колени,
похныкать канючным голосом? Ведь послы наши низко кланяются занюханным
монархам; величают их:
   "Ваше королевское величество" или "наш высокий гость", принимают
торжественно, угощают почетным обедом вместо того, чтобы свергать ко всем
чертям.
   - Значит, признаешь этикет такой? - усмехнулся бородатый садист. - А
как насчет того, что "лучше умереть стоя, чем жить на коленях!". Впрочем,
я и не предлагал "жить на коленях", только постоять полчасика.
   Я молчал пристыженный. Не сразу собрался с духом:
   - Слушай, кончай измываться! Что ты хочешь от меня?
   Он почесал бровь. Типичный человеческий жест. Но неужели у богов
чешутся брови? Смакует артистизм.
   - Я отпущу тебя, если ты сумеешь ответить на три вопроса.
   - Три загадки? - переспросил я. - Как в сказках? Попробую, хотя я не
слишком сообразителен. После смерти в особенности.
   - Не сообразительность важна, а честность. И вдумчивость, и
откровенность.
   Не торопись, взвесь, изложи четко, немногословно и честно.
   - Господи, - вздохнул я. - Да что тебе мои слова? Ты же мысли читаешь,
я уже заметил.
   - У вас, людей, сумбур в мыслях. Мысли - это краски на палитре. Их
сначала надо положить на холст, нужную краску на нужное место, да еще
оценить, так ли смотрится, уточнить, подправить. Зачем я буду следить за
процессом твоего рассуждения? Мне нужен готовый отшлифованный ответ. Итак,
я спрашиваю.
   Вопрос первый и серьезный: почему люди перестали верить в меня?
   Я задумался. Думал долго... и честно. Дипломатические смягчения отринул.
   Помнил, что он читает мои мысли, ложь заметит. Но, с другой стороны,
всякому. Богу тоже, наверное, приятна лесть. Что же нужно ему - лесть или
обличение? Едва ли для лести призвал меня. Для лести выбрал бы
какого-нибудь священнослужителя.
   - Уважаемый Боже, - решился я наконец. - В тебя не верят потому, что
разуверились в твоей справедливости. Нам говорят, что ты всемилостив,
зачем же столько страдания на Земле: мучительные болезни, тоскливая
старость, голод, ураганы и землетрясения? Говорят, что это наказание за
грехи. За чьи грехи? Еще Вольтер писал: за что Лиссабону поголовное
наказание, разве он был грешнее Лондона или Парижа? И почему детям
наказание за грехи родителей?
   Грудным младенцам болезни, несмышленышам? В нашей стране ежегодно пять
тысяч детей гибнет под колесами. За что?
   В памяти всплыл тот мальчонка, хныкающий, уткнувшийся лицом в мостовую.
И воспоминание мое отразилось тут же на сцене за троном, все как было -
мокрая от дождя черная брусчатка и грязная лента мяса на рельсах.
   - Видишь, что ты наделал, всемилостивейший? - воскликнул я. - Хорошо
получилось?
   - Отрока того исцелить возможно, конечно, - сказал старик не без
смущения. - Непростое дело. Ты даже имени его не вещаешь. К тому же давно
было. Если жив остался, взрослую жизнь прошел, семью приобрел, захочет ли
в детство вернуться?
   - Пять тысяч ежегодно, - напомнил я безжалостно.
   - Но не могу же я каждого неслуха за руку переводить через улицу, -
проворчал старик недовольно.
   - А в церкви уверяют, что ни один волос не упадет без воли Божьей, - я
уже увлекся полемикой.
   - Да, без моей воли не упадет, если я волю направлю на тот волос. Но не
буду же я заниматься всеми волосами всех людей. У меня хватает дел
поважнее, кроме этих парикмахерских. Хорошо, допустим на первый вопрос ты
ответил. А почему же, - вопрос второй, - несмотря на разочарование,
несмотря на все ученые труды вашей братии - материалистов - люди все-таки
верят в меня?
   Тут я ответил быстро. Думал об этом не раз.
   - От бессилия верят, - сказал я. - От несамостоятельности, от
неразрешимости важных жизненных проблем. Ты посмотри, кто больше верит.
Женщины. Потому что пассивны они биологически, потому что их счастье в
семье, но не от женщины одной зависит удачное замужество и удачные дети.
