влетите в силки к пауку.

Всем вам нравится чувство полета,
Все вы ищете легких путей.
Нет чтоб сесть и чуток поработать,
Наплести и наставить сетей.

Но любое занятье нечисто
Для такой развеселой братвы,
Потому и всегда ненавистны
Насекомым трудящимся вы.

Все равно ваш полет завершится
Цепенящим паучьим крестом,
Я же рад и за правду вступиться,
И себя не обидеть при том.

Вам бы только нажраться нектару
И по бабочкам после пойти.
Час настал справедливую кару
За порочную жизнь понести.

Не тверди про свяятое искусство -
Эти глупости все говорят.
Приведут вас, голубчиков, в чувство
Лишь мои паутина и яд.

Погоди, от порхателей праздных
Очень скоро очистится Русь.
Изведу летунов куртуазных
И до бабочек их доберусь.

Помолись на дорожку, залетный -
Ты стоишь на таком рубеже,
Где ни крылья, ни нрав беззаботный
Ничему не помогут уже".

1997










                                                                             Андрей Добрынин

Я от жизни хочу и того, и сего,
Ну а спятить мне хочется больше всего.
Этот мир не удался творившим богам
И никак не подходит здоровым мозгам.

Чем томиться то гневом, то смутной тоской,
Лучше, тупо качая кудлатой башкой,
Изо рта приоткрытого слюни пускать
И с великим восторгом весь мир созерцать.

Чем терзаться мирским неразумьем и злом,
Лучше собственный разум отправить на слом;
Чем любить и страдать, безответно любя,
Лучше впасть в кретинизм и ходить под себя.

Впрочем, даже тупицы к той мысли пришли,
Что душа тяжелее всех грузов земли,
А к бездушию как к панацее от бед
Не взывал уже ранее редкий поэт.

Но не стоит смущаться - известно давно,
Что затертой банальности только дано
До сонливой души достучаться людской -
Если стоит с душою возиться такой.
                                                                                 1997


Трудно ехать в вагоне с такими людьми,
Что от вечной немытости мерзко смердят,
Трудно ехать с храпящими, трудно с детьми,
Трудно с теми, которые шумно едят.

Трудно с теми, которые пьют и галдят,
А потом как попало ложатся костьми.
Так порою все нервы тебе натрудят,
Что отделал бы всех без разбору плетьми.

Но нельзя озлобление в сердце впускать -
К сожалению, нам выбирать не дано,
С кем разделим судьбой предначертанный путь.
Постарайся смешное во всем отыскать -
Все не то чтобы скверно, а просто смешно,
Как и сам ты смешон, если трезво взглянуть.

1997
















                                                                      Андрей Добрынин

Я увидел всех тех, что писали стихи
За последнее время в Отчизне моей.
Неземной трибунал разбирал их грехи,
А какие грехи у певцов и детей?

Но в тот день не везло вдохновенным творцам,
Суд сурово смотрел на художников слов:
"Воспевал старину, звал вернуться к отцам?
Запоешь по-другому, вкусив шомполов".

"Почему в словоблудье ударились вы,
То в слащавый, а то в истерический тон?
Что ж, идею державности из головы
Самой русской нагайкой мы вышибем вон".

Председатель-архангел сурово вещал,
И решенье писец на скрижали занес:
"Всем, кто судьбам еврейства стихи посвящал,
Сотню розог - в ответ на еврейский вопрос".

Да, несладким для авторов выдался день,
Всем вгоняли умишка в филейный отдел:
Кто оплакал судьбу небольших деревень,
Загрязненье природы, крестьянский удел.

За эротику тех было велено драть,
Тех - за то, что пытались писать под Басе.
Понял я: все как тему возможно избрать,
Но вот зад уберечь позволяет не все.

И коль дороги мне ягодицы мои,
Без разбору клепать я не должен поэм,
Помня суд неземной, став мудрее змеи,
Осторожнее зверя при выборе тем.

1997





















                                                                                Андрей Добрынин





Тополь - словно горянка в черном платке,
Над ним одиноко стоит звезда;
Одинокий фонарь горит вдалеке,
И под ним асфальта блещет слюда.

Оживленно нынче в небе ночном,
Тень волоча по кровлям жилья,
Облака пасутся, и серебром
Подсвечены призрачно их края.

