Если не веруешь в общие ценности?

Выход один лишь имеется, кажется:
Стань человеком, кончай кочевряжиться,
Не оскорбляй всю прослойку служивую,
Брезгуя демонстративно наживою.

Впрочем, ты можешь, конечно, пока еще
Выйти во двор, зареветь угрожающе
И представителя нового времени
Треснуть с размаху бутылкой по темени.

Это и будет во всей откровенности
Актом неверия в общие ценности -
И долгожданным предлогом существенным,
Чтоб зачеркнуть тебя в списке общественном.

2000






















                                                                                                                                       Андрей Добрынин



Не надо огорчаться, если
Вы не решились мне помочь:
За мудрой книгой в мягком кресле
Я все равно встречаю ночь.

При нынешней дороговизне
И сам я не могу понять,
Как прежнего уклада жизни
Мне удается не менять.

Как прежде, я питаюсь вволю,
Как прежде, знаю толк в еде,
Не избегаю алкоголя
И принят радостно везде.

Как прежде, я вниманьем дамским
И Музами согрет вполне,
И потому отказом хамским
Вам не нажить врага во мне.

Собой являя всю ничтожность
Двуногих жителей Земли,
Помочь имели вы возможность
И все-таки не помогли.

Но верьте: ваше отношенье
Меня ко гневу не склонит,
Поскольку право на решенье
Есть даже у мельчайших гнид.

Никто вас, право, не ругает,
Я без усилья вас пойму:
Меня забвение пугает,
А вам бессмертье ни к чему.

От высшего распоряженья
Нам с вами не грозит урон:
Бессмертье - мне, а вам - забвенье,
Все - по желанию сторон.

2000














                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                   Андрей Добрынин

Скажи нам, Сухово-Кобылин,
Как на духу, свирепый наш:
За что ты, Сухово-Кобылин,
Убил свою Симонн-Диманш?

Она француженка, бесспорно,
Лишь моды у нее в башке,
И говорит она упорно
На басурманском языке.

Но ежели она плохая,
Зачем ты взял ее в кровать
И после, бритвою махая,
Ей горло стал полосовать?

Взгляни на нас, на маньеристов:
Нас не третирует закон,
Хотя любой в любви неистов
И девушками окружен.

Но если юная мерзавка
Себя неверно повела,
Мы просто говорим:"В отставку,-
Ступай, откудова пришла".

Порой до десяти мерзавок
Мы за день выгоним взашей,
И нам не надо ни удавок,
Ни хирургических ножей.

Коль дама слишком задается,
Ты с лестницы ее спусти -
И весело, и не придется
В Сибирь на каторгу ползти.

Довольно дюжины ступеней
И пары добрых оплеух -
Ведь несовместны светлый гений
И злодеянья мрачный дух.

Когда б на нас, на маньеристов,
Весь мир внимательней глядел,
То полчища криминалистов
Давно б остались не у дел
И твой бы, Сухово-Кобылин,
Не так печален был удел.

2000









                                                                                                                                  Андрей Добрынин


Вы в сердцах мне сказали, что я совершенно несносен,
И легко упорхнули в кипящую светом весну.
А во мне, дорогая, стоит бесконечная осень -
Безысходная осень, в которой я тихо тону.

Я на людях держусь величаво, как признанный гений,
Все проблемы которому стали давно нипочем,
Но таится в душе тихий лес обветшалый осенний -
Где бы я ни бывал, я все время присутствую в нем.

В этом странном лесу поражают безлюдьем поляны,
А фигуры людей меж стволов затерялись вдали.
Я с надрывом пою:"Ой туманы мои, растуманы" -
Размышляя под мухой о близком уходе с Земли.

Словно призрачный лес, поселилось во мне увяданье,
Простираясь с годами все дальше в туманную даль.
Этот факт с моих уст временами срывает рыданье,
Только вам, дорогая, меня совершенно не жаль.

Что ж, оставьте меня, торопясь к утолению жажды
Наслаждений, подобных дурманящим юность плодам.
В тот же призрачный лес вы беспечно впорхнете однажды,
Но не стоит аукать - ведь я уже буду не там.

