг провалился в другое измерение - где пьяная чухонская сволочь
прорывалась к телестудии, грудью напирая  на  дула  автоматов,  где  посреди
клубов жаркой пыли над толпой взлетали отрезанные головы, где чадно, страшно
пылали грузовики,  и  врассыпную  драпали  царандоевцы,  и  взвод  десантуры
приготовился подыхать, хотя никому, понятное дело, не хотелось... И что  же,
все было напрасно? Через  все  это  пройти,  чтобы  погибнуть  от  блудливой
рученьки родного брата, клопа жирного? Нет, шалишь...
   - Ну, давай, - сказал Петр,  легонько  подтолкнув  ее  к  выходу.  -  Все
помнишь?
   Девчонка кивнула, отчаянно храбрясь. Вышла из подъезда.  Петр,  встав  на
цыпочки, осторожно распахнул  окно  на  улицу,  подпрыгнул,  перевалился  на
подоконник, спрыгнул наружу. Вокруг - никого. Небо синее-синее, улица пуста,
мир как-то особенно чист ранним утром... Нормальной энергичной  походкой  он
направился во двор собственного дома, свернул под  арку  и,  пригибаясь,  на
корточках побежал вдоль стены,  под  высоко  расположенными  окнами  первого
этажа. Где-то над его головой как раз и были окна  елагинской  квартиры.  Не
стоит питать иллюзий, будто удастся застать Митеньку  врасплох,  вытащить  в
трусах из постели сонного - не та школа, наверняка бывший старлей  тоже  уже
проснулся раньшенько по внутреннему будильнику, умылся белешенько,  проверил
все, прикинул все еще раз...
   Вполне возможно, сидит теперь у окна, покуривает,  поглядывает  время  от
времени. А может, они оба сидят у окна.  Возможно,  Пашка  там  и  заночевал
перед делом. Это усложняет задачу, но не особенно...
   Увидев его, Надя  двинулась  наискосок  через  двор,  они  встретились  у
подъезда, поднялись на третий этаж. Метнувшись так,  чтобы  не  оказаться  в
поле обозрения дверного глазка, Петр прижался спиной к стене у самой  двери.
Надя, судорожно сглотнув воздух, позвонила - длинно, требовательно.
   Петр зачем-то считал про себя - размеренно, чтобы каждая произнесенная  в
уме цифра соответствовала секунде.
   На двенадцатой секунде замок щелкнул. Совсем рядом раздался  недоуменный,
но абсолютно спокойный голос Елагина:
   - О! Вот так явление! Какими судьбами, лапка?
   - А кто-то ведь приглашал...
   - Конкретно мыслишь, лапка. Слушай, что так спозаранку...
   Крутнувшись,  Петр  рассчитанным  прыжком  ворвался  в  прихожую,  ударил
рукоятью зажатого в кулаке кортика прямехонько по мужской  гордости,  врезал
согнувшемуся в три погибели Елагину кулаком по  шее,  вбил  в  комнату,  как
гвоздь в доску, ударом ноги. За руку втащил Надю, захлопнул дверь. Не  теряя
времени, кинулся проверять все двери,  какие  только  оказались  в  пределах
видимости. Вторая комната, ванная, кухня, сортир - везде пусто...
   За шиворот поднял скорчившегося, сквозь зубы стонущего  Елагина,  толчком
отправил к дальней стене, подальше от стола  и  лежавшего  там  пистолета  с
глушителем, каковым немедленно и  завладел.  Импортный  "Вальтерок",  должно
быть, неплохая штука... Проверив наличие патрона в стволе, огляделся.
   К его превеликому сожалению, в комнате не  оказалось  ничего,  чем  можно
было бы связать клиента. И дома у Петра не нашлось веревки - в чем, в чем, а
в этом новорусские хоромы помочь не могли, не водилось там столь бесполезных
предметов...
   Так  что  следует  держать  ушки  на  макушке  -  не  с  дворовой  шпаной
связался... Взглянув в сторону окна, он  уважительно  присвистнул.  Митенька
подготовился неплохо. Снайперский винторез с глушителем установлен на черном
штативе с двумя степенями свободы - так, что в расчетное время осталось лишь
крутнуть винт, поднять вертикальную штангу, секунд пятнадцать  потратить  на
доводку. И пали по идущему клиенту, сколько душеньке угодно. Рядом,  стволом
вверх, к стене прислонен "коньяк в ботинках" - автомат с подствольником. Ну,
диспозиция ясна - снайперка для Петра с семейством, трещотка -  для  охраны.
Грамотно. Все шансы на успех - отстреляться и уйти...
