азал Петр. - Умом я не подвинулся, вот только стала  что-то
злить пустая болтовня... Давай о деле. Про Вовку потом поговорим.
   - Опаньки! Елы-палы! - воскликнул Марушкин с видом уязвленного самолюбия.
- А я что, потрепаться зашел от нечего  делать?  Вот  они,  все  три,  -  он
похлопал по одному из прямоугольных пакетов. - И  если  вам  не  понравится,
Палваныч, то выписывайте вы себе из столиц Цинандали или Глазуньева.  Только
они ж мэтры, они не станут за пятерку душу  бессмертную  продавать,  это  я,
сирый и убогий юный талант, на всякие авантюры соглашаюсь, утешая себя  тем,
что и великий Бенвенуто не чурался тогдашний  уголовный  кодекс  то  и  дело
нарушать.
   - Ты потише...  Бенвенуто,  -  сказал  Петр  на  всякий  случай.  Ему  не
понравилось упоминание об авантюре и явственные  аллюзии  насчет  уголовного
кодекса.
   - А вы что, кабинет не почистили?
   - Почистил, почистил. Все равно, соблюдай благопристойность.
   - Есть  соблюдать,  -  шутовски  отдал  честь  странный  юнец.  -  Будете
смотреть, Палваныч?
   - Валяй, - кивнул Петр, довольный собой, - пока что никаких недоразумений
не возникло, все шло. как по писаному.
   Юнец  вскочил,  присел  на  корточки  возле  пакета,   достал   крохотный
перочинный ножичек и принялся шустро резать  шпагат,  которым  прямоугольный
предмет был увязан крест-накрест. Петр осторожности ради  подошел  вплотную,
готовый немедленно двинуть хилому ногой по зубам, если там и  в  самом  деле
что-нибудь вроде бомбы.
   Зря беспокоился. В пакете оказалась картина. И во втором.  И  в  третьем.
Прислонив полотна в простых крашеных рамках к креслу, выстроив их  в  рядок.
юнец отступил на шаг, сложил  правую  ладонь  трубочкой,  глянул,  словно  в
подзорную трубу:
   - Работа на пятерочку, Палваныч,  оцените...  Петр  присел  на  корточки,
присмотрелся. Первая картина, как он  после  некоторых  раздумий  сообразил,
изображала букет в вазе, вторая - одинокий цветок на трехцветном фоне,  а  у
третьей не было ни сюжета, ни осмысленной композиции  -  попросту  несколько
ярких, геометрически правильных пятен на столь же ярком фоне в виде желтых и
розовых треугольников.
   Нельзя сказать, что он был в живописи  совершеннейшим  профаном,  но  его
стойкий  плебейский  вкус  восхищали  лишь  совершенно  осмысленные,   четко
выписанные образы: море и корабли Айвазовского, пейзажи  Левитана,  богатыри
Васильева. И прочее в том же духе. Во всевозможных "измах" он был не  силен,
делая исключение лишь для Рене Магритта, - да и то потому,  что  у  Магритта
все  опять-таки  было  четко  прописано.  Перед  ним  же  был   классический
который-то "изм", оставлявший равнодушным.
   - Что это вы лицом нахмурились? - углядел  его  реакцию  ушлый  юноша.  -
По-моему, получилось отлично. Взгляните.
   Он достал из потрепанной пластиковой папочки  яркий  большой  буклет,  не
глядя,  раскрыл  на  нужной  странице,  подсунул  Петру  под  нос.   -   Все
наличествует. "Ваза", "Орхидея", "Размышление".
   Петр перелистал буклет. Так, Юрий Филиппович Панкратов,  судя  по  датам,
скончавшийся в прошлом году. Ну да, на всех трех полотнах значится "Панкр" с
характерным росчерком вместо недостающих букв. Участник выставок  в  Париже,
Нью-Йорке... Ишь ты,  похоже,  и  в  самом  деле  нешуточный  мэтр,  полмира
объездил, автор текста употреблял исключительно превосходные степени...  Вот
она, "Ваза", вот и остальные две...