2000































                                                                                                                                   Андрей Добрынин

Сотрудничество с мироедами
Теперь считается за доблесть.
В конторе, пахнущей обедами,
Я что-то подписать готовлюсь.

Напротив - рыло необъятное
Того, кому я продал душу.
О чем-то спорю деликатно я,
Чтоб не разгневать эту тушу.

Но в ходе вежливой дискуссии
Вдруг пелена с очей спадает:
И эта тля в моем присутствии
Еще о чем-то рассуждает?!

Доверенности генеральные
И экземпляры договоров
Себе в отверстие анальное
Засунь и смолкни, жирный боров.

И прочую документацию
Туда советую засунуть.
Таким, как ты, страну и нацию
Продать - естественней, чем плюнуть.

Недаром даже боров кажется
С тобою рядом чистоплотным,
И всякий, кто с тобою свяжется,
Рискует тоже стать животным.

На небо, тусклое, как олово,
Гляжу и разобраться силюсь:
Откуда вы на нашу голову
Так неожиданно свалились?

Да, видел в прошлом много дряни я,
Напоминать, однако, надо ль,
Что вы побаивались ранее
На всю страну смердеть, как падаль?

Пусть сильные, пусть знаменитые,
Но все обречены народы,
Где именуются элитою
Разбогатевшие уроды.

Вы не былого порождение -
На это вы ссылаться бросьте.
Я изъявляю вам почтение,
Ведь вы - из будущего гости:
Того, где тлен и запустение
И человеческие кости.

2000





                                                                                                                                            Андрей Добрынин

Я удивлялся на предгорных
Кавказских минеральных водах,
Как много женщин беспризорных
Туда слетается на отдых.

Они шалеют от свободы
И полового интереса,
Но я плевал на их подходы,
Мне не нужна была метресса.

Их благосклонности приметы
Меня ничуть не волновали -
Меня курортницы за это
Непробиваемым прозвали.

Меня под столиком в столовой
Толкали как бы по ошибке,
Но вмиг стирал мой взгляд свинцовый
С их лиц лукавые улыбки.

Господь прислушивался с гневом,
Как от обиды плачут дамы,
Ведь он установил, что Евам
Всегда покорствуют Адамы.

И умер я - и возродился
В броню заклепанным трамваем,
И очень скоро убедился,
Что я и впрямь непробиваем.

Теперь не мог я к женским ласкам
При всем желании склониться,
А только с дребезгом и лязгом
По воле Господа катиться.

Пусть улицы столицы были
Забиты, как всегда по будням,
Пусть впереди автомобили
Копились многоцветным студнем -

Сидело горнее веленье
В железной черепной коробке:
Держал я к центру направленье,
Проламываясь через пробки.

Менты мне ставили помехи -
Как будто мертвому припарки,
А я со смаком, как орехи,
Крушил крутые иномарки.









                                                                                                                                 Андрей Добрынин

И я навел стальное жало
На то высокое строенье,
Где власть сидела и решала,
Как дальше грабить населенье.

Заговорили часто-часто
Все хоботки стального зверя.
Раздался грохот, и начальство,
Вопя, взлетело к стратосфере.

Проснулся я в своей квартире,
Скатившись в ужасе с перины,
И осознал, что в этом мире
Есть две дороги для мужчины.

Ты должен или стать сегодня
Усладой женщинам и девам,
Иль завтра - молотом Господним,
Господним воплощенным гневом.

2000





































                                                                                                                                         Андрей Добрынин

Когда я еду на машине
И сдуру встану в левый ряд,
То вскоре с ужасом замечу
Огни, что за спиной горят.

То джип, усадистый, как жаба,
Свирепый, словно носорог,
Меня мгновенно настигает
И с полосы сгоняет вбок.

Он истерически сигналит,
Помеху жалкую гоня,
И я покорно уступаю
Напору стали и огня.

Когда бы даже Ломоносов
Стал в левом двигаться ряду,
Его бы вмиг оттоль согнали
И оплевали на ходу.