Верят надеющиеся, и потерявшие надежду верят: старые девы, вдовы, одинокие
старухи, которым на Земле ждать больше нечего. У земледельцев вера крепче,
ибо урожай зависит от дождичка, а дождь не в их власти, дождь в
распоряжении неба. А вот ремесленные народы, с древних греков начиная,
знали, что успех зависит от их собственных рук: нужную глину возьми, да
замеси как следует, да как следует слепи на гончарном круге, да огонь
разведи и обожги как полагается. Недаром пословица сложена: "Не боги
горшки обжигают". Не боги! Люди! Собственными руками. Но дождь посылают не
люди. Кто же? Не бог ли? И, наконец, проблема старости и смерти. Смертны
люди. Кончается жизнь, а умирать неохота. На что тут надеяться? Только на
тебя, Господи, на твой загробный мир. Отними надежду на воскресение, число
верующих сразу уменьшится впятеро, в десять раз. Но ведь это иллюзия, того
света нет на свете.
   Признаю, последние слова я произнес с вопросительной интонацией. Мне
очень хотелось жить. И я согласен был, чтобы опроверг меня этот мнимо
бородатый, вытащил бы из рукава хоть какое-то продолжение.
   Но он не отозвался, хотя, конечно, услышал мои мысли.
   - Хорошо, допустим, и на второй вопрос ты ответил. Не верят от
разочарования, верят от бессилия. Ну и что же вы хотите от меня,
бессильные, какой помощи?
   Мальчик на рельсах, перевернутая машина, кривляка с пистолетом,
процедуры и уколы, гроб, опускающийся в подземелье, черный дым из трубы
крематория...
   - Горя на земле много, - сказал я.
   - А горе-то у каждого свое, - заметил патриарх в кресле.
   И как это он извлек из моей памяти две спины в одинаковых плащах.
Извлек и показал на экране. Так давно это было, так давно, а на сердце
ссадина. "Нет, я не пойду с вами в кафе", - сказал я тогда. Не пошел
потому, что был третьим лишним. Не пошел, чтобы не унижаться. Ведь в кафе
он платил бы - мастер спорта, а у меня, студента, осталось полтора рубля
до стипендии. И они оба были в модных плащах, а я в старом свитере и с
какой-то дурацкой фанеркой под мышкой с прикрепленными эскизами. В кафе с
фанеркой! Не пошел, проводил глазами спины. Стихи написал:
   И иной раз вижу в майский вечер пряный, Как другой уходит под руку с
желанной.
   - А с тобой пошла, у него бы горе, - заметил Он с усмешкой.
   - Надо, чтобы ни у кого не было горя, - упрямо твердил я.
   - Не могу же я каждому устраивать свидание, - возмутился Он. - Кто я,
по-твоему, бог или сводник? И тогда я сказал, подумав:
   - Боже, Господи, или кто ты есть на самом деле, вот уже в третий раз ты
произнес "не могу же я...". Значит, ты не всемогущий. Могучий, но не
всемогущий. Так, может быть, я толковее отвечал бы на твои вопросы, если
бы ясно понимал, что ты можешь и чего не можешь, что можно у тебя просить
и что нельзя.
   Старик призадумался, положил бороду на кулак.
   - Пожалуй, ты прав, - сказал он после долгой паузы. - Уж если я призвал
тебя для беседы, следует ввести тебя в курс дела полностью. Ну что ж,
смотри и слушай внимательно. Разговор будет долгий.
    
 
   Глава 1. ВЫПУСКНОЙ КЛАСС 
   Моих ушей коснулся он, - 
   И их наполнил шум и звон:
   И внял я неба содроганье, 
   И горний ангелов полет...
 
   А. Пушкин. "Пророк".
 
    
 - Виждь и внемли, человече, внемли со всем вниманием, тебе откроются
сокровенные тайны непостижимого, деяния и помыслы светозарных, - такими
напыщенными словами начал рассказ Бог-Бхага-Пришелец, Природа-Невидимка.
Но я не буду стараться дословно передавать его торжественную речь,
переполненную архаическими славянизмами. Такая незадача! Конечно, интервью
с Богом записывать надо было бы текстуально, но никак не догадался я взять
магнитофон в реанимацию. По памяти приходится восстанавливать. Да к тому
же церковнославянский вовсе не был органичен для Бхаги. С верующими он так
привык разговаривать, а беседуя со мной, очень быстро перенял современный
разговорный.
   - Внемли и виждь, - повторил он. И сразу же тронный зал исчез.
