тодов и приемов своих операций.  После  того
как в прошлом году погибло двое  сотрудников  Звягинцева  и  было  убито
пятеро бандитов  в  перестрелке,  он  принял  решение  лично  курировать
действия этой группы.
   Кочетову шел сорок пятый  год.  Это  был  рано  поседевший  обрюзгший
мужчина с большими мешками под глазами. Болезнь почек сказалась  на  его
характере.
   В прошлый раз ему  выговаривал  прокурор  города,  и  теперь  Кочетов
твердо решил сам выезжать на  место  происшествия  в  случае  повторения
подобного. Когда дежурный  местного  УВД  позвонил  домой  и  доложил  о
случившемся на его территории.
   Кочетов  решил  сразу  приехать  на  место  трагедии.  Из   сообщения
дежурного он знал, что погибло трое людей и  было  ранено  двое.  Он  не
знал, кто погиб, а кто из офицеров милиции ранен. Но  он  твердо  решил,
что подобное больше не сойдет с рук ни Звягинцеву, ни членам его группы.
   Поэтому, забрав заместителя  начальника  УВД  по  оперативной  работе
полковника Серегина и  двух  своих  сотрудников,  он  приехал  на  место
происшествия, решив разобраться в случившемся. И  на  месте  узнал,  что
трое  из  преступников,  которых  обязаны  были  захватить  живыми  люди
Звягинцева, были убиты, а один тяжело ранен.
   Именно поэтому теперь он стоял в квартире, где произошла трагедия,  и
гневно выговаривал подполковнику.
   -  Как  только  появляется   ваша   группа,   всегда   есть   жертвы,
подполковник, - раздраженно заметил Кочетов.
   - Мы их предупреждали, - устало ответил Звягинцев, - но  они  первыми
начали стрельбу.
   - Вы не имеете права устраивать здесь кровавые побоища,  -  с  трудом
сдерживаясь, сказал прокурор, - и не нужно  оправдывать  свои  действия,
подполковник. Я и так знаю, что вы слишком часто применяете оружие  там,
где его применение не диктуется необходимостью.
   В квартиру вошли еще два офицера из группы Звягинцева, но Кочетов уже
не обращал ни на кого внимания.
   -  Я  предупредил  вас,  чтобы  вы  действовали  на  моей  территории
достаточно аккуратно, - продолжал он.
   -  Нас  все  время  используют  в  центре   города,   пожал   плечами
подполковник, стараясь говорить спокойно.
   - И тем не менее на счету вашей группы  уже  два  десятка  трупов,  -
нервно проговорил прокурор, - вы превращаетесь в отряд карателей, словно
вам поручили отстреливать людей по всему городу без суда и следствия.
   - Нам поручают самые сложные дела, - сдержанно объяснил Звягинцев,  -
и бандиты, как правило, оказывают ожесточенное  сопротивление.  Мы  тоже
несем потери.
   - Знаю я ваши потери, - отмахнулся прокурор, - рассказывайте,  что  у
вас здесь произошло.
   Заместитель  начальника  УВД  полковник   Серегин   сел   рядом,   но
дипломатично  отвернулся.  Он  знал,  какие   задания   поручают   людям
Звягинцева, и в душе не одобрял прокурора.
   - Мы получили известие, что в этой квартире находится  особо  опасный
рецидивист Коробков, - коротко доложил Звягинцев, - по нашим  агентурным
данным, он никогда  не  бывал  один.  Его  всегда  сопровождали  два-три
телохранителя.
   - Это бывший работник милиции! - напомнил прокурор,  сделав  ударение
на последнем слове.
   - Да,  бывший,  -  перенес  ударение  подполковник,  -  у  него  было
несколько судимостей. На счету его банды  дерзкие  преступления,  в  том
числе и убийства сотрудников милиции. Получив сведения,  мы  приехали  и
оцепили квартиру. На предложение сдаться Коробков и  его  люди  ответили
отказом. Тогда мы и взяли штурмом квартиру. Во время штурма один  бандит
был убит, а другой тяжело ранен и отправлен в больницу.
   - Как это один? - спросил Кочетов. - А мне сообщили, что трое.
   - Вам сообщили конечный результат. Когда мы сюда ворвались,  один  из
преступников, очевидно, вышедший на связь с бандой Коробкова, по еще  не
установленным причинам решил выброситься из окна.
   - Вы ему не помогали? - быстро спросил Кочетов.
   - Владлен Константинович, - развел руками Звягинцев,  -  вы  же  меня
знаете столько лет. Неужели вы  думаете,  я  разрешу  выбрасывать  столь
ценного свидетеля в окно, предварительно не допросив его?