   - Внимание! - торжественно объявил Марушкин. - Демонстрирую изнанку.
   Он присел, одну за другой перевернул картины изнанкой. Вот-те  нате...  С
оборотной стороны красовались изображенные в  той  же  манере  цветы,  яркие
круги, выгнутые, деформированные треугольники и прочая геометрия.
   - Пожалте-с! - ликующе возгласил Марушкин. -  В  точности,  как  требовал
заказчик.  Все  замотивировано.  Панкратов,  когда  был  еще  молод  и  нищ,
частенько рисовал на холстах с двух сторон. Потому  что  денег  не  хватало,
приходилось изворачиваться. Подчеркиваю особо: даты  на  полотнах  полностью
соответствуют прототипам, сиречь оригиналам.  Все  до  единой.  Ни  с  какой
стороны  не  подкопаешься.  Неделю  в   галерее   торчал   и   с   замшелыми
панкратоведками точил лясы.
   "Ах, так это подделка?" - наконец осенило Петра. Все к тому...
   - Ну посмотрим, посмотрим... - ворчливо прокомментировал он, притворяясь,
будто  вдумчиво  изучает  полотна  с   обеих   сторон.   -   Надо   сказать,
недурственно...
   - Ничего себе эпитет! - возмутился Марушкин. -  Всего-то?  Я,  как  конь.
старался...
   Поняв, что его догадка подтвердилась полностью - но все еще гадая, что же
дальше, - Петр придал себе небрежно-задумчивый вид, пожевал губами,  почесал
в затылке:
   - Ладно, ладно... На совесть потрудился. А...
   - Все в ажуре! - поднял ладонь Марушкин. Достал из той же папочки  стопку
бумаг,  разбросал  их  на  полированном  столе.  -  Извольте-с,  милостивец!
Согласно  списку  необходимых  документов  для  вывоза  за  пределы...   Две
фотографии тринадцать на восемнадцать на каждую живопись, негатив...  Список
работ в двух экземплярах, форма соответствующая... Письменное  подтверждение
на право собственности на каждый... То бишь справка. Документ на  стоимость.
Нету только ксерокопии первой странички паспорта вашего грека, но вы  ж  это
на себя брали...
   - Естественно, сударь мой, - с умным видом кивнул Петр.
   - Ну вот. Все остальное налицо.
   Петр перечитал документы внимательно. Они  гласили,  что  три  означенных
полотна Ю.Ф. Панкратова приобретены гражданином Греции Костасом  Василидисом
совершенно законным образом в картинной галерее  "Хамар-Дабан",  после  чего
территориальное управление Министерства культуры РФ по сохранению культурных
ценностей  в   Шантарске   опять-таки   с   соблюдением   всех   необходимых
формальностей выдало разрешение на вывоз данных картин за пределы Российской
Федерации. Таможенные документы прилагаются, все в полном порядке.  Господин
Василидис может хоть завтра упорхнуть за рубеж, в свою Грецию, где, согласно
Чехову и Дымбе,  есть  все...  кроме,  надо  полагать,  полотен  Панкратова.
Вернее, не совсем Панкратова, а?
   - Комар носа не подточит, - заверил Марушкин. - В управлении и на таможне
все прошло гладко, как вы и говорили. Стоило мне сунуться  к  этим,  которых
назвали, - они навытяжку встали. Непредвиденного превышения сметы  не  было,
ровнехонько по таксе...
   - Благодарю за службу... - задумчиво сказал Петр, разглядывая изнанки.
   - Ну, так следовало бы и это... обещанные златые горы... Я  понимаю,  что
нагрянул на недельку раньше срока, да работа шла очень уж гладко,  справился
раньше, вот и нетерпение взяло... Вы  прямо  тут  закрома  держите  или  нам
куда-то идти?
