оизнесет условную фразу; на любую команду и на самоубийство.
     Франк  предложил Рассказову самому испробовать испытуемого и написал на
листочке бумаги три условные фразы. Недоверчиво усмехнувшись. Рассказов взял
листок в  руки и сказал фразу,  после  которой  мужчина повернулся к нему и,
бесстрастно  глядя перед собой,  замер в  ожидании. Рассказов  приказал  ему
раздеться  догола  и  порвать  свою  одежду. Тот  быстро  и  четко  выполнил
приказание, а его глаза оставались такими же холодными и безразличными,  как
и  ранее. Генерал  подумало том, что  выполнить предложенное им  несложно, и
неожиданно  Франк,  словно  читая его мысли,  улыбнулся  и  сказал,  что для
избавления от сомнений нужно приказать испытуемому невозможное.
     Рассказов  немного  подумал   и  решительно  произнес  условную  фразу,
направленную на  самоубийство. Мужчина  осмотрелся вокруг, сначала  не  было
понятно  для чего. Его взгляд остановился на окне, он быстро подошел к нему,
выглянул.
     Аркадий  Сергеевич  недоуменно  посмотрел  на  Франка.  --   Наберитесь
терпения,  господин  Рассказов!  -- улыбнулся тот.  -- Он  ищет  оптимальное
решение для исполнения вашего приказа.
     -- Он что, не слышит нас? -- шепотом спросил Аркадий Сергеевич.
     -- Слышит, но не реагирует. Более того, если вы сейчас скажете ему, что
он не должен выполнять ваш приказ, он не послушается!
     --  Как?  Даже  я  сам  не  смогу  отменить  свой приказ?  --  удивился
Рассказов.
     -- Можете, если в испытуемого будет заложено кодовое слово или фраза на
отмену команды. В этот раз я не вложил такой код потому, что этот человек не
подготовлен  для  какого-либо вашего  задания,  а  значит,  не  представляет
совершенно  никакой ценности,  -- ответил  Франк. В его  взгляде было что-то
садистское, а может, Рассказову это только показалось.
     Тем временем испытуемый не удовлетворился тем,  что увидел из  окна,  и
остановился  на толстом  шнуре, при  помощи  которого закрывались шторы.  Он
быстро сорвал  его, сделал петлю,  взбежал  по  лестнице,  ведущей на второй
этаж,  привязал к  перилам шнур, накинул петлю себе  на шею и быстро, словно
выполняя обычный прыжок, спрыгнул вниз. Рассказов  даже опомниться не успел,
как  раздался страшный хруст: от веса тела у обреченного  разорвались шейные
позвонки, и все кончилось моментально.
     Несколько минут Рассказов стоял в оцепенении, не в силах ни заговорить,
ни  пошевелиться. Потом медленно подошел к висящему телу и покачал  головой:
ему стало немного жутковато от того, что произошло на  его глазах. С Франком
нужно быть  предельно осторожным, решил он для  себя, и быстро повернулся  к
нему, совершенно придя в себя от шока.
     -- Впечатляет!  -- Он улыбнулся,  подошел  к Франку.  -- Поздравляю? Вы
действительно гений!
     -- Ну  что  вы,  господин  Рассказов!  --  неожиданно  засмущался  тот,
довольный похвалой. -- Скоро это сможет лелать любой рядовой врач!
     -- Когда это  еще будет...  -- Рассказов подошел к  бару. -- Что будете
пить?  -- Виски с  содовой,  если  можно. --  Дорогой  Франк,  --  Рассказов
протянул  ему хрустальный бокал, --  как  я  понял  из  эксперимента, любого
человека можно  закодировать на какие-то разовые исполнительные  функции.  А
можно ли с помощью вашей системы заставить его изменить свой внутренний мир,
сделать... как бы это точнее выразиться...
     --  Вы  имеете в  виду заставить  его  совершить  переоценку ценностей?
