дневного света. Не похоже было,  чтобы  автосервис  процветал  -  посередине
торчала лишь  белая  "Волга"  со  снятыми  передними  крыльями,  возле  нее,
опершись на дверцу, философски курил черноволосый кучерявый парень. При виде
гостей он всмотрелся,  сделал  нечто  вроде  приглашающего  жеста  и  принял
прежнюю позу,
   Бережно держа дешевенькую сумку с каким-то угловатым  предметом,  Косарев
уверенно направился в конец ангара, распахнул обшарпанную железную дверь.
   За ней обнаружилось помещеньице, и  в  самом  деле  напоминавшее  контору
крохотного автосервиса: груды ржавых запчастей, стопа лысых покрышек в углу,
небольшой столик, заваленный бумагами и вовсе уж мелкими деталюшками.
   Из-за стола проворно вскочил мужчина, столь же черноволосый и  кучерявый,
как бивший баклуши слесарь, раскинул руки:
   - Паша, какая честь скромному заведению! Извини, ничем  не  угощаю  -  ну
какой в этой дыре может быть приличный стол? Это уж потом, на природе...  Не
обижаешься?
   - Да что ты, пустяки какие, - сказал Петр, пожав протянутую руку.
   - Слухи дурацкие ползают, будто у тебя мозги перевернулись... Я, конечно,
не верю: чтобы у тебя? Такие мозги?
   - И правильно делаешь, что не веришь, - усмехнулся Негр.  -  Сам  знаешь,
как продвигаются негоции. Похоже  это  на  труды  человека  с  перевернутыми
мозгами?
   - Да ни капельки не похоже,  Пашенька!  -  блеснул  великолепными  зубами
чернявый.  -  Как  же,  газеты  читаю,  телевизор   смотрю,   там   подробно
растолковали про твой проект...
   - Ну, не только мой...
   - Твой, Паша, твой, не скромничай! Скажи  по  секрету:  эту  соску,  Вику
Викентьеву, можно позвать на достархан или ты на бедного цыгана обидишься?
   Петр, не без цинизма усмехаясь, глядя ему в глаза, помотал головой.
   - Намек понял, Пашенька! - энергично закивал цыган. - Идею  свою  снимаю,
как  идеологически  невыдержанную  и  где-то  даже,   между   нами   говоря,
волюнтаристскую...
   - Послушай, Баца... - нетерпеливо начал Косарев.
   Цыган, одним неуловимым движением оказавшись рядом с ним, процедил сквозь
зубы:
   - Фомич, я когда-нибудь крепко рассержусь... Сколько раз  было  говорено?
Это для друга Паши я - Баца. А для тебя, твое  финансовое  преподобие,  я  -
Петре Георгиевич или господин Чемборяну, выбирай одно  из  двух,  что  твоей
душеньке угодно, неволить не стану...
   - Не любишь ты меня, Петре Георгиевич, - вздохнул Косарев.
   Баца провел  кончиком  указательного  пальца  по  густым  смоляным  усам,
напоминавшим пышные беличьи хвостики:
   - Ты же не баба, Фомич, и не  доллар,  чтобы  мне  тебя  любить...  И  не
силовой орган, чтобы мне тебя не любить. Считай, что я  к  тебе  равнодушен.
Как ко множеству других вещей на нашей грешной земельке... И я для тебя - не
Баца, усек? То-то. Ну что, Паша, пойдем заниматься скучными делами?
   - Пойдем, Баца. - сказал Петр.
   Втроем  они  пересекли   ангар   -   при   полнейшем   равнодушии   юного
бездельника-слесаря, - вышли во двор и, пройдя  метров  двадцать,  оказались
перед воротами другого гаража, стандартными, ржавыми, но  снабженными  тремя
довольно замысловатыми замками. Баца в две секунды  отпер  их  разномастными
ключами, вошел первым, повернул выключатель.
