ртрет...
   Когда все кончилось, Марианна упруго выпрямилась, не спеша,  с  нарочитой
медлительностью  облизнула  губы  и,  уставясь  на  него  нахальным   взором
сообщницы, улыбнулась:
   - Вы сегодня в великолепной форме, Павел Иванович. Честно...
   Забрала поднос и. покачивая бедрами, направилась к двери. Петр  торопливо
застегнулся,  чувствуя,  как  горят  щеки.  Покосился  на  стену,   встретил
спокойный, с лукавинкон взгляд лесной феи. И горестно матернулся про себя  -
н-ну, Пашка... Завел порядочки. Не  Шантарск,  а  гарем  посреди  аравийских
песков. Впрочем, он и в юности был ходок почище Петра.
   А  главное,  то  ли  печальное,  то  ли  комическое,  несмотря   на   всю
ошарашенность, в глубине души нет, увы, ни осуждения, ни  отторжения.  Ежели
цинично - любой нормальный мужик, не маньяк, но и не пуританин, в таких  вот
условиях  будет  ощущать  главным  образом  то   самое   чувство   глубокого
удовлетворения. Обе стервочки, что Анжела, что Марианна,  дело  знают.  Одна
беда: все это вовсе не ему предназначено, чужое...

   Глава четвертая
   ДОМАШНИЙ ТЕАТР ГРАФА ШЕРЕМЕТЬЕВА
   Вопреки его опасениям, ужин в роскошной столовой  оказался  не  столь  уж
удручающим процессом. Он  очень  быстро  привык.  Просто  внушил  себе,  что
оказался в хорошем ресторане, - бывали-с в прошлые  времена,  когда  славные
офицеры армии российской еще не считались отбросами общества...
   Да и не оказалось тех самых наборов многочисленных ножей и вилок, касаемо
которых правила этикета предписывали начинать непременно с крайних.  Видимо,
Пашка справедливо решил не доводить идею великосветскости до  абсурда  -  по
крайней мере, в домашнем кругу. В общем,  обычный  ужин  -  с  поправкой  на
роскошь и обилие блюд, прилежно подаваемых бесшумно порхавшей  вокруг  стола
Марианной.
   И Катя, и Надя держались предельно  обыденно  -  они-то,  надо  полагать,
привыкли. Постепенно и Петр немного расслабился душою, не  следил  бдительно
за локтями и падающими на  скатерть  крошками,  в  итоге  неплохо  поужинал,
завершив процесс парой бокалов вина. Кажется, прошло гладко. В следующий раз
пройдет и совсем непринужденно - не самое тяжкое испытание,  как  оказалось,
семейные трапезы в хоромах г-на Савельева, промышленника и коммерсанта...
   Гораздо более нервировало поведение  Реджи  -  чертова  псина  вела  себя
по-прежнему: явно сбитый с панталыку буль то  возникал  в  дверях  столовой,
вглядываясь в Петра прямо-таки с  человеческим  недоумением,  то  скрывался,
тихо ворча. Никак не хотел признавать  хозяина  -  и  успокоиться  никак  не
желал. И "жена", и "падчерица" не могли не обратить на это внимание - но,  к
счастью, Катя сама подыскала подходящее объяснение:  кто-то  ей  напел,  что
собаки - прирожденные телепаты, и она всерьез предположила, что  пес  шестым
чувством просек случившуюся с хозяином беду, оттого и не находит себе места.
Петр, вздохнув с превеликим облегчением. постарался развить и закрепить  эту
тему,  добросовестно  пересказав  парочку  историй  о  собачьей   телепатии,
вычитанных из многоцветных бульварных  газеток.  Удалось,  похоже.  В  конце
концов Катя шуганула пса на место. и он, ворча, удалился.
   - Благодарю за хлеб-соль, папенька, - присела Надя, встав из-за стола.  -
Разрешите вздорному ребенку удалиться на дискотеку? Не зацикливаться  же  на
компьютерных трудах, нужно и развеяться временами.
   - Валяй, чадушко, - сказал Петр.
   Щелкнула  невидимая  картотека.  Дискотека  "Метрополис",  приют  золотой
молодежи,  проплаченная  заботливыми  новорусскими  "предками",  немаленькая
охрана старательно бдит, по мере возможности отсекая наркотики,  спиртное  и
замаячивших на горизонте представителей "низших классов". Отвезет и привезет
Митя Елагин, нет причин для беспокойства, можно спокойно разрешить...
   Механически поблагодарив  Марианну  -  последовав  в  том  примеру  Кати,
прямо-таки скопировав ее интонации и слова, - Петр пошел к себе  в  кабинет.
