льным  дважды
приносить тебя  в жертву  политическим амбициям.  Ведь и  в политике
должны существовать хоть какие-то нравственные нормы, иначе весь наш
мир провалится в тартарары. Если тот парень, господин де Монтини, по
твоему мнению,  достойный человек,  бери его  в мужья  и будь  с ним
счастлива - а  я приму его как брата. Главное, чтобы ты вернулась ко
мне, в Толедо.
   Бланка молча поднялась с кресла и отошла к окну.
   - Нет, Альфонсо, -  произнесла она,  глядя в  чистое  безоблачное
небо. - Я не хочу возвращаться назад, потому что не могу воротиться,
потому что  детство мое  ушло  безвозвратно,  и  его  уже  ничем  не
вернешь. Я  уже взрослая,  мне скоро  семнадцать, и  я  должна  идти
вперед, смотреть  в будущее,  а не цепляться за прошлое. Отец сделал
меня графиней  Нарбоннской, по галльским законам я совершеннолетняя,
я один из пэров Галлии, и мое место в этой стране, которая, надеюсь,
станет моей  второй родиной.  Прости, брат, что я не оправдала твоих
надежд.
   Король пристально поглядел на Филиппа:
   - Так вот  оно что!  Мне всегда  казалось, что вы влюблены друг в
друга, но  я говорил себе: если кажется, креститься надо. А выходит,
я не ошибался.
   - Неужели это было так заметно? - в недоумении спросил Филипп.
   - Это было   о ч е н ь   заметно, кузен.  Вы всегда  смотрели  на
Бланку как-то особенно, иначе, чем на остальных женщин. Раньше я все
не мог  понять, что  же в  вашем взгляде  такого необыкновенного, но
теперь я знаю, теперь я вижу, что это обожание.
   Альфонсо встал, подошел к Бланке и обнял ее за плечи.
   - Желаю тебе  счастья, сестренка, от всей души желаю. Но запомни,
что я  тебе скажу.  Что бы  там ни  случилось, как бы ни повернулась
твоя судьба, Кастилия с распростертыми об®ятиями примет свою дочь, а
брат - сестру.
   В больших карих глазах Бланки заблестели слезы.
   - Я всегда буду помнить это, Альфонсо...





         * Часть шестая. ЦЕНА ВЕЛИЧИЯ * 




        Глава 61
                  СИМОН ДЕ БИГОР ПИШЕТ ПИСЬМО[12]

--------------------------------------------------------------
 12  Для удобства  читателя текст  разделен на  абзацы и расставлены
знаки  препинания;   лексика   и   стилистические   особенности   по
возможности сохранены

   Дорогая моя Амелина!
   Прошло больше  недели с  тех пор,  как я  послал  тебе  последнее
письмо, и  вот, наконец,  решил написать  снова.  Надеюсь,  это  уже
последнее мое  письмо из  Памплоны, и  вскоре я  увижу тебя и прижму
тебя к своему сердцу, родная. Ты, кстати, очень обидела меня в своем
письме, которое  я только  что получил, намекая, будто бы я не шибко
скучаю за  тобой, и  потому не  спешу возвращаться в Тараскон. Можно
подумать, что  это от  меня зависит!  Да и  кому-кому,  но  не  тебе
упрекать меня за мою якобы неверность. Ты же для меня единственная в
мире женщина,  других женщин  для меня просто не существует, то есть
они-то на  самом деле  существуют, другие  женщины, но  мне все  они
безразличны. Они  совершенно не трогают меня, и если кто-то пытается
меня оклеветать, не верь тем грязным наветам.