   Торопясь, пока верзила не очухался, Петр подхватил снайперку со  штативом
вместе, автомат, бросил все это в ванную и  захлопнул  дверь.  Повернулся  к
лежащему, держа пистолет дулом вверх, закурил, присмотрелся:
   - Как самочувствие, старлей?
   Похоже, с первыми приступами боли Елагин уже справился и его старательное
закатывание глаз больше походило на притворство.
   - Эй, не изображай умирающего лебедя, - сказал Петр.  -  Оклемался,  я  ж
вижу... Я, кстати, Женевскими конвенциями не стеснен, так  что  не  старайся
меня разжалобить.
   Елагин чуть распрямился, убрав колени от  подбородка,  лежа  в  неудобной
позе, приподнял голову:
   - Ты что, охренел, вице-полковник? Нажрался с утра? Прямо по яйцам...
   - Язычок попридержи, здесь несовершеннолетние, - сказал Петр  без  всяких
эмоций. - Ну, крести-козыри? Проиграл?
   - Ты это насчет чего? Слушай, можно, я сяду?
   - Сядь, хрен с тобой, - сказал Петр. - Колени ближе к подбородку, руки на
колени... Как выражались  в  старых  фильмах,  ваша  карта  бита,  полковник
Швепс...
   - Ты о чем? - изумился Елагин так натурально, что можно бы и поверить, не
знай Петр всего.
   - О вон тех дурах. Что сейчас в ванной.
   - Ты что, мент? Какое тебе дело, что я держу  дома?  Что  ты  мне  вообще
шьешь? Давай поговорим...
   - Давай, - сказал Петр, не ослабляя внимания.  -  Времени  у  нас  много,
господин Василидис, который Костас, что-то запаздывает, проведем  время  для
скоротания скуки за приятной беседой... Я  тебе  шью  попыточку  изничтожить
меня со всем семейством, только-то и делов. Не так уж мало, а?
   -  Совсем  охренел?  Мозги  поплыли?  Скажи  прямо,  что  психанул  из-за
Катьки...
   Петр поморщился:
   - Митя, хочешь  пошлую  фразу?  Умный  человек  должен  точно  улавливать
момент,  когда  он  проиграл.  Пошлая  фраза,   сотней   шпионских   романов
затрепанная, но истине полностью соответствует. Все я знаю.
   - Все? - покривил губы Елагин. - Ну, тогда  скажи,  сколько  спутников  у
Юпитера или какой атомный вес у стронция?
   - Митя... - поморщился Петр. - Не придуривайся. Я не  о  том,  что  ты  к
словам цепляешься... Откуда-то сзади подала голос Наденька:
   - Пристрели  ты  его!  -  голосок  у  нее  был  звенящий  от  напряжения,
отчаянный. - Шлепни к чертовой матери!
   - Какая добрая девочка... - усмехнулся Елагин, смирнехонько сидя на  полу
в  предписанной  позе.  -  Надюша,  и  ты  можешь  такое  говорить  о  своем
сексуальном инструкторе? Помнится, в этой самой комнатке кто-то брал в ротик
и сосал со всем усердием, так, что...
   Услышав за спиной шевеление, Петр  отпрянул  -  как  раз  вовремя,  чтобы
ухватить кинувшуюся мимо него Надю за локоть и весьма невежливо  оттащить  в
сторону. Она вырывалась, но Петр, не тратя времени, так цыкнул, что девчонка
мгновенно притихла. Пояснил спокойно:
   -  Не  дергайся.  Он  тебя  умышленно  хочет  разозлить.  Чтобы  кинулась
выцарапать ему глазыньки, по морде заехать... А когда  окажешься  рядом,  он
тебя живенько сцапает, прикроется от пули, и начнется бодяга с заложницей...
видела в кино? Вот то-то. Ну, ты поняла? Пусть себе гавкает. Близко  к  нему
не подходи. Я могу на тебя положиться?
   Она кивнула, сердито сжав губы. Отпустив ее, Петр  отступил  еще  на  шаг
ради вящей предосторожности.
   - Зря ты эту тему не хочешь развивать, - как ни в чем не бывало продолжал
Елагин. - Ты ее так и не трахнул, что  ли?  Зря,  батенька,  зря,  мы  ее  с
настоящим-то Павлом Иванычем всем премудростям обучили...
   Петр коротко размахнулся. Елагин заткнулся, чуть отпрянув,  покосился  на
кортик, глубоко ушедший в деревянную стенную панель -  буквально  в  парочке
миллиметров от его правого уха.
