юдях высокой нравственности, принципиальности и мужества. А именно таким
человеком была Софья Васильевна.

1991, март, США






М.Каплан

Учитель

1960 год. Кунцево, тогда еще Московской области. Около железнодорожной
станции в маленьком домике нарсуд и там же юридическая консультация. Как
долго я добивалась приема в коллегию адвокатов и, наконец, попала. Не таким
мне виделось место моей работы, ну да все равно, счастлива была бесконечно.
Встретили меня не очень доброжелательно, никто не хотел возиться со мной,
учить меня, тратить на это свое время. Стала сама, как могла, работать. Был
там один древний старичок. Учить и помогать в работе он уже не мог, но
поведал он мне тогда о многом, за что благодарна ему и по сей день. Вот от
него-то я и услышала об адвокате Каллистратовой.

Юридическая консультация, где она работала, находилась неподалеку, в
Рабочем поселке, на следующей железнодорожной станции, и слыла Софья
Васильевна самым лучшим адвокатом. А вскоре мне довелось видеть ее в суде,
в Кунцево, где слушалось уголовное дело. Ее речь, предельно логически
последовательная и столь же аргументированная, поразила меня. Тогда у меня
сложилось впечатление, что иначе, чем утверждала Софья Васильевна, быть не
могло и не может, что наказать можно и должно только так и ничуть не
строже, чем она просит. Сейчас не помню, каким был приговор, но это
впечатление подтверждалось потом все годы нашего общения.

Выходила я тогда из суда (она меня, наверное, и не видела) пораженная и в
то же время расстроенная, считая, что мне такое не дано. Я робела перед
ней, какое-либо общение с ней казалось невозможным. Не потому, что она
выглядела недоступной, нет, она была очень простой, а потому, что страх
перед умным человеком, который может разглядеть твою неграмотность,
сковывал меня. И уж никак не могла я вообразить, что пройдет немного
времени, и Софья Васильевна заметит меня и станет моим учителем, будет
посвящать меня в тайны адвокатского искусства и мастерства. Но если
последнему научить можно (и то при огромном желании обучающегося), то
первое дается от Бога. Так и говорили про Софью Васильевну - "адвокат от
Бога".

Вскоре мы обе оказались в одной консультации: Кунцево, Рабочий поселок
влились в Киевский район Москвы. Какое-то время мы продолжали работать в
разных помещениях, но часто встречались в главном <...> где в двух не очень
больших комнатах собиралось около сорока адвокатов. Там-то на одном
производственном совещании меня ругали за какой-то неправильно данный совет
(тогда каждый вопрос к адвокату и каждый его ответ обязательно
фиксировались). Я отчаянно оборонялась. Не знаю, почему за меня вступилась
Софья Васильевна, - и все кончилось благополучно. А еще через некоторое
время Софью Васильевну и меня перевели на Большую Молчановку, и она взяла
меня под свое крыло. Вот тут-то началась моя настоящая учеба. Она брала
меня с собой на все процессы, в которых участвовала, давала читать свои
жалобы, ходатайства, не ленилась читать мои писания, обсуждала со мной мои
дела. Но главное было в общении, в разговорах.

Вспоминаю, как мы засиживались допоздна в консультации, принося из "Праги"
какую-нибудь еду и вскипятив чай. А бывало, что Софья Васильевна приглашала
нас, молодых, к себе домой, на улицу Воровского, где мы тоже пили чай и
говорили о литературе, искусстве, жизни. Мне кажется, что ее любимым
художником был Модильяни, а может быть, это было увлечение того периода...
А любимых поэтов у нее было множество: Ахматова, Цветаева, Гумилев и
много-много других столь же известных и вовсе неизвестных. Вот тогда-то
Софья Васильевна помогла мне достать машинописный четырехтомничек Гумилева,
который я храню и сейчас. <...>

Вспоминаю, как Софья Васильевна принесла мне молитву пожилого человека.
Вроде бы она принадлежала перу кого-то из англичан... Только сейчас я
смогла оценить мудрость этой молитвы. Суть ее такова: "Не кичись своей
мудростью, не поучай и да не будешь ты нудным".