Возненавидеть то, что  он  раньше  любил, и  полюбить  то,  что ненавидел? Я
правильно понял ваш вопрос?
     -- В который раз вы удивляете меня! -- усмехнулся Рассказов.
     -- Это как раз то, над чем мы сейчас и ломаем голову, -- пояснил Франк.
-- Результаты  есть, но окончательных гарантий пока  дать  невозможно: такое
воздействие на каждом испытуемом  сказывалось по-своему. Но...  -- Он развел
руками. -- Мы ищем! -- За  ваши успехи!  -- поднял бокал Рассказов.  -- Ваше
здоровье!
     Страшная находка
     Несколько дней прошло с тех пор, как Савелий познакомился с симпатичной
продавщицей. Все его попытки вспомнить хоть что-нибудь из своего прошлого ни
к  чему не привели. Он замкнулся, ушел в себя и  был совершенно безразличным
ко всему, что происходило вокруг. Его угрюмый и молчаливый вид не располагал
к  симпатии  со стороны  окружающих,  да он и  не  стремился  к тому,  чтобы
допускать кого-то к  своей душе, к своим  мыслям. Приткнувишсь к  бомжам, он
принял предложение ночевать в их "нижнем отеле". Так они окрестили подземные
шахты, по которым проходили трубы теплоцентрали города. Бомжи обосновались в
коллекторе, откуда в разные стороны разбегались трубы.
     Это помещение напоминало  небольшую комнату. Натаскав  с разных  свалок
матрасов  и  спинок  от  сломанных  диван-кроватей,  они  соорудили довольно
удобные спальные места человек на десять.
     Оказавшись там  в первый  раз, Савелий, толком не  спавший двое  суток,
моментально  уснул. Однако  спать  ему долго не пришлось --  он  вскочил  от
ощущения, что  по его телу кто-то бегает. Тусклая лампочка с трудом освещала
их помещение, но Савелий увидел, что его разбудило: крысы  -- огромные, чуть
не  полуметровые твари -- спокойно разгуливали по "постелям", совершенно  не
обращая внимания на Савелия.
     -- Ничего, постепенно привыкнешь! -- отозвался пожилой мужчина,  точный
возраст  которого невозможно было определить.  -- Это  наша  охрана.  Мы  их
подкармливаем,  и  они  нас не  трогают,  да  и  нездешних  своих  сородичей
отгоняют. Так что ложись и не сумлевайся: не тронут!
     -- Так они ж по мне бегают! -- зло бросил Савелий.  --  Ну и правильно!
Новый человек пришел, нужно же им познакомиться с тобой! Брось им что-нибудь
пожрать  и  станешь  для них своим. Они, как и всякая  Божья  тварь, ласку и
внимание  понимают.  И  не только понимают, но и  помнят  гораздо лучшее чем
человек. Крыс-то нечего бояться: они смирные и верные. Человека бойся! Самая
неблагодарная и злая тварь на свете. Только человек сжирает себе подобных!
     --  Как сжирает?  -- удивился Савелий.  -- Это  я  так, иносказательно.
Сжирает, в смысле  убивает!  Назови  хоть  одну породу  зверей,  которая  бы
охотилась на своих сородичей. Нет, не назовешь!  -- Мужичок поднялся и  сел,
опершись спиной о стену. -- Что-то  сон сегодня не приходит. -- Он вздохнул,
вытащил из кармана  пачку дешевых сигарет, не торопясь, достал одну, чиркнул
спичкой  и с удовольствием  затянулся.  --  Самое ненужное  удовольствие  на
земле! --  кивнул он на сигарету.  --  И здоровье себе отравляешь, и кашлять
начинаешь,  а продолжаешь  смолить... --  Он  снова затянулся.  --  Вот  я и
говорю:  и звери  одной  породы  меж  собой  скандалят,  но  только по  двум
причинам: из-за пищи, если ее  мало, и из-за самки. Но эти споры  никогда не
оканчиваются смертью:  слабый  уступает  и уходит,  чтобы поискать пищу  или
самку в другом месте. И уж никогда не вздумает мстить обидчику.