   - Подожди, -  сказал  Петр.  -  Иди-ка  посиди  в  приемной,  поболтай  с
девушкой, а я тут кое-что оформлю...
   - Мы ж договаривались, что...
   - Да помню, помню, - досадливо прервал Петр. - Иди, посиди с Жанной.
   Оставшись в одиночестве, он почесал в  затылке,  не  отрывая  взгляда  от
выстроившихся  в  рядок  подделок.  Куча  мятой  бумаги  на  пушистом  ковре
выглядела  совершенно  инородным  телом.  Черт,  а  это  ведь  -   форменная
уголовщина. Классическая.  Бумаги,  очень  похоже,  самые  что  ни  на  есть
доподлинные. Если этот Василидис летит за переделы  многострадальной  России
прямым рейсом, дело облегчается до предела. Если будет промежуточная посадка
в столице - что ж, придется греку раскошелиться еще на  пару  сотен  баксов,
потому что тамошняя таможня тоже хочет кушать.  С  этой  стороны  -  никаких
неожиданностей. Но картины-то поддельные!
   Он присел на корточки, присмотрелся. Ногтем указательного пальца подцепил
холст. Вспомнилось что-то очень знакомое - ну конечно, восемьдесят  седьмой,
дело Головина... Так-так... Ну, неужели? Замяукал селектор.
   - Да?
   - Павел Иванович, Косарев приехал.
   - Гони его сюда, - сказал Петр.
   Эх, не успел убедиться...
   Косарев вкатился торопливо, как тот колобок. При виде картин  на  лице  у
него на какой-то  миг  изобразилось  нешуточное  замешательство,  однако  он
моментально справился с физиономией, расплылся в улыбке:
   - Надо же, наш юноша сущий стахановец...
   - Что это все значит? - не без суровости спросил Петр.
   - Как выражался классик - "с позволения сказать, негоция", - без  запинки
ответствовал заместитель. -  Помните  "Операцию  Ы"?  Налетай,  не  скупись,
покупай живопись!  Господин-товарищ  греческоподданный  пожелал  обзавестись
полотнами одного из заметнейших шантарских живописцев. Грех было  бы  ему  в
этом  препятствовать,  благо  все  бумаги,  я  вижу,  в  порядке  и  никаких
препятствий к вывозу не имеется...
   - Послушайте, - сказал Петр чуть растерянно. -  Из  всего,  что  наболтал
этот... Бенвенуто, у меня сложилось впечатление, что данные картины, как  бы
поделикатнее выразиться...
   - Не совсем панкратовские?
   - Вот именно, не совсем.
   - Милейший Павел Иванович... - вкрадчиво произнес Косарев, взяв Петра под
локоток. - Можете быть уверены, я высоко ценю вашу щепетильность. Однакож вы
меня удивляете... Ну неужели вы всерьез полагаете, что мы способны на  столь
примитивное  мошенничество?  Впарить  простодушному  греку   подделку?   Это
"Дюрандаль"-то? Стыдно, батенька.
   - Но как это все понимать?
   - Знаете... - задушевно начал Косарев. - Какой-нибудь дурак на моем месте
стал бы говорить, что есть вещи, которых вам согласно взятой на себя роли  и
знать-то не положено. Только к чему это меж своими? Вы ж  в  некотором  роде
человек свой... С вами нужно в открытую.
   - Вот и извольте.
