ему  уже
было не до частушек и не до "Красной газеты". Он забыл о них.
   Скоро он очутился в Шкиде.
   И вот однажды после уроков в класс четвертого отделения с шумом  ворвался
взволнованный и запыхавшийся  третьеклассник  Курочка.  В  руках  он  держал
скомканный газетный лист.
   - Пантелеев! Это не ты? - закричал он, едва переступив порог.
   - Что? - побледнел Ленька, с  трудом  вылезая  из-за  парты.  Сердце  его
быстро-быстро заколотилось. Ноги и руки похолодели.
   Курочка поднял над головой, как знамя, газетный лист.
   - Ты стихи в "Красную газету" посылал?
   - Да... посылал, - пролепетал Ленька.
   - Ну, вот. Я так и знал. А ребята спорят, говорят - не может быть.
   - Покажи, - сказал Ленька, протягивая руку. Его обступили. Буквы в глазах
у него прыгали и не складывались в строчки.
   - Где? Где? - спрашивали вокруг.
   - Да вот. Ты внизу смотри, - волновался  Курочка.  -  Вон,  где  написано
"Почтовый ящик"...
   Ленька нашел "Почтовый ящик", отдел, в котором редакция отвечала авторам.
Где-то на втором или третьем  месте  в  глаза  ему  бросилась  его  фамилия,
напечатанная крупным шрифтом. Когда в глазах у  него  перестало  рябить,  он
прочел:
   "АЛЕКСЕЮ  ПАНТЕЛЕЕВУ.  Присланные  Вамп  "злободневные  частушки"  -   не
частушки, а стишки Вашего собственного сочинения. Не пойдет".
   На несколько секунд похолодевшие Ленькины ноги  отказались  ему  служить.
Вся кровь прилила  к  ушам.  Ему  казалось,  что  он  не  сможет  посмотреть
товарищам в глаза, что сейчас его освистят, ошельмуют, поднимут на смех.
   Но ничего подобного не случилось.  Ленька  поднял  глаза  и  увидел,  что
обступившие его ребята смотрят на него с таким выражением, как  будто  перед
ними стоит если не Пушкин, то по крайней мере Блок иди Демьян Бедный.
   - Вот так Пантелей! - восторженно пропищал Мамочка.
   - Ай да Ленька! - не без зависти воскликнул Цыган.
   - Может, это не он? - усомнился кто-то.
   - Это ты? - спросили у Леньки.
   - Да... я, - ответил он, опуская  глаза  -  на  этот  раз  уже  из  одной
скромности.
   Газета переходила из рук в руки.
   - Дай! Дай! Покажи! Дай позексать! - слышалось вокруг.
   Но скоро Курочка унес газету. И Ленька  вдруг  почувствовал,  что  унесли
что-то очень ценное, дорогое, унесли частицу его  славы,  свидетельство  его
триумфа.
   Он разыскал дежурного воспитателя Алникпопа и слезно умолил отпустить его
на пять минут па улицу. Сашкец, поколебавшись, дал  ему  увольнительную.  На
углу Петергофского и проспекта Огородникова  Ленька  купил  у  газетчика  за
восемнадцать тысяч рублей свежий  номер  "Красной  газеты".  Еще  на  улице,
возвращаясь в Шкиду, он раз пять развертывал газету и заглядывал в "Почтовый
ящик". И  тут,  как  и  в  Курочкином  экземпляре,  черным  по  белому  было
напечатано: "Алексею Пантелееву..."
   Ленька стал героем дня.
   До вечера продолжалось паломничество ребят из  младших  отделений.  То  и
дело дверь четвертого отделения открывалась  и  несколько  физиономий  сразу
робко заглядывало в класс.
   - Пантелей,  покажи  газетку,  а?  -  умоляюще  канючили  малыши.  Ленька
снисходительно усмехался, доставал  из  ящика  парты  газету  и  давал  всем
желающим. Ребята читали вслух, перечитывали снова, качали головами, ахали от
изумления.
   И все спрашивали у Леньки:
   - Это ты?
   - Да, это я, - скромно отвечал Ленька.
   Даже в спальне, после отбоя, продолжалось обсуждение этого  из  ряда  вон
выходящего события.
   Ленька засыпал пресыщенный славой.
   Ночью, часа в  четыре,  он  проснулся  и  сразу  вспомнил,  что  накануне
произошло что-то очень важное. Газета, тщательно сложенная,  лежала  у  него
под подушкой. Он осторожно достал ее и  развернул.  В  спальне  было  темно.