Нельзя не вспомнить семью Софьи Васильевны: ее дочь, племянницу, сестру,
внуков, тех, кто постоянно окружал ее. Вот сад, усыпанный опавшими
яблоками, с огромными яблонями и малюсеньким домиком в Строгино. Все было
выращено двумя сестрами - Натальей Васильевной и Софьей Васильевной, их
трудами в часы "отдохновения" после изнурительной работы. Вот как сейчас
вижу соковарку, в которой Софья Васильевна делала яблочный сок, а потом
разливала его в бутылки. И поила она этим соком не только внуков, но и
частых гостей. С пустыми руками с дачи не выпускали - гости уезжали с
корзинами яблок, букетами цветов.

Я никогда не слышала, чтобы внуки звали ее бабушкой, они звали ее "Соней",
и дружба между ними была неподдельная. Но сколько сил и здоровья вкладывала
"Соня" в этих сорванцов! На вс и всех должно было ее хватить, - она была не
только главным воспитателем, но и подлинной главой семьи, безропотно несшей
все связанные с этим обязанности.

Позже дачу сломали, сад спилили, срубили, построили на этом месте жилой
район Строгино. И ничего не осталось там от тяжелых трудов этих двух
женщин, кроме воспоминаний...

Память опять переносит меня к работе. Первые годы Софья Васильевна опекала
и учила меня. Официально я не числилась ее стажером, а она моим патроном,
но ее помощь была значительно большей, потому что оказывалась по велению
сердца, а не служебного долга. Софья Васильевна часто говорила мне: каким
бы простым ни казалось дело, каждый раз необходимо еще и еще раз читать
закон, периодику, изучать практику. И сама она всегда поступала так,
невзирая на огромный опыт. А как досконально изучала дела, как умела
беседовать с клиентами!

Вот Софья Васильевна сидит за столом, стоящим в середине второй комнаты
консультации. А вокруг - по бокам, сзади, спереди - такие же столы, за
которыми тоже сидят адвокаты, многие из них беседуют с клиентами. Сейчас
диву даешься, как же мы могли работать в таком шуме, гаме? А Софья
Васильевна, кажется, не замечала всех этих неудобств. Если она бралась
вести дело, то отдавала себя этому целиком. Часами беседовала с клиентами.
Бывало, все посетители и адвокаты уже ушли, ушли секретарь и машинистка,
пришла уборщица, а Софья Васильевна все продолжает беседу с клиентом,
выясняя все новые и новые вопросы. Ничто не ускользало от ее внимания, и
это давало ей возможность блестяще осуществлять защиту.

Через некоторое время Софья Васильевна стала передавать мне ведение
уголовных и гражданских дел, которые по каким-либо причинам не могла вести
сама. Но относясь ко мне с большой теплотой и оберегая меня, она никогда
даже не предлагала мне дела "инакомыслящих". Сама же с головой ушла в эти
дела, ничего не боясь.

Всю жизнь Софья Васильевна прожила в более чем скромном достатке. Ей не
только были чужды стяжательство, вещизм, накопительство, но она порой не
имела даже самого необходимого и не страдала от этого. Признавала она лишь
духовные ценности.

Не могу простить себе, что позволила жизни разобщить нас. Первые годы после
ухода Софьи Васильевны на пенсию мы нечасто, но встречались,
перезванивались. С годами это общение становилось все более и более редким,
а затем и вовсе прекратилось. И вдруг телефонный звонок нашего общего
знакомого: Софья Васильевна тяжело больна. Я поехала в больницу. Софья
Васильевна, несмотря на тяжкую болезнь не изменившаяся, была рада моему
приходу, но в глазах ее я прочла упрек: "Где же вы были так долго?" А может
быть, она так и сказала?

Было ли так на самом деле, но в ушах у меня по сей день звучит этот вопрос.






Ю.Лурье

Призвание

- Я ознакомилась с содержанием дела. Против вас очень серьезные улики.

- Да, Софья Васильевна.

- Прежде всего я хочу спросить у вас, только совершенно честно, вы убили
П.?

- Да, но вы будете доказывать, что сделал это не я.

- Мне кажется, что правильнее признаться перед судом в своей вине. Я думаю,
что нам бы удалось добиться максимально мягкого наказания.