По дороге чертова псина снова проводила его злым, недоуменным ворчаньем, но,
слава богу, на какие-либо активные действия не решилась. Может, притерпится?
Задобрить его следует, вот  что,  притащить  с  кухни  какого-нибудь  мясца,
глядишь, и наладится...
   Он даже обрадовался, когда после  обычного  деликатного  стука  появилась
Марианна. Взял быка за рога:
   - Слушай, сообрази там с  кухни  чего-нибудь  для  Реджи.  Тина  сосисок,
колбаски... Такое впечатление, он от меня за неделю отвык.  Надо  налаживать
контакт...
   -  Павел  Иванович,  вы,  наверное,  забыли...  -  Марианна  показала  на
письменный стол. - Перед самой аварией я купила пару  упаковок  костей,  ну,
этих, импортных имитаций,  вы  тогда  просили...  Они  там  и  лежат.  Реджи
обожает.
   - Забыл ведь, - сказал Петр с вымученной улыбочкой. - Ну да. кости... Ты,
главное, не удивляйся, чует моя душа, мне еще  многое  придется  напоминать.
Положительно, дают о себе знать провальчики...
   - Я и не удивляюсь, Павел Иванович, -  преспокойно  заявила  Марианна.  -
Екатерина Алексеевна мне подробно пересказала все, что говорил доктор. Вы не
напрягайтесь, со временем обязательно пройдет...
   - Да я и не напрягаюсь, - облегченно вздохнул Петр.
   И подумал, что следует в ближайшее же  время  ознакомиться  с  содержимым
"своих" стола и секретера. Чтобы поменьше  попадать  впросак.  Вот  так  вот
ляпнешь о чем-то - а оно, оказывается, у тебя  в  столе  преспокойно  лежит.
Пашка, правда, не дал кода от корейского сейфа, но там, надо полагать, чисто
личные бумаги, Лжепавлу в  данный  момент  совершенно  ненужные.  А  стол  и
секретер следует изучить не откладывая...
   Марианна, похоже, не собиралась уходить. Петр вопросительно поднял глаза.
   - Театр, Павел Иванович, - непринужденно напомнила она. - В каминной  все
готово, ждем-с...
   "Вот оно что, - облегченно вздохнул Петр. - Вот он  где,  театр  "Палас",
оказывается, - на дому, как у вельмож в старину водилось. Интересно,  в  чем
сюрприз?"
   - Все, как обычно? - осведомился он небрежно, чтобы не давать  ей  повода
лишний раз вспоминать о "провальчиках".
   - Разумеется. Изволите проследовать?
   - Изволю, - кивнул он.

   ...За его спиной с тихим стуком вошла в пазы задвижка. В  каминной  царил
полумрак, только на столике возле  широкого  дивана  горел  неяркий  ночник.
Добравшись  до  дивана,  Петр  устроился  поудобнее,  обнаружил  на  столике
приличных размеров поднос с бутылкой коньяка, тоником, закусками и заедками.
Марианна, скользнув в полумраке  грациозной  тенью,  скрылась  в  той  самой
низкой дверце в дальнем  углу  зальчика.  На  минуту  воцарилась  загадочная
тишина. Признаться, Петр был заинтригован - Пашка ни словом не упомянул ни о
каких домашних театрах графьев Шереметьевых, ушедших в небытие  развлечениях
былого всемогущего барства в "век золотой Екатерины"...
   Чтобы вернуть душевное спокойствие, налил  себе  изрядную  дозу  коньяка,
разделался с ней в темноте и закурил - слава богу, с этим никаких проблем не
возникало, Пашка сам дымил, как старинный паровоз, повсюду в хоромах  стояли
пепельницы...
   Неожиданно послышалась тихая музыка, постепенно она  становилась  громче,
но так и не дошла до рубежа, на котором  превратилась  бы  в  терзающую  уши
какофонию. Некая  смесь  булькающе-томных  турецких  мелодий  и  современных
электронных ухищрений. Приятная, в общем. Столь же внезапно налились  светом
прожекторы, бросая на эстраду разноцветные лучики, понемногу залив ее  ярким
сиянием,  смешением  причудливых  радужных  теней,   скольжением   невесомых
геометрических фигур - круги плавно превращались в овалы, овалы - в  звезды,
в волнообразные линии, загадочные переплетения. Цвет постепенно менялся, под
потолком  пришел  в  движение  зеркальный  шар.   Денег   и   высококлассной
электроники во все это было, надо полагать, вбухано немало...
   Но выглядело, нельзя не согласиться, чертовски красиво. Петр  засмотрелся
с сигаретой у рта.
