такое сильное
воздействие, но понять не смогла.
     Через   несколько   минут,   когда   к    ней    вернулось
самообладание,  она  спокойно  возвратилась в комнату. Джек все
еще тихо посапывал.
     Ее халат лежал на спинке кресла в стиле королевы Анны. Она
взяла его, выскользнула из  комнаты  и  осторожно  прикрыла  за
собой дверь. В коридоре надела халат и повязала ремешок.
     Хотя она раньше собиралась спуститься, сварить себе кофе и
почитать,  теперь  вместо  этого  направилась  к комнате Тоби в
конце коридора. Как ни старалась подавить страх,  пришедший  из
кошмара, это не удавалось, а ее еле сдерживаемая тревога начала
переходить на сына.
     Дверь в комнату Тоби были приоткрыта, и там было не совсем
темно. Переехав на ранчо, он снова решил спать с ночником, хотя
и отказался  от этой меры предосторожности уже год назад. Хитер
и Джек были удивлены, но не особенно  тревожились  из-за  того,
что  мальчик потерял какую-то долю уверенности. Решили, что как
только  бы  привыкнет  к  новому  окружению,  то  снова  начнет
предпочитать  темноту  красному  отблеску  маломощной лампочки,
которая помещалась в нише стены рядом с полом.
     Тоби весь скрылся под одеялом, только  голова  торчала  на
подушке.  Его  дыхание  было  таким  тихим,  что Хитер пришлось
наклониться, чтобы услышать его.
     В комнате не было ничего такого,  чему  там  не  следовало
находиться,  но  она  не  решалась  уйти.  Необ®яснимые  страхи
продолжали ее терзать.
     Наконец, когда Хитер с неохотой шагнула к открытой двери в
коридор,  то  услышала   слабое   поскребывание,   которое   ее
остановило.  Повернулась  к  кровати, но Тоби не проснулся и не
шевелился.
     Только когда она вгляделась в сына, то осознала,  что  шум
идет   от   задней   лестницы.   Это   было   тихое,  вороватое
поскребывание  чего-то  твердого,  возможно,  каблука  ботинка,
который  волочится  по  деревянным  ступеням, различимое только
благодаря пустоте под каждой ступенью, которая придавала  звуку
хорошо слышимую гулкость.
     Ее  немедленно  охватила та же тревожная слабость, которой
не ощущала, когда  чистила  лестницу,  но  напавшая  на  нее  в
понедельник,  когда  она  шла  за  Полом Янгбладом и Тоби в низ
винтового  колодца.  Потная  параноидальная  убежденность,  что
кто-то  - или что-то? - ждет за следующим поворотом. Спускается
следом. Враг, обуянный исключительной яростью  и  способный  на
чрезвычайное насилие.
     Поглядела  на  закрытую  дверь  в начале лестницы. Та была
выкрашена  белым,  но  отражала  красный  отблеск  ночника   и,
казалось, что почти дрожит, как горящие ворота.
     Она подождала следующего звука.
     Тоби вздохнул во сне. Просто вздохнул. Ничего больше.
     Снова молчание.
     Хитер   предположила,   что  ошиблась,  услышала  какой-то
невинный звук снаружи, -  может  быть,  ночная  птица  села  на
крышу,  и шуршит крыльями, или даже скребет когтями по кровле -
и неверно поняла его как шум  на  лестнице.  Но  была  напугана
сном.  Ее  нынешнему  восприятию, должно быть, нельзя полностью
доверять. Она, безусловно, хотела поверить в то, что ошиблась.
     Крак-крак.
     На этот раз никакой ошибки. Новый звук был  тише  первого,
но   определенно  шел  из-за  двери  наверху  задней  лестницы.
Вспомнила, как скрипели  некоторые  деревянные  ступени,  когда
впервые спустилась на первый этаж в тот понедельничный обход, и
как они ворчали и жаловались, когда она скребла их в среду.
     Захотелось  схватить  Тоби  с  кровати  и  утащить  его из
комнаты, а потом быстро побежать по коридору в основную спальню
и разбудить Джека. Но никогда в своей жизни она ни от  чего  не
бегала.  Во  время  кризисов  последних  восьми  месяцев  в ней
развилось значительно больше внутренней силы и уверенности, чем
было раньше. Хотя кожа на затылке странно зудела, как будто  по
ней  ползали  волосатые  пауки, она покраснела, представив, как
побежит,  будто  истеричная  дамочка  из  дурного   готического
романа,  сойдя  с ума от ничего особо угрожающего, чем странный
звук.
