и Рыльского уезда Курской губернии. Ее отец Василий
Акимович Каллистратов (1866-1937?), потомственный сельский священник,
закончил духовную семинарию, потом некоторое время учительствовал, а после
женитьбы принял сан и получил свой приход. Он был очень умный, добрый и
глубоко верующий человек, с философским складом ума. Прихожане его любили,
на его проповеди специально приезжали люди из соседних сел.

Мать - Зиновия Федоровна, урожденная Курдюмова (1876-1963), тоже из семьи
священника, была полной противоположностью своему мужу. Веселая,
энергичная, общительная, любительница принарядиться, она была атеисткой,
семью мужа (очень религиозную) недолюбливала. Несмотря на незаконченное
образование (четыре класса епархиального училища), она была очень
начитанной, прекрасно знала русскую классику, помнила наизусть много
стихов, любила и зарубежную литературу, особенно приключенческую. (Хорошо
помню, как, когда я была маленькая, она рассказывала мне, с продолжениями в
течение многих вечеров, увлекательные истории, в которых, как я поняла
впоследствии, причудливо сплетались воедино Жюль Верн, Шахразада,
Стивенсон, Купер; а когда приходила пора засыпать, она пела мне на
собственные мотивы всего "Демона" или отрывки из "Цыган".)

Приход в Александровке считался богатым: на горке напротив церкви (за
которой простирался огромный церковный сад) стоял большой дом священника, с
фруктовым садом, огородами и дворовыми службами. В хозяйстве были две
лошади, две коровы. В доме была прислуга: кучер, кухарка, няня для младших
детей. Зиновия Федоровна занималась воспитанием детей (от которого
полностью отстранила мужа), рукоделием, чтением. Весь уклад жизни был
сугубо светский - в доме было много книг, выписывались журнал "Нива" с
приложениями, детские журналы, дочек учили музыке, французскому языку.
Софья Васильевна рассказывала, как по праздникам ее родители, а иногда и
старшие сестры, уезжали в гости к Остапцу - управляющему имением князей
Барятинских - в "экономию", где собиралась местная интеллигенция - врач,
фельдшер, агроном, учитель, их дети - семинаристы и студенты. А для младших
детей самым ярким воспоминанием были поездки в гости к любимой "тетечке
Марусе" - одной из двух сестер Зиновии Федоровны, мужья которых, тоже
священники, имели приходы в той же волости. Ехали в Ивакино, за пятьдесят
километров, на линейке, запряженной парой лошадей: родители, няня с самым
маленьким на руках и старшие дети - по бокам, на сиденьях, а малыши как-то
умещались посредине. Все принаряженные, по дороге пели песни. По приезде
Василий Акимович вел службу в Ивакинской церкви, а Отец Александр (муж
тетечки) ему сослужал. Через несколько дней, прихватив с собой еще пару
тетечкиных дочек, так же, с песнями, возвращались в Александровку.

Детей в семье Каллистратовых было семеро. Четверо старше Софьи Васильевны -
Наталья, Надежда, Федор и Дмитрий - и двое младше - Миша и Ванечка. Трое
старших детей учились в гимназии в Курске - там им и их двоюродным сестрам
родители снимали на зиму квартиру. Соня верховодила в компании младших.
Вместе с Димой, который прекрасно рисовал, она "издавала" детский
юмористический журнал - в нашей семье долго хранились два номера, в
школьных тетрадках, с рассказами, стихами собственного сочинения,
рисунками, карикатурами. Сильным характером Софья Васильевна отличалась с
детства. Она рассказывала мне, как в пятилетнем возрасте в полной темноте
выходила одна в сад - было очень страшно, но хотелось доказать, что
храбрая. А уже в школе, на спор с подружками, поздно вечером ходила через
кладбище - с той же целью.

Жизнь в семье была сложной. Зиновия Федоровна любила командовать, но при
этом отличалась крайней бесхозяйственностью. Кроме того, она постоянно
попрекала мужа тем, что из-за него она не получила образования, что он ее
обманул - обещал работать учителем, а сам стал священником. Дети, несмотря
на распри родителей, были удивительно дружными. Характер они унаследовали
отцовский, но под влиянием матери все росли атеистами. Четверо братьев и
сестер Софьи Васильевны, а также одна из двоюродных сестер - хирург Лидия
Александровна Попова - были очень близки моей семье. Все они оказались
одаренными и обладали прекрасными свойствами русской интеллигенции
чеховских времен: добротой, бессребренничеством и стремлением приносить
пользу своим трудом. Все они (кроме Дмитрия Васильевича, который погиб в
Германии в 1945 г.) прожили долгую жизнь. Отношения между ними были
редкостные, я никогда не видела ни одной ссоры (думаю, их и не было), не
слышала ни одного грубого, да и просто недоброжелательного слова. Всегда,
до глубокой старости, они называли друг друга и мать только ласково,
уменьшительными именами - мамуся, Таличка, Сонюрочка, Федарик, Димуся,
Мишелик - и заботливо поддерживали друг друга...