Невидимые силы свернули его в рулон, как театральную декорацию, закатали
туда же и ангелов со всеми их медными касками, рубахами до пят и
радужно-перламутровыми крылышками, заодно и чертей с крыльями кожистыми,
как у летучей мыши. И передо мной открылся совсем другой зал, дворцовый,
выложенный паркетом, парадный или танцевальный, с корпулентными
тосканскими колоннами и высокими окнами в духе XVIII века. А на паркете
повзводно стройными рядами стояли молодые люди в белых выутюженных брюках
и белых же куцых мундирах с цветными воротниками. Груди у всех были
выпячены, румяные лица выражали торжественность и усердие.
   - Наш курс, - пояснил старик, отъехавший в сторонку со своим деревянным
троном. - Первый выпуск школы богов.
   - У богов школа? - переспросил я с недоумением.
   - А там наши девушки, - продолжал он, указывая на дальний взвод. -
Богини любви, материнства, плодородия, цветов, искусства, музыки, танца...
Танца, - повторил он, и на губах его мелькнула умиленная улыбка. Видимо, и
его божественное сердце тронула в те времена какая-то богинечка.
   - А это я - вон там, второй в первом ряду.
   Нипочем не узнал бы я сегодняшнего патриарха в этом старательно
вытянувшемся юнце с наивно круглым лицом, щекастом и с вытаращенными от
усердия глазами.
   - Значит, все-таки мы созданы по вашему образу и подобию? - назойливо
спросил я. - Ведь вы же все до единого похожи на людей.
   - Очень уж ты непонятлив, человече, - проворчал старик. - Ты бы еще
сделал вывод, что боги все разговаривают по-русски. На русский я перевожу
для тебя свои мысли. И перевожу наш облик на понятные тебе формы. Сообрази
сам: могу ли я, вездесущий, выглядеть как человек? И что понял бы ты, если
бы я показал тебе парад вездесущих. Не задавайся, не создан ты по образу и
подобию бога, это я изображаю человекоподобие для твоего понимания.
   Выглядело-то это все совсем иначе, но суть была аналогичная: шел
торжественный выпуск школы богов. И я там среди них был - второй справа в
первом ряду. А рядом со мной тоже знакомая тебе фигура. Наш отличник,
светлый ум, надежда школы.
   Высокий бледный лоб, тонкие черты лица, длинный горбатый нос, острая
бородка, выражение уверенного превосходства. Разительный контраст с
наивным старанием юного Бхаги.
   - На Мефистофеля похож, пожалуй. Но ему черным быть полагается.
   - Да, это он. Мефистофель, Дьявол, Дьява в индийском пантеоне. А
светлый он и с голубыми петлицами потому, что он был богом неба в
древности, богом дневного света, даже главным богом, светозарным
Люцифером. Это даже в этимологии слышится: "Дье" - по-французски "бог".
Деос, Теос, Зевс - того же корня, как и литовское - Диева. Отсюда же
английское слово "дэй" и ваше русское "день". А иудейский Ягве от меня -
от Бхаги, Бхагвы. И ваше славянское "бог" тоже.
   - И ты действительно сбросил Люцифера с неба?
   - О нет, не такие отношения между богами. Это все вы, люди, придумали.
   Олицетворили природу, как обычно. День сменяется ночью, свет сползает
под землю, сброшен, кем? Очевидно, более сильным богом. Но ты слушай, не
перебивай меня, этак мы не доберемся до сути. Ты смотри на сцену. Я же не
зря тебе показываю.
   Я умолк пристыженный.
   - Смирнаааа!
   Ряды подтянулись, подбородки задрались, груди выпятились еще сильнее.
   Заслоняя строй, выдвинулся некто коренастый, с генеральскими эполетами.
К сожалению, лицо главного бога мне не показали, я видел только плотную
спину, обтянутую гладким, белым с золотом мундиром.
   - Товарищи курсанты, - раздался начальственный голос, - поздравляю вас
с окончанием первого образцового училища богов.
   Тройное: "Ура! Ура! Ура!"
   - Перед вами, товарищи курсанты, поставлена важнейшая вселенская
задача. Вы знаете, что на долю нашей цивилизации выпала особая роль. Мы
первый и единственный разум в пределах ближайших галактик. Не буду
перечислять наши успехи и достижения, вы знакомы с ними по курсу истории.