     Поэтому Хитер пошла к  двери  на  лестницу.  Щеколда  была
надежно закрыта.
     Она  приложила  левое  ухо  к  щели  между дверью и рамой.
Слабый поток холодного воздуха втянуло откуда-то  издалека,  но
никакого звука.
     Пока  она слушала, начала подозревать, что "гость" был уже
на верхней площадке, в нескольких дюймах от нее, и между ними -
одна  дверь.  Она  легко  могла  представить  его  там:  томная
странная  фигура, его голова, прижата к двери так же, как и ее,
его ухо у щели, он ждет звуков от нее.
     Чушь. То царапанье и скрип были ничем  иным,  как  звуками
проседания.   Даже   старые   дома  проседают  под  бесконечным
давлением гравитации. Это чертов сон ее так взбудоражил.
     Тоби что-то пробормотал  во  сне.  Она  повернула  голову,
чтобы  посмотреть. Он не двинулся, а через несколько секунд его
бормотание прекратилось.
     Хитер отступила на шаг от двери. Она не хотела  подвергать
Тоби  опасности,  но  теперь  ситуация представлялась все более
смешной, а не страшной. Просто дверь. Просто  лестница  в  углу
дома. Просто обычная ночь, сон, приступ истерии.
     Она положила одну руку на ручку, другую на щеколду. Медная
ручка была холодной.
     Вспомнила  назойливую  необходимость, которая преследовала
ее во сне: впусти, это, впусти, это, впусти!
     То был сон. А  это  -  реальность.  Люди,  которые  их  не
различают,  держатся  в  особых  помещениях со стенами, обитыми
мягким, за ними  ухаживают  сиделки  с  застывшими  улыбками  и
тихими голосами.
     Впусти это!
     Открыла щеколду, повернула ручку и остановилась.
     Впусти это!
     Разозлившись на саму себя, резко распахнула дверь.
     Она забыла, что свет на лестнице выключен. Эта узкая шахта
была без  окон:  никакого  луча  снаружи сюда не просачивалось.
Красное свечение в комнате было слишком слабым, чтобы  пересечь
порог.  Она  стала  лицом  к  лицу с совершенной темнотой, не в
силах определить, есть ли кто-нибудь на верхних ступеньках  или
даже   на   площадке   прямо   перед   ней.   Из  мрака  возник
отвратительный запах, который  она  уничтожила  два  дня  назад
тяжким  трудом  и  аммониевой  водой, не сильный, но и не такой
слабый, как раньше: грубая вонь гниющего мяса.
     Может быть, ей только приснилось, что она  просыпалась,  а
на самом деле кошмар все еще длится?
     Сердце  заколотилось  по  ребрам,  дыхание  задержалось  в
горле, и она протянула руку к выключателю, который  был  на  ее
стороне от двери. Если бы он был на другой стороне, ей могло не
хватить  мужества  для того, чтобы сунуть руку в тугую черноту.
Она промахнулась с первой  и  второй  попытки,  не  осмеливаясь
отвести  взгляд  от  темноты  перед собой, чувствуя, слепо, что
выключатель где-то здесь, но где же? Захотелось  кричать  Тоби,
чтобы  он  очнулся  и  подбежал. Наконец нашла - слава Богу - и
щелкнула им.
     Свет. Пустая площадка. Там ничего,  конечно.  Что  дальше?
Пустые ступени уходили вниз и исчезали из виду.
     Ступень где-то внизу скрипнула.
     О, Боже!
     Шагнула  на  площадку.  Она не надела тапочки. Дерево было
холодное и шероховатое под ее босой ступней.
     Другой скрип, тише, чем прежде.
     Дом проседает? Может быть.
     Двинулась с площадки, ведя  левой  рукой  по  изгибающейся
поверхности  стены  для  поддержки.  Каждая  новая  ступень, на
которую она вставала, открывала другую, внизу, для взгляда.
     Как только увидит кого-то, то повернется и побежит обратно
по лестнице, в комнату Тоби, захлопнет дверь, и заложит щеколду
на место. Ее не открыть с лестницы, только изнутри дома, и  они
будут в безопасности.
     Снизу  донесся  вороватый  лязг,  слабый  стук - как будто
открывали дверь, стараясь делать это как можно тише.
