ей сажали,
люди уезжали, к нам приходили новые, и мы продолжали свою работу. Это были
документы о равноправии народов, документы о свободе совести, то есть
религии, о праве на справедливый суд (это была очень большая тема), праве
на статус политзаключенных, о положении в лагерях. Это были документы о
социально-экономических правах, то есть вопросы права на труд и права на
пенсии. Это были предложения Белградской и Мадридской конференциям СБСЕ.
Наконец, еще документ, один из очень важных: Хельсинкская группа - это
единственная организация, которая протестовала против ввода войск в
Афганистан.

И вот здесь идет речь о том, что у нас не было единой политической
платформы, не было лидеров. Формальных лидеров у нас не было, но я не
согласна, что у нас не было лидера. Лидер у нас был, и когда я назову его,
вы сразу поймете, что это был лидер: академик Андрей Дмитриевич Сахаров. Он
был неформальным лидером, но к нему тянулись сердца и тех, кто пытался
защищать права человека, и сердца тех, кто был обижен и кто искал своих
прав. Он получал сотни писем со всех концов Советского Союза, и на каждое
письмо он отвечал. Мы смотрели ему в глаза и по выражению его глаз
понимали, правильно или неправильно мы поступаем в том или другом случае.
Но, конечно, это был не лидер в формальном смысле. И он даже не был членом
нашей Хельсинкской группы.

Итак, методы нашей работы заключались в том, что мы писали документы.
Больше мы ничего не делали. И первоначально эти документы по почте
рассылались главам тридцати пяти правительств стран, которые подписали
Хельсинкское соглашение, в том числе первый экземпляр посылался в Президиум
Верховного Совета СССР. Но потом мы убедились, что обратные расписки мы
получаем только из Президиума Верховного Совета, и мы поняли, что наши
документы не доходят до глав правительств других стран. И тогда мы прибегли
к другому способу: к открытой, совершенно открытой передаче наших
документов иностранным корреспондентам и, таким образом, добивались их
звучания на международной арене. Тут важно отметить принципы нашей работы:
их было три-четыре. Во-первых, это полная легальность и открытость. Мы
никогда не позволяли себе ни одного анонимного документа, мы ставили
подписи, мы указывали телефоны и адреса. Мы всегда действовали открыто и
легально, несмотря на репрессии, которым мы подвергались. Второе: мы
никогда не прибегали ни к чьей материальной помощи. Пишущая машинка и
шариковая авторучка - вот были наши орудия, таким образом мы работали. И
даже деньги на рассылку наших документов брали из своего кармана. Злобные
инсинуации, когда нас, Хельсинкскую группу, обвиняли в том, что мы чуть не
наемники ЦРУ и других враждебных ведомств в других государствах, - это была
полная и настоящая клевета. Мы всегда работали бескорыстно и открыто. И,
наконец, последний наш принцип был тот, что мы никогда, ни в какой форме,
ни в какой степени не призывали к насилию и отрицали всякую возможность
насилия. И мы всегда и всюду действовали только словом. А против слова,
против идеи на нас действовали тюрьмами, ссылками и арестами, допросами,
обысками.

Я сейчас заканчиваю. Хочу сказать только два слова о том, почему эта группа
прекратила свою деятельность, свою работу. А прекратили мы ее в сентябре
1982 г. Дело в том, что к этому моменту на свободе оставалось три человека
в СССР: профессор Н.Н.Мейман, Е.Г.Боннэр и я. И против меня (против Боннэр
впоследствии было возбуждено уголовное дело, которое слушалось в Горьком)
было возбуждено уголовное дело Московской городской прокуратурой. И вот
тогда мы издали последний наш документ, в котором написали: репрессии,
полный разгром, полностью связанные руки, мы вынуждены прекратить свою
работу. <...>

Я не исчерпала своей темы, но боюсь, что мы все вместе исчерпали ваше
терпение, и я заканчиваю вот чем: когда поэт Габай произносил свое
последнее слово в суде, он сказал: "Сознание своей невиновности,
убежденность в своей правоте исключают для меня возможность просить о
смягчении приговора. Я верю в конечное торжество справедливости и здравого
смысла и уверен, что приговор, рано или поздно, будет отменен временем".