   - Сегодня  мы  открываем  нашу  программу  полюбившимся  публике  номером
"Лас-Вегас"... - промурлыкал на фоне музыки из невидимых  динамиков  голосок
Марианны.
   Катя появилась на эстраде столь же неожиданно, выскользнув  из  низенькой
дверцы.
   Вот тут-то у него по-настоящему сперло в зобу дыханье. На ней  красовался
кружевной  халат  до  пят,  просторный,  белый,   в   разноцветных   лучиках
прожекторов, ставших подобием рентгена, не  скрывавший  черного  затейливого
белья и  алых  колготок  с  замысловатым  узором.  Обычно  она  пользовалась
косметикой умело и  ни  капельки  не  вульгарно,  так  что  казалось,  будто
никакого  макияжа  и  нет  вовсе,  а  сейчас  была  накрашена  с  удручающей
обильностью, словно недалекая провинциалочка, впервые  в  жизни  попавшая  в
столичную дискотеку и посчитавшая потому нужным нанести на мордашку  полкило
грима. Как ни странно, от этого она казалась еще красивее и моложе.
   Петр сидел с отвисшей челюстью - чего в залитым мраком "зрительном  зале"
никто, к счастью, не мог бы узреть. Да и не было других зрителей.
   Катя танцевала так, словно последний год только  тем  и  занималась,  что
смотрела ночной канал "Плейбоя", старательно разучивая потом все приемчики и
ухватки заокеанских стриптизерш. С застывшей  на  лице  улыбкой,  посылая  в
темноту недвусмысленные взгляды, извивалась вокруг шеста, сверкавшего сейчас
так, будто его отлили из чистого золота. Кружевной халат давно уже улетел на
край эстрады, где и висел комом, стройная фигурка  выгибалась  с  отточенной
грацией, заставляя его несчастное сердчишко колотиться  турецким  барабаном,
черный бюстгальтер  проплыл  по  воздуху,  словно  осенний  лист  на  слабом
ветерке, исчез в темноте, в голове у Петра стоял совершеннейший сумбур...
   Он судорожно сжал в кулаке полный бокал,  поднес  ко  рту,  пытаясь  этим
жестом найти некую спасительную соломинку. Отличный коньяк мягкой, щекочущей
волной достиг желудка. Большими пальцами Катя  приспустила  черные  трусики,
прильнула к сверкающему шесту, скользя по нему  ладонями,  то  опускаясь  на
колени, то медленно выпрямляясь.
   То, что с ним происходило, однозначному описанию не поддавалось. С  одной
стороны, мужское естество заявляло о себе так, что Петр  ежесекундно  ожидал
услышать треск рвущейся материи. С другой - он сгорал со стыда. За себя,  за
нее, за Пашку, за все  происходящее.  В  разнесчастной  башке  стоял  полный
кавардак. Где она научилась так? Неужели ей это нравится? Сразу  видно,  все
это происходит не впервые - "театр" должен быть  чуть  ли  не  обыденностью.
Почему Пашка,  сволочь  такая,  промолчал?  Как  вообще  нормальному  мужику
стукнула  в  голову  идея  использовать  законную   супругу   для   подобных
представлений? И какая нормальная  жена  согласилась  бы  на  роль  домашней
стриптизерки, да вдобавок отточила, надо признать, мастерство до  нешуточных
высот?
   Мысли и вопросы мешали друг другу, голова была жаркой  и  тяжелой.  Когда
взлетела тонкая рука с бледно-розовыми ногтями, отправив  в  полет  трусики,
свет внезапно погас, музыка притихла, во мраке едва слышно прошлепали  босые
ноги.
   Очень быстро свет зажегся вновь. Эстрада была пуста.  Музыка  завершилась
длинной трелью, потом резко изменилась -  то,  что  понеслось  из  невидимых
динамиков, больше напоминало классические мелодии  тридцатых  годов,  но  уж
никак не опереточные: с чем-то они в голове у Петра ассоциировались,  что-то
напоминали, но он, пребывая  в  полнейшей  ошарашенности,  не  мог  провести
четких аналогий.  Бетховен?  "Полет  валькирий"?  Определенно  симфоническая
музыка, ни следа эстрады...
   Воровато, словно  совершая  что-то  неподобающее,  он  щедро  налил  себе
коньяка и выпил жадными глотками, глядя  на  пустую  эстраду.  Из  динамиков
послышался голосок Марианны:
   - Сегодня по многочисленным просьбам господ зрителей мы  вновь  исполняем
классическую постановку "Колючая проволока"...