   Да,  кстати,  чтобы  не  забыть.  В  предыдущем  письме  я  забыл
предупредить тебя,  чтобы ты  никому не  рассказывала о покушении на
княжну Жоанну  и  прочих  грязных  делах  графа  Бискайского.  А  ты
рассказал, небось?  Матушке. Так  попроси ее  молчать. А  если вы  с
матушкой рассказали  своим подругам, попросите молчать и их. Правда,
Эрнан, узнав,  что я забыл предупредить тебя сразу, да и вообще, что
написал тебе  об этом,  сказал, что теперь это гиблое дело. Дескать,
предупреждай, не  предупреждай - все едино. Однако я верю тебе, ведь
ты у  меня - самая  лучшая на  всем белом  свете  жена,  только  вот
изменяешь мне,  бесстыжая. Если  бы ты  (зачеркнуто). И  мама у меня
самая лучшая из мам. Я полагаюсь на вас. Это очень важно - сохранить
все  в   тайне,  ибо   это  государственная  тайна.  За  исключением
нескольких человек, никто даже не догадывается об истинной подоплеке
дела. Большинство  полагает, что  граф Бискайский... Впрочем, он уже
не граф, равно как и Жоанна Наваррская уже не княжна. Король добился
согласия  Сената   на  передачу  этого  дела  так  называемой  малой
коллегии, и  позавчера эта  самая коллегия -  король, граф  де  Сан-
Себастьян и  монсеньор Франческо де Арагон - после тайного совещания
огласили эдикт,  в соответствии с которым граф Бискайский признается
виновным в  государственной измене,  лишается всех  прав, титулов  и
владений и  приговаривается к  смертной казни путем отделения головы
от туловища,  а все  его титулы  и владения  переходят к  его сестре
Жоанне, теперь  уже графине  Бискайской.  Король  назначил  солидное
вознаграждение за поимку бывшего графа, но того уже и след простыл -
видно, не хочется ему расставаться с головой.
   А епископ  Памплонский, кроме того, сделал еще одно заявление. Он
об®явил о  расторжении брака  госпожи Бланки  с графом  Бискайским с
момента  вынесения   последнему  смертного   приговора.  Я   целиком
поддерживаю это  решение, ведь  неизвестно, сколько времени уйдет на
розыски графа,  прежде чем  его казнят,  так что  было бы  в  высшей
степени несправедливо  заставлять госпожу  Бланку ждать, аж пока она
станет вдовой.  А вот  Эрнан, мне  показалось, был  недоволен  такой
скорой развязкой.  По его  словам, он  думал, что епископ не решится
самолично расторгнуть брак и направит дело на рассмотрение Курии. Но
вот вопрос:  почему Эрнан выглядел недовольным и даже встревоженным?
Я прямо  так и  спросил у  него, однако он ответил, что мне это лишь
показалось. И все же мне думается, что тут не все чисто.
   Я предполагал  рассказать тебе  про свадьбу  госпожи Маргариты  с
графом Шампанским,  но вот  подумал чуток  и пришел  к  выводу,  что
рассказывать тут  особо не  о чем.  Ну, разве  что только о том, что
перед первой  брачной ночью  (ну да,  так уж  она  и  первая  была!)
Маргарита сама  пожелала, чтобы  Тибальд, следуя  этому  варварскому
обычаю, раздел ее догола при всем честном народе - а в спальне тогда
собралось около  полусотни  человек.  И  она  ничуть  не  смущалась,
бесстыжая, куда больше смущался сам Тибальд, раздевая ее - а ей хоть
бы хны,  она даже  рисовалась перед всеми в своей наготе, ни стыда у
нее, ни  совести, как, собственно, и у тебя (зачеркнуто). А впрочем,
справедливости ради  надобно сказать, что ей было что показать всему
честному народу - только ты не подумай ничего такого.