Тогда он босиком, в одних подштанниках, вышел  на  лестницу  и  при  бледном
свете угольной лампочки еще раз прочел:
   "Алексею Пантелееву. Присланные Вами частушки -  не  частушки,  а  стишки
Вашего собственного сочинения. Не пойдет".
   Так в Шкидской республике появился еще один  литератор,  и  на  этот  раз
литератор с именем. Прошло немного времени, и  ему  пришлось  проявить  свои
способности уже на шкидской арене - на благо республики, которая  стала  ему
родной и близкой.

   О "ШЕСТОЙ ДЕРЖАВЕ"
   Рассуждения о великом и малом. - 60 на 60. - Скандал с  последствиями.  -
"Комариное" начало. - Горбушкина лирика. - Расцвет "шестой державы".  -  Три
редактора.
   Кто поверит теперь, что в годы блокады, голодовки  и  бумажного  кризиса,
когда население Совроссии читало газеты только на стенах домов,  в  Шкидской
маленькой  республике  с  населением  в  шестьдесят  человек   выходило   60
(шестьдесят) периодических изданий - всех сортов, типов и направлений?
   Случилось так.
   Выходило "Зеркало", старейший печатный орган Шкидской республики.  Крепко
стала на ноги газета, аккуратно еженедельно появлялись ее номера на  стенке,
и вдруг пожар уничтожил ее.
   Газета умерла, но на смену ей появился журнал. Тот  же  Янкель  печатными
буквами переписывал материал, тот же Японец писал статьи, и то  же  название
осталось - "Зеркало". Только размах стал пошире.
   И никто не предполагал, что блестящему "Зеркалу" в скором времени суждено
будет треснуть и рассыпаться на десятки осколков и осколочков.
   Катастрофа  эта  произошла  из-за  несходства  взглядов  двух  редакторов
журнала. Не поладили Янкель с Япончиком.
   Япончик - журналист серьезный, с  "направлением".  Япончику  не  нравится
обычный еженедельный ученический журнал, освещающий  жизнь  и  быт  школы  в
стихах и рассказах. Нет, Япончик мечтает из "Зеркала"  сделать  ежемесячник,
толстый, увесистый и солидный журнал со статьями и  рефератами  по  истории,
искусству, философии. Япончик гнет все время  свою  линию,  и  лицо  журнала
меняется.  Количество  страниц  увеличивается  до  тридцати,  потом   журнал
становится двухнедельным, потом десятидневным, а  школьная  хроника  и  юмор
изгоняются прочь. Им не место в "умном" журнале. Зато  Еонин  пишет  большой
исторический труд с продолжениями: "Суд в Древней Руси".
   Увесистый труд разделен  на  три  номера  "Зеркала"  и  в  каждом  номере
занимает от пятнадцати до двадцати страниц.
   Янкель окончательно забит: он  превращается  в  ходячую  типографию.  Ему
остается только техническая часть: печатать, рисовать и выпускать номер.  Но
Янкелю очень скучно без конца переписывать статьи о Древней Руси.  Он  знает
прекрасно, что никто не прочтет их, кроме автора  и  несчастного  типографа.
Янкель выбился из  сил.  Тридцать  страниц  аккуратно  переписать  печатными
буквами, разрисовать, прибавить виньетки, и  все  -  за  шесть-восемь  дней.
Тяжело! Янкель отупел от технической работы. Она ему опротивела.
   Выпустив семь номеров журнала, Янкель призадумался.  Ему  также  хотелось
творить - писать стихи, рассказы, сочинять  веселые  фельетоны  из  школьной
жизни, а времени не хватало.  Япончик  съел  время  "Древней  Русью".  Тогда
Янкель решил отступиться от журнала,  бросить  его.  "Ну  его  к  черту!"  -
подумал он, что относилось в равной степени и к Японцу,  и  к  суду  Древней
Руси.
   Несколько дней Янкель не брался за журнал. "Зеркало" лежало на столе,  до
половины исписанное, а вторая половина  улыбалась  чистыми  листами.  Японец
злился и нервничал. У него уже были готовы три новые статьи, а Янкель только
ходил да посвистывал.
   Приближался срок выхода журнала. Наконец Японец не выдержал и  решительно
подошел к Янкелю:
   - Писать надо. Журнал пора выпускать.
   Янкель поморщился, потянулся и сказал спокойно:
   - А ну его к черту. Неохота!
   - Как это неохота?
   - А так. Очень просто. Неохота - и все.
   Япончик разозлился.
   - Ты вообще-то будешь работать или нет?
   Но Янкель так же спокойно ответил:
   - А тебе-то что?
   - Как что? Ты редактор или не редактор?
   - Ну, редактор.
   - Работать будешь?
   - Неохота.