   Задом к ним  стоял  старый  "Уаз",  заслуженный  фургончик  темно-зеленой
армейской раскраски, еще один ветеран советских времен. Отперев замок,  Баца
раздвинул обеими руками дверцы, бросил, не оборачиваясь:
   - Фомич, вон там, у верстака, розетка. Подключай свою  технику.  Понимаю,
что возиться нам придется долго, но ты же сам, Паша, не возьмешь капусту  ни
на вес, ни по счету сумок...
   Всю заднюю часть фургончика занимали объемистые сумки типа  "Верный  друг
челнока" - синие, черные, полосатенькие. Не без натуги Баца  вытащил  обеими
руками ближайшую, машинально оглянулся на  дверь,  которую  сам  только  что
запер на два засова и серьезный внутренний замок:
   - Начнем с богом, Паша?
   Звучно  раздернул  длиннющую  "молнию"  сумки,  обеими   руками   вытащил
здоровенный целлофановый пакет.  Сквозь  него  мутно  проглядывали  стянутые
резинками пачки черно-зеленых долларовых бумажек. Косарев,  установивший  на
верстак новехонькую купюросчетную машинку, выжидательно поглядывал  на  них.
Опустив глаза, Петр убедился, что сумка набита битком. Целлофановые пакеты с
заокеанской валютой лежали в ней тесно, как кирпичи на поддоне,  и  было  их
столько... Во что же это его втравили?
   - Давайте так, - предложил Баца. - Я подаю, Фомич считает и приходует,  а
ты, Паша, пакуешь обратно. Попашем конвейером, а то до утра провозимся...
   И началась  стахановская  работа.  Баца  подавал  пухлые  пачки,  Косарев
сноровисто освобождал их от резинок, засовывал в машинку, ставил на листочке
палочки, крестики и квадратики, Петр снова  перехватывал  сосчитанные  баксы
резинками, упаковывал в пакеты, а пакеты утрамбовывал в сумки. Трудились без
перекуров. Понемногу Петр втянулся,  благо  дело  было  нехитрое.  Все  трое
вспотели, сняли пиджаки. Баца одет был так, что  его  в  любой  толпе  могли
принять за трезвого, но обнищавшего в ходе реформ заводского  работягу,  вот
только на безымянном пальце правой руки  у  него  в  простеньком  серебряном
перстне посверкивал зеленый ограненный камешек размером  с  ноготь  большого
пальца здоровенного мужика. Петр уже не сомневался, что изумруд настоящий, -
учитывая, сколько здесь баксов, дешевым стеклышком и не пахнет...
   В  гараже  было  душно,  за  работой  они   ухитрились   опустошить   две
двухлитровых бутылки "Спрайта". С какого-то времени Петр полностью  перестал
видеть в этом ворохе бумажек деньги  как  таковые  -  они  сейчас  ничем  не
отличались от тонны угля в котельной, которую следовало  перекидать.  Был  у
них особенный, ни с чем другим  не  ассоциировавшийся,  непонятный  запах  -
сотен рук, сотен кошельков и карманов, прилавков, обменок...
   - А ведь все! - возгласил вдруг Баца. - Перекурим, Паша?
   - Это сколько же мы перекидали? - вслух вопросил Петр.
   - Я тебе совершенно точно скажу, - ухмыльнулся Баца. - Двадцать лимонов в
сотнях... Лимон весит пятнадцать кэгэ... Три центнера перелопатили. Но стоит
того дело, Пашенька, стоит, яхонтовый...
   Двадцать миллионов долларов? Петр с трудом уместил в сознании эту  сумму,
- еще и оттого, что она располагалась в потрепанных  сумках,  в  потрепанном
"уазике", в зачуханном гараже...
   - А впечатляет, впечатляет! - хихикнул Баца. -  Глаза-то  стали  зеленого
отлива! Это тебе не по бумажкам проводить дикие суммы, тут оно все  напоказ,
на пуды и фунты... Прямо сейчас забирать будешь?