     -- Мстить обидчику... -- задумчиво проговорил Савелий.
     В его глазах было что-то такое, из-за чего собеседник покачал головой.
     -- Странный ты какой-то, паря! -- Он притушил окурок  и сунул его назад
в рачку. -- За  семь лет своего "бичевания" я многих повидал:  убогих телом,
душой,  обиженных на людей, на жизнь, на власти... Словом, каждый в душе нес
хотя бы какую-то  обиду,  которая и заставила уйти  в  мир.  Возьми меня,  к
примеру,  как-никак  четыре  курса  Бауманского, это  тебе  не  хухры-мухры!
Престижный вуз.  --  Он  горестно  вздохнул.  --  Педагоги  говорили:  очень
перспективный молодой человек! Уже  на первом курсе такой реферат состряпал,
что завкафедрой ахнул... Да что говорить!  --  махнул он рукой. -- И  что же
случилось?
     -- Что могло  случиться с таким, как я?  Без роду, без племени, приехал
из глубинки России... Кто такой?  Откуда? Кто его родители? А все мои данные
умещались в пару строчек: "родителей нет, проживал  по дальним родственникам
да по соседям". Очень уж мальчик стремился к знаниям! -- Он вдруг хихикнул и
полез  к краю  "кровати", вытащил  бутылку водки, на четверть отпитую. -- Ух
ты, моя хорошая! -- Чмокнул ее и ласково погладил. -- Глотнешь?
     -- Давай, -- пожал плечами Савелий. -- Ты действительно странный тип: в
твоих глазах я  все время вижу  безразличие, а это очень опасный симптом для
молодого еще человека. Можешь поверить мне как старшему. Тебе сколько? -- Не
знаю...  --  Не  знаешь или  не помнишь? -- Какая разница,  когда  не можешь
ответить. --  С  одной стороны, никакой,  а если глубже взглянуть,  то может
оказаться существенной... -- Он  сделал  несколько  больших глотков, зажевал
куском хлеба, затем протянул бутылку Савелию.
     Савелий глотнул пару раз и даже не поморщился, отказавшись от хлеба.
     --  Силен,  нечего  сказать!  --  Мужик  покачал  головой,  подхватывая
бутылку. --  Мне  уже шестой  десяток  стучит... --  Он глубоко вздохнул. --
Проскочила жизнь, как свисток паровоза. И  пожить-то  не успел как  следует.
Так вот, люди вокруг  завистливые, не выносящие чужого успеха.  А у нас курс
был привилегированный: сыночек одного из секретарей партии учился, будь  она
неладна! Фамилию, правда, уже запамятовал, громкая такая, известная, ну и не
понравилось этому сыночку, что какой-то  там  периферийный мальчик лучше его
по  всем статьям.  Ну и пошло-поехало: то  выговор, то  взыскание... Другому
даже и не  заметят,  а  мне  -- как  бы побольнее. Ну  и не  выдержал  я  --
сломался!
     -- Сыночку вмазал?
     -- Если бы, -- жалобно вздохнул тот. -- Кабы врезал, то сейчас бы ни  о
чем  не жалел! -- гордо  пояснил  он, снова  хлебнул из  горла  и  предложил
Савелию, но тот отказался. -- Как хочешь... К ней припал. -- Мужик кивнул на
бутылку.  --  К  ней, родимой! С  тех пор  почти и  не  просыхаю.  За редким
исключением,  когда  на  больничную  койку  угораздит,  а пару раз  и в  ЛТП
отдыхал. -- ЛТП?