   - Вот в это охотно верю,  -  вдруг  улыбнулся  прокурор,  -  на  вашу
снисходительность бандитам рассчитывать действительно не приходится.
   - Когда он попытался выброситься, мы тоже попытались его  остановить.
И тогда Коробков решил, что  может  использовать  свой  шанс.  Он  ранил
нашего сотрудника, а наши офицеры, к сожалению, пристрелили его...
   - Но они тоже стреляли в сотрудников милиции, - раздался вдруг  сзади
женский голос. Прокурор гневно обернулся на него.
   - Это еще что такое?
   - Я журналистка. Меня зовут Людмила Кривун,  товарищ  прокурор,  -  с
достоинством  ответила  журналистка,  называя  свою  газету,  может,  вы
читаете мои криминальные репортажи.
   - Вот только журналистов нам и не хватало, - окончательно  разозлился
прокурор. - Выйдите из комнаты и не мешайте разговаривать.
   Но нахальную девушку нельзя было запугать.
   - А еще прокурорский работник. Это так вы понимаете свободу печати?
   - На эту тему мы подискутируем потом, - отрезал Кочетов,  и  один  из
его сотрудников, подбежав к журналистке, вывел ее в другую комнату.
   - Надо было еще телевидение  позвать,  -  разозлился  прокурор,  -  и
снимать ваши героические действия. Рекламы захотелось?
   Это было несправедливо. Журналистов Звягинцев не любил и  никогда  не
приглашал. Ему насильно навязывали их общение, и он вынужден был  раз  в
год соглашаться, чтобы не портить окончательно отношения с руководством.
Прокурор понял, что несколько перегнул.
   - Ладно, - выдохнул Кочетов, - все равно уже ничего не исправишь. Что
вы здесь обнаружили?
   - Целый склад оружия, - Звягинцев кивнул в угол, - они всегда  бывают
вооружены лучше нас. Посмотрите, какую винтовку  мы  нашли.  С  лазерным
прицелом.
   У них были даже гранаты. Мы  просто  сумели  быстро  сюда  ворваться,
иначе они бы сопротивлялись долго, и еще  неизвестно,  сколько  бы  было
трупов.
   - Документы у погибших были? - осведомился  Кочетов,  хмуро  глядя  в
сторону лежавшего на полу оружия.
   - У Коробкова нашли два паспорта, - кивнул Звягинцев, - у  его  ребят
тоже были разные документы. И интересно узнать,  где  они  получают  эти
новенькие паспорта.
   - По-моему, это как раз то,  чем  вы  должны  заниматься,  -  ядовито
заметил прокурор, поднимаясь со стула, - что-нибудь еще нашли?
   Шувалов и Петрашку, находившиеся в соседней комнате, слышали разговор
прокурора с их командиром. Но согласно строгим внутренним правилам никто
из них не мог вмешаться и доложить о  найденных  в  машине  деньгах,  об
удостоверении сотрудника Кабинета Министров. Все это мог сказать  только
сам подполковник.
   Либо не сказать вообще. Окончательное  право  решать,  что  говорить,
могло принадлежать только одному человеку.
   - Есть некоторые  странные  вещи,  которые  мы  проверяем,  -  сказал
Звягинцев, - в том числе и по самоубийце.
   Он не добавил  больше  ничего,  а  прокурор  больше  ничего  не  стал
спрашивать. Но Серегин решил уточнить:
   - Этот самоубийца не входил в банду Коробкова?
   - Судя по всему, нет. Он оказался здесь случайно и, по-видимому,  был
посвящен в секреты, которые представлялись ему настолько важными, что он
решил прыгнуть из окна, - ответил Звягинцев.
   - Вы все точно проверьте, - Кочетов подошел к оружию,  -  все  оружие
направить на идентификацию, - строго напомнил он. - В  общем,  опять  вы
нас обошли, Звягинцев. Пока меня нашли и пока я сюда приехал, вы  успели
все подчистить. Трупы увезли, раненые в больнице.  Надеюсь,  ваш  офицер
пострадал не очень сильно?
   - Ранение в руку, - доложил подполковник, - но пока из больницы никто
не звонил. И мы не знаем подробностей.
   - Составьте все акты, и я подпишу, - уже  мягче  сказал  прокурор,  -
вообще-то я приехал сюда не за  этим.  Мне  действительно  не  нравится,
Звягинцев,  как  вы  действуете.  Вы  понимаете,  что  вызываете  своими
Действиями волну критики со стороны руководства  города  и  подставляете
себя под удары бандитов. Другие группы  спецназа  действуют  хотя  бы  в
масках или стараются себя не афишировать, а вы словно сорвавшиеся с цепи
сумасшедшие. Мне уже намекали, что пора расформировывать вашу группу.