   - Желательно было бы завтра, - вмешался Косарев прежде, чем Петр подыскал
ответ. - Так уж сложилось...
   - Это твое слово, Паша? - цепко воззрился Баца, определенно  относившийся
к Фомичу без всякого пиетета.
   Петр молча кивнул.
   - Значит, где-то им до завтра  предстоит  валяться...  -  вслух  принялся
размышлять Баца. - Ежели... И этак...  Ага!  Есть  вариант.  Сейчас  закинем
машину на верную стояночку, где никто и близко не подойдет. Но за эти  сутки
отвечаем, Паша, поровну. Так оно будет правильно, а?
   Перехватив взгляд Косарева, Петр кивнул:
   - Конечно. Так оно будет правильно...
   - Как скажешь, Паша... Можно тебя пока на пару слов?
   Цыган проворно откинул засовы, вышел на яркий солнечный свет.  направился
в  глубь  двора.   Петр   плелся   следом,   все-таки   слегка   подавленный
грандиозностью суммы и тем, что ответственность ложилась  на  него.  Наконец
Баца остановился. Затоптав подошвой окурок, приблизил лицо:
   - Паша... Ты только на меня не держи обиды, ладно?
   - Какие обиды, Баца? - открыто глядя ему в глаза, сказал Петр.
   - Я тебе верю. Я, вообще-то, мало кому верю... Но у  тебя,  Паша,  долгие
годы складывалась репутация человека, который в таких делах не кинет. Потому
и верю. - Он определенно подыскивал слова. - И  все  равно,  ты  меня  пойми
правильно...  Тут  не  только  мои  лавэ,  далеко  не  мои,  люди  собирали,
вкупились... Если что-то пойдет не так, не  только  тебе  конец,  но  и  мне
заодно. Такая уж игра, на полном доверии...
   - Баца, - сказал Петр елико мог убедительнее. - Ну  что  мне,  на  колени
вставать? Землю есть? Все давно обговорили... Если не веришь,  не  стоило  и
начинать.
   - Пашенька! - цыган приобнял его за плечи, заглянул в глаза. - Да если бы
не верил хоть на ноготок, не было бы  никакого  дела...  Ты  меня,  главное,
пойми. И не обижайся. Тяжелая сумма. Не моя. Сердце немножко не на месте...
   - Все будет в порядке, Баца, - сказал Петр. - По одной  простой  причине:
вести дела честно,  знаешь  ли,  выгоднее,  чем  мошенничать,  обманывать  и
трястись потом зайцем... Не стоит оно того.
   - Золотые слова, Паша! -  вздохнул  Баца  с  видимым  облегчением.  -  Не
обиделся, значит?
   - Ни капельки.
   - Сердце что-то ноет,  -  цыган  положил  ладонь  с  перстнем  на  грудь,
напротив помянутого органа. - Так и мозжит, проклятое. Тут сам  поверишь  во
все эти цыганские штучки...
   - Это у тебя к погоде, - сказал Петр.
   - Да, надо полагать... Стареем помаленьку. Паш... Ты этого, - он кивнул в
сторону гаража, - к лавэ не допускай, делай все сам. Очень тебя прошу. Не то
чтобы я ему не верил, но глаза у него тухлые. Давай все  сам,  договорились?
Пусть стоят сутки, пусть стоят двое, хоть неделю. Никто их  там  не  тронет,
моя стояночка, схваченная. Но только чтобы забрал их ты сам.  Без  Фомича...
Идет?
   - Идет, - кивнул Петр.
   - Тогда - по коням?