   - Значит, не будешь?!
   - Ну и не буду.
   - Почему?
   - Надоело.
   Японец покраснел, пошмыгал носиком.
   - Ну, валяй как хочешь, - сказал он, надувшись и отходя в сторону.
   Тихо посмеивался класс, наблюдая, как распри разъедают крепкую редакцию.
   С тех пор "Зеркало" больше не выходило. Республика осталась  без  прессы.
Даже  Викниксор  встревожился  -  приходил,  спрашивал:  почему?  Но  ребята
отнекивались, мялись, обещали, что скоро опять будет все по-прежнему. Однако
прежнее ушло навсегда.  Неделю  редакторы  наслаждались  покоем,  ходили  на
прогулки вместе с классом, а потом вдруг и  тому  и  другому  стало  скучно,
словно не хватало чего. Приуныли.
   Объединяться вновь уже ни тому, ни другому но хотелось.  Опротивели  друг
другу. И класс стал замечать, как, уткнувшись в бумажные  листы,  каждый  за
своей партой, снова зацарапали по бумаге Янкель и Япончик. Заинтересовались:
что это вдруг увлекло так обоих?
   Однажды после уроков Янкель, сидевший около печки, оживился.
   Достал веревку, заходил вокруг печки,  что-то  вымерил,  высчитал,  потом
вбил между двумя кафельными плитками пару гвоздей и натянул на этих  гвоздях
веревку.
   - Ты это зачем? - удивлялись ребята, но Гришка улыбался  многозначительно
и говорил загадочно:
   - Не спешите. Узнаете.
   Потом он долго рисовал акварельными красками какой-то  плакат  и  наконец
торжественно наклеил это произведение на  печку  около  своей  парты.  Яркий
плакат, в углу которого было изображено какое-то носатое насекомое, гласил:
   Издательство "Комар;
   Пониже Янкель пристроил вторую вывеску:
   Редакция
   еженедельного юмористического журнала
   "КОМАР"
   А где-то сбоку прилепилась третья:
   Типография издательства "КОМАР"
   Тут же на веревке был торжественно вывешен первый номер  сатирического  и
юмористического журнала "Комар", форматом в тетрадочный лист  и  размером  в
восемь страничек.
   - Это что же такое? - спрашивали ребята, с  любопытством  рассматривая  и
ощупывая работу Янкеля. Тот улыбался и снисходительно объяснял:
   - А это новый журнал "Комар". Еженедельный.  Выходит,  как  "Огонек"  или
"Красная панорама", раз в неделю и даже чаще.
   - А почему он такой тоненький?  -  пробасил  Купец,  с  презрением  щупая
четыре листа журнала.
   - Тоненький? Потому и тоненький, что не толстый, -  огласил  свою  первую
остроту редактор юмористического журнала.
   Читали "Комара" всем классом - понравился. Только Япончик  даже  взглядом
не удостоил новый журнал, он сидел, уткнувшись в  парту,  и,  шмыгая  носом,
что-то быстро писал. Японец решил во что бы то  ни  стало  осуществить  свою
идею о толстом ежемесячнике и на другой день после  выхода  "Комара"  дал  о
себе знать. Повсюду на стенах - в залах,  в  классах  и  даже  в  уборных  -
появились неумело, от руки написанные объявления:
   ВНИМАНИЕ!!!
   Организуется новое книгоиздательство
   "ВПЕРЕД"
   В скором времени выходит ј 1 ежемесячного
   журнала "ВПЕРЕД"
   В журнале постоянно сотрудничают Г. Еонин,
   К. Финкельштейн, Н. Громоносцев и др.
   Кроме ежемесячника "Вперед" книгоиздательство
   выпускает еженедельную газету "Неделя"
   Газета выходит при участии
   Н. Громоносцева, К. Финкельштейна, Г. Еонина и др.
   ЧИТАЙТЕ!! ЧИТАЙТЕ!!!
   ЧИТАЙТЕ!!!
   СКОРО!
   СКОРО!
   СКОРО!
   Новое издательство заработало энергично, и в тот же день появился  первый
номер "Недели". Неказистый вид этой новой газеты  возмещался  богатством  ее
содержания и обилием сотрудников, которые обещали выступать на ее страницах.
Среди сотрудников, скрывавшихся под таинственным шифром "и др.", находился и
новичок  Пантелеев:  в  первом  номере  были  опубликованы  его   знаменитые
"злободневные  частушки",  столь  легкомысленно  отвергнутые  в  свое  время
"Красной газетой". Япончик  торжествовал.  Теперь  он  с  удвоенным  рвением
взялся за подготовку ежемесячника.  Размах  был  грандиозный.  Номер  решили
выпускать в шесть или семь тетрадей толщиной, с вкладными иллюстрациями.