Месяц гуляет среди отар,
Горят и меркнут уклоны крыш.
То видишь явственно тротуар,
А то и бордюра не различишь.

Все очертанья гор и дерев,
Светил вращенье, облачный ход -
Все составляет один напев,
Общий безмолвный круговорот.

И кажется - кружится кровь моя;
Стоило бросить тепло и сон,
Если в кружение ночи я
Хоть на мгновенье был вовлечен.

1997


























                                                                                      Андрей Добрынин
Все радости в людской толпе
Я ни во что не ставлю ныне,
Избрав осознанно себе
Уединенье и унынье.

Все обольщенья темных сил
Меня нисколько не дурманят,
И враг, что всю страну растлил,
Меня уж верно не обманет.

На телевидении враг
Свой шабаш мерзостный справляет
И всем, кто сызмальства дурак,
Кривляньем гнусным потрафляет.

Пусть рукоплещет главарю
Ватага младших командиров,
Но я в унынии смотрю
На сокрушение кумиров.

Все те, кто партию любил,
В останкинских исчезли недрах.
Я точно знаю: их убил
И расчленил проклятый недруг.

Все те, кто защищал народ
От нестерпимых страхов мира,
Увлечены в подсобный грот,
Где стали жертвою вампира.

Все добрые ушли во мрак,
Все пали жертвой людоедства,
И взялся ненасытный враг
Вплотную за семью и детство.

Зарезал Хрюшу и сожрал
И подбирается к Степашке...
Он все "Останкино" засрал,
Везде смердят его какашки.

Смердит экранный карнавал,
Зловонно всякое веселье.
Покуда властвует Ваал,
Я замыкаюсь в тесной келье.

Пугает мертвенностью смех,
Ужимки пляшущих нелепы.
Весельчаки мертвее тех,
Кто лег давно в гробы и склепы.

Пусть пляшут, ибо их томит
К деньгам зловонным тяготенье,
А я избрал мой чистый скит,
Унынье и уединенье.                                                            1997


                                                                                     Андрей Добрынин

Хвою полируя, ветер свищет -
Из-за гор примчавшийся норд-ост,
Но железных сосен ккорневища
Беспощадно вклещились в откос.

Я пьянею - сиплый рев прибоя,
Шум вскипающий листвы и трав,
Сиплый перезвон шершавой хвои
В слух единый немощный вобрав.

От порывов и скачков бесплодных,
Овладевших берегом лесным;
От несчетных колебаний водных,
Связанных течением одним;

От небес, в неведомую гавань
Флот несметный вздумавших пустить,
Взгляд бессильно падает на камень,
Всех движений не сумев вместить.

Кажется - усвоишь все движенья,
В них врастешь, как дальний плавный мыс,
И откроется для постиженья
Действа развернувшегося смысл.

Но неисчислимо многоуста,
Многолика сцена эта вся,
И бессильно отступают чувства,
Только смуту в душу принося.

Грозно развивается интрига,
Молнии просверкивает бич.
Можно все лишь на обрывок мига,
Краем разумения постичь.

Множества сошлись в одной работе,
Многосложный замысел верша,
Но в единственном мгновенном взлете,
Может быть, поймает суть душа.

1997















                                                                                          Андрей Добрынин
Не входи в положенье великих людей,
Ибо их положенье плачевно всегда.
В каждом гении тайно живет прохиндей
И мечтает разжиться деньгой без труда.

Их послушать, так нету их в мире  бедней,
И вот-вот их в могилу загонит нужда,
Но они же кутят в окруженьи блядей
И швыряют купюры туда и сюда.

Так забудь же о пухлом своем кошельке,
Пусть великий творец разорился вконец
И теперь голосит, как библейский еврей;
Просто денежки он просадил в кабаке
Или вздумал кого-то обжулить подлец,
Но другой негодяй оказался хитрей.
                                                                                  1997

Чтоб выжить, надо много есть,
При этом правильно питаясь.
Не вздумай, как иной китаец,
Всем блюдам кашу предпочесть.

Китаец, впрочем, не балбес:
Едва юанем разживется,
Как вмиг на торжище несется,
Стремясь купить деликатес.