   Он распахнул ворота, выгнал "уазик" из гаража, лихо развернулся на тесном
пятачке. "Запорожец" поехал следом. С четверть часа они  ехали,  скрупулезно
соблюдая правила, как и положено  двум  столь  дряхлым  и  непрезентабельным
машинешкам. В  конце  концов  "уазик",  загодя  помигав  сигналом  поворота,
свернул на автостоянку - самую обыкновенную, ничем не примечательную.  Белая
собака лениво побрехала на них из будки в углу,  забралась  в  свое  хлипкое
жилище и задремала. Из высокой будочки спустился еще один соплеменник  Бацы,
вежливо поклонился Петру, прижав ладони к груди, отошел с загадочным цыганом
подальше. Говорили они недолго, совершенно спокойно. Баца загнал "уазик" меж
"пятеркой" и "Газелью" со смятым левым крылом, тщательно  запер  все  двери.
Подошел, протянул ключи Петру и заговорил так, словно вместо Косарева  перед
ним был лишь загазованный воздух:
   - Все устроилось, Паша. Ребята головой отвечают. Тебе они машину  отдадут
без звука, вместе с бумажками, чтобы у  тебя  не  случилось  проблем,  когда
поедешь... Только тебе, кому-то другому бесполезно и приезжать -  зарежут...
Шучу. Зарезать не зарежут, но машину ни за что не отдадут, вдобавок и побить
могут... Больно.
   Косарев поджал губы. Не обращая на него внимания, Баца крепко пожал  руку
Петру, оскалил в прощальной улыбке великолепные зубы и медленно махал рукой,
пока "Запорожец" не отъехал.
   - Что-то вас мир не берет... - сказал Петр.
   - Пустяки, - отозвался Косарев сварливо, с ноткой оскорбленной  гордости,
которую скрыть полностью все же не удалось. - Буду я  обращать  внимание  на
всякое животное...  Клиентов,  к  сожалению,  не  выбирают,  милейший  Павел
Иванович, в этом финансист схож с гинекологом.
   - А откуда у него столько денег? - спросил Петр. - Или это секрет?
   - Знали бы вы, сколько денег, словно бы и несуществующих, странствует  по
Руси великой... - Помолчав, он все же  снизошел  до  объяснения:  -  Бензин.
Автозаправки. Удивительно даже, какие деньги можно накопить за пару  лет  на
примитивной горючке...
   - Вообще-то, за последние четыре недели я разве что от утюга  не  слышал,
насколько респектабельна, безупречна и законопослушна фирма "Дюрандаль"... -
сказал Петр. чтобы легонько позлить лысого. - Только утюг  да  электрочайник
молчали, все остальные электроприборы вещают об этом на всех волнах...
   - Мы и есть респектабельны и безупречны,  -  отрезал  Косарев.  -  А  вот
проект... Я не хочу сказать, будто с ним что-то не то. Но  так  уж  устроена
жизнь, милейший, что в масштабных проектах сплошь и рядом вертятся... ну, не
преступные, однако ж левенькие деньги. Потому что самые  честнейшие  проекты
нуждаются в некой смазке наличными. Вам не доводилось об этом слышать?
   - Слыхивал.
   - Вот видите. Не мы эти правила выдумали, а посему не  стоит  корчить  из
себя святош.  Цель-таки  сплошь  и  рядом  оправдывает  средства...  Что  вы
ухмыляетесь?
   - Знаете, что мне пришло в голову? - мечтательно сказал Петр, -  Двадцать
миллионов баксов - умопомрачительная сумма. Вы не  боитесь.  что  я  с  ними
сбегу? Если дать вам сейчас по голове монтировкой, свидетелей не  останется.
От этого потомка конокрадов как-нибудь спрячусь...
   - Казарменный у вас юмор, - огрызнулся Косарев.
   - Вот то-то и оно, - развел руками Петр. - Ну, а все-таки? Не боитесь?
   - Павел Иванович, у вас все равно  не  получится.  Убежать,  предположим,
сможете, а потом? Я никоим образом не хочу вас  оскорбить,  но  вы  с  такой
суммой не справитесь. Не ваше оно... Вам для полного счастья  нужно  гораздо
меньше.
   - За Балаганова меня держите?