   Янкелю оставалось только злиться.  Он  был  бессилен  перещеголять  новое
издательство. Он был один.
   Все чаще и чаще прибегали из других классов к Япончику с вопросами:
   - Скоро "Неделя" выйдет?
   - "Вперед" скоро появится?
   И Япончик, горделиво скосив глаза на Янкеля, нарочно громко говорил:
   - Газета и журнал выходят и будут выходить  своевременно,  в  объявленные
сроки!
   Однако  Черных  решил  не  сдаваться,  он  долго  обдумывал   создавшееся
положение и твердо решил: "Буду бороться. Надо почаще выпускать "Комара"..."
   Началась горячка. Ежевечерне после невероятных дневных  трудов  Янкель  с
гордостью вывешивал на веревочку у печки все новые и новые  номера.  Улучшил
технику, стал делать рисунки в красках и  добился  своего.  Ребятам  надоело
дожидаться толстого ежемесячника, они все больше привыкали к  "Комару".  Уже
вошло в привычку утром приходить в четвертое отделение и читать свежий помер
журнала. "Комар" победил.  Но  Янкелю  эта  победа  досталась  недешево.  Он
осунулся, похудел, потерял сон и аппетит...
   Через неделю вышел второй номер Еошкиной "Недели". На этот раз газета  не
привлекла внимания читателей, так как была без рисунков и написана  от  руки
карандашом. Зато неудача Япончика повлекла за собой неожиданные последствия.
   Всю неделю Купец ходил погруженный в какие-то размышления, а когда увидел
серенькую и неприглядную Япошкину газетку, громогласно на весь класс заявил:
   - Какого черта! И я такую выпущу. И даже  лучше.  И  даже  не  газету,  а
журнал!
   Заявление Купца было неожиданным - тем более что всего десяток дней назад
он смеялся над чудаками редакторами:
   - Охота вам время терять, кедрилы-мученики! Ведь денег за это не платят.
   И  вдруг  Купец  -  редактор  журнала  "Мой  пулемет"  -  собирает   штат
сотрудников. "Мой пулемет", по заявлению редактора, называется  так  потому,
что будет выходить очень часто,  как  пулемет  стреляет.  Тотчас  же  вокруг
нового  органа  создалось  ядро  журналистов  из  малоизвестных   начинающих
литераторов - Мамочки и Горбушки, - а скоро  и  Ленька  Пантелеев  порвал  с
Япончиком и также перешел в молодое, но многообещающее  издательство  Купца.
"Мой пулемет" пошел в гору.
   Уже беспрерывно выходили три органа: "Комар" Янкеля,  "Неделя"  Японца  и
"Мой пулемет" Купца, но ни один из них не отвечал требованиям Цыгана.
   - Что же это за издания, сволочи!  Ни  ребусов,  ни  задач  не  помещают.
Барахло!
   Цыган был полон негодования. Он пробовал ввести свой отдел во  всех  трех
органах, но ему  везде  вежливо  отказывали.  Тогда  Громоносцев  внес  свое
предложение  в  издательство  "Вперед",  где  был  одним  из  редакторов   и
деятельным сотрудником:
   -  Ребята,  Япончик,   Кобчик!   Предлагаю   в   журнале   ввести   отдел
"Головоломка". Я буду редактором.
   Поэт Костя Финкельштейн - Кобчик - запротестовал первый:
   - Не надо. У нас журнал  научно-литературный,  солидный  ежемесячник.  Но
надо.
   - Не стоит, -  подтвердил  и  Японец,  чем  окончательно  вывел  из  себя
любителя шарад и головоломок.
   - Хорошо, - заявил тот. - Не хотите - не надо. Обойдусь и без вас.
   Цыган вышел из редакции "Вперед", и в скором времени в "Комаре" появилось
объявление:
   На днях выходит новый журнал шарад, ребусов
   и загадок
   "ГОЛОВОЛОМКА"
   Редактор-издатель Н. Громоносцев
   "Головоломка" вышла на другой день. Потом столь же неожиданно  Мамочка  и
Горбушка вышли из состава купцовского  "Пулемета"  и  начали  издавать  свои
собственные журналы. Мамочка выпустил журнал с умным  названием  "Мысль",  а
как лозунг поставил вверху первой страницы известный афоризм Цыгана, впервые
изреченный им на уроке русского языка.  Когда  Громонос-цева  спросили,  что
такое мысль, он, нахально улыбаясь, ответил: "Мысль -  это  интеллектуальный
эксцесс данного индивидуума". С тех пор это нелепое изречение везде и  всюду
ходило  за  ним,  пока  наконец  не  запечатлелось  в   виде   лозунга   над
высокохудожественным Мамочкиным органом.