И покупает там сверчков,
Ежей, лягушек, тараканов,
Помет манчжурских павианов,
Змею в очках и без очков.

Не дайте вкусу закоснеть,
Как мудрый действуйте китаец:
На все живущее кидаясь,
Он все преображает в снедь.

Пускай торчат из-под усов
Иного мудрого гурмана
Усы сверчка иль таракана
И оттого тошнит глупцов,-

Должны мы помнить об одном -
Всего превыше ощущенье,
А что пошло на угощенье -
В то не вникает гастроном.

Кун фу, китайский мордобой,
Даосов - я в стихах не славлю,
Но повара-китайца ставлю
Едва ль не наравне с собой.

1997





                                                                              Андрей Добрынин

При обсуждении проекта
В компании "Крыжопольгаз"
Автоматический директор,
Новейший робот принял нас.

Он был весьма любезен с нами,
Но я едва владел собой -
Должно быть, у него в программе
Произошел какой-то сбой.

Занятным угощенье было -
В тот день я поседел, как лунь:
Взамен мороженого - мыло,
Взамен шампанского - шампунь.

Из чашечек сапожный деготь
С улыбкой приходилось пить,
Чтоб как-то робота растрогать
И отношения закрепить.

Как можно было отказаться?
Уж слишком важен был момент.
На нашем месте оказаться
Был рад бы подлый конкурент.

Мы пили скипидар с лимоном,
Похваливая скипидар,
Поскольку многомиллионным
От сделки виделся навар.

Мы славно глотку промочили -
Аж до сих пор нутро печет,
Но сделку все же заключили,
И деньги мне пришли на счет.

Непросто выжить бизнесмену,
Чтоб не настигла нищета.
Вот я сейчас рыгнул - и пена
Вдруг повалила изо рта.

1997
















                                                                                    Андрей Добрынин

Пусть размеренно-ласково пена
Застилает морской бережок:
Знай, что прячется в море скорпена -
Это рыба такая, дружок.

Вся в шипах, в безобразных наростах,
В пятнах мерзостных цвета говна.
Увидать ее в море непросто,
Ибо прячется ловко она.

Подплывает скорпена украдкой,
Чтоб купальщик ее не зашиб,
А подплыв, в оголенную пятку
С наслаждением вгонит свой шип.

И надрывные слушает вопли
Из укрытья скорпена потом.
Очень многие просто утопли,
Познакомившись с жутким шипом.

Не спасут тебя водные лыжи,
Не помогут гарпун и весло.
Если кто, изувеченный, выжил,
То такому, считай, повезло.

Ненасытная водная бездна
Потеряла свой счет мертвецам.
Все бессмысленно и бесполезно -
Понимаешь ты это, пацан?!

Понимаешь ты это, гаденыш,
На морскую глядящий волну?!
Если ты наконец-то утонешь,
Я с большим облегченьем вздохну.

Там, где камни купаются в пене,
Буду пить я хмельное питье,
Размышляя о грозной скорпене,
О могуществе дивном ее.

1997
















                                                                                    Андрей Добрынин

Надо знать разговорам цену, надо рот держать на замке,
От несчетных слов постепенно затемняется все в башке.
Забывается, что измена часто скрыта речью пустой,
Что слова - это только пена над холодной черной водой.

На язык ты сделался скорым, но слова - не лучший улов;
Ты забыл язык, на котором разговаривают без слов.
Слепо верил ты разговорам, а они - советчик худой
И подобны пенным узорам над холодной черной водой.

Так желанье любви подкатит, что потоком слова пойдут,
Только страшно, что слов не хватит и всего сказать не дадут.
Но все глохнет, как будто в вате, не родится отзвук никак,
И дыханье вдруг перехватит беспощадный холодный мрак.

В разговорах хоть годы мешкай, но паденье случится вдруг,
И ни в чем не найдешь поддержки - все шарахнется из-под рук.
Все сольется в безумной спешке, изменяя наперебой,
Только отблеск чьей-то усмешки ты во мрак унесешь с собой.

1997


Я написать могу сонет,
Какой душе моей угодно,
В его границах мне свободно -
Где для других простора нет.

Свобода причиняет вред,
Мы это видим превосходно,
Когда поэт впадает в бред,
Избрав верлибр, как нынче модно.

