арно заел ее девичий век.

Для чего-то по выставкам ходят они,
И неведомо, где этой пытке предел.
Если б мог он напиться, как в прошлые дни,
То не хуже б картину намазать сумел.

За любимой в концерт он плетется порой,
С отвращением слушает там симфоняк...
Мы-то думали, он - настоящий герой,
На поверку же вышло, что просто слизняк.

1997
















                                                                                       Андрей Добрынин

Противная американка
По имени Олбрайт Мадлен
С упорством тяжелого танка
Пытается "взять меня в плен".

Но формула смутная эта
Не может того затемнить,
Что хочет старуха поэта
К сожительству нагло склонить.

Багрянцем пылает помада
На лике совином ее.
Противлюсь я робко:"Не надо,
Не трогайте тело мое.

Вы все таки где-то неправы,
Ведь вам уж немало годков.
Хоть многим старушки по нраву,
Но верьте, что я не таков.

Вы дама культурная все же,
Зачем вы скатились на мат?
Какой вы пример молодежи,
Какой вы к чертям дипломат?

И разве для вас оправданье,
Что все происходит во сне?
Оставьте свои приставанья
И в брюки не лезьте ко мне.

И дергать за ядра не надо,
Они - деликатная вещь..."
Но дряхлая эта менада
Вцепилась в меня, словно клещ.

И на ухо мне прошипела:
"Умолкни, славянская вошь!
Свое худосочное тело
Америке ты отдаешь.

И ежели ты не заткнешься,
Тебя в порошок я сотру,
За мною ведь авианосцы,
Все НАТО и все ЦРУ.

За мной - неулыбчивый Клинтон
И пушки, несущие смерть,
Но если полижешь мне клитор,
То доллары будешь иметь".








                                                                                  Андрей Добрынин

Чапаев - и тот, несомненно,
Струхнул бы на месте моем,
И мы до тахты постепенно
Допятились с нею вдвоем.

Упал я в смятении духа
В звенящие волны пружин,
И вмиг завладела старуха
Сокровищем честных мужчин.

Свершилось - и взвыла старуха,
И пол заходил ходуном,
И гром, нестерпимый для слуха,
Змеей полыхнул за окном.

Поганками ввысь небоскребы
Поперли из почвы родной,
И образы, полные злобы,
Нахлынули мутной волной.

И Рэмбо, и дон Корлеоне,
И Бэтмен, и прочая мразь...
И в темном ночном небосклоне
Реклама глумливо зажглась.

И сызнова дом покачнулся -
То пукнул Кинг-Конг во дворе.
В холодном поту я очнулся
На мутной осенней заре.

Старуха куда-то пропала,
Один я лежу в тишине,
Но скомканы все покрывала
И пляшет реклама в окне.

Заморские автомобили
Под окнами мерзко смердят,
Вдоль стен под покровами пыли
Заморские вещи стоят.

Мой столик уставлен закуской,
Пустые бутылки на нем
И запах какой-то нерусский
Витает в жилище моем.

Моя несомненна греховность,
И горько кривится мой рот:
Вот так растлевают духовность,
Вот так подчиняют народ.








                                                                         Андрей Добрынин


Поддался угрозам старухи,
К шальной потянулся деньге,
Хотя и одной оплеухи
Хватило бы старой карге.

Посулами старой ехидны,
Признайся, ты был потрясен.
Как стыдно, о Боже, как стыдно,
Пускай это был только сон.

Вздыхаю и мучаюсь тяжко,
Горя на духовном костре,
Но в тысячу баксов бумажку
Вдруг вижу на пыльном ковре.

И в новом смятении духа
Я думаю, шумно дыша:
"Старуха? Конечно, старуха,
Но как же в любви хороша!"

1997



































                                                                                         Андрей Добрынин

По кузне отсветы бродят,
Металл уже раскален,
И снова пляску заводят,
Сцепившись, тени и звон.

Кузнец осунулся что-то
И болью кривится рот,
Но алый отсвет работа
На щеки его кладет.

Ей нет никакого дела,
Какой он болью пронзен,
Она опять завертела
По кузне тени и звон.

Ей нравится в пляске виться,
Взметая тени плащом.
Она сама веселится,
И здесь кузнец ни при чем.