     Внезапно  ее  стала  горазда  меньше  пугать   перспектива
встречи,  чем  мысль  о  том,  что  весь  этот эпизод останется
незавершенным. Ей нужно знать,  тем  или  иным  образом.  Хитер
стряхнула  с себя робость. Побежала вниз по лестнице, производя
шума, больше чем  надо,  чтобы  заявить  о  своем  присутствии,
понеслась мимо вогнутой поверхности внутренней стены, по кругу,
по спирали, к вестибюлю в самом низу.
     Пусто.
     Она  подергала  ручку  двери  на кухню. Та была закрыта, и
требовался ключ, чтобы открыть ее отсюда. У нее не было  ключа.
Предположительно, у "гостя" тоже.
     Другая  дверь  вела  на  заднее  крыльцо.  На этой стороне
щеколда открывалась одним поворотом пальца. И была закрыта. Она
открыла ее, распахнула дверь и шагнула на крыльцо.
     Пусто. И насколько она могла видеть - никто не  улепетывал
от нее через двор.
     Кроме  того, хотя "гостю" и не нужен был ключ, чтобы выйти
в эту дверь, но он не мог обойтись без  него,  закрывая  ее  за
собой.
     Где-то  вопросительно  и угрюмо заухала сова. Безветренно,
холодно и сыро: ночной воздух казался  не  похожим  на  обычный
наружный, а на промозглую и всегда - слегка зловонную атмосферу
погреба.
     Она  была  одна. Но не чувствовала себя в одиночестве. Она
ощущала, что... за ней наблюдают.
     - Бога ради, Хит, - сказала она, - что  за  бред  с  тобой
приключился?
     Отступила   в  коридор  и  заперла  дверь.  Затем  впилась
взглядом в блестящую  медную  ручку,  размышляя,  а  не  ее  ли
собственное  воображение,  потревоженное  вполне  естественными
шумами, выдумало какую-то угрозу; которая обладала даже меньшей
материальностью, чем привидение?
     Запах гниения не исчезал.
     Ну да, вероятно, аммониевая  вода  оказалась  не  в  силах
заглушить  запах больше чем на два дня. Крыса или другой дохлый
зверек завалился куда-то в полую часть стены.
     Как только повернулась к  лестнице,  то  сразу  во  что-то
вляпалась.  Она  подняла  левую  ногу и поглядела на пол. Комок
сухой земли размерами с грушу, раздавленный ее голой пяткой.
     Добравшись до  второго  этажа,  разглядела  шматки  земли,
разбросанные  на  ступеньках, которые не успела заметить, когда
неслась вниз. Грязи здесь не было, когда она в среду  закончила
уборку  лестницы.  Ей  очень  хотелось поверить, что это и есть
доказательство существования "гостя". Но  более  вероятно,  что
Тоби   затащил   немного  грязи  с  заднего  двора.  Обычно  он
аккуратен, чистоплотный от природы мальчик, но в конце  концов,
ему только восемь лет.
     Хитер  вернулась в комнату Тоби, затворила дверь и щелчком
отрубила свет на лестнице.
     Ее сын был в глубоком сне.
     Чувствуя себя не менее  одураченной,  чем  смущенной,  она
спустилась   по   передней   лестнице   прямо  на  кухню.  Если
отвратительный запах - это  знак  присутствия  "гостя"  и  если
слабые  следы  этой  вони  найдутся  и  на  кухне, то это будет
значить, что у него есть ключ и с его помощью он переходил туда
с лестницы. В этом случае  она  собиралась  разбудить  Джека  и
настоять  на  обыске  всего  дома  сверху донизу - с заряженным
оружием в руках.
     На кухне пахло свежо и чисто. Никаких комочков сухой почвы
на полу.
     Она была почти разочарована. Претила сама мысль о том, что
все произошло только в  ее  воображении,  но  факты  не  давали
никакого другого толкования.
     Воображение  или  нет,  но  она  не  могла  избавиться  от
ощущения,  что  совсем  недавно  находилась  под   наблюдением.
Поэтому закрыла жалюзи на кухонных окнах.
     Возьми  себя в руки, посоветовала себе. Уже пятнадцать лет
как  твоя  жизнь  изменилась,  ты  леди;  теперь  нет  никакого
извинения этим диким скачкам настроения.
     Хотя  намеревалась  провести  остаток  ночи читая, но была
слишком  взбудоражена,  чтобы  сосредоточиться  на   содержании
книги. Необходимо было заняться каким-то делом.
     Пока  в  джезве  варилось кофе, Хит провела инвентаризацию
содержимого морозильника.  Здесь  было  полдюжины  замороженных
обедов,  пачка  франкфуртеров,  две  коробки  хлопьев  "Зеленый
Великан",  коробка  зеленых  бобов,  две  -  моркови  и   пачка
орегонской  черники.  Эдуардо  Фернандес  не открыл ни одной из
них, и все еще - можно было употребить.