Но наука утверждает, что успехи эти были бы больше, разнообразнее, богаче,
стремительнее, если бы мы имели возможность вступить в общение с другими
разумами, сравнивать наши пути с другими путями. И вот вам, вашему выпуску
и предстоит начать величественный труд по созданию иного разума, наших
разумных братьев, разумных учеников, разумных соратников, не
последователей, а соратников. Но мы много раз говорили вам об этом на
лекциях, нет смысла повторять. Желаю вам успеха!
   Ура! Ура! Ура!
   Вероятно, церемония длилась достаточно долго, но старик не стал мне
показывать все подряд. В следующей сцене я увидел только, как в строй
возвращался Дьява. Пристукнул левой, пристукнул правой, четкий поворот на
каблуках, замер.
   - Второе место - Бхага!
   Румяный и краснощекий с выпученными глазами чеканит свои три шага.
   Вытянулся. Ест глазами начальство.
   Кто-то невидимый, вероятно, командир взвода, докладывает:
   - Курсант Бхага, отличник ботовой подготовки. Всемогущество - пять,
всезнание - пять с минусом, всесозидание - пять с минусом, вездесущность -
пять, творчество - пять с минусом, гуманность всемилостивейшая - пять.
   Курсант Бхага, готовы ли вы посвятить себя торжеству разума во
Вселенной?
   Чеканит наизусть:
   - Принимая с глубокой благодарностью даруемое мне звание
бога-координатора, я даю торжественное обещание не помрачить честь
сословия, в которое вступаю.
   Клянусь во всякое время способствовать по лучшему моему разумению
зарождению, росту и развитию разума во Вселенной и никогда, ни в каких
обстоятельствах не применять данное мне доверие разуму во вред.
   Снова генерал. Все со спины его показывают.
   - Курсант Бхага, вручаю тебе всемогущество.
   - Курсант Бхага, наделяю тебя вездесущностью.
   - Курсант Бхага, вручаю тебе волшебный дар всесозидания.
   - Курсант Бхага, подключаю тебя ко всезнанию.
   Четыре коробочки принимает юный бог, три кладет в наружный карман,
волшебную палочку оставляет в левой руке.
   - Курсант Бхага, тебе присуждается звание младшего бога-координатора
второй ступени.
   - Служу вселенскому разуму!
   Повернулся. Щелкнул каблуками - и в строй!
   - И тебя распределили на нашу Землю? - догадался я.
   - Да, распределили. Но одновременно послали и друга моего, вечного
соперника - Дьяву, поручили разработать два проекта независимо,
"альтернативных", у вас любят это ученое слово.
    
 
   Г л а в а 2. РАЙ 
 
   В первые минуты 
   Бог создал институты, 
   И Адам студентом первым был.
 
   Студенческая песня 
    
 Земля ваша очень понравилась мне, пришлась по душе. Сочная планета!
Этакая игра красок, столько жирной зелени, густой синевы в небе, желтого
простора несков, шумных волн, крутых обрывов, тенистых ущелий.
Разнообразная планета и юная, полная жизненной энергии со своими
вулканами, ураганами, смерчами, водопадами, наводнениями, погонями и
прыжками, воем, визгом, воплями.
   По-детски подвижная, по-детски жизнерадостная и по-детски жестокая,
бурливая, драчливая. Увлекательная планета. Так и тянуло поработать с ней,
засучив рукава.
   Перед отбытием предупредили нас с Дьявой, что у нас был предшественник,
неудачник, которого снимают как не справившегося с заданием. Впрочем,
пожалуй, и винить его нельзя, перегрузили бога, назначили куратором трех
десятков смежных планет, всех на разных стадиях развития, с жизнью
зарождающейся, развивающейся, развитой, преждевременно угасающей, водной,
донной, выходящей на сушу, безусловно-рефлекторной, условно-рефлекторной;
все они требовали пригляда. Вот он и приглядывал за ними, обходя все по
порядку, как шахматист на сеансе одновременной игры, всем уделял равное
время для обдумывания следующего хода и не учел, что главная партия -
земная - играется в темпе "блиц". Здесь уже назревало сознание, а сознание
разрастается быстро, мгновенно, с точки зрения космической. На Земле тот
куратор сделал ставку на струтиомим - если знаешь, это поздние динозавры,
двуногие с длинной шеей и длинными руками. Ваши палеонтологи назвали их
струтиомимами, страусоподобными. Двуногих-то немало было среди динозавров,
но обычно передние конечности у них атрофировались за ненадобностью, пасть
заменяла рука. Однако у страусоподобных как раз была не пасть, а клюв, не
слишком большой, а руки длинные и загребущие. Дело в том, что питались они
яйцами всяких там трицератопсов и даже страшных тиранозавров. Вот им и
нужны были руки и даже с длинными пальцами, чтобы осторожно вынимать яйца
из гнезда и уносить, не помявши скорлупы. Очень ловкие, очень умелые
оказались руки, так что за каких-нибудь три тысячи лет эти ненасытные
ящеростраусы ухитрились уничтожить все потомство динозавров, весь их род
загубить, загубили источник пищи и сами вымерли от голодухи. И когда тот
куратор закончил свой обход по кругу, увидел он опустошенную планету: ни
морских гигантов, ни сухопутных, ни болотных, ящерки да сумчатые крысы,
пожиратели падали.