   Звягинцев выслушал эту речь молча. Потом повернулся и, словно  ничего
не произошло, сказал, обращаясь к майору Зуеву:
   - Заканчивайте обыск. И готовьте протокол.
   - Надеюсь, понятых вы потом хотя бы позовете, - проворчал прокурор на
прощание, поняв, что  его  речь  пропала  впустую.  И  первым  вышел  из
квартиры. За ним поспешили Серегин и сотрудники  прокуратуры.  После  их
ухода, когда в  квартире  остались  только  офицеры  группы  Звягинцева,
подполковник подозвал Петрашку.
   - Нашли  что-нибудь  на  стоянке?  Вместо  ответа  Петрашку  протянул
аптечку с пачками долларов. Звягинцев вытащил одну.
   - Это серьезно, ребята, - сказал он задумчиво, - чтобы никто об  этом
не знал.
   Звягинцев вышел в гостиную и подозвал журналистку.
   - Послушайте меня очень внимательно, - сказал он, глядя ей в глаза, -
я сам не знал, что все так  сложится.  Но  предупреждаю,  о  сегодняшнем
героическом рейде нашей  группы  вы  не  напишете  ни  слова.  Ни  одной
строчки, вы меня понимаете? Иначе я сейчас просто оставлю вас  здесь,  и
вы ничего не сможете узнать или увидеть.
   Журналистка пожала плечами. - Это нужно в интересах дела, - с нажимом
продолжил Звягинцев, - поэтому сядь в угол и не мешай  нам  работать.  -
Когда он переходил на "ты", это было знаком его доверия. - И чтобы я  не
слышал ни единого звука. Достаточно и того,  что  ты  присутствовала  на
сегодняшних событиях. А когда мы закончим, я обещаю  интервью  по  любым
интересующим тебя вопросам. Устраивает тебя такая сделка?
   Она кивнула и отошла к дивану. Звягинцев оглядел собравшихся.
   - Здесь мы больше ничего не найдем, - твердо сказал он, - а  ситуация
получается интересная. В паспорте нашего гостя есть его домашний  адрес.
Я предлагаю не ждать санкции  прокурора  и  специального  разрешения,  а
провести немедленно  обыск.  Немедленно.  Его  самоубийство,  пребывание
ночью с бандитами, найденные пачки долларов дают все основания  к  этому
обыску. Я думаю, возражений не будет?
   К дому Скрибенко мы подъехали в половине пятого утра,  оставив  Зуева
дожидаться уехавших в больницы и морг наших ребят, которые  должны  были
вернуться на квартиру, чтобы узнать новости еще до того, как  мы  поедем
обратно, на службу. Это тоже наш закон. Все должны вернуться на место  и
все вместе приехать на службу. Все, кто останется  в  живых.  За  три  с
половиной года  наша  группа  потеряла  шесть  человек.  Это  шестьдесят
процентов личного состава. Я не знаю,  были  ли  во  время  войны  такие
потери после самых ожесточенных сражений.
   По-моему, нам давно пора выдавать фронтовые сто граммов.
   Да вдобавок еще и проблема с транспортом. "Воронок" мы отпустили, еще
когда приехал прокурор, и нам остались всего два автомобиля. Байрамов  и
Дятлов уехали в больницу на нашей служебной "волге",  а  свою  "девятку"
Звягинцев оставил Зуеву. Поэтому  на  квартиру  Скрибенко  нам  пришлось
отправиться вшестером, набившись в один джип. И, конечно, с нами поехала
эта Дамочка, от которой просто невозможно было избавиться. Но, по-моему,
Михалыч и не очень хотел от нее избавляться, имея в виду, что  небольшой
скандальчик  нам  даже  пригодится,   чтобы   гарантировать   дальнейшее
расследование дела.
   С другой стороны, она тоже дамочка  не  промах.  Как  только  Михалыч
приказал собираться, сразу вскочила и первой поспешила к машине. Мы  все
четверо мужчин разместились на заднем сиденье. А Михалыч, который обычно
сидел впереди, теперь вполне галантно уступил место этой  дамочке.  Хотя
какая она дамочка?
   Скорее комиссар, в кожаной куртке и джинсах. Вернее, гибрид комиссара
и современной ведущей на радио, которая говорит  скороговоркой  и  курит
больше мужиков.