Мы дожили до этого времени. Не все дожили (И.Габай был реабилитирован
посмертно), но мы с вами дожили до того времени, когда эти несправедливые и
неправосудные приговоры отменены самим временем. И дай вам Бог, чтобы вы,
молодые, сегодняшние, которые привыкли к тому, что на демонстрации можно
выходить тысячами, которые привыкли к тому, что можно размножать документы
в свободных журналах, что они расходятся в тысячах экземпляров, дай Бог,
чтобы к вам никогда не вернулось то время, которое мы пережили.

Мы, может быть, сделали мало, но мы сделали то, что сделало возможным
сегодняшнее развитие событий.






Выступление в Центральном доме медиков
 "Трибуна общественного мнения у Никитских ворот".
 Июнь 1989 г.

Друзья мои! Прежде чем я начну свою беседу с вами, свой разговор с вами, я
хочу познакомить вам с теми, кто присутствует здесь, на сцене.

Рядом со мной сидит Борис Андреевич Золотухин, один из самых блестящих
адвокатов Москвы, участник правозащитного движения как защитник
политзаключенных. Лариса Иосифовна Богораз, ее, думаю, даже и не надо
представлять, - это одна из тех мужественных женщин, которые в 1968 г.
вышли в составе немногочисленной демонстрации на Красную площадь, чтобы
протестовать против оккупации Чехословакии. Леонард Борисович Терновский,
один из тех, кто защищал интересы, может быть, наименее защищенной группы
людей, людей, называемых психически больными и заключаемых в
психиатрические тюрьмы, хотя эти люди зачастую были так же здоровы, как мы
с вами. Отец Глеб Якунин - человек, который руководил "Комитетом защиты
прав верующих". Об этом он вам расскажет сам. Феликс Светов - религиозный
писатель, вам не надо его представлять. Сергей Ковалев - один из первых
правозащитников, человек, который одним из первых вошел в первую
неформальную организацию - "Инициативную группу защиты прав человека".
Татьяна Великанова, которая за свою правозащитную деятельность отбыла пять
лет лагерей и ссылку. Александр Павлович Лавут - один из правозащитников, в
частности защитник интересов крымских татар. И, наконец, Смирнов, которого
я привыкла называть просто Алеша, но могу сказать, что он Алексей Олегович.
Тоже бывший узник лагерей. О себе и о своей работе они все вам расскажут
сами.

Мы с вами будем говорить о правозащитниках прошлого, но говорить мы о них
будем для того, чтобы думать о будущем. Депутат Власов на I съезде Советов
сказал: "Ответственность ныне списывается одной безбрежной, вместительной
фразой: "Все мы вышли из того времени"", - и тут же сам себя прервал: "Нет,
не все!"

О тех, кто не молчал в годы застоя, кто, несмотря на репрессии, поднимал
свой голос громко, открыто и требовал гласности, демократии, защиты прав
человека, о тех, полузабытых сегодня людях, которых можно назвать до
известной степени предтечами перестройки, я хочу рассказать в своем кратком
выступлении.

После ледяного страха сталинских лет, когда только отдельные герои
поднимали свой голос протеста и тотчас же погибали в подвалах Лубянки или
на островах архипелага ГУЛАГ, после XX съезда последовавшая короткая
передышка - хрущевская оттепель - не успела растопить эти льды страха. И
вскоре начались опять преследования инакомыслящих, новые политические
процессы, которые и продолжались в течение всех лет застоя.

Так вот, первые громкие голоса, которые раздались в нашей стране, мы не
столько услышали, сколько прочли в "самиздате". Это был голос Солженицына,
это был голос Сахарова. Это были совершенно разные голоса, но они одинаковы
в том смысле, что будили мысль, давали нам стимул к тому, чтобы обретать
собственные голоса.

Все знают процесс Ю.Даниэля и А.Синявского. Я не стану говорить о них. Они
хорошо известны. Этот процесс повлек за собой первые отзвуки гласности и
первые процессы за вслух прозвучавшую речь (мысль).