     На нижней полочке, под коробкой  вафель  "Эгго"  и  фунтом
сала  нашла  сумочку  на молнии, в которой, оказалось, хранился
блокнот желтой бумаги. Пластик стал прозрачным от заморозки, но
она едва видела черты букв, заполнявших первую страницу.
     Сорвала печать с сумки - но  затем  остановилась.  Держать
блокнот  в  таком необычном месте явно означало - скрывать его.
Фернандес, должно быть, считал его содержание  очень  важным  и
личным,  а Хитер не хотела вторгаться в частные дела. Хотя он и
умер, но он - благодетель, который в корне изменил их жизнь; он
заслужил ее уважение и то, чтобы они считались с его желаниями.
     Она прочла первые несколько слов вверху страницы: "Мое имя
Эдуардо Фернандес" - и, пролистав блокнот, убедилась,  что  это
написано  Фернандесом  и  является довольно длинным документом.
Более  двух  третей  длинных  желтых  страниц  были   заполнены
аккуратным   почерком.   Поборов  любопытство,  Хитер  положила
блокнот на верх холодильника,  намереваясь  передать  его  Полу
Янгбладу  при  ближайшей  встрече.  Поверенный был ближе всех к
понятию "друг" для Фернандеса, и по своей профессии  допускался
ко  всем делам старика. Если содержание блокнота важно и лично,
только Пол имеет право прочесть.
     Закончив осмотр замороженных продуктов, она налила в чашку
свежего кофе, села за кухонный стол и начала составлять  список
необходимой  бакалеи и всяких домашних приспособлений. Утром им
нужно будет с®ездить в супермаркет Иглз  Руст  и  заполнить  не
только холодильник, но и полупустые полки буфета. Хотелось быть
совершенно  готовыми,  если  их  отсечет  снежными  заносами на
какое-то время.
     Она прервала составление своего  реестра,  чтобы  написать
записку,  напоминая  Джеку  о  необходимости  выбрать  время на
следующей неделе и зайти в гараж Паркера: договориться  о  том,
чтобы к их "эксплореру" приделали снегоочиститель.
     Еще  глотая свой кофе и сочиняя список, она была настороже
и вслушивалась, ожидая странных звуков. Но, однако,  ее  задача
была такой обыденной, что постепенно Хит успокоилась. Некоторое
время  спустя  она уже не могла поддерживать в себе это чувство
необычайности происходящего.

     Тоби во сне тихо бормотал.
     Он говорил:
     - Уходи... уходи... прочь...
     Умолкнув на некоторое время, он сбросил с  себя  одеяло  и
поднялся   с   кровати.   В   румяном   отблеске   ночника  его
бледно-желтая пижама казалась покрытой полосками крови.
     Он встал рядом с кроватью, качаясь, как будто следуя ритму
музыки, которую слышал лишь он один.
     - Нет, - прошептал он,  без  тревоги,  спокойным  голосом,
лишенным эмоций: - Нет... нет... нет...
     - Снова замолчав, подошел к окну и поглядел в ночь.
     Вверху  двора,  угнездившийся  среди  сосен  на краю леса,
домик управляющего больше не  был  темным  и  пустым.  Странный
свет,  чисто-голубой,  как  пламя  газовой горелки, выливался в
ночь через щели по  краям  фанерных  прямоугольников,  которыми
были  забиты  окна,  из-под  двери,  и  даже  из трубы дымохода
камина.
     - Ах, - сказал Тоби.
     Свет не был постоянной интенсивности, но чем-то  мигающим,
иногда   пульсирующим.   Периодически   даже   самые  узкие  из
исчезающих лучей были  так  ярки,  что  смотреть  на  них  было
больно,  хотя  иногда  они  становились настолько смутными, что
почти растворялись. Даже в самые яркие моменты это был холодный
свет, не дающий никакого ощущения тепла.
     Тоби смотрел долго.
     Постепенно  свет  погас.  Домик  управляющего  снова  стал
темным.
     Мальчик вернулся в постель.
     Ночь миновала.


        16

     Воскресное  утро  началось  солнечно.  Холодный бриз дул с
норд-веста, и время от времени стаи темных птиц  проскальзывали
через  небо  от  Скалистых  Гор  к западным равнинам, как будто
спасаясь от хищника.