   Я знаю, ваши ученые по сей день рассуждают, почему это внезапно вымерли
на Земле динозавры. Каких только причин не напридумали: естественный
отбор, вытеснение ящеров млекопитающими крысами, и наклон земной оси, и
оживление вулканизма, и временное похолодание Солнца, и прохождение сквозь
туманность Ориона, и перемагничивание, и падение комет, недавно какую-то
невидимую Немезиду изобрели еще. А на самом-то деле вся суть была в
неумеренном аппетите любителей сырых яиц.
   На всю жизнь запомнилось мне, как сдавал нам дела куратор-неудачник.
   Невидимый был, как все мы, на экране его не стоит показывать.
Динозаврам являлся он динозавром - с тощей шеей, клювом, разбивающим
скорлупу, и цепкими лапами с длинными пальцами. Струтиомимы-то его
называли по-своему, но у них членораздельной речи еще не было: клекот,
свист и щелканье. Клекот и щелканье вам ничего не скажут, а наше
собственное электромагнитное имя вы не услышите, оно для вас беззвучно.
Будет говорить: "прабог". Итак, этот прабог сдавал дела двум молодым,
младшим по званию богам, понимаешь его двусмысленное положение. Он -
бывалый, мы - новички-сосунки, но он потерпел фиаско, нам исправлять. Он
имел полное право уйти с обидой, дескать, не доверяете, ну и
расхлебывайте, как сумеете, однако считал своей обязанностью сообщить все,
чему научился. И мы слушали без особого внимания: "Мол, все это ерунда,
пустые слова, самоутешение провалившегося". А он, такой же всепроницаюший,
как и мы, конечно, читал наши мысли, но все-таки повторял и повторял
подробности. И в конце концов я стал прислушиваться, а Дьява даже и не
старался прикидываться внимающим. Он с самого начала решил всю здешнюю
жизнь уничтожить и начать на пустом месте сначала, так, чтобы полный
простор был для его дьявольского творчества.
   Позже он сказал мне пренебрежительно: "Старикан проиграл партию, а
теперь оправдывается, утешает себя, что у него были удачные замыслы: "Если
бы я пошел не конем, а слоном..." Пустое дело перебирать "если бы... если
бы...".
   Наша игра - новая игра".
   Я же, не столь уверенный в себе, все-таки прислушивался, кое-что
запомнил и кое-что заимствовал. Решил, что и на чужих ошибках невредно ума
набраться.
   Основная мысль прабога была: не надо спорить с природой! Жизнь на вашей
Земле складывалась миллиарды лет, сложилась переплетенная, взаимосвязанная
и уравновешенная. Всякое существо, придуманное нами, будет инородным телом.
   Необыкновенно трудно предвидеть все препятствия, с которыми оно
встретится:
   тяжесть ли невыносимая, легкость неуместная, излишек озона, недостаток
кислорода, микробы, микроэлементы - это же все на опыте надо выверять,
заранее не вычислишь. Поэтому разумнее взять за основу какое-либо земное
животное, природное, прирожденное, миллиардами лет приспособленное к
земной жизни. Которое? Прабог выбрал струтиомим; его прельстили развитые
руки с длинными пальцами, уже подготовленные для производства орудий. Но
вот упустил он время, и руки эти расхитили яйца, прежде чем мозг додумался
до инкубатора, хотя бы лепешками догадался заменить яичницу. Так или
иначе, струтиомимов больше нет. Надо взять за основу другого зверя,
желательно двуногого, с освобожденными для труда