   - Я, конечно, не супермен, - сказал Петр. -  Но  вот  однажды  от  нечего
делать  навострился  неплохо  метать   ножики.   И,   кстати,   без   всяких
предрассудков  или  интеллигентских  колебаний  смогу  этим  самым  ножичком
барабанные перепонки проткнуть  для  начала...  Нет  у  меня  предрассудков,
старлей, я с ними да-авно расстался... и зря ты  меня,  дерьмо,  за  штабную
крысу держал, это я тебе по большому секрету говорю...
   - Ах, во-от оно что... - сказал Елагин настороженно. - То-то были у  меня
смутные позывы некоего умственного неудобства, чутье работало, да  босс  так
клялся и заверял, что я плюнул...
   - Что он знал, твой босс... - хмыкнул Петр. - В общем, кончай  с  театром
одного актера. Когда я говорю, что знаю  все,  то  имею  в  виду  простые  и
конкретные вещи. Что ты часиков в десять утра  должен  меня  прихлопнуть  со
всем семейством, дабы господи Павел  как  бы  помер.  А  на  деле,  конечно,
вынырнул где-нибудь в Греции с новой  рожей,  новыми  документами,  солидным
счетом, куда скачаны денежки Тарбачанского  проекта...  с  картинами  старых
мастеров, поверх которых нечто современное намалевано...
   - А у тебя не белая горячка?
   - Хватит, Митя, - поморщился Петр. - Не буду я тебя  уличать  подробно  и
многословно. Скажу одно: Фомичу я на  пиджак  подсунул  микрофон,  крохотный
такой, из  земцовского  хозяйства.  Знаешь  про  такие?  И  когда  вы  вчера
прихлопнули беднягу Фомича на Второй Индустриальной, я нахально  сидел  себе
во дворе, в машине, слушал вашу милую беседу, на  ус  мотал,  делал  выводы,
своими глазами видел, как вы потом из подъезда  вышли,  на  тебе  еще  синяя
курточка была, типа болоньи, не знаю, как они сейчас называются...  А  рядом
шел босс - с новой рожей, так что и не  узнать.  Это  один  эпизод  из  моей
работы с вами, один, но  далеко  не  единственный...  Может,  тебе  подробно
пересказать вашу беседу?
   - Не надо, - сказал Елагин,  стегнув  его  взглядом.  -  Убедил.  Ах  ты,
стервец, как же не раскусил я тебя? Черт, мелодраматично звучит,  но  ничего
другого не придумаешь. Как я тебя не раскусил, падло?
   - Самонадеянность, как обычно, - сказал Петр. - Она, матушка, уж  столько
народу погубила. Вы ставили ловушку на одного, а попался вам другой,  совсем
не  тот,  каким  вы  его  себе  придумали...  Ладно,  это   все   бесплодные
риторические упражнения. Давай о деле...
   - Ну, давай, - показалось, даже охотно подхватил Елагин. - Вот интересно,
с чем ты в ментовку побежишь? - Он мотнул головой  в  сторону  ванной.  -  С
этими стволами? А это не мое, нет там моих пальчиков, хоть ты тресни.  И  на
пушке, которой ты у  меня  под  носом  так  изящно  помахиваешь,  тоже  твои
пальчики...  Фомича  ты  мне  хрен  докажешь.  Что  еще?   Эта   затраханная
нимфеточка? Ну, такие мелочи, что и говорить стыдно...
   - А кто тебе сказал, что я побегу в ментовку? - усмехнулся Петр. - Я тебя
здесь и кончу... за Новосибирск. Я же сказал, что знаю все. Или - почти все.
Но для тебя разница несущественная.
   По напрягшемуся лицу  Елагина  понял,  что  до  того,  наконец-то,  стала
доходить  серьезность  ситуации.  И,  сделав  над  собой  усилие,  продолжал
непринужденно, даже где-то дружелюбно:
   - Но можем и договориться... Где Пашка?
   - Прекрасная погода  сегодня,  не  правда  ли?  -  напряженно  усмехнулся
Елагин.
   - Понятно... - сказал Петр. - Попробуем пряничек. Вы ведь,  два  кретина,
совершенно напрасно прикончили Фомича. Он и в самом деле был ни при  чем.  Я
просто-напросто перегнал "уазик" на другую стоянку,  да  там  и  оставил.  И
мочит его дождик, и  палит  его  зной...  А  насчет  Фомича  я  все  наврал,
конечно...
   Кажется, лишь теперь Елагин был удивлен по-настоящему.  Поражен  в  самое
сердце:
   - Бог ты мой...  Нет,  серьезно?  Бросить  триста  кило  денег,  двадцать
лимонов, на левой стоянке... Точно, тронутый.
