али сражение  нападением на деревню
Асперн,  занятую  Массеной, который,  выдержав  и отразив  натиск
неприятелей, сам не замедлил перейти в наступление и быстро пошел
на атаковавшие  его колонны, а между  тем Ланн с молодой гвардией
ударил на австрийский центр, чтобы разъединить фланги их армии.

Победа, очевидно,  склонялась на  сторону французов, как  вдруг в
семь часов утра Наполеону  донесли, что от внезапной прибыли воды
в  Дунае  разорвался  мост,  связывавший остров  Лобау  с  правым
берегом  реки,  и   таким  образом  уничтожен  единственный  путь
сообщения между отрядом, сражающимся на левом берегу, и остальной
частью  французской  армии.  Получив  это известие,  Наполеон,  у
которого  было только  пятьдесят тысяч  человек против  ста тысяч
австрийцев,  дал повеление  остановить наступательные  действия и
приказал своим маршалам  заботиться только о сохранении настоящей
позиции, чтобы потом им  можно было в порядке отступить на остров
Лобау.  Распоряжения Наполеона  исполнены  в точности.  Между тем
австрийцы, видя  невыгодное положение французов, лишенных подвоза
артиллерийских   снарядов  и  подкрепления   пехотой,  немедленно
атаковали их  на всех пунктах. Они снова  и в одно время кинулись
на  Асперн  и  Эслинген,   но  везде  были  мужественно  отражены
французами.  Маршал  Ланн,  которому  император Наполеон  поручил
удержать  за собой  поле битвы,  с примерной  храбростью исполнил
возложенное на  себя поручение. Но эта  блистательная услуга была
последняя,  которую  славный   воин  оказал  отечеству  и  своему
государю-другу. К концу сражения ядро оторвало ему ногу. Операция
отнятия ноги была сделана  немедленно и с таким успехом, что даже
подала надежды,  к несчастью,  не сбывшиеся. Маршала  принесли на
носилках к императору, который не мог удержаться от слез при виде
любимейшего  из  бывших  своих  товарищей, смертельно  раненного.
Наполеон   сказал  впоследствии:   "Видно,  этот  удар   был  мне
чувствителен, если  я, в тогдашнем положении  моей армии, мог еще
думать не о ней одной". Ланн, лежавший в обмороке, пришел наконец
в чувство и, видя  возле себя Наполеона, обнял его и сказал: "Еще
один час, и вы лишитесь человека, который умирает с уверенностью,
что был и остается лучшим вашим другом". Маршал прожил еще десять
дней,  и было  несколько  таких минут,  в течение  которых медики
питали надежду  спасти его  от смерти; но все  их усилия остались
тщетными, и 31 мая в Вене Ланн скончался.

Сражение под  Эслингеном нанесло чувствительный  удар Наполеону в
его частных привязанностях и  лишило французскую армию еще одного
искусного  и  храброго  генерала,  Сент-Илера.  Хотя  французские
войска в день эслингенского боя показали большое мужество, однако
ж победа осталась нерешенной:  обе воюющие стороны приписывали ее
себе. В глазах Европы  Наполеон мог показаться побежденным уже по
одному тому,  что не совершенно разбил  неприятеля и был вынужден
оставаться в  прежней позиции, не подвинувшись  ни на шаг вперед.
Он  понял,   какое  влияние  может  оказать   это  на  настроение
французской нации,  и решился  не отступать ни под  каким видом и
держаться  на  острове  Лобау, в  котором  часть  его армии  была
заперта непредвиденным разливом Дуная и разрушением мостов.

Эрцгерцог  Карл, со  своей стороны, озабоченный  движениями Даву,
бомбардировавшего   Пресбург,   не  счел   возможным  перейти   в
наступление  и   ограничился  укреплением   своей  позиции  между
Асперном и Енцерсдорфом.

Наполеон  деятельно  занялся наведением  новых мостов,  сообщение
острова с  правым берегом  реки было вскоре  восстановлено. Потом
пришло известие, что на  третий день после Эслингенского сражения
итальянская  армия под  начальством вице-короля  Евгения одержала
при  Сен-Микеле   решительную  победу  над  австрийским  корпусом
генерала Елачича (Jellachich) и соединилась на высотах Симмеринга
с  германской  армией  французов.  За  этим  счастливым  событием
последовала прокламация. Наполеон говорил:

"Воины итальянской армии!