Вовсю ликует работа,
Ей любо металл мягчить,
И в звоне безумья ноту
Не всем дано различить.

Шипит металл возмущенный,
Кладя работе конец.
В дверной проем освещенный,
Шатаясь, выйдет кузнец.

И видят из ночи влажной
Несчетные сонмы глаз
В дверях силуэт бумажный,
Готовый рухнуть подчас.

1997





















                                                                                     Андрей Добрынин


Кошка вяло бредет по паркету,
От угла до другого угла.
Хорошо б к ней приладить ракету,
Чтоб медлительность эта прошла.

Чтоб с ужасным шипеньем запала
Слился кошки предстартовый вой,
Чтобы кошка в пространстве пропала,
Протаранив стекло головой.

Заметаются дыма зигзаги
Из сопла под кошачьим хвостом.
Реактивной послушная тяге,
Кошка скроется в небе пустом.

Станет легче на сердце отныне,
Буду знать я наверное впредь:
Мы увязли в житейской рутине,
А она продолжает лететь.

Прижимая опасливо уши
И зажмурившись, мчится она.
Сквозь прищур малахитовость суши
Или моря сапфирность видна.

От суетности собственной стонет,
Как всегда, человеческииий род,
Ну а кошка вдруг время обгонит
И в грядущем помчится вперед.

Обгоняя весь род человечий,
Что в дороге постыдно ослаб,
В коммунизме без травм и увечий
Приземлиться та кошка могла б.

1997




















                                                                                 Андрей Добрынин

Важна не девственность, а действенность -
Я о девицах говорю.
Коль девушка активно действует,
То я любовью к ней горю.

Когда ж она не хочет действовать
И неподвижна, словно труп,
Тогда томлюсь я подозрением
И становлюсь угрюм и груб.

Словам давно уже не верю я,
Особенно в делах любви.
Любовь лишь делом доказуема,
Себя ты в деле прояви.

Вершатся все дела успешнее
С задором, пылом, огоньком,
Любовь же - с гиканьем и воплями,
Чтоб сотрясалось все кругом.

Чтоб вазы с шифоньера падали
И разбивались о паркет,
Чтоб у тахты в утробе екало
И звал милицию сосед.

А коль девица не подвижнее
Мешка с несвежей требухой,
То, стало быть, в ней зреет ненависть
И тайный умысел плохой.

Коль девушка едва шевелится,
То, значит, замышляет зло.
Нам подсыпают эти скромницы
В еду толченое стекло.

И, чтоб не угодить на кладбище,-
Ведь ты еще совсем не стар,-
Приблизься сзади к ней на цыпочках
И первым нанеси удар.

Она качнется и повалится,
А ты скажи ей сухо:"Что ж,
Ты ловко это все затеяла,
Однако нас не проведешь".

1997











                                                                                Андрей Добрынин

Где Везер угрюмый струится,
Где катится сумрачный Рейн,
В подвалах сутулые немцы
Брезгливо глотают рейнвейн.

Питье им давно надоело,
Но рано ложиться в постель,
И вот они пьют через силу,
А после плетутся в бордель.

У немцев усатые турки
Похитили радость труда,
А немцам остались бордели,
Постылый рейнвейн и еда.

Тевтоны серьезны в борделе,
Как будто бы службу несут,
А после в ночной виноградник
Они облегчиться идут.

Глядят они в звездное небо
Под шум одинокой струи,
А в небе, кружася, мерцают
Созвездий несчетных рои.

Раскатисто пукают немцы,
В штаны убирают елду
И видят на темном востоке
Знакомую с детства звезду.

К звезде обращаются немцы:
"О льющая ласковый свет!
Далекому русскому другу
Неси наш печальный привет.

Дома у нас есть и машины,
Детишки у всех и жена,
Однако же главного стержня
Давно наша жизнь лишена.

О горестной участи нашей
Ты другу поведай, звезда.
Германия - скверное место,
Не стоит стремиться сюда".

1997











                                                                                 Андрей Добрынин






Кому приятно слышать "нет"?
Мы с каждым разом ближе к смерти.
Ликуют в преисподней черти,
Внушившие такой ответ.

Нас женское жестокосердье
Лишает наших лучших лет.
"Нет" проникает, как стилет,
В пульсирующее предсердье.