Когда б Толстой иль Достоевский
Тот ряд решились бы занять,
То джипы их по всей дороге,
Как зайцев, стали бы гонять.

Ни Менделеев, ни Курчатов
Не вправе ездить в том ряду -
Их тут же сгонят и покажут
Им средний палец, как елду.

И если б даже маршал Жуков
В тот ряд по недосмотру встал,
То он со страху очень скоро
Полез бы вновь на пьедестал.

Всем полководцам, всем ученым
И всем поэтам невдомек,
Какие штуки замышляет
Сидящий в джипе толстячок.

Но чтобы он поспел повсюду,
Куда поспеть имел в виду,
Он должен мчаться без помехи
В том левом скоростном ряду.

Являют нам единый принцип
Эпохи пройденные все -
Что предприимчивость и деньги
По левой ездят полосе.









                                                                                                                                           Андрей Добрынин


Как славно, что в моей России
Не все распадом сметено,
Что никаким былым заслугам
Попрать сей принцип не дано.

Что есть пока еще устои,
Перед которыми равны
Все граждане и все гражданки
Моей страдающей страны.

2000














































                                                                                                                                 Андрей Добрынин

Живут на Земле гагаузы,
Талантливый, гордый народ,
И часто нисходят к ним Музы
С хрустальных небесных высот.

Должно быть, сам воздух полезней
Для Муз в том чудесном краю,
Не зря гагаузские песни
Теперь я охотно пою.

Воспринял язык гагаузский
Я вместе с Отчизной моей.
Он очень походит на русский,
Однако куда красивей.

Ему телевизор нас учит,
Эстрада, газеты, кино.
Конечно, он русского круче,
Я в это врубился давно.

Дремал на поэзоконцерте
Я какк-то в девятом ряду.
Зловоньем упадка и смерти
Несло от писак за версту.

И зал им поддался без боя,
Приняв похоронный настрой.
Унынье царило такое,
Что мухи кончали с собой.

Но тут подошел к микрофону
Высокий седой гагауз.
Сперва он читал монотонно,
Входя постепенно во вкус.

Освоился он постепенно,
Читать с выражением стал,
Сиречь приседал, как гиена,
Рычал, наступал, отступал.

А надо отметить при этом -
Читал он на мове своей.
Он был гагаузским поэтом,
И он не любил москалей.

И, будто бы выпив "Виагры",
Заерзал, задвигался зал.
"Народный поэт Пеленягрэ",-
Сосед мой с почтеньем сказал.









                                                                                                                                    Андрей Добрынин


К провалу катившийся вечер
В тот миг был, бесспорно, спасен.
В тот миг гагаузским наречьем
К блаженству я был вознесен.

И мощным духовным движеньем
Я славы секреты постиг:
Я должен читать с выраженьем
И знать гагаузский язык.

2000














































                                                                                                                               Андрей Добрынин

В метро людей настолько много,
Что негде пьяному упасть,
Да и сержанты смотрят строго,
Употребить мечтая власть.

Едва приляжешь у колонны,
Как власть они употребят,
За вечер собирая тонны
Таких подвыпивших ребят.

Они ослабленных и хворых
Хватают за воротники
И долго в специальных норах
Затем сосут, как пауки.

Милиции в толпе раздолье,
Там легче, безусловно, ей
В своем корыстном своеволье
Вести охоту на людей.

Не видится в толпе нехваток,
Когда людей такая страсть,
И нас из стада, как ягняток,
По одному таскает власть.

И не могу никак понять я
Тех многочисленных глупцов,
Что видят, как уводят братьев,
Хватают дедов и отцов.

Рвануть бы разинскую шашку
И ловко рубануть в прыжке
По крепко впаянной в фуражку
Конкретно мыслящей башке.

Чтоб власть в подземную обитель
Забилась в страхе, как паук,
Чтоб нас отправить в вытрезвитель
Мог лишь казачий вольный круг.