- Нет, вы будете доказывать, что убил не я.

- Тогда я вынуждена отказаться от ведения вашего дела.

- Отказаться? Я же вам деньги плачу!

- Вы платите за мою работу, но не покупаете меня. Честность моей работы не
только в добросовестности перед вами, но и в честности перед собой, перед
людьми. Адвокат имеет свои убеждения и отстаивает их перед вами, перед
судом, перед людьми в зале суда. Я отказываюсь защищать вас на каких бы то
ни было условиях, ограничивающих мою совесть.

* * *

Призвание. Откуда оно берется? Чей зов слышишь в этом слове - "призвание"?
А если суть призвания - стоять на страже справедливости? Этому не учит
институт, это человеческая потребность, вырастающая из невозможности
выносить несправедливость...

Софья Васильевна листает старые блокноты. Конечно, те дела, о которых она
рассказывает, - это вехи ее адвокатского пути. Ошибка следователя, ошибка
суда - экстраординарный случай, за всю долгую работу на пальцах пересчитать
их можно, и все-таки именно в таких ситуациях проявляется призвание.

- Адвокат должен помочь суду вскрыть перед ним в необходимых случаях
несправедливость обвинения, - говорит Софья Васильевна, - и вообще должен
быть другом суда. Есть у меня коллеги, считающие, что процесс - это борьба
с судом. Да, борьба, но борьба вместе с судом за справедливость приговора.

Адвокатские будни. Незаметный и в то же время тяжелый труд. Софья
Васильевна листает старые блокноты, и перед ее глазами лица и судьбы. Обо
всех бы рассказать. Но, как известно, журналисты любят что-нибудь
особенное, и Софья Васильевна вспоминает самые яркие "боевые" свои дела.

В 1929 г. Софья Васильевна окончила Московский университет пошла работать в
профсоюзную юридическую консультацию. Тридцать лет она работала защитником
интересов рабочих. Работала? Да, каждый вкладывает в это слово свой особый
смысл. Кто-то служит, кто-то мучительно идет на работу, кто-то не хочет
уходить и после окончания рабочего дня. Работа - это одна из самых больших
радостей в жизни, если чувствуешь, что это твоя работа, что ты на своем
месте. Софья Васильевна любила свою работу. Ей нравилось выступать в суде,
нравилось открывать неожиданные повороты в деле, нравилось приносить
большую пользу людям. И это "нравилось" стало необходимостью.
Необходимостью, не диктуемой кем-то, а своей собственной, внутренней
необходимостью. Давно уже канули в лету годы работы в ВЦСПС, но
необходимость осталась и сейчас. Софья Васильевна спешит то в Радиокомитет,
где она ведет общественную приемную по юридическим вопросам, то на
заседание методического комитета, где она председатель, много и полезно
помогает молодым адвокатам и т. д.

Мы часто говорим о принципе материальной заинтересованности. Это очень
важный принцип, но при этом мы помним, что у людей главным является
все-таки моральный.

Разве "золотые горы" заставляют вас, Софья Васильевна, работать со
стажерами, вести при президиуме коллегии адвокатов криминалистическое бюро,
так долго мучаться над делами?

Настоящий, большой адвокат - это человек, который служит людям всем сердцем
и разумом. Неужели гонорар - цель? Скорее, это просто возможность отдавать
свои силы.

* * *

Хищение на фабрике. Неучтенная продукция сбывалась группой мошенников.
Бывший начальник цеха щурит глаза: "Это мне главный инженер велел".
Некоторые другие обстоятельства и факты тоже, казалось бы, его обличали. И
вот главный инженер, старый коммунист, герой войны взят под стражу...

Каллистратова утверждала, что это только оговор. Следователь же решил, что
главный инженер сознательно завышал нормы расходования материалов. Мнение
экспертизы подтверждало эту версию.

Адвокат собрала заключения крупнейших специалистов из
научно-исследовательского института, доказывающие, что экспертиза во время
следствия была неквалифицированной. Именно поэтому она пошла на поводу у
следователя. Один год и семь месяцев находился честный человек в
следственном изоляторе. Суд признал его невиновным в хищении, но виновным в
халатности и приговорил к одному году и семи месяцам лишения свободы, то
есть на срок, уже фактически отбытый инженером.