О дамы, сокращая век
Несчастному, что жаждет ласки,
Побойтесь грозного суда:
На берегах загробных рек
Все зло подвергнется огласке,
Вам все припомнится тогда.
Распорядительницы нег,
Прислушайтесь к моей подсказке,
Загладьте грех, ответив:"Да".

1997































                                                                                      Андрей Добрынин

Мое бессовестное пьянство
Душа терпеть не захотела
И с гневом унеслась в пространство,
Подвыпившее бросив тело.

Но тело даже не моргнуло
Остекленевшим красным глазом -
Оно лишь сдавленно икнуло,
Стакан ликера хлопнув разом.

Хоть сам-то я забыл об этом -
Со слов друзей мне стало ясно,
Что без души по всем приметам
Я чувствовал себя прекрасно.

Толпа девиц вокруг плясала,
А тело любит это дело.
Кряхтя, с дивана грузно встало
Душой оставленное тело.

Оно цинично ухмылялось,
Смотрело, чем бы угоститься,
Порой приплясывать пыталось,
Хватало дам за ягодицы.

Покуда же все это длилось,
Душа с прискорбием глядела,
Как безобразно веселилось
Душою сброшенное тело.

Душа давно уже свихнулась
На репутации и чести,
Но утром все-таки вернулась,
И мы покуда снова вместе.

Мне смысл случившегося ясен -
Я с вероятностью большою
Скажу: поэту не опасен
Разлад меж телом и душою.

Возможно, он кого-то губит,
Но только заурядных смертных,
А дамы кавалеров любят
Бездушных и жестокосердных.

1997











                                                                               Андрей Добрынин

* * *

О хлебе насущном не думай,
Иначе рехнешься вконец.
Подточенный низменной думой,
Склоняется к праху певец.

И возится в прахе - угрюмый,
Безрадостный, словно скопец,
И манит ничтожною суммой
Его разжиревший купец.

Шутя относиться к доходам,
Стараться их все разбазарить -
Лишь так воспаришь в торжестве,
А также стремясь мимоходом
Лабазника тростью ударить
По толстой его голове.
                                                   1998

* * *

Служенье муз не терпит суеты,
Но чтобы выжить, нужно суетиться,
И до голодных опухолей ты,
Поверив музам, можешь дослужиться.

Когда побьет морозом нищетыРастенья в поэтической теплице,
Тогда с толпой тебя потянет слиться,
На площадях орать до хрипоты.

Есть два пути: иль заодно с толпой
Врываться в магазин через витрины
И разбегаться, унося товар,
Иль под буржуйской жирною стопой
Стелиться наподобие перины
И получать приличный гонорар.
                                                                     1998


















                                                                                 Андрей Добрынин

Нехватка денег - это бич,
И хлещет он порой пребольно.
Безденежье, как паралич,
Мешает двигаться привольно.

Благоговея богомольно,
Любви красавиц не достичь:
Владеет ими своевольно
Лишь тот, кто смог деньжат настричь.

Так запевай, певец, раздольно,
Так начинай застольный спич!
Капиталиста возвеличь,
Пусть хмыкнет он самодовольно.

Замаслится его глазок,
Зашевелятся губы-слизни,
Он щелкнет пальцами - и вот,
Дожевывая свой кусок,
Из-за стола хозяев жизни
Сама любовь к тебе плывет.
                                                         1998

* * *

Едва о долларе заходит речь,
Любой брюзга становится милягой,
Любой гордец - общительным парнягой,
Любой старик полжизни сбросит с плеч.

Душевным складом можно пренебречь
В погоне за волшебною бумагой.
В бактериях мы можем так разжечь
К соитью страсть питательною влагой.

Я действенностью восхищен твоей,
Питательный бульон простых натур,
Заветная заморская валюта!
Сцепляя суетящихся людей,
Из них ты строишь тысячи фигур
Под флегматичным оком Абсолюта.
                                                                         1998















                                                                                         Андрей Добрынин

Для уловленья в дьявольскую сеть
Придумано понятие таланта.
Таланту суждено на нас висеть,
Как кандалам на теле арестанта.

И если стал носителем таланта,
До времени готовься облысеть,
Обзавестись ухватками педанта
И девушкам навеки омерзеть.