   Горбушка, презиравший рассуждения о высоких материях, был больше поэтом и
назвал свой журнал исключительно поэтично:
   ЗОРИ
   Однако Горбушка при всех своих поэтических талантах был безграмотен и уже
с первого номера скандально опростоволосился.
   На первой странице Горбушкина издания по случаю бывшего месяца три  назад
спектакля красовался рисунок из пушкинского "Бориса Годунова".
   Рисунок Горбушки изображал Японца в роли Годунова,  с  большим  жезлом  в
руке.
   Но не рисунок заставил всю школу покатываться со смеху,  а  пояснительная
надпись под ним: Юлыстрация к трогедие "Борис Гадунв".
   Горбушка  умудрился  в  пяти  словах  сделать  семь  ошибок   и   здорово
поплатился.
   Поэтичные  "Зори"  читали  все  и  не  потому,  что  шкидцев   очень   уж
интересовала поэзия, их читали как .хороший юмористический  журнал,  и  даже
Янкель обижался:
   - Сволочь этот Горбушка... Конкурент.
   Особенно доставалось Горбушкиной лирике. Она вызывала такой дружный смех,
какому могли позавидовать самые остроумные фельетоны "Комара".
   Но Горбушка никак не мог понять, над чем смеются шкидцы, и был оскорблен.
Еще бы! Над созданием своего журнала он просиживал ночи, в  стихи  вкладывал
всю душу, и, по его мнению, получалось очень красиво. Горбушка был лирик  от
природы, но лирику он понимал по-своему. Но его словам, "лирика - это  когда
от себя писать и когда скучно писать". Писал он свои  скучные  стихи  только
тогда, когда его наказывали; вот одно из его стихотворений:
   Дом желтый наш дряхлый и старый,
   Все время из труб идет дым.
   Заведущий - славный наш малый,
   Но скучно становится с ним.
   Мне стало все жальше и жальше
   Смотреть из пустого окна.
   Умчаться бы куда подальше,
   Где новая светит земля.
   Но стоило только Горбушке поместить это стихотворение  в  своих  "Зорях",
как уже вся школа покатывалась от хохота,  а  "Комар"  в  новом  отделе  "По
шкидским журналам" безжалостно издевался над Горбушкиной лирикой:
   "По-видимому, позт Горбушенция - очень наблюдательный человек, недаром он
подметил такое замечательное явление, как "все время из труб идет  дым".  Мы
боимся одного: как бы не пошел дым из другого  какого  места,  например,  из
"Зорь" или из Горбушкиной головы, которому пустое дело "смотреть все  жалыпе
и жалыпе из пустого окна".  Кроме  того.  Горбушке  хочется  "умчаться  куда
подальше". Мы с удовольствием исполним его желание и посылаем  милого  поэта
"куда подальше". Живи себе там, Горбушечка, да стишки пописывай".
   Однако Горбушка  остался  тверд,  лирических  упражнений  не  оставлял  и
регулярно выпускал "Зори".
   Уже шесть журналов выходило в одном  только  четвертом  отделении.  Такое
обилие печатных органов обратило на себя внимание всей школы  и  еще  больше
прославило старшеклассников.
   В первую очередь, конечно,  новой  журнальной  эпидемией  заинтересовался
Викниксор.
   Однажды, придя в класс, он произнес блестящую речь о  том,  что  школьная
журналистика - это очень и очень хорошо, что журналы развивают  способности,
расширяют кругозор, прививают навыки, вырабатывают стиль, будят  воображение
и т. д. и т. п. Под конец Викниксор заявил, что в  скором  времени  в  школе
откроется музей,  в  котором  в  качестве  самых  главных  экспонатов  будут
храниться эти журналы. Кроме того,  Викниксор  обещал  оказывать  содействие
журналистам канцелярскими принадлежностями и в подтверждение  своих  слов  в
тот же день выдал Янкелю краски и бумагу.
   Щедрость Викниксора удивила и ободрила ребят, и  уже  на  следующее  утро
появились три новых журнала: "Всходы", "Вестник техники" и "Клоун". "Всходы"
Воробья мало чем отличались от  Горбушкиных  "Зорь",  разве  лишь  тем,  что
ошибок было меньше. "Клоун" оказался интересен только для педагогов, так как
издавал  его  самый  ленивый  и  неразвитой  четвертоотделенец  Пьер,  вечно
находившийся в состоянии оцепенения и оживлявшийся лишь три раза в день - за
о