   А сейчас  в королевском дворце полным ходом идет подготовка еще к
одному бракосочетанию, вернее, к мезальянсу. Да-да, оно самое! Я уже
рассказывал тебе  про  Ричарда  Гамильтона -  так,  оказывается,  не
только Маргарита,  но и  король дал  свое согласие  на  брак  с  ним
госпожи  Жоанны.  По  правде  говоря,  она,  после  того  как  стала
графиней, ни  в чьем  согласии, кроме согласия церкви, не нуждается,
но факт  примечательный - дон  Александр согласился  принять в  свою
семью нищего  шотландского барона.  Гастон говорит,  что это  вполне
об®яснимо, ведь  госпожа Жоанна  старше Маргариты  на два  года, она
дочь старшего  брата короля, приемная дочь самого короля и, по идее,
имеет  больше   прав  на   престол,  чем  сама  Маргарита.  Поэтому,
утверждает Гастон,  король, боясь,  как бы  сторонники ее  брата  не
сомкнулись  вокруг   нее,  с   радостью  отдает  госпожу  Жоанну  за
Гамильтона - и в самом деле, кто захочет иметь своим королем какого-
то варвара?  И вообще,  скажу тебе,  этот Гамильтон в высшей степени
странный человек.  Представляешь, ему  уже двадцать  семь лет,  а он
только женится,  тогда как  у Тибальда  де Труа Маргарита уже вторая
жена. А вот Филипп мне сказал, что не видит в этом ничего странного,
дескать, британцы  все такие:  там север,  туманы, и  они  (то  есть
британцы) созревают  для брака  лишь после двадцати лет. Мне в это с
трудом верится, но Филиппу, конечно, виднее.
   Ага, про  Филиппа! Собственно,  зачем я  и взялся писать тебе. На
днях  приехал  Этьен  де  Монтини,  кажется,  я  упоминал  о  нем  в
предыдущем письме. Да, точно, упоминал - он любовник госпожи Бланки.
Теперь можно  с уверенностью  сказать, что  бывший любовник.  Филипп
отослал  его  в  Рим  в  почетной  свите  Анны  Юлии,  чтобы  он  не
препятствовал ему  в соблазнении Бланки, но вот он вернулся. Сбежал,
как оказалось,  в Барселоне  перед самой посадкой на корабль; видно,
ревность его  замучила, и  он воротился.  Долго  будут  помнить  его
возвращение!  Весь   двор  никак   не  нахохочется,   вспоминая  его
блистательное возвращение.  Я и  сейчас смеюсь,  когда пишу тебе эти
строки.
   Одним словом,  Монтини вернулся -  это было  после обеда, - ну и,
балда такая,  тотчас побежал  к Бланке.  Идиот, он  думал, что она с
нетерпением ждет  его. Да  уж, больно  ждала она  его - с Филиппом в
постели. Они,  кстати, будто  с ума  сошли - добрых полдня (и это не
считая ночи)  проводят в спальне. Ну, никак не налюбятся! Впрочем, с
Филиппом все  ясно, он  у нас  жеребец похотливый, а сейчас Бланка -
его единственная женщина. Но вот ей каково?!
   Ладно, вернемся  к Монтини.  Он вихрем  ворвался в спальню, чтобы
обнять поскорее  Бланку, но  не тут-то было - ее уже обнимал другой!
Когда  Филипп   позже  признался,   что  они   как  раз  очень  мило
развлекались, Гастон  бухнулся на  пол - так  хохотал. Но  разве это
самое смешное?  Вовсе нет!  Самое смешное  то,  что  Монтини  парень
сообразительный, но дурак еще тот. Едва лишь он увидел свою Бланку с
Филиппом, сразу все понял и схватился за шпагу. А у Филиппа шпаги не
было, как  и тогда,  с боярином.  Однако на этот раз он не виноват -
ну, где  ему было  повесить, эту  шпагу, спрашивается?  Монтини чуть
было не  убил его.  Как буйно  помешанные, они  носились по  покоям,
швыряли друг  в друга  кресла и  стулья,  разбили  большое  зеркало,
выбили три  окна, задавили  насмерть трех кисок госпожи Бланки - она
была безутешна и горько оттого рыдала. Филипп потом клятвенно уверял
ее, что  это не  он, что  это все  Монтини. А  киски те  были  такие
красивые, такие  маленькие, пушистые  и  хорошенькие.  Бланка  очень
любит кошек,  и когда  она приедет  к нам,  вы с  ней быстро найдете
общий интерес...  Впрочем, хватит  о котах,  заговорился  я  что-то.