Бунтарство хамов и тупиц
Узора рифмы не сотрет,
И ритма прелесть сохранится.
Не в сокрушении границ
Поэт свободу обретет,
А подчинив себе границы.

1997
















                                                                                      Андрей Добрынин

Прорвались фекальные стоки,
Земля поспешила осесть,
Но все избегают мороки
И медлят ограду возвесть.

Отходы дымятся упрямо,
Трагедией страшной грозя,
И, значит, в забытую яму
Не рухнуть мне просто нельзя.

Пусть хриплые вопли разбудят
Район, погруженный во тьму.
Фекальщиков вскоре осудят
И скопом отправят в тюрьму.

Немало сироток осталось,
Но скорби на всех не найти:
Подобное часто случалось
Со мной на житейском пути.

В разлитую кем-то солярку
Мечтательно я забредал,
И тут же, конечно, цыгарку
Мне под ноги кто-то кидал.

На станции дерзко совался
Я в люки цистерн с кислотой;
Затем от меня оставался
На дне только зуб золотой.

Затем бензовоза водитель
В наручниках ехал в тюрьму,
А там станционный смотритель
Бросался в объятья к нему.

Всем миром мерзавцы охоту
Ведут на меня одного.
Коль провод под током размотан,
То я ухвачусь за него.

Метиловой водки торговля
Продаст, разумеется, мне;
И льдиною, сброшенной с кровли,
Меня пришибет по весне.

Случайный бульдозер задавит
Меня у степного холма,
А что тракториста исправит?
Естественно, только тюрьма.








                                                                        Андрей Добрынин


В тюрьму попадут непременно
И кровельщик, и продавец;
Увидят тюремные стены
Монтера кошмарный конец.

И сколько веревке не виться -
К концу приближаемся мы.
Сутулых фигур вереницы
Вливаются в стены тюрьмы.

И на на своем возвышенье
Киваю, негромко бубня:
"За вас и число, и уменье,
Бессмертье и рок - за меня".

1997








































                                                                                           Андрей Добрынин
Случайных встреч на свете нет,
И вот друг друга мы нашли.
Перемещения планет
К одной помойке нас вели.

Качаясь, ты к помойке шла,
Открыв в улыбке шесть зубов,
И враз мне сердце обожгла
Непобедимая любовь.

Душою я взлетел до звезд
И машинально закурил,
И чуть протухший бычий хвост
Тебе я робко подарил.

Тебя умчать я обещал
В цветущий город Душанбе,
И циклодолом угощал,
И звал в котельную к себе.

Соединила нас любовь
В котельной, в сломанном котле,
Но мы отныне будем вновь
Скитаться порознь по земле.

Я скинул ватник и порты,
А майка расползлась сама,
И тут захохотала ты,
Как будто вдруг сошла с ума.

Что ж, хохочи и не щади
Моих возвышенных идей,
Увидев на моей груди
Четыре профиля вождей.

Исполнил я свой долг мужской,
Но этого не будет впредь,
Не в силах к женщине такой
Я страстью подлинной гореть.

Мы в парк весенний не пойдем
С тобой бутылки собирать;
Нам никогда не быть вдвоем,
Раз на вождей тебе насрать.

Другую буду похмелять
Одеколоном я с утра,
Ведь мне нужна не просто блядь,
А друг, соратник и сестра.









                                                                    Андрей Добрынин





Личная жизнь - это страшная жизнь,
В ней доминирует блуда мотив.
Все достоянье на женщин спустив,
Впору уже и стреляться, кажись.


Но у обрыва на миг задержись
И оглянись: все обиды забыв,
Скорбно глядит на тебя коллектив,
Лишь на него ты в беде положись.

Дамы, постели, мужья, кабаки
Душу твою изваляют в грязи,
Кровь твою выпьют, подобно клопам.
Так разорви этой жизни силки,
В храм коллектива с рыданьем вползи
И припади к его тяжким стопам.

1997


































                                                                              Андрей Добрынин

Я по жизни стихописец,
Я всю жизнь почти прожил,
Только злобный живописец
Хрен на это положил.

Живописец, стихописец -
Оба мы любимцы муз,
Но свирепый живописец
Отрицает наш союз.