Глава 5

   Скрибенко жил в  бывшем  доме  партийных  вождей.  Есть  такие  дома,
сосредоточенные в самых лучших местах  Москвы,  квартиры  в  них  давали
только в ЦК или в горкомах. Скрибенко успел  получить  квартиру  еще  до
того, как начал рушиться их старый мир.
   Внизу  сидел  вахтер.  Раньше  здесь  наверняка  дежурили  сотрудники
милиции, а сейчас остался старичок, который даже не спросил у нас,  куда
мы направляемся.
   Четверо мужчин и одна женщина, похожая на мужчину, появившиеся  здесь
в столь раннее утро. Наверно, ему платили только за антураж, а охрана не
входила в его обязанности. Мы оставили у автомобиля Хонинова. Он  бывает
нужен, когда надо произвести "активный" обыск  и  перепотрошить  все  до
основания.
   Нужную квартиру мы нашли быстро, но на звонки долго никто не отвечал.
   Мы уже хотели ломать  замок,  когда  дверь  открылась,  и  на  пороге
появилась недовольная особа неопределенного возраста. Волосы  торчали  в
разные стороны, темно-серый халат был  накинут  на  плечи.  Она  открыла
дверь, даже не испугавшись наличия  стольких  незнакомых  мужчин,  грубо
поинтересовалась:
   - Что вам нужно?
   Видимо, она еще спала и мы вытащили ее из постели.  Михалыч  выступил
вперед:
   - Это квартира Скрибенко?
   - А вы не знаете, куда явились рано утром?  -  презрительно  спросила
эта особа.
   - Нам нужно просто все уточнить, - не собирался уступать  Михалыч,  -
вы его жена?
   - Вы могли бы знать, что он давно в разводе.  Я  его  сестра.  В  чем
дело?
   - Довольно много неприятного, - спокойно ответил Михалыч, -  вот  мое
удостоверение, к вам мы приехали за помощью.
   - Что случилось с братом? - прищурилась эта особа.
   - Он погиб, - честно сказал Михалыч, - выпал из окна.
   Женщина  отшатнулась,  но,  судя  по  всему,  она  была  мужественным
человеком. Повернувшись, она прошла в глубь квартиры, махнув нам  рукой.
Это была большая квартира с некогда  хорошо  продуманной  планировкой  и
ультрасовременной отделкой, но сейчас квартира явно  требовала  ремонта.
Женщина стояла у окна к нам спиной. Если она и плакала,  то  делала  это
сдержанно и беззвучно. Мы молча ждали, когда она заговорит. Наконец  она
повернулась к нам.
   - Что вам нужно?
   - Мы должны посмотреть его вещи. Его личные вещи, - сказал Михалыч.
   - Вы хотите обыскать квартиру? - поняла женщина.
   - Да, - кивнул Михалыч.
   -  Понимаю,  -  ответила  женщина.  Она,  видимо,  действительно  все
понимала, - там его комната, - показала она. - Вы  привели  эту  молодую
особу, чтобы она обыскала и меня?
   Журналистка даже поперхнулась, а мы, несмотря  на  трагизм  ситуации,
весело переглянулись, представив эту сцену.
   - Нет, - быстро ответил Михалыч. - Мы  только  хотели  бы  посмотреть
личные вещи вашего брата.
   - Да, конечно, - вздохнула женщина, - скажите, как он погиб?
   - Я сказал вам правду. Он действительно выпал из окна пятого этажа, -
Михалыч глядел ей в глаза, - я был рядом и не  успел  ему  помешать.  Он
умер мгновенно.
   - Почему он это сделал?
   - Не знаю. Меня тоже очень волнует именно этот вопрос.
   - Там его комната, вы можете посмотреть все,  что  вам  интересно.  А
рядом кабинет. - Она устало опустилась на стул.
   - Бессонов, Петрашку, посмотрите там, - приказал Михалыч, -  а  мы  с
Никитой пройдем в кабинет. - В кабинет мы прошли вчетвером. И  мы  стали
смотреть лежавшие на столе бумаги и  записи.  Нужно  признать,  что  его
сестра держалась мужественно. Она сидела в  глубоком  кресле  молча,  не
произнося ни слова.
   Напротив сидела наша журналистка и тоже молчала.
   Мы перебирали бумаги, пытаясь найти  что-то,  что  нам  поможет.  Это
называется легкая форма обыска. Так сказать, поверхностный осмотр. Но мы
проводим его тщательно, пытаясь обнаружить какую-нибудь причину  страсти
хозяина квартиры к прыжкам из окна.
   - Ваш брат работал в Кабинете Министров? - спрашивает Михалыч.