Продолжу.
   Значит, не  знаю там  как, но  Монтини  в  конце  концов  удалось
вытеснить Филиппа  в  коридор.  Вот-вот,  оно  самое!  Тогда  Филипп
пустился наутек. Монтини побежал за ним, изрыгая проклятия и угрозы.
И никто  его не  остановил - из стражников, я имею в виду. Наверное,
им было  интересно посмотреть,  чем же все это кончится. А кончилось
это тем,  что, к  счастью Филиппа,  по коридору  как раз  шел Эрнан,
направляясь к  нему  и  госпоже  Бланке.  Он  тут  же  разобрался  с
Монтини - разоружил  его и  сгреб в  охапку. А  Филипп тем  временем
сорвал с него (то есть с Эрнана) плащ, кое-как прикрыл свою наготу и
бегом возвратился в покои Бланки.
   Теперь один  только Бог  знает, что  станется с  Монтини.  Филипп
может  и   прикончить  его -   он  у   нас  такой,   очень   гордый,
впечатлительный и  злопамятный. Пока что Эрнан взял Монтини под свое
покровительство - не  хочу, говорит,  смертоубийства. А дальше видно
будет. Такие вот дела.
   Кстати, легок  на помине.  Только  что  ко  мне  заходил  Филипп.
Тихонько так  вошел, бессовестный,  стал у  меня за  спиной и  через
плечо читал, что я тебе пишу. Заметив его, я, конечно, возмутился, а
он и себе вскипел, накричал на меня: мол, какого черта я про все это
пишу. Я  же отрезал  ему, что его не должно касаться, о чем я пишу -
что хочу, то и пишу.
   А впрочем,  не затем  приходил ко  мне Филипп,  чтобы читать  мое
письмо. Собственно,  он и  понятия не имел, что я пишу тебе, пока не
начал читать.  (Проклятый этикет, что позволяет принцам заходить без
предупреждения!)
   Так вот,  Амелина. Оказывается,  Филипп изменил  свои  планы.  Он
передумал возвращаться  в Тараскон в этом году, собирается погостить
в Памплоне  аж до  конца ноября  и прямо отсюда отправиться в Рим на
свою с Анной Юлией свадьбу и торжества по случаю освобождения Европы
от мавров -  таковые состоятся, невзирая на смерть папы (если ты еще
не знаешь,  его святейшество  Павел VII умер 19 сентября - да почиет
он с миром). Так вот, торжества состоятся, хоть и без предполагаемой
помпы. К  тому же  Филипп рассчитывает, что к Рождеству будет избран
новый папа,  который отлучит  иезуитов от  церкви. Надеется, небось,
отхватить и себе часть владений и богатств ордена.
   Ты, безусловно, спросишь, с какой это стати Филипп решил остаться
в Памплоне.  Я тоже спросил, а он ответил мне, что намерен перенести
свой двор из Тараскона в Тулузу - дон Робер, оказывается, продал ему
Империал. Да-да, тот самый дворец в старой части города, который был
резиденцией последних  римских наместников  и первых королей Галлии.
Королевской  казне   стало  не   по  средствам  и  дальше  содержать
Империал - ты  же знаешь,  как беден  наш король.  Да  и  какой  он,
собственно, король,  если уж говорить откровенно. Предки дона Робера
расчленяли свой  домен, передавая  во владение  каждому  из  младших
сыновей отдельное  графство, и вот результат - вскоре Филипп отнимет
у него корону.