Учет на фабрике должны были вести директор и бухгалтер, но не инженер.
Обвинение незаконно, честный человек должен быть реабилитирован!

Сколько уже длится дело? Областной суд. Отказ. Верховный суд. Отказ. Вот и
инженер сдался: "Не надо, Софья Васильевна, пусть будет, как будет". И
перестал звонить. А Софья Васильевна идет на прием еще к одному члену
Верховного суда. Пишет еще одно письмо. Что заставляет ее бороться за честь
человека, который сам уже давно смирился, смирился потому, что устал от
свалившихся на него непосильных бед?

Добрый человек, не добренький, а именно добрый. Как хорошо встретить в
жизни такого человека! Особенно, если в той дороге, по которой тяжело
идти... а идти надо! И надо не сдаваться.

Но добрый человек - это не мягкотелость, это не доброта болота. Софья
Васильевна может быть резкой, страстной, гневной. Доброта Софьи Васильевны
Каллистратовой - в ее непреклонном желании добиться для человека добра.
Завтра утром она пойдет на прием к прокурору и, чуточку задыхаясь, скажет
ему, что так продумано и прочувствовано...

* * *

В деле 25 томов. Сотни накладных, нарядов. Обвиняются 12 человек в хищении
подсолнечника. Софья Васильевна защищает Даурбекова, он - инвалид. Ходит на
костылях, трое детей.

Огромный кропотливый труд. Софья Васильевна изучала работы по переработке
подсолнечника, консультировалась у специалистов. 25 томов дела! И плюс к
этому огромное количество специальной литературы.

Каллистратова: Он не мог расхищать полтора года, ибо работал всего один
месяц, временно...

Прокурор: Крупное хищение. Очистка подсолнечника от сора не что иное, как
способ скрыть преступление.

Каллистратова: Но есть акт, свидетельствующий об улучшении качества
подсолнечника за счет очистки его от сора.

Прокурор: А где наряды рабочим на очистку зерна? Их нет. Не очищалось же
зерно само по себе - вот неопровержимая улика.

Каллистратова: Нарядов нет и не может быть, потому что очистка
автоматизирована.

Прокурор: Пусть даже так, но это еще не доказательство. Сора никакого не
было.

Каллистратова: Прошу приобщить к делу наряды на вывоз сора от
подсолнечника. Это доказательство?!



Подсудимые оправданы.

* * *

Да, она могла на равных спорить с экспертизой. Упорство и труд принесли ей
победу. И так каждый раз. В каждом новом деле - специфические условия
производства или быта. Настоящий адвокат - это большой эрудит, человек
воистину энциклопедических знаний...






Ю.Поздеев

Честь и талант

Мы идем по мягкому, рябому асфальту, истыканному каблуками. 45 градусов в
тени. Ташкент. Июль 1968 г.

Мы - это Софья Васильевна Каллистратова, Владимир Борисович Ромм, Леонид
Максимович Попов и я, адвокаты Московской городской коллегии.

Привел нас сюда зов целого народа - крымско-татарского, который от мала до
велика в 1944 г. был погружен в эшелоны и в течение одних суток выброшен с
родной земли, а затем упрятан в резервациях в Средней Азии.

Правда, в 1968 г. колючей проволоки уже не осталось и семьи воссоединились.
Крымские татары, будучи трудолюбивыми, добросовестными и умелыми, обладая
высочайшей дисциплиной и отменными моральными качествами, как, впрочем,
каждый народ-изгой, стали желанными работниками в любом колхозе или на
предприятии и жили зажиточно. Но тоска по родине, по Крыму не оставляла и
новые поколения.

Это был один из первых процессов над людьми, вся вина которых заключалась в
желании жить там, где жили их предки. И хотя норма закона предусматривала
наказание не более трех лет, дело рассматривалось областным судом по первой
инстанции на окраине города в обстановке секретности и закрытости. Местные
адвокаты, испытывая сильное давление партийных органов и КГБ, либо
отказывались от защиты крымских татар, либо становились помощниками
обвинения.