   - Да брось ты, - сказал  Петр.  -  Кому  придет  в  голову,  что  в  этой
развалюхе - столько?  Не  ассоциируется  автомобильный  ветеран  с  хорошими
деньгами, никто туда не полезет... Ну, Митенька? Может, поменяемся? Я тебе -
"уазик", ты мне - информацию в темпе.
   Елагин какое-то время пытливо разглядывал его, потом покачал головой:
   - Не держи меня за дурачка. Так ты меня отсюда и выпустишь, не говоря  уж
о том, чтобы поделиться зеленью...
   - А если рискнуть и поверить?
   - Ищи дурака.
   - Хорошо, сменим тему, - сказал Петр. - Неужели ты не понимаешь, что  сам
стал бы очередным трупом?  Ко  мне  в  сейф,  на  фирме,  подсунули  убойный
материальчик - заявление покойного господина Савельева  с  просьбой  принять
меры к шизофренику Елагину, который развратил девочку -  что  подтверждается
видеоматериалами - и хочет всех убить к чертовой  матери...  В  сочетании  с
твоим трупешником это неплохо прозвучало бы, обернись все по-вашему...
   - Ох, какие дешевые понты... - поморщился Елагин.
   - Да пойми ты...
   - Не старайся, не поможет. Мы с боссом - одна команда.
   - Тьфу ты, да пойми... - в сердцах начал Петр.
   От злости он на миг отвел взгляд, мотнул головой.
   И Елагин прыгнул.
   Прыгнул из невозможного положения, только что сидел у стены,  держа  руки
на коленях - и вдруг взвился, толстенная белая подошва кроссовки мелькнула у
самого виска Петра, он едва успел уклониться, а вот с пистолетом оплошал - и
новый молниеносный удар в кисть, по косточке, вышиб его к  чертовой  матери.
Петр даже не пытался заметить, где упал пистолет, глухо стукнув об пол, - не
мог  терять  ни  секунды,  Елагин  наседал,  обрушив   каскад   размашистых,
отточенных выпадов...
   Петр встретил его, как умел, прекрасно понимая, что дерется  не  за  одну
свою жизнь. Парочку ударов удалось отпарировать, а  вот  самому  ударить  не
пришлось - чертов старлей ушел с невероятной ловкостью...
   Сзади придушенно взвизгнула Надя.
   - Стоять! - рявкнул Петр, надеясь, что она поймет и  послушается.  Сделал
выпад и едва не попался на прием с захватом штанины и вмиг вывернутой ногой.
Отступил на шаг.
   Они кружили по комнате, как два медведя, сопя и хрипя, то и дело  задевая
боками за мебель.  И  здесь  преимущество  было  на  стороне  Елагина  -  он
прекрасно знал свою квартиру, а вот Петр этим похвастать не  мог,  треснулся
ребрами об угол стола так, что дух перехватило, сердце свело...
   Он понимал, что долго так не продержится.  Этот  скот  был  и  моложе,  и
сильнее, и, что греха таить,  гораздо  лучше  учен.  Не  поддаваясь  панике,
совершил единственное свое достижение -  серией  маневров  заставил  Елагина
отступить к двери, а сам ухитрился оказаться у  стены,  где  торчал  кортик,
выдернуть его, стал выбирать удобный момент для броска...
   Такого и от Митьки не ожидал - тот прыгнул в сторону, оказавшись высоко в
воздухе, одной ногой оттолкнулся от шкафа и, пролетев по  самой  неожиданной
траектории, всей массой обрушился на Петра, не успевшего защититься. Сшиб на
пол, навалился, одной рукой прижав к полу  руку  Петра  с  кортиком,  другой
придавив горло знакомым, надежным приемом.  В  глазах  мгновенно  потемнело,
удар коленом в низ живота окончательно лишил дыхания,  кто-то  кричал,  быть
может, это  кричала  его  давным-давно  погибшая  дочь,  так  и  не  ставшая
ровесницей Наденьке, круги плыли перед глазами...
   Неким звериным чутьем он уловил сбой, почуял, что хватка навалившегося на
него верзилы ослабла на миг, - и, не рассуждая, что есть силы оттолкнул его,
вверх и в сторону, сунул острие кортика в мягко-упругое, легко  поддавшееся,
по самый эфес...
   Чувствуя себя почти свободным, собрал все силы, рванулся, отвалил с  себя
Елагина - и тот послушно завалился набок, громко стукнувшись об пол.