     --  Тебе   повезло,   что   не   знаешь,   --  ухмыльнулся   мужик.  --
Лечебно-трудовой  профилакторий!  Алкоголиков,  короче, там лечат. Что  твоя
тюрьма!  Те же  решетки, охрана... Только  и различие, что судимости нет. За
это время все и подрастерял: родных, семью, дети отказались... Бог им судья!
Я тут давеча, когда про тебя услышал, позавидовал даже. Да-да, не усмехайся.
Позавидовал! Думаю, вот бы и  мне,  как этому мужику, тебе, в смысле, память
бы  отшибло.  Чтобы  ничего  не  помнить из своего  прошлого. Класс!  --  Он
восхищенно  причмокнул и снова отпил. -- Возможно, жизнь  бы  повернулась на
все сто восемьдесят!
     --  А я бы многое отдал, чтобы узнать о своем  прошлом. Кто я?  Откуда?
Зачем на свет  появился? -- Савелий начал говорить тихо, но  с каждым словом
все повышал и повышал голос.
     -- Как тебя забрало! На,  выпей,  может,  полегчает. -- Его  собеседник
вновь протянул бутылку.
     Савелий на этот раз  взял, скорее машинально, сделал несколько глотков,
заставив  поволноваться хозяина  водки, испугавшегося,  что  ему  больше  не
достанется.  Он успокоился, когда  получил  бутылку  назад.  Допил остатки и
аккуратно поставил пустую посуду на цементный пол.
     Крякнув от удовольствия, а может, и от сожаления, что бутылка оказалась
такой маленькой, он повернулся к Савелию:
     --  Вот что я тебе скажу,  паря: коль  ты  так хочешь все вспомнить, то
заставляй  свой  мозг  работать.  По своему  примеру знаю, начну  что-нибудь
вспоминать и не могу, а мозги не отпускают, продолжают пахать даже ночью и в
какой-то момент выдают информацию. Так что, уверен, и ты все вспомнишь... --
Неожиданно  он запел  --  видно, водка взяла  свое: "Протопи  ты мне  баньку
по-белому... Я от белого света отвык... И  меня... та-та-та... угорелого..."
-- Голос  у него  был  странно-грустным, пел он очень проникновенно и  вдруг
заплакал: --  Сволочи, какого парня загубили! К черту все! Пойду я, напиться
хочу, чтобы не думать и  не вспоминать ни о чем! Все в мире суета сует!.. Ты
со мной или остаешься?
     --  Остаюсь,   поспать  хочется...   --   Отозвался   Савелий   и  стал
укладываться.
     -- Ну, как знаешь... -- Он медленно пошел к выходному люку, покачиваясь
из стороны в сторону, потом  остановился, повернулся к Савелию и сказал ни с
того ни с  сего: -- Меня, между прочим, Сашкой зовут. Это я так, если что...
Сашка-бомж! Бывай, земляк!
     Савелий долго смотрел ему вслед, пока тот не скрылся в темноте тоннеля.
Странный  мужик,  подумалось ему, и  он усмехнулся: полное совпадение --  он
Сашке показался странным, а Сашка ему. Каждый рассматривает другого со своей
колокольни, со своей точки зрения.  Неожиданно Савелий понял этого мужчину и
дал ему точную характеристику: надломленный жизнью человек!  Потерявший веру
во все: в близких,  в знакомых, в страну, где  живет, даже  в самого себя. А
потерять веру в себя -- это страшно!..
     Чем-то вэбередил ему душу этот разговор, задел в нем какие-то струны, и
потому сон прошел окончательно. И песня, которую пел Сашка-бомж... Он  знает
эту песню, точно уверен, что слышал раньше эти слова.