   - Ну что вы. - усмехнулся Косарев. - Причем тут Балаганов? Эти  деньги  -
не ваша сумма. Вы не сумеете с ней обращаться. Даже если ухитритесь  сбежать
и благополучно замести следы. Есть  суммы,  достаточные  для  удовлетворения
потребностей, пусть и высоких. - и  есть  суммы,  которыми  могут  управлять
достойно только дельцы.
   - И нелегальными тоже?
   - Нелегальными - тем более. Правда, я предпочел бы другую терминологию  -
"нефиксированные деньги".
   - Здорово, - сказал Петр. - Сами термин придумали?
   - Да вот, знаете ли... Деньги, которые нигде не фиксируются. Очень  точно
отражает суть проблемы.
   - А главное, звучит благолепно?
   - Не без этого, милейший, не без этого... В общем, вы заберете машину  со
стоянки, когда он скажет. У меня пока что нет на сей счет точных инструкций.
   - Яволь, - сказал Петр. - Слушайте,  я  смогу  с  ним  увидеться  сегодня
вечером?
   - Конечно. Ему тоже не терпится с вами поговорить. Я вас  опять  доставлю
тем  же  путем  -  чтобы  не  возбуждать  любопытство  посторонних.   Просто
засидитесь в офисе допоздна, никто и не удивится...

   Глава восьмая
   ЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКА
   Вслед за Косаревым  он  поднялся  на  четвертый  этаж  стандартной  серой
"хрущевки" - не на окраине города, но довольно далеко от центра, район не из
респектабельных.  Косарев  открыл  дверь  своим   ключом,   предупредительно
посторонился.
   Петр прошел в комнату. Шторы были полузадернуты, царил полумрак. В первый
момент  он  едва  не  отшатнулся  -  человек,  вставший  ему  навстречу   из
продавленного  старомодного   кресла,   чертовски   напоминал   уэллсовского
человека-невидимку в его классической версии: голова и лицо сплошь  замотаны
чистыми бинтами, так, что для обозрения доступны лишь  кончик  носа  и  рот.
Нос, слава богу, все же  не  картонный,  каковой  вынужден  был  употреблять
невидимка...
   - Ну, что  таращишься,  ваше  степенство,  господин  Савельев?  -  весело
спросил забинтованный Пашкиным голосом. - Падай. Коньячку хочешь?
   - Что с тобой? - встревоженно спросил Петр, плюхаясь в другое,  столь  же
продавленное кресло.
   - Пустяки, Петруччио. Такое,  что  и  стыдно  сказать.  Когда  в  столице
переделал все дела, поехал с мужиками расслабиться  на  бережок  уединенного
озера, разумеется, с табличкой "Только для белых". И на радостях, что дела у
нас обоих идут отлично, нажрался так, как давно не  надирался.  Классическая
"асфальтовая болезнь". Только вместо асфальта были лодочные мостки. Видел бы
ты, как я по ним мордой проехался... Давненько так  не  позорился,  -  голос
брата был бодр и весел, без малейшей удрученности. -  Ну  и  черт  с  ним...
Бывает. Видел бы ты, как я назад летел - сначала даже в самолет не  пускали,
паспорт-то я предъявил, а вот вместо живого оригинала паспортной  фотографии
имело  место  нечто  сюрреалистическое...   Даже   разматываться   пришлось.
Пропустили.
   - Ничего серьезного?
   - Пустяки. Просто ободрало физиономию так, что  обратный  обмен  в  любом
случае  делать  рановато.  Разве  что  придется  еще   какую-нибудь   аварию
изобретать... Ну, ничего. Во-первых, еще рано мне вертаться, а во-вторых,  -
глаза в щелях повязки лукаво блеснули, - а во-вторых, сдается мне, что ты не
прочь побыть мною еще немножечко...
   Петр оглянулся на Косарева.
   - Фомич, - сказал Павел. -  А  поболтайся-ка  ты  по  двору,  за  машиной
присмотри, чтобы не угнали. Найдется какой-нибудь извращенец,  покусится  на
твой  "Запор"...  Если  есть  маньяки-геронтофи-лы,  почему   бы   не   быть
автомобильным ворам-извращенцам? Погуляй!