Вы достигли со славой цели, которую я назначил вам:

Симмеринг стал свидетелем вашего соединения с большой армией.

Милости  просим!  Я доволен  вами!..  Повеление двинуться  вперед
застало вас  на полях  Аркольской битвы, и вы,  над прахом падших
героев, поклялись победить или  умереть. Вы сдержали ваше слово в
сражениях под Сен-Даниелем, Тарви, Гарисе..."

За соединением вице-короля последовала, 14 июня при Раабе, новая,
им   же    одержанная   победа   над    эрцгерцогом   Иоанном   и
эрцгерцогом-палатином.  Вслед   за  тем  Мармон,  после  успешных
действий  в  Далмации, также  присоединился  к  большой армии,  и
корпус  его вошел  в  круг операционного  плана, предначертанного
Наполеоном,  который увидел,  что  настало наконец  время нанести
решительный  удар  австрийцам,  к  чему он  готовился  уже  более
месяца. Вот извлечение  из двадцать пятого бюллетеня, содержащего
в себе описание  Ваграмской битвы после предварительного описания
перехода  французских войск  через  Дунай 4  июля в  десять часов
вечера,  пожара  Енцерсдорфа и  некоторых  успехов, одержанных  в
течение дня пятого июля.

ВАГРАМСКАЯ БИТВА

Австрийцы, встревоженные успехами французов, пришли в движение, и
в шесть  часов вечера  заняли следующую позицию:  их правое крыло
расположилось от  Стаделау до Герасдорфа, центр  от Герасдорфа до
Ваграма, левый  фланг от Ваграма до  Нейзиделя. Французская армия
имела свой левый фланг  в Гросс-Асперне, центр в Рашдорфе, правое
крыло  в  Глинсендорфе. День  уже  клонился к  вечеру, обе  армии
оставались в  описанной позиции,  и на следующий  день нужно было
ожидать  большого сражения;  но если  бы французам  удалось ночью
занять Ваграм, то линия  австрийской позиции была бы разорвана, и
положение неприятелей, и так уже столь растянутое, представило бы
случай  к получению  больших выгод  без вступления  в решительный
бой. Вследствие того нападение  на Ваграм произведено, и французы
овладели было этим селением,  но в темноте ночи колонна французов
и колонна саксонцев, сойдясь  и приняв друг друга за неприятелей,
сделали то, что покушение не удалось.

Тогда  начались приготовления  к  ваграмской битве.  Кажется, что
распоряжения вождя  французской армии и главнокомандующего армией
австрийской были совершенно противоположны одни другим. Император
французов употребил  всю ночь  на стягивание своих  сил к центру,
где  присутствовал  сам,  на  расстоянии  пушечного  выстрела  от
Ваграма. Сообразно тому герцог де Риволи сделал движение на левый
фланг, к Адерклау, оставив у Асперна одну только дивизию, которой
приказано, в  случае нужды, отступить к  острову Лобау, а герцогу
Ауэрштадтскому  повелено   миновать  селение  Гроссгофен  и  тоже
приблизиться  к центру. Австрийский  главнокомандующий, напротив,
ослабил свой центр, чтобы усилить фланги, которые растянул еще на
большее против прежнего пространство.

Шестого числа на заре князь Понте-Корво стал на левом крыле, имея
сзади  себя,   во  второй   линии,  герцога  де   Риволи.  Войска
вице-короля  связывали его  с центром,  в котором  корпуса Удино,
герцога Рагузского,  императорской гвардии  и кирасирские дивизии
расположились в семь или восемь линий.

Герцог Ауэрштадтский пошел с правого фланга к центру. Австрийский
корпус  генерала  Беллегарда,  напротив,  подвинулся к  Стаделау.
Корпуса Коловрата,  Лихтенштейна и Гиллера  связывали этот правый
фланг с позицией близ Ваграма, занятой князем Гогенцоллерном, и с
оконечностью  левого крыла  в  Нейзиделе, где  дебушировал корпус
Розенберга  тоже  с  намерением  растянуться за  позицию  герцога
Ауэрштадтского.  Оттого  и случилось,  что  корпуса Розенберга  и
герцога Ауэрштадтского, делая движение  в одну сторону, сошлись и
первыми на  заре начали  сражение. Наполеон тотчас  же поскакал к
месту завязавшейся битвы, велел подкрепить герцога Ауэрштадтского
кирасирской  дивизией  герцога  Падуанского  и навел  батарею  из
двенадцати орудий во фланг  корпусу Розенберга, который менее чем
за  три четверти  часа опрокинут  и, потерпев  значительный урон,
отступил за Нейзидель.