     Савелий напоминал золотоискателя, собирающего золотые песчинки, которые
позднее  сольются  и  образуют  какую-нибудь  форму.  Сашка-бомж  прав,  ему
постоянно  нужно  думать  и напрягать свой  мозг, заставляя  его  постепенно
выдавать все, что было в  его  прошлом. Может, напрасно он не пошел вместе с
Сашкой: сейчас ему хотелось поговорить, неважно о чем, а с этой мертвоспящей
парочкой не  поговоришь -- пожилые, лет под семьдесят, глухонемые, брошенные
всеми люди. Они живут в своем мире и, вероятно, немало выстрадали, но даже у
них есть воспоминания, которых лишен он, Савелий.
     Савелий вдруг подумало Наташе. Захотелось увидеть ее глаза, услышать ее
певучий и добрый голос. Поговорить с ней, рассказать, что его  мучает, о чем
он  постоянно думает. Собственно, что ему мешает? Вот  телефон,  который она
сама предложила,  автомат тоже несложно  найти... А  что, сейчас  возьмет  и
позвонит! Возьмет и позвонит! Савелий решительно поднялся и пошел к  выходу.
Он впервые был здесь, но  шел  уверенно, словно путь был привычным,  сам  не
понимая, как  он смог так быстро  запомнить его в довольно сложном подземном
лабиринте.
     Проходя один поворот,  он, как  и  тогда, когда шел  сюда, почувствовал
тошнотворный запах. Этот  запах  ему был знаком, хотя он и  не  знал откуда.
Было  совершенно темно, но он шел  уверенно, ориентируясь  только по запаху.
Через  несколько  десятков метров запах  стал настолько нестерпимым, что  он
понял: добрался до места. Он чиркнул спичкой и огонь выхватил из тьмы мешок:
зловоние исходило именно из него.
     Оглядевшись,  Савелий  подхватил  какую-то  палку, обмотал ее  тряпкой,
оторванной от  этого  мешка, поджег ее.  Затем брюзгливо начал разворачивать
мешковину.  Вскоре тусклое пламя импровизированного  факела высветило что-то
белое, и это что-то оказалось человеческим телом. Савелий не испытал  страха
при виде начавшего разлагаться трупа молодого мужчины. Ему сразу бросилась в
глаза рана  с левой стороны  груди. По его поразило, что у парня был отрезан
член. Бедняга,  подумалось ему! Он  почему-то был уверен, что парня оскопили
еще живым. Скорее всего месть стала причиной его смерти.
     Савелий снова огляделся и вдруг увидел изящный  продолговатый  предмет,
поднял  его и уверенно  нажал  на  кнопку.  Раздался щелчок и в свете факела
блеснуло стальное лезвие. Как же  они так  оплошали, подумал он, -- оставить
такую улику рядом  с  трупом...  На  ноже  даже осталась кровь, напоминавшая
ржавчину.  То ли небрежность, то  ли  уверенность  в своей  безнаказанности.
Скорее всего и то, и другое.
     Савелий тщательно обтер нож  тряпкой  и сунул  в карман --  красивая  и
нужная вещь,  "в  хозяйстве пригодится".  Он вдрут подумал о том,  что  этим
ножом  был убит  человек. И неважно,  была ли  в чем его  вина,  может, он и
заслуживал  смерти, но Савелий был уверен, что человек  сам  не имеет  права
чинить  расправу!  Не  имеет!  Должен   быть   суд,  виновный  должен  иметь
возможность  оправдаться, защититься! Савелий вдруг  со злостью  сплюнул  на
сырой бетонный пол. Перед глазами встал тот подонок, что приставал к Наташе.
Здоровенный такой бугай, и  она, нежная, тонкая и беззащитная. Не окажись он
рядом, неизвестно, чем бы все кончилось. Таких убивать сам Бог велел!
     Ну, вот, договорился, нечего сказать! Выходит, нельзя все расставить по
полочкам,  невозможно  быть  со  всеми  одинаково ровным. Выходит, в  каждом
конкретном  случае  нужно  подходить  индивидуально и  поступать по-разному.
По-разному...   Савелий   покачал  головой:  совсем   запутался.   Поступать
по-разному!?  Но  как  определить,  что  ты  не  допускаешь ошибки? Кто даст
гарантию, что ты сам не ошибаешься?