В те времена мы читали "самиздат", и те люди, которые постарше, помнят это
время. Мы читали "самиздат", мы читали книги В.Гроссмана, Л.Чуковской,
братьев Медведевых. Мы делились разрозненными страницами этих рукописей,
как крупинками драгоценностей. А потом появились первые независимые
журналы: "Хроника текущих событий", "Поиски" и другие; первые неформальные
организации - "Комитет по защите прав человека", "Инициативная группа
защиты прав человека", Московская Хельсинкская группа <...> Украинская,
Литовская, Грузинская, Армянская группы, а потом началось образование
Хельсинкских групп во всем мире, в европейских странах и в Америке <...>

Особое место, особое значение в правовой работе неформалов имели судебные
дела, по которым лагеря и тюрьмы заменялись психиатрическими больницами. Я
лично по таким делам защищала Ивана Яхимовича, Наталью Горбаневскую, Петра
Григоренко. Это три человека, которые были признаны сумасшедшими,
невменяемыми. <...> И их долгие годы содержали в психиатрических больницах,
где к ним применялось принудительно лечение. И все-таки ни одного из этих
трех человек, которых я защищала, не сломили, не превратили в сумасшедших,
и все они после освобождения из психиатрических тюрем продолжали работать.

Многие не вернулись из лагерей и ссылок. Я не могу вам перечислить всех.
Как мне ни хочется, но я не могу превращать свою беседу с вами в длинный
перечень имен, Я только вспомню: член Украинской Хельсинкской группы Олекса
Тихий - умер в заключении, Юрий Галансков - умер в заключении, Василь Стус
- умер в заключении. И все знают трагическую судьбу Анатолия Марченко,
который погиб в Чистопольской тюрьме уже в годы, когда снова началась
оттепель, когда началась перестройка; погиб, чтобы ценой своей жизни
облегчить жизнь других политзаключенных.

Отбыли длительные сроки люди, отбыли ссылки. В 1986 г. около двухсот
человек были помилованы и освобождены из тюрем и ссылок. Большинство - в
1987-1988 гг. Но ни один из этих людей не реабилитирован. Почему мы и
сегодня должны смириться с тем, что несправедливость осталась
несправедливостью, с тем, что люди, которыми мы можем только гордиться,
носят на себе клеймо судимости? Чтобы руководители государства, как раньше,
говорили: "У нас нет политзаключенных, это - уголовные преступники"? Тем
более имеет колоссальное значение разрешение вопроса об их реабилитации.

Весной я, наблюдая за ходом съезда народных депутатов СССР, слушала и
ждала: кто же, наконец, скажет о правозащитниках тех лет? И услышала: поэт
Е.Евтушенко сказал, что он предлагает специальным Указом Верховного Совета
аннулировать приговоры по так называемым диссидентским делам, вернуть
советское гражданство тем, у кого оно было несправедливо отобрано. Он
предлагал лишить права на медицинскую практику тех психиатров, которые,
нарушая клятву Гиппократа, под видом больных запихивали в психушки
нормальных, свободомыслящих людей. Но Евтушенко поэт, а не юрист, и он не
мог знать того, что нельзя указом, законом Верховного Совета отменить
судебные приговоры. Существует только один способ реабилитации: пересмотр
судебных дел и отмена тех несправедливых приговоров.

Только тогда, когда мы увидим, что все несправедливые приговоры отменены,
когда мы увидим, что все люди, безвинно пострадавшие в годы так называемого
застоя, восстановлены в своих гражданских правах как полностью невиновные и
являющиеся предтечами перестройки, а не уголовными преступниками, только
тогда мы можем до какой-то степени считать себя гарантированными от
повторения тяжелого прошлого. <...>

Вспоминая прошлое, надо думать о будущем. Сегодня противостоять всяким
попыткам ограничить демократию и гласность - это задача каждого из нас.
Аплодисменты, которые прозвучали на съезде после выступления генерала
Громова, показывают, что опасность еще есть, что перестройка еще не стала
необратимой, что гласность и демократия еще стоят впереди перед нами как
идеал, к которому мы должны стремиться. Надо стремиться к тому, чтобы
никому не удавалось свободомыслящий народ выдавать за экстремистов,
алкоголиков, наркоманов, поднимать неразумный бунт.

Надо стремиться к тому, чтобы мы могли широко мыслить, чтобы мы могли
свободно говорить, чтобы мы могли не бояться слежки, арестов, допросов,
тюрем только за слово, за идею и за убеждения.