   Но это  еще не  об®ясняет, почему  Филипп  остается  в  Памплоне,
можешь сказать  ты. Я  тоже так сказал Филиппу. А он мне сказал, что
сегодня посылает  преподобному Антонио соответствующие распоряжения,
и вскоре в Тарасконе начнется такая суматоха в связи с переселением,
что спокойной  жизни у  нас не  будет. Маргарита  любезно предложила
Филиппу тем  временем погостить у нее (верно, все еще надеется снова
завлечь его к себе в постель), и он согласился.
   Так что,  Амелина, с  начала следующего  года  мы  будем  жить  в
Тулузе. По  идее, такое  решение Филиппа вполне понятно и об®яснимо.
Женившись на  Анне Юлии,  он станет  графом Перигора, Руэрга и Готии
(вряд  ли   маркиз  Арман  долго  протянет),  а  значит,  и  главным
претендентом на  галльскую  корону.  Еще  на  прошлой  неделе  Эрнан
говорил  мне,   что  после  смерти  старого  маркиза  Филипп  станет
фактическим правителем  Галлии и, естественно, не замедлит переехать
в столицу  своего королевства.  Как видишь,  он (то  есть Эрнан)  не
ошибался, он вообще редко ошибается, когда что-то говорит.
   Однако я  подозреваю, что  не только  это обстоятельство побудило
Филиппа поспешить  с переселением,  а  еще  немного  поразмыслив,  я
пришел к выводу, что и остаться в Памплоне он решил вовсе не потому,
что в  Тарасконе вскоре начнется суматоха. Кажется, позавчера Гастон
говорил мне,  что это  вызовет множество нелицеприятных толков, если
госпожа Бланка  поселится в Тарасконе - ведь она королевская дочь, и
положение, в котором она окажется, будет для нее унизительным. А вот
Тулуза - совсем  другое дело.  Ее переезд  в Тулузу  будет выглядеть
совершенно  естественно -  ей  скоро  семнадцать  лет,  она  графиня
Нарбоннская, пэр Галлии, разведена с мужем, а то, что она будет жить
с Филиппом,  это уже ее личное дело. Главное, что все приличия будут
соблюдены.
   Вот это,  думаю и  есть подлинная  причина  того,  почему  Филипп
остается в  Памплоне. Империал  будет обустроен месяца через три, то
бишь аккурат  к нашему  возвращению из Рима. Филипп же ни в какую не
хочет расставаться с госпожой Бланкой - даже на один день, не говоря
уж о  трех месяцах.  Надобно сказать,  что он,  похоже, свихнулся на
ней. Эрнан  утверждает, что это у него всерьез и надолго, и хмурится
при  том,   мрачнее  тучи   становится.  У   меня  создается   такое
впечатление, что Эрнан опасается, как бы Филипп не послал императора
с его  доченькой-сыночком к  чертям собачьим и не женился на Бланке,
благо она  уже разведена...  или к  несчастью для  Эрнана,  она  уже
разведена - кажется,  я понял,  почему Эрнан  был недоволен решением
монсеньора Франческо  де Арагон  и  назвал  его  скоропалительным  и
неканоническим.  Он  попросту  не  хочет,  чтобы  Филипп  с  Бланкой
поженились, не  хочет терять  лангедокских владений  Анны Юлии. Если
это так,  то я  решительно не  согласен с  ним. Госпожа Бланка такая
очаровательная, такая  прекрасная и  умная женщина -  только  ты  не
подумай ничего  такого. Я  питаю к  ней лишь  искреннее  уважение  и
глубокую симпатию,  но люблю  я только  тебя,  одну  тебя,  хотя  ты
(зачеркнуто).
   Вот это  Филиппово решение свалилось на меня, как снег на голову.