Все радости житейские твои
Талант нашептыванием отравит,
Упорным понуканием к трудам;
Тебя лишит достатка и семьи,
Зато всем дурням щедро предоставит
Припасть к тобою собранным плодам.

1998


Хорошо заиметь мецената,
Чтоб в гостях у него выпивать
И с размеренностью автомата
Улыбаться ему и кивать.

Вдруг окажется: тоже когда-то
Он пытался бумагу марать;
Ободренный поддержкой собрата,
Он заветную вынет тетрадь.

Должен я реагировать пылко -
Замечаньем начав пустяковым,
Одаренность затем подчеркнуть,
А потом вдруг со скатерти вилку
Подхватить и с неистовым ревом
Благодетелю в горло воткнуть.

1998



















                                                                                       Андрей Добрынин

Что ты все ухмыляешься, Клинтон,
Что тебя веселит, дурачок?
Взять и вдарить увесистым клинтом
В дерзко вздернутый твой пятачок.

И когда это дело случится,
Не помогут зеленка и бинт.
Не желаешь ли осведомиться,
Что такое по-нашему "клинт"?

Но об этом тебе не скажу я,
Ты об этом узнаешь и так -
В час, когда мировому буржую
Нашим клинтом расквасят пятак.

И с мешков, где шуршат миллионы,
Он повалится, злобно бранясь.
Разбегутся его легионы,
Потеряв управленье и связь.

Тараканом забегает Клинтон
У себя в вашингтонском дому.
Он поймет: с подступающим клинтом
Совладать не под силу ему.

Сменит он людоедской гримасой
Свой улыбчивый имидж тогда
И, нагруженный денежной массой,
Побежит неизвестно куда.

На земном не останется шаре
Буржуазных тлетворных дворцов,
И тогда на политсеминаре
"Что есть КЛИНТ?"- я спрошу  у бойцов.

"Коммунизм, ленинизм, интернаци-
онализм и народный триумф!"-
Так ответят товарищи наши
И добавят застенчиво:"Уф!"

1998
















                                                                                     Андрей Добрынин

Мне сказал собутыльник Михалыч:
"Ты, Добрынин, недобрый поэт.
Прочитаешь стихи твои на ночь -
И в бессоннице встретишь рассвет.

От кошмарных твоих веселушек
У народа мозги набекрень.
Ты воспел тараканов, лягушек,
Древоточцев и прочую хрень.

Ты воспел забулдыг и маньяков,
Всевозможных двуногих скотов,
А герой твой всегда одинаков -
Он на всякую мерзость готов.

Ты зарвался, звериные морды
Всем героям злорадно лепя.
"Человек" - это слово не гордо,
А погано звучит у тебя".

Монолог этот кончился пылкий
На разгоне и как бы в прыжке,
Ибо я опустевшей бутылкой
Дал Михалычу вдруг по башке.

Посмотрел на затихшее тело
И сказал ему строго:"Пойми,
Потасовки - последнее дело,
Мы должны оставаться людьми.

Но не плачься потом перед всеми,
Что расправы ты, дескать, не ждал:
Разбивать твое плоское темя
Много раз ты меня вынуждал.

И поскольку в башке твоей пусто,
Как у всех некультурных людей,
Лишь насильем спасется искусство
От твоих благородных идей.

1998
















                                                                                   Андрей Добрынин


Что, Михалыч, примолк? Не молчи, не грусти,
Голова заболела - прими коньячку.
Прошлый раз не сдержался я, ты уж прости,
Проломив тебе снова бутылкой башку.

Будем пить мировую с тобою теперь.
Запретили врачи? Ну а что мне врачи?
Если брезгуешь мною, то вот тебе дверь,
Ну а если согласен, то сядь и молчи.

Голова заживет, голова - пустяки,
А о нервах моих ты подумал, старик?
Если мне объясняют, как делать стихи,
То меня подмывает сорваться на крик.

А где крик, там и драка, и вот результат:
Вновь бутылкой по черепу ты получил.
Ну, не дуйся, признайся: ты сам виноват,
Степанцов - тот вообще бы тебя замочил.

Я, Михалыч, творец, и когда я творю,
То не надобен мне никакой доброхот.
Ты молчи - я конкретно тебе говорю:
Все советы засунь себе в задний проход.