2000

















                                                                                                                                 Андрей Добрынин



Иной еще не прибыл в Харьков,
А уж долдонит свысока:
"Обычный город, Харьков-Шмарьков,
Провинциальная тоска..."

А я скажу:"Молчи, подонок,
Возьми назад свои слова.
Ты видел харьковских девчонок?
Так ты их повидай сперва.

Тогда-то мы побачим, друже,
Что запоешь про Харьков ты.
Ведь ты в Москве сидишь, как в луже,
Не видя женской красоты.

Из тех, что по Сумской гуляют,
Прекрасны поголовно все,
Хотя и не подозревают
О дивной собственной красе.

Московской спеси неуместной
Ты не рискуешь в них найти,
И нам до них, уж если честно,
Как до луны еще расти.

А если вспомнишь паляницы,
Горилку, сало, кавуны,
То ты поймешь, что все границы
Есть измышленье сатаны.

Когда в стране довольно сала,
Горилки и красивых дам,
Тогда для интеллектуала
Отчизна истинная - там".

2000




















                                                                                                                           Андрей Добрынин


С богатыми интеллигентами
Наш Орден в ресторане пил.
"Я покажу вам танец с лентами!"-
Вдруг Пеленягрэ завопил.

Сочли мы это глупой шуткою,
Но он вскочил, отбросив стул,
И тишина повисла жуткая,
Утихли звяканье и гул.

И бойко, как артистка Вишнева,
По залу Виктор заскакал.
"Должно быть, парень выпил лишнего",-
Заметил некий аксакал.

"Умолкни, существо бескрылое,-
Я старикану возразил.
- Пойми, что творческою силою
Поэт себя перегрузил.

Пугают публику мещанскую
Его большие башмаки,
Его подскоки молдаванские
И гагаузские прыжки.

Но если силушку по жилочкам
Не разнесет лихой галоп -
Не сможет он подсесть к бутылочкам
И взяться вновь за эскалоп.

К чему дивиться на поэтовы
Скачки, прыжки и кренделя?
Ведь не снесет его без этого
Родная мать сыра земля.

2000





















                                                                                                                                     Андрей Добрынин

Реклама нас давно нервирует,
Поскольку учит только худу.
Она нас медленно зомбирует,
Как заклинатель культа вуду.

Свои дурацкие задания
Она вбивает нам в сознанье.
Она зовет лишь к обладанию
И презирает созиданье.

Мы больше жизнью не пленяемся
Без жвачки, пива и прокладок;
Весь день по торжищам слоняемся,
Хотя дела пришли в упадок.

Ведь наплевать рекламодателям,
Которые к наживе рвутся,
На то, что деньги покупателям
Немалой кровью достаются.

Иной сжует "Дирол" и "Стиморол",
Потом пивка еще накатит,
А завтра у него, родимого,
На хлебушек и то не хватит.

И все ж - следите за рекламою!
Учтите, что у нас в России
Пока болезненная самая
И чахлая буржуазия.

Но если потекут деньжонки ей
За все, что нам она предложит,
Тогда она на ножки тонкие
В конце концов подняться сможет.

Малютка скоро станет крепкою,
Прожорливою, словно свинка,
И мы порадуемся - с кепкою
Сшибая мелочь возле рынка.

Пусть жизнь нас до смерти затюкает -
Для нас сие отнюдь не драма,
Ведь перед смертью нас баюкает
Сладчайшим голосом реклама.


2000











                                                                                                                           Андрей Добрынин

Скажу я честно, что эротика
Для нас - подобие наркотика:
Мы измышляем эти сальности,
Чтоб защититься от реальности.
Еще скажу я вам по-честному:
Нас не влечет к простому, пресному,
Нам подавай чудное, странное
И, если можно, иностранное,
Пусть даже форменное чучело.
Нам красота давно наскучила,
Мы жертвуем любой славянкою,
Чтоб слиться с потной негритянкою,
А после, как большим событием,
Таким бахвалиться соитием.
Нам не по нраву формы строгие -
Нет, нам милее одноногие,
Трясущиеся и горбатые,
Но по возможности богатые.
Такие вкусы и понятия
Имеет творческая братия,
Поскольку ей страшней летальности
Налет рутины и банальности.