   Петр едва попал концом сигареты в пламя зажигалки.  Коньяк  сделал  свое,
но, разумеется, не смог ни  успокоить,  ни  вернуть  душевое  равновесие.  В
голове кружился тот же парализующий сумбур, лицо  пылало.  Все  это  было  и
шокирующим,  и  чужим,   он   ощущал   себя   проникшим   на   представление
безбилетником, никогда еще за все дни притворства так  остро  не  чувствовал
свое самозванство - и никогда не  осознавал  себя  столь  растерянным,  даже
униженным.  Стыдно  сидеть  здесь  пнем,  стыдно  смотреть  на  Катю...  вот
связался!
   Вновь на эстраде появилась Катя, на сей раз не выплыла в танце, а  просто
вышла обычной походкой, столь же ярко, вызывающе накрашенная, только  волосы
теперь заплетены в толстую косу с распущенным концом.  Вместо  классического
наряда дорогой стриптизерши на ней теперь было коротенькое платьице из самой
натуральной серой мешковины - чистенькое, с большим вырезом  и  расклешенным
подолом, сшитое по фигуре, в обтяжечку, наверняка не косорукой портнихой  из
окраинной мастерской для бывшего советского народа, а  "мадам"  из  дорогого
ателье (даже Петр смог это сообразить).
   И ощутил дикую, противоестественную смесь  стыда  с  любопытством.  Ругал
себя, но ничего не мог поделать. Смотрел во все глаза.
   Держась так, словно ни "сцены", ни  "зрительного  зала"  не  существовало
вовсе, Катя прошла к шесту и  остановилась  возле  него,  глядя  в  сторону.
Появилась Марианна - в высоких черных сапогах и  короткой  кожаной  юбке,  с
кобурой на поясе, в черной рубашке  с  алой  гитлеровской  повязкой,  витыми
погонами и эсэсовскими петлицами. На голове -  лихо  заломленная  пилотка  с
черепом и костями. Помахивая длинным черным стеком, она  не  спеша  подошла,
завела Катины руки за шест, защелкнула на запястьях наручники - тоже держась
так, словно никого вокруг, кроме них, не существовало. Усмехнулась:
   - Подумала, Катюша?
   Реплика   прозвучала   естественно,   непринужденно,   словно   из    уст
профессиональной актрисы.
   - Я не понимаю, фрейлейн Эльза, что вы от меня хотите... - тоже  довольно
натурально произнесла Катя, стоя лицом к Петру.
   - Поговорим о партизанах, Катя?
   - Честное слово, я здесь ни при чем...
   - Знаешь, что самое смешное, Катенька?  -  про-мурлыкала  Марианна.  -  Я
тебе, кажется, верю... Ничего общего с этими бандитами у тебя нет и не было.
Верю.
   - Тогда почему же...
   Марианна, подойдя вплотную и стоя так, чтобы не заслонять "партизанку" от
зрителей, погладила ее по щеке:
   - Есть еще одна сторона проблемы, Катюша... Тебе никто не говорил, что ты
чертовски очаровательная девочка? Штучный экземплярчик, сделанный по особому
заказу?
   - Н-ну...
   - Обладательница такой фигурки может себе позволить многое, -  продолжала
Марианна.
   "Это же Пашка, - подумал Петр смятенно. -  Его  лексикончик,  его  давние
обороты... и, надо полагать, его сценарий? Очень похоже. Лет двадцать  назад
братец даже порывался попробовать силы  в  изящной  словесности,  да  так  и
заглохло..."
   Тем временем Марианна освободила Катю от наручников, отвела от  шеста,  с
той же небрежной опытностью расположив лицом к Петру. Вкрадчиво сообщила:
   - Катюша, ты же взрослая девочка. Я тебя  могу  отправить  в  караулку  к
солдатам... а могу и не отправить. Тебе надо что-нибудь объяснять  или  сама
поймешь?
   И провела концом стека от шеи до колена,  чуть  приподняв  подол  кожаной
петелькой.  Обняла  за  талию,  зашептала  что-то  на  ухо.  Катя   легонько
отстранилась:
   - Я этого никогда не делала...
   - А в караулку хочешь?
   - Нет, - потупившись, сказала Катя.
   - Ну вот и умница...
   Все еще приобнимая Катю, она опять зашептала на ухо.
   Катя, вскинув на нее глаза и хлопая ресницами,  в  конце  концов  покорно
кивнула. Чуть присев, стянула узенькие красные  трусики  и  замерла,  уронив
руки. Подойдя сзади, Марианна накрыла ладонями ее грудь,  стала  целовать  в
шею.  Пилотка  упала  на  пол  рядом  со  стеком.  Катя   закинула   голову,
зажмурилась. Звучал старый марш: "Дойче зольдатен,  унтер-официрен..."  Петр
боролся со стойким ощущением, будто спит и видит тягучий кошмар.  Совершенно
не представлял, что ему делать.