     Синоптик со станции в Бутте - Хитер и  Джек  слушали  его,
пока  принимали  душ  и  одевались,  -  обещал снег к ночи. Это
будет, как он заявил, одна из самых ранних бурь за многие годы,
и толщина покрова может достичь десяти дюймов.
     Судя по тону репортажа, погода, при которой  снег  заносит
землю  на  десять  дюймов, не казалась какой-то жуткой пургой в
этих северных краях. И речи не заходило об ожидаемом перекрытии
дорог, никто не напоминал об опасности заносов фермеров. Вторая
буря пройдет над ними вслед  за  первой;  ее  ожидали  утром  в
понедельник,  но считалось решенным, что ее фронт будет слабее,
чем тот, который ударит вечером.
     Сидя на краю кровати, наклонившись, чтобы завязать  шнурки
на своих "Найках", Хитер крикнула:
     - Эй, нам надо купить пару саней!
     Джек   скрылся   в   своем   стенном   шкафу,   он  снимал
красно-коричневую в клетку фланелевую рубашку с вешалки.
     - Ты веселишься, как младенец, - заявил он.
     - Ну и что, ведь это мой первый снег!
     - Точно. Я и забыл.
     В Лос-Анджелесе зимой, когда смог рассеивался, только горы
в белых кепках служили городу далекими декорациями, а для Хитер
это было  самым  близким  свиданием  со  снегом.  Она  не  была
лыжницей.  Никогда  не  ездила  в Эрроухед или в Биг Бир зимой,
только  иногда  летом,  и  надвигающаяся   буря   действительно
взволновала ее как ребенка.
     Покончив со шнурками, она заявила:
     - Нужно    будет   договориться   в   гараже   Паркера   о
снегоочистителе на "Эксплорер", прежде чем  начнется  настоящая
зима.
     - Уже сделано, - сказал Джек. - В десять утра в четверг. -
Застегивая  рубашку,  он  подошел  к  окну,  чтобы поглядеть на
восточный  лес  и  северные  долины.   -   Это   зрелище   меня
гипнотизирует.   Я   что-нибудь  делаю,  очень  деловой,  затем
поднимаю глаза, вижу вот это в окне, или  с  крыльца  и  просто
застываю и смотрю.
     Хитер  подошла к нему сзади, обвилась вокруг него руками и
поглядела из-за плеча на удивительную панораму лесов,  полей  и
широкого синего неба.
     - Будет хорошо? - спросила она, чуть помедлив.
     - Будет  отлично.  Мы  ведь  к этому всему принадлежим. Ты
разве не чувствуешь?
     - Да, - сказала она, после короткого колебания. При  свете
дня  события  предыдущей  ночи  казались  ей  неизмеримо  менее
грозными все  более  относящимися  к  работе  воображения.  Она
ничего  не  видела,  в конце концов, и даже точно не знает, что
ожидала увидеть. Остаточные страхи города,  осложненные  ночным
кошмаром. Ничего больше. - Мы к этому принадлежим.
     Он  повернулся, обнял ее, и они поцеловались. Она медленно
закружила руками по его спине, нежно  массируя  мышцы,  которые
снова   выросли  благодаря  упражнениям.  Ему  было  необычайно
приятно. Утомленные  путешествием  и  домоустройством,  они  не
занимались   любовью   с   той   самой  ночи,  как  выехали  из
Лос-Анджелеса. Как скоро они сделают дом их собственным в  этом
смысле,   он   будет  их  и  во  всех  других,  а  ее  странное
недомогание, вероятно, пройдет.
     Он проскользил  своими  сильными  руками  по  ее  бокам  к
бедрам. Притянул к себе. Перемежая слова, произносимые шепотом,
с поцелуями в шею, щеки, глаза и уголки рта, он сказал:
     - Как  насчет  сегодня... когда начнется снегопад... когда
мы выпьем...  стаканчик-два  вина...  у  огня...  романтическая
музыка... по радио... когда мы расслабимся...
     - Расслабимся, - повторила она мечтательно.
     - И тогда мы будем вместе...
     - ...м-м-м-м вместе...
     - ...и устроим изумительную, действительно изумительную...
     - ...изумительную...
     - Битву снежками.
     Она шлепнула его, играя, по щеке:
     - Животное! В моих снежках будут камни.
     - Ну, или займемся любовью.
     - Ты  уверен,  что  не  захочешь  выйти  наружу  и скатать
снежную бабу?
     - Пока не знаю, у меня так мало времени об этом думать.
     - Одевайся, умник. Мы должны кое-что купить.