Он спросил,  останусь ли  я с  ним, а я еще не решил. Надо будет все
взвесить, посоветоваться  с отцом -  только ты  не обижайся на меня,
если я  все же  решу остаться,  ладно? Филипп  сказал, что  вся наша
молодежь остается  гостить у госпожи Маргариты по ее приглашению - и
Эрнан, и Гастон, и оба д'Арманьяка, и Русильон, и кузены Сарданские,
и Габриель  де Шеверни...  Вот он,  бедняга, женушку  нашел, чтоб ей
пусто было!  Она попросту  ненавидит его,  по-настоящему  ненавидит,
смотрит на него так, будто в любой момент готова убить его - я вовсе
не шучу.  Между ними что-то неладно, это я давно заподозрил. Я много
раз спрашивал у Габриеля, что же произошло, но он все отмалчивался и
только однажды спьяну сказал мне: "Все это кара за мое преступление.
Жестокая кара.  Уж лучше  бы меня  бросили в темницу". И все, больше
ничего, ни  слова. Эрнан и Филипп тоже молчат, не говорят мне, какое
же  преступление   совершил  Габриель.   А  Гастон,  похоже,  сам  в
недоумении. Он говорит, что Матильду насильно выдали за Габриеля, но
это еще не об®ясняет ее бесстыжего поведения. Всего ничего прошло со
дня их  свадьбы,  а  она  уже  напропалую  изменяет  ему -  и  не  с
мужчинами, а  с  женщинами.  Представь  себе!  Гастон  говорит,  что
Матильда с  Анной Юлией  два сапога  пара,  а  Филипп  и  Габриель -
товарищи по  несчастью. Только Филипп относится к своему положению с
юмором, а Габриель, бедолага... Мне так жаль его, Амелина, так жаль!
Раньше я  считал себя  самым несчастным из мужей, но теперь понимаю,
что это не так. Ведь ты любишь меня, правда? Пусть ты изменяешь мне,
но ты  любишь меня  и не  желаешь мне  зла. Я тоже люблю тебя, очень
люблю, и  мне  так  хочется  повидаться  с  тобой,  я  так  по  тебе
соскучился, милая.  Я бы  с радостью уехал из Памплоны хоть сегодня,
но пойми  меня правильно,  родная: в  свите нашего  дяди, герцога, я
буду выглядеть белой вороной, ведь, повторяю, по словам Филиппа, вся
наша молодежь остается гостить у Маргариты.
   Ага! Мне  пришла в  голову одна  великолепная идея! А что, если я
приеду к  тебе в ноябре, побуду с тобой две-три недели, а когда наша
компания оставит  Памплону и  тронется в  путь, я присоединюсь к ним
уже в  Барселоне и  сяду вместе  с ними на корабль. Как ты думаешь -
так пойдет? По мне, это очень даже неплохая мысль, и, пожалуй, так я
и поступлю.  Только сперва надо посоветоваться с отцом и Филиппом, а
также с Гастоном - может быть, он согласится поехать со мной.
   А впрочем,  нет, навряд ли он согласится. У него свои заботы, он,
к твоему  сведению, тоже  влюбился - правда,  не в княжну Елену, а в
графство Иверо,  наследницей которого  она стала после смерти своего
брата. Только об этом - ни слова, ни полслова, Амелина. Никому, даже
матушке.  Дело  в  том,  что  твой  брат  (и  это  серьезно!)  хочет
развестись с  Клотильдой, чтобы жениться на княжне Иверо. Без шуток!
И Филипп (надо же!) намерен поддержать его. Он пообещал Гастону, что
уговорит нашего архиепископа найти какой-нибудь формальный повод для
расторжения брака. Только молчи, заклинаю тебя. Я украдкой подслушал
их разговор, они не знают, что я что-то знаю об их планах. А когда я
рассказал о подслушанном разговоре Эрнану, он сказал мне, что нечего
тут удивляться.  Филипп, мол,  положил глаз на Наварру, собирается в
будущем присоединить  ее к  Галлии, сохранив, впрочем, за Маргаритой
титул королевы, так что твой брат, как граф Иверийский, будет ему на
руку в этой его затее.
   Скажу теб