   - Да ради бога!  Пикантный  нюанс  в  следующем...  Наш  греческий  друг,
господин Василидис, прекрасно знает, что данные шедевры живописи -  никакие,
откровенно  говоря,  не  шедевры.  Между  нами  говоря,  он  в  живописи  не
разбирается совершенно, не говоря уж  о  том,  чтобы  ее  коллекционировать,
тащить с собой через полмира полотна... Да  предложите  ему  хоть  подлинник
Леонардо,  Василидис  наш  зевнет  и  признается,  что  предпочитает   живых
блондинок... Такой уж  бизнес,  Павел  Иванович.  Василидис,  скажу  вам  по
секрету, особого пиетета перед налоговыми органами никогда не испытывал. Это
ведь не только в России уклонение от налогов - национальный вид  спорта.  Во
всем мире так, не хотят людишки делиться с государством честно заработанными
денежками, фантазию изощряют, как могут. Короче говоря, вы обратили внимание
на цену? Не стоит того Панкратов при всем его таланте и  известности.  Но  в
том-то и соль, что у себя в Греции  Василидис  эти  денежки  спишет  как  не
подлежащие налогообложению - есть у них хитрая статья в  налоговом  кодексе,
касаемо предметов искусства, в дар музею преподнесенным... Смекаете?
   - Пожалуй...
   - Вот и молодец. Почему бы не порадеть хорошему  человечку?  Василидис  с
нами несколько лет ведет дела по металлам, по лесу, партнер обязательный, ни
единого прокола или недоразумения. Вот и мы пошли навстречу старому другу  и
надежному партнеру, помогли  на  законном  основании  списать  из  налоговой
декларации энную сумму. Согласен, это не есть  вполне  законное  деяние,  но
какая нам, старым циникам, разница, если сам Василидис полностью в курсе? Ну
подумайте, где тут криминал?
   - В самом деле... -  пожал  плечами  Петр.  -  Пожалуй  что...  Ну.  а  с
картинами как мне поступить?
   - А никак. Поставьте в комнату отдыха, потом Митя  Елагин  их  заберет  и
отвезет греку. Я вам сейчас принесу расходный ордер, на  законном  основании
выплатим  господину  Марушкину  мелкую  копеечку  за  изготовление   рам   к
картинам... а остальное я  ему,  как  предусматривалось,  сам  заплачу,  вам
совершенно не о чем беспокоиться... Снята проблема?
   Петр машинально кивнул.
   - Я могу идти?
   Петр снова кивнул. Шустрый зам проворно выкатился  из  кабинета,  а  Петр
вернулся к  картинам,  забрав  со  стола  забытый  юным  мастером  крохотный
перочинный ножичек. Выбрав подходящее место, подцепил узким  лезвием  холст,
отделил пару прядей. Воровато оглянувшись, оторвал кусок оберточной  бумаги,
завернул в него добычу и поглубже спрятал в карман.  Так  же  поступил  и  с
двумя другими картинами. Трудно было сформулировать четко,  что  именно  его
гложет,  какие  подозрения  возникают  в  глубине  души.  Просто-напросто  с
некоторых пор решил смотреть в оба,  держать  ушки  на  макушке  и  спрятать
подальше  излишнюю  доверчивость.  Прежние  инстинкты  неожиданно  ожили  от
вечного, казалось бы, сна, наступившего после ухода в отставку...
   - Жанна, - сказал он, щелкнув  клавишей.  -  Когда  Марушкин  закончит  с
Косаревым, пусть зайдет ко мне. он тут забыл кое-что... Только обязательно.
   - Будет сделано, Павел Иванович... Минут через пять художник вновь возник
на пороге, положил перед Петром небольшой бланк:
   - Вот тут ваш  автограф  необходим...  Петр  подмахнул  расходный  ордер,
согласно которому г-ну Марушкину причиталась за  изготовление  рам  какая-то
мелочь. И небрежно поинтересовался:
   - До копеечки рассчитался мой зам?
   - А то! - воскликнул  сияющий  Марушкин.  Извлек  из  нагрудного  кармана
потертой  джинсовой  куртки  пачку  зеленых  бумажек,  сложенную   вдвое   и
перехваченную желтой резинкой. - Пять штук, копеечка  в  копеечку.  Премного
благодарны, Паливапыч, и всегда к вашим услугам. Разрешите улетучиться?