"ДЕЛО" КАЛЛИСТРАТОВОЙ



Протокол обыска

1981 г. м-ца декабря, дня 24 ст. следователь Титов Прокуратуры города
Москвы с соблюдением требований ст. ст. 168-171, 176, 177 УПК в присутствии
понятых 1) Грибкова Николая Николаевича прож. ул. Кожевницкая, дом 5, кв.
58 2) Наикиной Любови Александровны прож. Московская обл., г. Калининград,
пос. Первомайский, ул. Советская, дом 31 на основании ордера  постановление
от 24 декабря 1981 года выданного прокурором города Москвы по следственному
делу  49129/65-81 произвел обыск у гр-на Каллистратовой Маргариты
Александровны проживающей г. Москва, ул. Удальцова, дом 10, кв. 131, где
были изъяты документы Московской Хельсинкской группы, письма и многое
другое. Перед началом производства обыска Каллистратова М.А. была
ознакомлена с постановлением от 24 декабря 1981 г. и Каллистратовой было
предложено выдать литературу, документы и материалы, содержащие заведомо
ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный
строй. На данное предложение гр-ка Каллистратова ответила, что у нее не
имеется каких-либо документов, порочащих советский государственный и
общественный строй.

После этого в квартире Каллистратовой М.А. был произведен обыск, в
результате которого обнаружено и изъято:

1. Блокнот "Еженедельник" в красной обложке

2. Записная книжка в темно-синей обложке

3. Алфавит в светло-синей обложке

4. Записная книжка в темно-красном переплете

5. Алфавит в темно-синей обложке

6. 6 (шесть) писем из Франции на имя Каллистратовой М.А.

7. 2 (два) письма из Польши на имя Каллистратовой М.А.

8. Письмо в конверте Каллистратовой М.А. от Каллистратовой С.В.

9. Конверт на имя Широкова Ю.М. от Толоконникова Г.

10. Документ на Каллистратову М.А. на въезд во Францию на 12 (двенадцати)
листах в целлофановом пакете

11. Приглашение во Французское посольство на первое апреля 1981 г. на 1
листе

12. Перепечатанное собрание сочинений Н.Гумилева (том 1) издательство ...
Вашингтон, 1962 г. в 20 подборках

13. Отпечатанные на машинке "Песни" А.Галича. СВОХ 1973 г. на 8 листах

14. Стихи Н.Горбаневской "Не спи на закате", август-декабрь 1974 г. в
самодельном переплете желтого цвета на 54 листах

15. Перепечатанные стихи А.Галича "Кадыш" 1970 г. в самодельном переплете
на 16 листах

16. Самодельная брошюра в белом переплете "Избранные дацзыбао" на 24 листах

17. Магнитофонная кассета с пленкой тип А 4402-6 (тип 10) 210 метров. На
упаковке имеется подпись: Галич

18. Магнитофонная пленка на металлической катушке в картонной упаковке
оранжевого цвета

19. Лист с текстом на иврите и с переводом с иврита о посадке деревьев в
Израиле в честь адвоката Каллистратовой - на 2-х листах

20. 3 листа бумаги с французским текстом

21. Клочок бумаг с адресом Якубенко

22. Пишущая машинка "Эрика" зеленого цвета 51570 в сером футляре с русским
шрифтом

23. Пишущая машинка "Эрика" зеленого цвета 17205 с латинским шрифтом в
сером футляре.

Гражданка Каллистратова М.А. после проведения обыска заявила, что
обнаруженные материалы, письма и вещи никаких измышлений, порочащих
советский государственный строй не содержат и что их изъятие она считает
незаконным; других заявлений, замечаний и протестов о проведении обыска она
не имеет.

Каких-либо замечаний и заявлений от понятых не поступило.

Обыск начат в 8 час 30 мин, окончен в 14-00.

Протокол прочитан следователем вслух, записано верно.

Понятые: 1) Грибков

2) Наикина

Ст. следователь Титов

Копию протокола получила 24/XII-81 г. Каллистратова.



Допрос С.В.Каллистратовой 26 апреля 1982 г.

26.04.82 г. С.В.Каллистратова была вызвана повесткой в Мосгорпрокуратуру к
12-ти часам на допрос к следователю Ю.А.Воробьеву по делу  12948/65-81.