   У настоящей смерти нет ничего общего  с  киношными  красивостями.  Елагин
дергался, хрипел, выгибался самым омерзительным образом, выплевывая слюну  и
кровь. Казалось, это никогда не  кончится...  Сумев,  наконец,  продышаться,
Петр уперся руками в пол, перхая от боли в горле, заставил  себя  собраться,
рывком вскочил. Его повело в сторону,  он  прислонился  к  шкафу,  чтобы  не
свалиться.
   Надя замерла в нелепой позе, обеими руками так и держа  длинное  горлышко
тяжелого антикварного графина, вдребезги разлетевшегося об елагинскую башку.
Ее застывшее личико ровным счетом ничего не  выражало.  Потом,  без  всякого
перехода, выпустила горлышко, обеими руками схватилась за живот,  согнулась.
Не теряя времени, Петр схватил ее за шею, головой вперед направил в  ванную,
перехватил за шиворот  и  нагнул  над  ванной.  Процесс  пошел.  Ничего,  не
смертельно...
   Пошатываясь, он вышел в комнату. Присел на корточки рядом  с  неподвижным
Елагиным, нащупал пульс. Аллес капут, похоже. Петр,  двигаясь  как  автомат,
вынул носовой платок и тщательно протер  светло-желтую  рукоятку.  Извлекать
кортик не стоило - моментально хлынет кровь, перепачкаешься...
   И услышал, как за его спиной, в прихожей, тихонько проворачивается ключ в
хорошо смазанном замке.
   Одним прыжком оказавшись в ванной, прошептал:
   - Притихни, ясно?!
   Бросился в прихожую - как раз вовремя, чтобы нос  к  носу  столкнуться  с
человеком в светлом плаще и надвинутой на нос шляпе. Ударил  его  по  горлу,
выхватил толстый портфель, поймал за кисть руки  и,  посторонившись,  дернул
так, что визитер летел через комнату, пока не споткнулся о труп Елагина. Так
и загремел.
   Петр вошел следом, поднял за воротник плаща господина  в  светлом  плаще,
того самого, что вышел вместе с Елагиным  из  квартиры,  где  убили  Фомича.
Родного братца, козла поганого. Вмиг обыскал, вытряхивая на  стол  все,  что
попадалось в карманах.
   Сплошные пустяки: тяжелый серебряный  портсигар,  зажигалка,  две  связки
ключей... Никакого оружия. Ага, вот и греческий паспорт на имя, конечно  же,
Костаса Василидиса. Толкнув Пашку на стул, Петр подобрал пистолет,  поставил
портфель на стол, раскрыл.
   Вороха бумаг - тех самых, что он, болван, усердно  подмахивал.  Договоры,
предоставлявшие г-ну Василидису все полномочия  по  управлению  теми  самыми
иностранными инвестициями. Всю эту канцелярию Пашка никому  не  отваживался,
надо полагать, доверить на хранение - и таскал с  собой,  словно  пропуск  в
рай. В известном смысле так оно и было...
   А это? Петр вытащил фотографию обнаженной Кати - застекленную,  в  желтой
металлической  рамочке.  Та  самая,  которой  он  восхищался,  чуть  ли   не
единственная, выглядевшая настоящим искусством. Еще  фотографии,  в  большом
конверте, - из той коллекции, что он уже видел  в  альбомах.  Катя  во  всех
мыслимых позах.
   - Понятно, Паша, - сказал он,  опустив  крышку  портфеля.  -  Завершающий
штрих, а? Дополнение к тому,  что  ты  подсунул  в  сейф.  Интимные  снимки,
подаренные  любовнику,   у   которого   в   конце   концов   крыша   поехала
окончательно... Интересно, что ты ему наплел такое,  что  он  совершенно  не
боялся пополнить твою коллекцию трупов?  Может,  поделишься  по-родственному
секретами?
   Пашка молчал, сгорбившись на стуле. Новое лицо, совершенно не похожее  на
прежнее, казалось застывшей маской, но глаза посверкивали чересчур уж  живо.
В умной голове, скорее всего, уже шла напряженнейшая работа,  просчитывались
шансы, взвешивались аргументы, шли  лихорадочные  поиски  выхода.  Петр  уже
достаточно узнал братца, чтобы не сомневаться: именно так сейчас и обстояло.
   Стукнула дверь ванной - появилась Надя, с мокрым лицом и мокрой на  груди
рубашкой, прислонилась к косяку, уставилась на них обоих  сухими,  взрослыми
глазами.
   - Ну, скажи что-нибудь, - нарушил молчание Петр. - Что произошла  ужасная
ошибка, что я не