   - Тратить спешишь?
   - Ну, около того... - признался Марушкин.  -  Так,  расслабиться  немного
после трудов праведных с помощью алкоголя и доступного  женского  поголовья.
Так это ж ненадолго, мне мастерскую пора покупать, кровь из носу.  Если  еще
понадоблюсь...
   - Ты только смотри... - поднял палец Петр.
   - Павел Иванович! - проникновенно возопил  Марушкин,  прижимая  ладони  к
хилой груди. - Вы не думайте, что если я  малость  самую  эксцентричный,  то
автоматически лишен житейского практицизма... Присутствует таковой, как  же.
Будьте благонамеренны, я что трезвый, что пьяный - язык  за  зубами  держать
умею, не первый год замужем... Нешто мы сиволапые? Все понимаем...
   - Ладно, верю, -  сказал  Петр.  -  Ножичек  возьми,  забыл.  Если  опять
понадобишься, где искать? Засунул я куда-то твои координаты, уж извини...
   - Да бывает, - Марушкин быстро набросал на  листке  адрес  и  телефон.  -
Ждать буду с нетерпением, Паливаныч, всего вам наилучшего!
   Когда за ним закрылась дверь, Петр вернулся к картинам и еще  пару  минут
разглядывал холсты, осторожненько царапая ногтем в подходящих  местах,  так,
чтобы, боже упаси, не оставить следов. Подозрения крепли, не на шутку...
   - Можно, я уберу, Павел Иванович?  От  неожиданности  он  вскинулся,  как
ошпаренный, выпрямляясь, зацепил ногой картину, и она с грохотом  обрушилась
плашмя на ковер. Смущенно улыбнулся:
   - Пугаешь ты меня, тезка Орлеанской девственницы...
   - Опять насмехаетесь? - грустно сказала Жанна.  -  Девственницу  какую-то
придумали...
   - Не какую-то, а Орлеанскую.
   - А это кто?
   Павел мысленно воздел очи горе, вздохнул. Впрочем,  к  чему  ей  с  такой
фигуркой и мордашкой углубленное знание истории? Смешно даже...
   - Убрать?
   - Убери,конечно.
   Покосившись на него через плечо, Жанна нагнулась за смятой бумагой  -  не
присела на корточки, как это в  обычае  у  женщин,  особенно  щеголяющих  на
глазах у мужика в мини-юбках, а именно нагнулась, держа ноги прямо, так  что
взору Петра предстали кое-какие пикантные тайны. Без сомнения, проделано это
было умышленно.
   Невольно отведя глаза, он проворчал:
   - Слушай, тезка Орлеанской девы, на работу, вообще-то, следует  и  плавки
надевать...
   Жанна выпрямилась, обожгла его томным взглядом и сообщила:
   - Я сегодня такая рассеянная, Павел Иванович,  ничегошеньки  у  меня  под
этим нет... - и медленно провела ладонями по юбке и блузке. - Ранний склероз
начинается, право слово...
   - Опять за свое?
   Старательно запихав скомканную бумагу в урну, Жанна подошла вплотную:
   - Павел Иванович, вы меня что, бросили?  И  я  теперь  -  соблазненная  и
покинутая?
   - Да ладно тебе.
   - Ну, а все-таки? За  десять-то  дней  любые  царапины  затянутся.  А  вы
девушкой откровенно пренебрегаете. А девушка, между прочим, истомилась  вся,
сберегаючи себя для единственного...  Па-авел  Иваныч!  Садист  вы,  честное
слово...
   Если откровенно, у него приятно взыграло мужское самолюбие - не столь  уж
часто его откровенно домогались юные красоточки. Пусть даже, строго  говоря,
не его, пусть тут и просматривалась финансовая  подоплека...  Если  подумать
трезво, Пашку многое оправдывает. Все, с кем он забавлялся, в том числе и на
грани, имели полное право отказаться, заехать по физиономии, гордо  хлопнуть
дверью... Однако ни одна этого не сделала.