   Резким движением Марианна рванула обеими руками платье на Катиной  спине.
Видимо, там был заранее сделан зашитый на живую  нитку  разрез,  потому  что
крепкая мешковина подалась неожиданно легко, обнажив  плечи.  Обеими  руками
Катя  придерживала  платье  на  груди,  а  ладони  Марианны  с  рассчитанной
медлительностью блуждали по ее телу, спустились на бедра, нырнули под подол.
Тихонько вскрикнув, Катя дернулась, но тут же  застыла  в  прежней  покорной
позе, и Петр ощутил прилив неконтролируемой ярости - судя по  движениям  рук
Марианны и ее раскрасневшимся щекам, игра пошла всерьез.
   Комкая подол, Марианна потянула Катино платье вверх, явно намереваясь его
содрать. Катя  послушно  подняла  руки  над  головой,  мятая  мешковина  уже
поднялась выше талии...
   А пошло оно все! Не выдержав, Петр рявкнул:
   - Хватит!!!
   К его удивлению, крик не вызвал на  сцене  ни  малейшего  замешательства.
Убрав руки, Марианна встала по стойке "смирно" и отчеканила:
   - Яволь, герр штандартенфюрер! Разрешите идти?
   Катя, тоже без  малейших  следов  замешательства  или  испуга,  стояла  в
прежней позе, придерживая платье на груди довольно низко. Легко  спрыгнув  с
невысокой эстрады, Марианна прошла к выходу.  Тихонечко  щелкнула  задвижка.
Петр вдруг понял, что вовсе не представал благородным избавителем супруги, а
попросту подал нужную  реплику  в  нужный  момент.  Спокойно  спустившись  с
эстрады, Катя шагнула в темноту, присела рядом и обычным голосом попросила:
   - Налей мне коньяку...
   От нее пахло крепкими духами и здоровым свежим потом. Чуть растерявшись -
сообразил уже, что, несмотря на его благородный порыв, чертов спектакль  все
же шел по накатанной, - Петр налил ей рюмку, сердито сунул в руку и  загасил
сигарету в пепельнице, раздавив по дну.
   Выпив коньяк,  Катя  придвинулась  к  нему  вплотную,  в  полумраке  Петр
перехватил ее вопросительный, ожидающий взгляд.
   И сидел сиднем, с напрочь отшибленным соображением.
   - Что-то не так? - тихонько спросила Катя. - Мне лечь или...
   Он боролся с собой. Одна половинка сознания гнусно  напоминала,  что  он,
как ни крути, есть теперь Павел, законный супруг, вольный вытворять все, что
заблагорассудится. Другая, засевши на руинах  былой  порядочности,  настырно
твердила, что не стоит превращаться в законченного подонка. Так и не уловив,
видимо суть его колебаний - да и откуда ей знать правду?! -  Катя,  подобрав
ноги, легла на диван и, приподнявшись на локте, повторила:
   - Что-то не так?
   - Все нормально... - ответил он сдавленно.
   - Иди ко мне.
   Платье открывало ноги, упало с плеч... Не было сил бороться с собственной
душой, жаждавшей эту женщину, как никогда  прежде.  Он  склонился  над  ней,
подавшейся навстречу,  оказался  в  ее  объятиях,  ладони  скомкали  жесткую
мешковину - и произошло. Грубо ворвался во влажную теплоту, впился губами  в
шею, ощущая ее каждой клеточкой, тесно прильнувшую, тут же  колыхнувшуюся  в
заданном ритме. Катя тихонько  застонала,  окончательно  сводя  его  с  ума,
сплела пальцы на спине, отдавшись полностью, - и эта-то  покорность,  пылкое
соучастие его и добили. Все кончилось, едва успев толком начаться. Петр едва
не взвыл, ощутив окончательное и полное бессилие. Попытался спасти положение
- но тут же понял: ничего не получится. То ли чертов спектакль  отобрал  всю
силушку, то ли мальчишеский восторг от проникновения, то ли все вместе.
   Сгорая со стыда, оторвался от нее, лег, чувствуя лицом обивку дивана, - и
едва не вцепился в нее зубами, не в силах толком понять, на что же злится.
   Катя легонько погладила его по волосам, притянула голову:
   - Ну, не получилось... Не переживай. Ты же после больницы, я понимаю...
   В ее голосе не было и тени  разочарования  -  или  ему  только  казалось?