Между  тем выстрелы  орудий начали  раздаваться по всей  линии, и
намерения австрийцев  становились час  от часу заметнее,  весь их
левый   фланг   обставлялся   артиллерией.   Такое   распоряжение
неприятельского главнокомандующего  казалось до того несообразным
с делом, что Наполеон в течение некоторого времени приостановился
отдавать приказания,  опасаясь, не  скрывается ли в  этом маневре
какой воинской хитрости. Он  приказал герцогу де Риволи атаковать
одну деревню,  занятую неприятелем,  которая несколько беспокоила
оконечность  французского  центра;  велел герцогу  Ауэрштадтскому
обойти позицию  при Нейзиделе  и оттуда направиться  на Ваграм, а
войскам   герцога  Рагузского   и  генерала   Макдональда  указал
построиться в  колонны и напасть на Ваграм  в то самое время, как
герцог Ауэрштадтский будет дебушировать.

Тем  временем Наполеону  донесли, что  австрийцы с  яростью ведут
атаку против той деревни,  которую успел занять герцог де Риволи,
что австрийцы  верст на  пять с лишним  протянулись дальше левого
фланга  французов, что  со  стороны Гросс-Асперна  слышна сильная
канонада,  и  что   интервал  между  Гросс-Асперном  и  Ваграмом,
кажется,    покрыт    неисчислимым   множеством    неприятельской
артиллерии. Тогда уже не  стало более сомнения: австрийцы сделали
величайшую ошибку, стоило только воспользоваться ею.

Наполеон  тотчас   же  приказал  генералу  Макдональду  построить
дивизии Брусье  и Ламарка  в колонны к атаке,  а дивизии генерала
Нансути,  конной   гвардии  и   шестидесяти  орудиям  гвардейской
артиллерии  да  сорока орудиям,  взятым  от  другим корпусов,  их
поддерживать. Генерал граф  Лористон, приняв начальство над этими
ста орудиями, пустился рысью на неприятеля, молча подъехал к нему
на половину  расстояния пушечного выстрела  и открыл убийственный
огонь, который вскоре заставил замолчать австрийскую артиллерию и
жестоко поразил ряды неприятелей. Тогда Макдональд ринулся быстро
в  атаку, его  поддерживал дивизионный  генерал Рейль  с бригадой
гвардейских   егерей   и   застрельщиков.  Чтобы   способствовать
совершенному  успеху этой  атаки, полки гвардии  сделали перемену
фронта.  Австрийский центр  в  самое короткое  время отступил  на
целую  милю; их  правый фланг  увидел всю гибельность  занятой им
позиции и тоже поспешно ретировался. В это время герцог де Риволи
напал на  неприятеля с фронта, а  герцог Ауэрштадтский кинулся на
его левое крыло, взял Нейзидель и пошел на Ваграм.

В  эту пору  было  еще только  десять часов  утра, а  уже победа,
несомненно, должна была склониться на сторону французов.

В  полдень Ваграм  занят.  Австрийцы с  десяти часов  утра только
оборонялись,   отступая,   с  полудня   это  отступление   начало
производиться   без  порядка,   и  далеко  до   наступления  ночи
неприятель вовсе ушел из виду. Левое крыло французов находилось в
Ительзе и Эберсдорфе, центр  близ Оберсдорфа, а кавалерия правого
фланга занимала пикеты до самого Зонкирхена.

Седьмого числа, на рассвете,  французская армия пришла в движение
и  потянулась на  Кропейбург и  Волькерсдорф, а форпосты  ее были
близ Никольсбурга.  Неприятель, отрезанный от  Венгрии и Моравии,
был приперт к границе Богемии.

Так  происходила Ваграмская  битва, битва решительная  и навсегда
знаменитая,  в  которой  дралось  от трех-  до  четырехсот  тысяч
человек и действовало от тысячи двухсот до полуторы тысяч орудий,
на  местности,   совершенно  известной  неприятелю,  на  позиции,
которую он укреплял в течение нескольких месяцев.