Все мы, естественно, жаждали оправдания, понимая в то же время, что это
скорее из области фантастики, поскольку такие процессы и их исход
программировались заранее.

В этой сложной ситуации во всем блеске развернулся талант Софьи Васильевны
Каллистратовой. Она обладала удивительным даром простоты и убедительности.
Будучи человеком огромной эрудиции, энциклопедистом, Софья Васильевна не
употребляла сложных оборотов, не перегружала речь цитатами. После
сказанного ею казалось, что иных слов, иной фразы, иной формы защиты и не
могло быть. Вызывало удивление, как эти мысли не пришли в голову тебе
самому.

Не секрет, что многие судьи относятся с подозрением к доводам адвоката ("Не
обманул бы. Он наговорил, а мне расхлебывать"). Речь Софьи Васильевны
всегда вызывала сопереживание, и создавалось ощущение, что это и есть
момент истины, который мучительно ищет правосудие, - конечно, честное
правосудие.

В одном из процессов Мосгорсуда я сам был свидетелем следующего. После
защитительной речи Софьи Васильевны судья объявил перерыв. Адвокат,
которому предстояло выступать затем, очень торопился на другое дело. Он
вошел в совещательную комнату и стал умолять председательствующего
заслушать его побыстрее. Председательствующий с раздражением бросил ему:
"Неужели вы думаете, что я могу еще кого-то слушать после Каллистратовой?"

Кто-то из нас сильнее в защитительной речи, кто-то лучше владеет
следствием, перекрестным допросом, некоторые предпочитают хозяйственные,
технические дела, другие любят эмоциональную канву. Уникальность Софьи
Васильевны заключалось в ее универсальности. Она одинаково великолепно
проводила дела любой категории, в любой стадии и, что еще более
существенно, никогда не повторялась. Если к этому добавить полное
отсутствие позерства, манерности и рисовки, абсолютную естественность,
прекрасный русский язык, блестящую память, то могу только посочувствовать
тем, кому не довелось ее слушать. И ведь не издашь сборника ее речей, так
как написанных речей и даже тезисов у нее не было. Как-то я заглянул в лист
бумаги, который лежал перед Софьей Васильевной во время произнесения ею
защитительной речи. Несколько концентрических окружностей, пара звездочек и
четыре фамилии - все. Многотомное дело находилось в голове, со всеми
листами, деталями, противоречиями. Все это мгновенно извлекалось в нужный
момент без мучительного рытья и поисков и без единой ошибки или неточности.

Я убежден, что и в ташкентском деле переломить волю и запрограммированность
опытного судьи помогла нам Софья Васильевна. Условное наказание с
освобождением трех человек в зале суда из-под стражи, в том числе и
подзащитного Каллистратовой Ахтемова, - успех, по тем временам невероятный.

Члену облсуда Сергееву, рассматривавшему дело, это стоило работы. Когда мы
приехали в кассационную инстанцию, с ним уже было кончено.

И сейчас, по прошествии десятков лет, я вспоминаю этот процесс как один из
самых радостных эпизодов моей нелегкой адвокатской жизни, во многом потому,
что рядом со мной находился замечательный русский адвокат - Софья
Васильевна Каллистратова.






Н.Горбаневская

Софья Васильевна Каллистратова

С Софьей Васильевной Каллистратовой я познакомилась осенью 1967 г. Я уже
знала, что она защищала Виктора Хаустова, уже читала ее четкую, мудрую
защитительную речь. Но одно дело - знать о человеке понаслышке, другое -
просиживать целые вечера за чаем, за разговорами, как это скоро стало для
меня привычным. К Софье Васильевне всегда можно было забежать вечерком без
предупреждения, просто проходя поблизости от ее дома. Очень скоро я
привыкла бегать на кухню огромной коммунальной квартиры ставить чайник и
только всегда спешила скорей вернуться в комнату, чтобы не пропустить
ничего из ее рассказов.

У нас тогда как раз начался период увлечения "буквой закона", мы постоянно
и справедливо ловили власти на уклонении от этой буквы, на нарушении
законов в ходе процессов. Особенно вопиющими были для нас нарушения,
допущенные во вре