Я творец. Уникально мое естество.
Ты при мне от почтения должен дрожать.
Пей коньяк, горемычное ты существо,
Пей, кому говорю, и не смей возражать.

Если не был бы ты некультурным скотом
И чуть-чуть дорожил своей глупой башкой,
То не злил бы поэта и помнил о том,
Что бутылка всегда у него под рукой.

1998




















                                                                                    Андрей Добрынин

Пульс неровен, и шумно дыханье,
И в глазах не прочесть ничего,
И сложнейшее благоуханье
Окружает, как туча, его.

Пахнет он чебуречной вокзальной,
Где всегда под ногами грязца,
Пахнет водкою злой самопальной,
Расщепившейся не до конца,

Пропотевшей лежалой одеждой,
Затхлым шкафом с мышиным дерьмом,-
Словом, пахнет он мертвой надеждой,
Похороненной в теле живом.

Попадешь с ним в одно помещенье -
Запах этот страшись обонять,
Иль земное твое назначенье
Надоест и тебе исполнять.

Мысль придет и навек успокоит,
Что конечна людская стезя.
Избегать пораженья не стоит -
Избежать его просто нельзя.

Прежний смысл гигиена утратит -
Смысл подспорья в житейской борьбе,
И тебя, словно туча, охватит
Новый запах, присущий тебе.

1998


























                                                                              Андрей Добрынин



Я вижу ватаги юнцов и юниц,
И горько глядеть на них мне, старику.
Не слышат они щебетания птиц,
Воткнув себе плейер в тупую башку.

Не видят они расцветания роз,
Закрыв себе зенки щитками очков,
Не чуют и благоухания роз,
Кривясь от зловонья своих же "бычков".

Зачем же ты медлишь, любезная Смерть?
Никчемную поросль со свистом скоси,
И я поцелую руки твоей твердь
И, щелкнув ботинками, молвлю:"Мерси".

Затем я скажу:"Подождите, мой друг" -
И, шумно дыша, побегу в магазин,
Чтоб вскоре вернуться на скошенный луг
Сгибаясь под грузом закусок и вин.

Услышим, как радостно птички поют,
Как звонок их гимн в наступившей тиши,
И розы свои благовонья польют,
Стараясь доставить нам праздник души.

И тост я возвышенный произнесу
За ту красоту, что сближает сердца,
И пенистый кубок к устам поднесу,
С удобством рассевшись на трупе юнца.

1998
























                                                                                           Андрей Добрынин

Я заморская редкая птица,
Оперенье шикарно мое.
Коготками стуча по паркету,
Я обследую ваше жилье.

Я порой замираю в раздумье,
Подозрительно на пол косясь,
И внезапно паркетину клюну -
Так, чтоб комната вся затряслась.

Интерьерчик весьма небогатый -
Там потерто, засалено тут.
Сразу видно, что в этой квартире
Работяги простые живут.

Измеряю я площадь квартиры
Перепончатой жесткой стопой
И помет, словно розочки крема,
Оставляю везде за собой.

Я сумею принудить хозяев
За моим рационом следить.
Если денег на жизнь не хватает,
Значит, нечего птиц заводить.

Крики резкие, щелканье клювом
Не проймут, разумеется, вас,
Но завалится набок головка,
Млечной пленкой задернется глаз.

Потерять вы меня побоитесь,
Вмиг найдется изысканный корм.
Вы поймете, что стоят дороже
Чувство стиля, законченность форм.

И уже не пугают расходы,
И уже не страшит нищета,
Если лязгает рядом когтями
И пускает помет Красота.

1998
















                                                                                  Андрей Добрынин

Голова - не последнее место,
Нам недаром дана голова.
В дополненье к ужимкам и жестам
Голова произносит слова.

Есть душа в этом теле неброском,
Но попробуй дознаться о том!
Голова же подумает мозгом
И свой помысел выскажет ртом.

"Непростой человек перед нами,-
В страхе слушатель мой говорит. -
Ишь как зыркает страшно глазами,
Как внимательно уши вострит!"

Не вместить головенке плебея
Изреченные мною слова,
Но он чувствует суть, холодея,
И, дрожа, говорит:"Гол