Десять знамен,  сорок пушек,  двадцать тысяч человек  пленными, в
том  числе  до  четырехсот  обер-офицеров  и  много  генералов  и
штаб-офицеров, суть трофеи этой победы..."

В третий  раз Наполеон явился победителем  Австрии и в руке своей
держал  судьбу  Лотарингского  дома,  и в  третий  раз  склонился
принять мирные предложения. Император австрийский, лишенный после
Ваграмского  сражения   возможности  продолжать  войну,  попросил
перемирия, и  оно подписано  10 июля в Цнаиме.  Переговоры о мире
открыты немедленно,  они тянулись  три месяца, в  течение которых
Наполеон оставался в Шенбрунне.

Здесь узнал  он о высадке  восьмидесятитысячного корпуса англичан
на остров  Вальхерен, о  капитуляции Флиссингена, о  покушении на
Антверпен и тотчас же послал Бернадота и министра Дарю для охраны
этого последнего города. Англичане были вынуждены сесть на суда и
отправиться обратно.

Генерал  Моне (Monet),  не  слишком долго  защищавший Флиссинген,
отдан под военный суд.

За   ваграмское  дело   генералы   Удино,  Макдональд   и  Мармон
произведены в маршалы.

Французская армия заняла Германию  от Дуная до Эльбы, от Рейна до
Одера, и с этих-то  пор должно считать начало ненависти германцев
к Наполеону.

Первым очевидным  проявлением этой ненависти  была попытка одного
молодого человека, прибывшего из Эрфурта в Вену, убить императора
французов. Захваченный  в то самое время,  когда хотел привести в
исполнение свое намерение, он остался спокойным и равнодушным, не
выражал  ни  малейшего  раскаяния  и  жалел  только  о  том,  что
задуманное  преступление ему  не удалось. Наполеон  пожелал лично
допросить его. Молодой человек сказал, что его фамилия Стапс, что
он родом из Эрфурта,  сын лютеранского пастора, никогда не знавал
ни  Шилля,  ни Шнейдера,  а  также  никогда не  принадлежал ни  к
обществу  масонов,  ни  к  секте иллюминатов.  Наполеон  спросил,
почему же  Стапс не  убил его еще  в то время, когда  видел его в
Эрфурте. "Вы давали отдохнуть  моему отечеству, - отвечал он, - и
я считал,  что мир будет непременно".  Из ответов Стапса Наполеон
понял,  до  какой степени  германцы  настроены  против него.  Он,
говорят, хотел даже простить этого несчастного молодого человека,
твердость  духа  и  откровенность  которого ему  понравились,  но
приказание  о   помиловании  пришло  поздно.  Стапс  хладнокровно
выслушал свой смертный приговор и умер, повторяя: "Да здравствует
мир! Да здравствует Германия!"

Наконец  желанный  мир заключен  в  Вене. 14  октября 1809  года.
Австрийский император был вынужден сделать новые уступки областей
своих в пользу Франции, Саксонии и некоторых других государств, в
том числе  и России, к которой  отошел тарнопольский край - самая
восточная часть прежней Галиции, с 400 000 жителей.

После подписания мирного договора император оставил Шенбрунн и 26
октября прибыл в Фонтенбло.



                            ГЛАВА XXIX

   [Враждебные отношения с Папой. Присоединение Римской области к
                       Французской империи.]

Сильнейшие  венценосцы  Европы   прекратили  на  время  борьбу  с
Наполеоном;  а в  ее углу,  на оконечности Италии,  самый слабый,
самый  незначительный  из монархов  осмеливался  еще идти  против
желаний  императора  французов.  Этот  слабый противник  могучего
императора был  знаменитый Папа, тот самый,  который за некоторое
время  до   этого  оставлял  свой   Квиринальский  дворец,  чтобы
собственною  рукою  помазать Наполеона  на  царство. Папа,  столь
бессильный  как светский  властитель,  мог ли  надеяться на  свое
духовное  значение? Понятия  средних веков,  везде разрушающиеся,
были  ли в Риме  еще полны  жизни и силы?  Постановления Западной
Церкви  и  ее  религиозные  верования,  на  которых  утверждалось
некогда  духовное могущество  римских первосвященников,  разве не
подверглись всесокрушающему действию времени?..

Вот вопросы, на которые может отвечать история. Еще за двести лет
до этого из Франции  писали в Ватикан, что буллы его святейшества
"мерзнут" при переходе за Альпы.