   - Жанна, - сказал он, глядя  в  глуповатые  красивые  глазенки.  -  Тебе,
часом, фотографии не вернуть?
   - Которые? - подняла идеально вычерченные бровки  Жанна.  -  А-а...  Нет,
зачем? Вот кстати,  у  меня  подружка  работает  в  театре,  в  костюмерной.
Помните, я говорила? Можно взять на пару дней ихний  гусарский  мундирчик...
Павел Иваныч? Я же не дура, у меня тоже бывают идеи...
   "Ну,  эта  в  помощи  доброго  самаритянина  не  нуждается,  -  про  себя
констатировал он. - Наоборот".
   - Па-авел Иваныч... - тоном обиженного ребенка протянула  Жанна.  -  Лето
же, смена гардероба.  А  я  на  Лохвицкого  в  "Чаровнице"  такой  костюмчик
видела... Светленький, без подкладки, конкретная Италия, не бодяжная...
   И ухватилась тонкими пальчиками за  узел  его  галстука.  Петр,  мысленно
плюнув, уступил - ежели совсем честно наедине с  собой,  то  не  очень-то  и
тянуло разыгрывать монаха. Расстегивая на ней блузочку, он  поймал  себя  на
том, что делает это привычно, со сноровкой окруженного девичьим  сговорчивым
цветником барина времен Очаковских и покоренья Крыма. Опять-таки привычно  -
была практика  во  время  визита  телезвездочки  -  пристраивая  девушку  на
обширном  мягком  кресле,  он  успел  подумать,  что  рискует  не  то  чтобы
переродиться  характером,  но  изрядно  врасти  в  Пашкин  образ.  Если  это
продлится еще с месяц, трудновато будет  потом  отвыкать  -  от  сговорчивых
телочек, от роскошной машины, от услужливой горничной, бдительной  охраны  и
всего прочего. Марк  Твен,  пожалуй,  чуточку  перемудрил,  заставив  своего
нищего тяготиться королевской  роскошью,  -  роскошь,  знаете  ли,  обладает
пакостным свойством засасывать, особенно тех, кто вырос пусть и не в канаве,
но и не в холе...
   Жанна застонала, притягивая его голову, и он перестал о чем-либо  думать,
потому что мужик есть мужик  и  пишется  "мужик",  аминь,  прости  ты  меня.
господи...
   ...Потом она беззаботно  пускала  дым,  уютно  устроившись  обнаженной  в
черном кресле так, как на одной из  фотографий  в  отведенном  ей  конверте.
Петр, приведя себя в порядок, присел на подлокотник и рассеянно погладил  ее
волосы - чтобы не выглядеть разочарованным в  подруге  любовником.  Вернется
Пашка, все пойдет по новой, поэтому не стоит разочаровывать девочку холодным
обращением, она-то в чем виновата?
   - Павел Иваныч, - сказала она с непонятной  интонацией.  -  А  почему  вы
Митьку Елагина не вышвырнете?
   - По поводу?
   - Девчонки говорили, он вашу супругу совсем задолбал, Ромео фиговый,  так
и пялится, так и норовит этак невзначай ручонками обнаглеть. Неприлично же.
   - Что бы я без тебя делал, - сказал он, внутренне напрягшись. -  Одна  ты
озабочена моим имиджем...
   - Нет, серьезно. - сказала  Жанна  с  видом  умудренной  жизнью  солидной
женщины. - Ваше дело, как у вас там с ней, но нельзя же позволять все это на
публике. Шепотки ползут. Жена Савельева - и какой-то шоферюга...  Ущерб  для
репутации. Я сама сегодня видела...
   - Сегодня?
   - Ага. Открывал ей дверцу - и так, знаете, будто  бы  невзначай  пальцами
провел, прямо по шее, до самого выреза... Ее аж передернуло...
   "Н