   Не прекословя, Косарев покорно  направился  в  тесную  прихожую.  Щелкнул
замок.
   - Ну, рассказывай, - сказал Пашка, наполняя рюмки.
   - Дела идут...
   - Петруччио... Плевать мне на дела! Что происходит в конторе и вокруг,  я
и  так  знаю.  Фомич  успел  дать  обстоятельный  отчет.  Здесь  -   никаких
сложностей.
   - Черский ни в какую не хотел подключаться...
   - Ну и хрен с ним, - сказал Пашка. - Без нервных обойдемся.
   - Ты бы меня предупредил в свое время, что к  его  супруге  подходить  не
рекомендуется...
   - Петюнчик, извини, не мог же я рассказать тебе всю мою жизнь... Он  что,
опять танец ревности плясал? И как?
   - Пустяки, обошлось, - сказал Петр. - Разошлись, как в море корабли. Меня
другое волнует. Фомич тебе не мог не рассказать о двух покушениях...
   - Какие это покушения? Смех один...
   - Тебе, может, и смех, - сердито сказал Петр. - А в меня, знаешь,  палили
по-настоящему. И даже два раза.
   - Петруччио, ну ты же военный, в конце концов, хоть и  штабист.  Надеюсь,
рыжей ничего лишнего не наболтал?
   - Как я ей мог что-то наболтать, если представления не имею, кто все  это
устроил?
   - Резонно, - серьезно сказал Пашка. - Так вот, могу  тебя  обрадовать:  с
покушениями покончено навсегда. Можешь не волноваться. Я,  едва  прилетел  и
узнал, быстренько принял меры. Митька с Фомичом все обтяпали.
   - Они что...
   - Петруччио! - расхохотался Пашка. - Ты за кого их держишь?! Никто никого
не убивал.
   - Объясни хоть...
   - Бога ради, - сказал Пашка. - Понимаешь,  был  у  меня  тут  романчик  с
одной... А муженек у нее вроде тебя, вояка с двумя просветами.  Только  тебя
проводили с почетом, пряжку дали, а его выперли с позором  за  дискредитацию
или что-то вроде  этого,  от  безденежья  понемногу  приторговывал  казенным
имуществом. Не тем, что носят на ногах или на голове. а тем,  что  бахает  и
бухает. Уличить не смогли, за руку не схватили - вот и  предпочли  от  греха
подальше выгнать якобы за алкоголизм... У вас ведь такое бывает?
   - У нас и не то бывает... - сумрачно сказал Петр. - Ежели между своими...
Так это он и выделывался?
   - Я же тебе и объясняю...  Он,  гаденыш,  вместо  того,  чтобы  по-мужски
попытаться  набить  мне  морду,  решил  потребовать  за  рогатость  денежную
компенсацию. Аккурат за день до того, как ты  в  Шантарск  приехал.  Я  его,
разумеется, послал - телкам я иногда плачу, но вот платить мужьям-рогоносцам
не намерен, это, по-моему, форменная дикость. Прости, что так получилось, но
я никак не думал, что этот чудик устроит триллер с пальбой... Пугал, сволочь
этакая. Стрелок-то он отменный при всей своей  гнилости,  этого  у  него  не
отнимешь, ты сам, наверное, оценил? В общем, когда Митя к нему  приехал,  он
как раз сочинял эпистоляр типа "Положите сто тысяч долларов под третью  урну
справа, иначе всех  убью,  один  останусь..."  Только  недооценил  он  меня,
собака, недооценил... Фомич ему  быстренько  обеспечил  буйное  отделение  в
психушке - и раньше чем через месяц  не  выйдет,  да  и  полгода  еще  после
лечения будет ползать, как черепаха. Ты его не жалей, у него мозги и  впрямь
набекрень, можешь мне поверить... Вот и вся