Следователь: "Вам предъявляются две пишущие машинки: "Ундервуд"  ... и
"Москва"  ... которые изъяты у вас на обысках. Принадлежат ли эти машинки
вам? Печатали ли вы на этих машинках какие-либо документы Хельсинкской
группы? Печатал ли эти документы кто-либо другой на этих машинках?

Каллистратова: Машинка "Ундервуд" принадлежит мне лично. На все остальные
вопросы отвечать отказываюсь.

Следователь: Вам предъявляется пишущая машинка "Ремингтон"  ... изъятая
24.12.81 г. на обыске у Кизелова. Принадлежит ли эта пишущая машинка вам?
Печатали ли вы на ней или кто-либо документы группы "Хельсинки"?

С.В.: Отвечать отказываюсь.

Следователь: Почему вы отказываетесь отвечать?

С.В.: Потому что отказываюсь принимать участие в этом деле.

Следователь: Вам предъявляются две пишущие машинки, обе марки "Эрика",
изъятые на обыске у вашей дочери Каллистратовой М.А.,  ... Кому они
принадлежат? Печатали ли вы на этих машинках документы Хельсинкской группы?
Печатала ли на них эти документы когда-либо ваша дочь?

С.В.: Машинки эти приобретены мужем моей дочери, покойным профессором МГУ
Ю.Широковым. Я печатала на этих машинках только документы о жилплощади,
садовом участке. Кроме того, эта машинка использовалась моей дочерью и моим
покойным зятем для печатания и перепечатки их научных работ.

(Без протокола. Следователь: вы уверены, что вы и ваша дочь действительно
ничего не печатали на этих машинках? С.В.: Почти уверена, но какое-то
сомнение есть.)

Следователь: Вам предъявляется текст, написанный от руки (копия документа
121 МГХ о годовщине высылки Сахарова. - Сост.). Вы ли писали этот текст?

С.В. Отказываюсь отвечать.

(Без протокола. Следователь: Ясно же, что ваша рука... С.В.: Вот и
устанавливайте сами.)

После допроса С.В.Каллистратова спросила следователя, определило ли
следствие за четыре месяца (с 24.12.81), против кого возбуждено дело.
Воробьев ответил, что не секрет, и показал папку с надписью "Наблюдательное
производство по делу Каллистратовой С.В." - дело это возбуждено 23.12.81 по
мотивам "распространения заведомо ложных измышлений..." С.В.Каллистратова
удивилась, что за четыре месяца еще не решено, предъявлять ли ей обвинение
или нет, и предположила, что следствие ждет указаний. Следователь сказал:
"Ну, пока все, Софья Васильевна... Я вызову вашу дочь".



Допрос С.В.Каллистратовой 6 сентября 1982 г.

Следователь Воробьев предъявил С.В.Каллистратовой постановление о
назначении экспертизы машинописи и почерка от 2 мая 1982 г.

С.В.Каллистратова записала в протокол: "Так как постановление о назначении
экспертизы предъявлено мне только сегодня, 6.09.82 г., а заключение
экспертизы уже получено, я была лишена возможности пользоваться правами,
предоставленными законом обвиняемому".

Далее были составлены два одинаковых протокола об ознакомлении обвиняемой с
актами экспертизы машинописи и почерка С.В.Каллистратовой.

В протоколах она записала: "С заключением экспертизы ознакомлена, показаний
давать не буду".

Затем следователь составил протокол о назначении меры пресечения - у
С.В.Каллистратовой была отобрана подписка о невыезде.

Наконец Воробьев оформил протокол допроса обвиняемой от 6.09.82 г.

Вопрос: Вам предъявлено обвинение. Какие показания вы хотите дать по
существу дела?

Ответ: Никаких показаний давать не буду.

В тот же день в 15 час. следователь Воробьев предъявил С.В.Каллистратовой
постановление о привлечении в качестве обвиняемой на пяти машинописных
страницах. В постановлении было написано: "...Являясь на протяжении
длительного времени членом так называемой нелегальной "Московской группы
содействия выполнению Хельсинкских соглашений в СССР", в 1978-81 гг. лично
и совместно с другими лицами систематически изготовляла, размножала и
распространяла среди своего окружения "документы" указанной группы, в