Пий  VII  не  мог  не знать,  что  бывалое  могущество пап  почти
совершенно исчезло;  однако ж  он сохранял о  нем воспоминание, и
гордился им,  и опирался на него.  Но все это было  с его стороны
одной благородной мечтою.

Еще  с   1805  года,  немного  времени   спустя  после  коронации
императора французов, Пий VII  желал исполнения своих надежд, для
которых, собственно говоря,  решился переступить Альпы и приехать
в Париж.  Он настоятельно  просил, чтобы легации  были переданы в
его  руки, и  чтобы папские  владения были увеличены.  Но уступка
земель не входила в  виды Наполеона на Италию, и он упорствовал в
отказе. Тогда-то римский первосвященник раскаялся, что согласился
собственною рукою помазать  на царство человека неблагодарного, и
его негодование  стало выражаться  в словах, в письмах  и во всех
поступках.  Он  стал  постоянно  отказываться утверждать  в  сане
епископов, назначаемых  Наполеоном в силу конкордата,  и никак не
хотел запереть свои гавани для англичан.

Такое поведение Папы возбудило  весь гнев императора французов, и
он написал его святейшеству от 13 февраля 1806 года:

"Для светских выгод оставляют погибать души...

Ваше святейшество  обладаете Римом; но я - римский император: все
мои неприятели должны быть и вашими неприятелями..."

Пий VII отвечал:

"Верховный первосвященник никогда  не признавал власти выше своей
власти...  Императора  римского не  существует... Наместник  Бога
мира должен сохранять мир  со всеми людьми - и с православными, и
с еретиками".

Такой высокомерный ответ, несмотря на заключающееся в нем чувство
истинного самодостоинства, еще более рассердил Наполеона: он стал
настаивать  и грозить;  но  все тщетно.  Пий VII  уверял,  что он
нисколько  не   нарушает  конкордата,   не  утверждая  епископов,
представляемых императором французов,  потому что в конкордате не
назначено  сроку,  в  который  они должны  быть  утверждаемы  его
святейшеством, и  говорил, что  время это должно  быть непременно
оставлено на благоизволение Папы; а что касается англичан, то Пий
VII ссылался  на необходимость торговли с  ними своих подданных и
на общую  обязанность христиан, насколько  возможно, стремиться к
сохранению взаимного между собою мира.

Посланник Наполеона  постарался было дать понять первосвященнику,
что такие  отговорки теперь  неуместны и только  могут навлечь на
Рим грозу; но папа  остался непреклонным. "Если меня лишат жизни,
- говорил он французскому  министру, - то моя смерть будет честна
перед людьми  и перед  Господом... Если ваш  император приведет в
действие  свои  угрозы  и  перестанет признавать  меня  Папою,  я
перестану признавать  его императором: если мне  будет худо, то и
ему  не будет  хорошо".  Пий VII  был  убежден в  том, что  ежели
произнесет анафему на Наполеона, то этим навлечет на него гибель,
и что, во всяком случае, ватиканский престол останется в выигрыше
от явного  разрыва с Наполеоном. "Преследование,  - говорил он, -
будет  причиной раскола,  а в теперешних  обстоятельствах, раскол
есть единственное средство спасти Западную Церковь".

Все  эти слова,  переданные  Наполеону его  посланником, более  и
более возбуждали гнев императора французов. Первого мая 1807 года
он с  берегов Вислы писал вице-королю  Евгению: "Так, стало быть,
Папа не хочет, чтобы в Италии были епископы..."

Результаты кампаний  прусской и польской  не поколебали решимости
Пия VII,  и он не переставал настаивать на  том, что нет на земле
власти  выше власти  папской. Тогда  Наполеон на обратном  пути в
Париж  послал  из   Дрездена  своему  полномочному  министру  при
ватиканском дворе пространное письмо,  в котором, в свою очередь,
выразил свое мнение  насчет притязаний римского первосвященника и
сказал,  что в  случае  нужды придет  к воротам  Рима  для личных
объяснений с его святейшеством. "Разве его святейшество полагает,
- писал он, - что нрава престола менее святы, чем права тиары? Но
цари были уже и тогда, когда пап еще не было... Они хотят предать
меня  анафеме! Вот  мысль,  опоздавшая на  целую тысячу  лет... Я
переношу  все  это от  теперешнего  папы,  но не  п