   - Работал, - кивает женщина,  -  работал,  -  повторяет  она,  словно
только  сейчас  понимая,  что  случилось.  Но  Михалыч,  чутко  чувствуя
ситуацию, не дает ей раскиснуть.
   - В каком отделе?
   - В секретариате Кабинета Министров, - отвечает  женщина,  и  Михалыч
удивленно поднимает правую бровь. Это высшая степень удивления, и я  уже
знаю, что остаток ночи, вернее, остаток утра мы не будем спать.
   - Вы не знаете, чем он там занимался?
   - Работал, - пожимает плечами женщина, - он был  обычным  референтом.
Он ведь и раньше там работал, когда еще это ведомство называлось Советом
Министров.
   - И тоже в секретариате?
   - Нет. В отделе административных органов. Нужно знать Михалыча, чтобы
оценить его взгляд, брошенный на меня. А потом на журналистку, сидящую в
кресле. Она все запоминает,  и  видно,  что  ее  зрачки  вращаются,  как
записывающие  бобины  магнитофона.   Я   все   больше   убеждаюсь,   что
подполковник специально взял ее с  собой,  чтобы  гарантировать  хороший
скандал  в  том  случае,  если  сегодняшнее   расследование   кто-нибудь
попытается замять или спустить  на  тормозах.  Я  начинаю  просматривать
книги в шкафу. У всех партийных чиновников привычный набор книг.
   "Огоньковские" подписки семидесятых и восьмидесятых  годов  в  полном
объеме. Их тогда распределяли по специальным лимитам,  и  никто  не  мог
получить их, кроме сотрудников райкомов и других подобных  инстанций.  Я
достаю одну книгу. Конечно, ее даже не открывали. Это Чехов.  Признаюсь,
я не большой любитель Чехова, но когда страницы даже  не  раскрыты,  это
неприятно. Словно родившийся мертвый ребенок. Эта книга могла  доставить
кому-то радость, сделать человека немного лучше  или  добрее,  а  вместо
этого была заключена в стеклянную колбу шкафа и пылилась  там  до  моего
появления. В девяти из десяти случаев книги собирали для престижа.
   Впрочем,  некоторые  книги  раскрывались  и  даже  активно  читались.
Затертый Горький. Довольно потрепанный Толстой.  Все-таки  молодец  этот
Скрибенко. У меня мама была библиотекарем, и я научился если не  любить,
то хотя бы ценить книги.
   - А семья не жила вместе с ним? - спросил Михалыч.
   - Он развелся сразу после того, как получил эту квартиру, -  пояснила
его сестра, - семья здесь никогда не жила. Они формально  были  в  браке
много лет, но  фактически  не  жили  вместе.  Вы  же  знаете,  тогда  не
разрешали разводиться ответственным сотрудникам  центрального  аппарата.
Вот он и вынужден был не оформлять свой развод до  восемьдесят  седьмого
года. А квартиру он получил в восемьдесят третьем.
   - Это его библиотека? - спрашивает Михалыч, видя, как я достаю книги.
У него взгляд наметанный, он все замечает.
   - Не совсем. Здесь есть и мои книги. Мы с ним живем давно вместе.
   Значит, Толстой и Горький не  писатели  ее  брата.  Это,  скорее,  ее
кумиры.
   Но я уже смотрю другую  полку,  где  лежат  фотографии.  Целая  пачка
фотографий.  Я  лениво  перебираю  ее,  скорее  для  проформы,  чем   по
необходимости. Какая мне разница, у кого на коленях он сидел  в  детстве
или с какой девушкой любил фотографироваться. Здесь в основном  семейные
фотографии. А вот в другом альбоме лежат  более  поздние  фотографии.  Я
показываю Михалычу, и тот  кивает,  чтобы  я  все  проверил.  Из  другой
комнаты доносится неясный шум. На Бессонова  еще  можно  положиться,  он
действует аккуратно, а вот Ион в квартире, что слон  в  посудной  лавке.
Лучше бы мы взяли Зуева.
   - У вашего брата были близкие друзья? - спрашивает Михалыч. -  Он  не
говорил вам, куда он сегодня пойдет?
   - Нет, не говорил.
   - А вы не спрашивали?
   - Конечно, нет. Это было его личное дело. Мы уже не в  том  возрасте,
когда нужно контролировать друг друга.
   - Но он часто уходил по ночам? - настаивает Михалыч.
   - Нет. Почти никогда. Но  иногда  уходил.  У  него  была  женщина,  у
которой он оставался ночевать.
   - И он не предупреждал вас?
   - Иногда предупреждал, - горько о