Девчонки! Я платить советую
Писакам тою же монетою -
Чтоб вам вписаться в их эстетику,
Забудьте моды и косметику,
Ходите грязные, помятые,
Опухшие, всегда поддатые,
Бранитесь в транспорте общественном
И поведеньем неестественным,
Переходящим в приставание,
Вы привлечете их внимание.

Но подожду сорить советами,
Чтоб заявить: дружить с поэтами -
Занятие бесперспективное,
Ведь это публика противная,
Все - тунеядцы, алкоголики,
Но похотливые, как кролики,
И странно девичье желание
Шагать по жизни в их компании.

Коль не допустите оплошности,
То их увлечь не вижу сложности,
И с их больным воображением
Все быстро кончится сближением.
Вы покорите сочинителя,
Придя к нему из вытрезвителя,
С утра уже опять под газом
И с жирным фонарем под глазом.

20000





                                                                                                                            Андрей Добрынин

Когда я в поручень трамвая
Вцепляюсь старческой рукой,
То тупо недоумеваю:
Ужель я старенький такой?

Все так внезапно получилось,
Что я испытываю шок:
Как личность барда уместилась
В столь ветхий кожистый мешок?!

Я стар, плешив и неопрятен,
И это все подобно сну.
Мой череп от пигментных пятен
Весьма походит на луну.

Но ты, читатель, луноходом
Меня за то не называй,
Ведь не был я таким уродом,
Когда карабкался в трамвай.

Я был подтянутым и бодрым
И наяву, а не во сне
Я к женским аппетитным бедрам
Прильнуть старался в толкотне.

Мне очень нравилась поездка,
Я был всем людям брат и друг,
Но вдруг трамвай тряхнуло резко,
И что-то изменилось вдруг.

Трамвай свернул - и только скуку
Мне стали женщины внушать,
И я свою увидел руку -
И начал в ужасе дрожать.

Откуда вздувшиеся вены,
На коже - стариковский лоск?!
Увы, такие перемены
С трудом вмещает старый мозг.

Вошел в трамвай юнец-мечтатель,
А вышел сморщенный бабай.
Но ничего! И ты, читатель,
Однажды сядешь в тот трамвай.

2000












                                                                                                                              Андрей Добрынин

Порой ни в чем не виноватые
Страдают в жизни всех хужее:
Фортуны пальцы шишковатые
Сомкнулись у меня на шее.

И я хриплю:"Рятуйте, милые,
Несносен этот жребий жуткий,
Она ведь душит с блядской силою,
В гробу я видел эти шутки!"

Но люди милые, хорошие
Судьбину злую не отгонят.
Они усвоили: не трожь ее -
Тогда она тебя не тронет.

Спасибо, люди, вам за почести,
За восхищенные трибуны,
Да и за то, что в одиночестве
Придется встретить гнев фортуны.

А то притащитесь на выручку,
Надоедите хуже смерти,
А после вспомните про выручку,
Мной собранную на концерте.

Живу я всех благополучнее,
Так оставайтесь в этой вере,
А мне без вас и жить сподручнее -
И подыхать в такой же мере.

К успокоению взаимному
Хриплю я весело под водку,
Как мне, парнишечке безвинному,
Клешня судьбы вцепилась в глотку.

2000






















Если Ольгой женщина зовется,                                                                Андрей Добрынин
Ты с любовью к ней не подходи -
Сердце механическое бьется
У нее в пластмассовой груди.

Ламповый компьютер допотопный
Установлен в голове стальной
И программой обеспечен злобной -
Вражеской программой подрывной.

Некогда заморские спецслужбы,
Чтобы Русь стереть с лица земли,
К нам на фестиваль добра и дружбы
Эту бабу скрытно завезли.

Здесь ее в гостинице собрали
С помощью шурупов и гвоздей
И в насмешку Ольгою назвали,
И пустили жить среди людей.

Кибербабе этой предстояло
Насаждать у нас кап