"Кто ты есть?- он вопрошает. -
Как ты смеешь мне дерзить?
Мне никто не помешает
Тлей тебя изобразить".

Возражаю я:"Опомнись,
Наши русские поля,
Нашу русскую духовность
Воспевать не может тля.

Объясни ты мне как другу:
Чем же я тебе держу?
Тем, что я твою супругу
В шутку за бок подержу?

Оттого глядишь ты жутко
На родное существо?
Это дружеская шутка,
И не более того".

Он в ответ:"От этой шутки
Враз живот начнет расти.
Много ль надо проститутке -
Лишь портками потрясти".

Мне за даму заступиться
Не дает мазилка злой -
Из квартиры живописца
Вылетаю я стрелой.

Во дворе в ночную бездну
С тихим вздохом я взгляну.
Слышно, как в квартире бездарь
Смертным боем бьет жену.

Все застыло в Божьем мире,
Между звезд луна плывет,
Лишь маляр в своей квартире
Шум нелепый создает.








                                                                     Андрей Добрынин


Я шепчу:"Уймись, мазепа!
Страшен в гневе ты своем,
Но подумай, как нелепо
Оживлять любовь битьем.

Сразу станешь ты спокоен,
Осознав башкой пустой,
Кто из нас и впрямь достоин
Этой женщины святой".

1997













































                                                                                              Андрей Добрынин

Хорошо отдыхать, удалившись от дел,
Со стаканом бурбона, с сигарой в зубах,
Наблюдать, как герой всех врагов одолел,
Слушать сладкие звуки "Бу-бух!" и "Ба-бах!"

Негодяям несладко живется в кино -
Истребляют водой их, огнем и свинцом.
Их суда неизбежно пускают на дно -
Выполняется это подводным пловцом.

За рулем не успевший обсохнуть герой
По горам за верстой покрывает версту.
Издают негодяи страдальческий вой
И, не выдержав гонки, летят в пустоту.

На героя свирепо направит стволы
В низкопробном притоне подонков толпа,
Но повалит герой всех врагов под столы,
Прострелив шишковатые их черепа.

Ну а если мерзавцы полягут не все,
Если теплится в ком-то преступная жизнь,
То увидим героя мы в полной красе,
Понесется махаловка - только держись!

С мерзким ревом, с отчаяньем в глазках свиных
На героя бросаются скопом враги.
Под ударами екает в брюхе у них
И трясутся, как студень, тупые мозги.

Тот в паденье бутылки сметет со стола,
Пролетит, растопырясь, за стойку другой.
Водопадами на пол текут зеркала,
Из разбитых бутылок - спиртное рекой.

Негодяи бегут, заметая свой след,
И красотка героем уже спасена,
Но в глазах у нее благодарности нет,
Свысока на спасителя смотрит она.

Едких шуток у ней наготове запас,
Может взвиться она ни с того ни с сего.
Да, красиво герой эту девушку спас,
Ну а если задуматься - ради чего?

Для того, чтоб работать, подобно ослу,
В благодарность же слушать попреки и брань?
Может, было бы лучше ей сесть на иглу
И в притоне обслуживать разную пьянь?








                                                                                      Андрей Добрынин

А теперь вот она, истерично крича,
Выставляет нелепым любой его шаг.
Он бы должен ей дать оплеуху сплеча -
И вторую, чтоб звон уравнялся в ушах.

Говорит он с ней голосом сиплым, чужим
И готов на нее всю мошну растрясти,
А ему бы поймать ее шею в зажим -
Чтоб она, посинев, прохрипела:"Прости..."

Он бы должен ей врезать внезапно в поддых,
А согнется - по шее добавить замком,
Ведь полезно порою девиц молодых
Заставлять перед старшим елозить ползком.

Почему бы ему не припомнить кун фу
И пинком не покончить с ее болтовней,
Чтоб она перебила посуду в шкафу,
При падении шкаф протаранив спиной?

Что ни сделает он, все не так и не то,
Превращен в недотепу великий боец.
Ну а рейнджерский нож, а нунчаки на что?
А бейсбольная бита зачем, наконец?

В его доме весь день несмолкаемый гам,
Он из брани подруги усвоил навек,
Что он попросту жалкий тупица и хам
И ков