     Ему  (неизвестно  откуда  он  слышал  эту   древнюю  мудрость,  да  еще
по-латыни)  вдруг  вспомнились  слова:  "Эраре  гуманум  зет"  --  "Человеку
свойственно ошибаться". А значит, коль скоро судьи тоже люди, то и они могут
ошибаться... Какой-то  замкнутый  круг получается:  преступники должны  быть
наказаны, а определить степень их вины должен -- человек,  который сам может
допустить  ошибку!  Так  что  же,  не судить?  И  каждый судья  должен  быть
высокопорядочным, честным и беспристрастным и судить должен сообразно  своим
убеждениям и понятиям. Вот и  выходит, что каждый человек может быть судьей.
Может-то может, но имеет ли право? Вот в чем вопрос...
     Квартира Наташи
     Так, размышляя, Савелий добрался, наконец, до телефона-автомата. Как ни
странно, трубка не была оторвана и тут же отозвалась длинным гудком, едва он
снял ее с рычага. Савелий быстро набрал номер.
     --  Да,  вас  слушают!  --  услышал он  знакомый  голос,  и его  сердце
заколотилось.
     -- Наташа, это ваш  новый знакомый... -- с трудом преодолевая волнение,
отозвался он.
     -- Знакомый по имени Рэкс? --  ома проговорила это как-то неуверенно, и
ему  было непонятно,  рада она звонку или  нет.  --  Я  уж  всякое  терпение
потеряла, нехороший вы человек! Как же так можно? -- ее голос дрожал.
     -- Простите, Наташа, я  не  пони... -- растерянно начал  он, но девушка
тут же прервала:
     --  Он  не  понимает,  видите  ли!  Столько   времени  прошло,   я  вся
испереживалась! Хотела  уж  в милицию  обращаться,  да остановило то, что вы
тогда  на это  слово странно  среагировали.  Нельзя же так! -- тихо добавила
Наташа.
     -- Наташа,  я  очень  прошу  меня простить:  не  думал,  что будете так
переживать за меня... -- Он действительно был удивлен и сейчас  не знал, как
себя вести. --  Я несколько  раз  порывался позвонить, но в последний момент
передумывал.  Правда, один  раз все-таки  позвонил, но услышал, видимо, вашу
бабушку и...
     -- Дал деру? -- Она вдруг рассмеялась. -- Бабушка мне говорит: позвонил
какой-то твой ухажер  и молчит. Я ему "алло, алло", а он посопел-посопел, да
и положил трубку! --  Она так  смешно изобразила  свою бабушку, что  Савелий
очень легко представил ее и весело рассмеялся.
     -- Вы сейчас заняты, Наташа? -- осторожно проговорил он.
     -- Да... разговором  с вами! --  В ее  голосе  он услышал иронию, и ему
вдруг стало хорошо и тепло. -- А потом? -- не унимался он.
     -- Господи! -- воскликнула Наташа. -- Вы где сейчас?
     -- Недалеко от Старого Арбата... -- Прекрасно! Значит, так: садитесь на
"букашку" и доезжайте до Маяковки. На остановке, сразу  за мостом я встречу.
Идет?
     --  Еще  как! -- воскликнул радостно  Савелий. -- Лечу! -- Он хотел уже
положить трубку, но  тут  же воскликнул.  --  Ой, Наташа,  подождите,  забыл
спросить: что взять  по дороге?  -- Вы что, еще кредитоспособны? -- Да  есть
еще немного! -- усмехнулся он. -- Ничего не нужно, все есть! -- ответила она
сразу, но тут же удивленно спросила: -- А почему вы решили, что я вас к себе
приглашаю?
     -- Так показалось,  -- откровенно признался Савелий. -- Ну и хорошо! --
решительно  сказала  Наташа.  -