В 1915 г. Василий Акимович получил приход в Рыльске, старинном русском
городе с богатым историческим прошлым. В XVIII в. Рыльск стал значительным
купеческим центром на юго-западе России. Ко времени переезда туда
Каллистратовых город, оказавшись в стороне от железной дороги Курск-Киев,
утратил былое торговое значение, однако сохранил свой облик и культурные
традиции. В Рыльске, где проживало менее двадцати тысяч человек, было
тринадцать церквей (в том числе огромный Успенский собор, построенный в
честь победы России над Турцией); почти вплотную к городу, на высоком
берегу Сейма живописно раскинулся Свято-Николаевский монастырь. В городе до
сих пор сохранились великолепные двухэтажные торговые ряды, особняки купцов
Шелеховых, Филимоновых, Латышевых, красивые общественные здания.
Сохранилось и несколько зданий, построенных в XVII в., например дом, в
котором останавливался, возвращаясь после победы над шведами под Полтавой,
Петр I.

Служил Василий Акимович в Покровском соборе - единственной в Рыльске
церкви, не разрушенной при советской власти, - в самом центре города.
Вскоре Каллистратовы купили неподалеку двухэтажный каменный дом с маленьким
садиком (дом тоже сохранился), и вся семья переехала из Александровки в
город.

Революцию Зиновия Федоровна и старшие дети приняли восторженно. Наталья
Васильевна, которая к этому времени стала сельской учительницей, после
Февраля "металась" между эсерами и меньшевиками. Весной 1917 г. она уехала
в Москву - поступать на Высшие женские курсы, и уже там, после октябрьского
переворота, вступила в РСДРП(б). Федор Васильевич с энтузиазмом включился в
перестройку гимназии в единую трудовую школу, участвовал в организации в
Рыльске комсомольской ячейки. Весной 1919 г. он был делегирован на
Всероссийский съезд комсомола, слышал выступление Ленина и с юношеской
безоглядностью решил бороться за выполнение его призывов. В шестнадцать лет
стал добровольцем - бойцом 225-го стрелкового Балаковского полка 25-й
("Чапаевской") дивизии. После гражданской войны он окончил
Петровско-Разумовскую сельскохозяйственную академию ("Тимирязевку"). Софья
Васильевна часто шутила, что старший брат с детства хотел стать агрономом,
потому что ему очень нравилось, как лихо агроном из "экономии" на тройке
разъезжает.

Соня в 1917 г. сдала экзамены в Шелеховскую гимназию, носившую имя земляка
рыльчан, известного мореплавателя Г.И.Шелехова (при этом чуть не
провалилась по закону Божьему, - лишь из уважения к Василию Акимовичу его
коллега поставил ей проходной балл), но учиться она начала уже в единой
трудовой школе. Несколько утрируя, она так вспоминала о принятом тогда в
начальных классах "предметном" методе обучения: "Если на уроке грамматики
"проходили", как пишется слово "утка", то на следующем уроке, биологии, -
как утка живет и размножается, на уроке географии - где обитает, и т.д.".
Порядки в школе тоже были своеобразные: прямо на уроке ученики жарили
наловленных утром пескарей (очень хотелось кушать!).

Однако в целом школа была очень хорошей, так как в ней сохранился коллектив
преподавателей гимназии. В мои школьные годы мама не раз рассказывала о
прекрасном учителе Александре Николаевиче Выходцеве, чьи уроки математики
она очень любила, о преподавателе истории и латыни Михаиле Ивановиче
Архангельском, о преподавателе литературы Евгении Николаевиче Глебове, о
сестрах Литке - Зинаиде Васильевне и Марте Васильевне, которые учили их
французскому и немецкому языкам, о директоре школы Михаиле Ивановиче
Тимонове (после Отечественной войны он 10 лет отсидел в лагерях). Но были и
"шкрабы" (школьные работники), у которых учиться было нечему. Среди
выпускников этой школы оказалось немало известных людей, например, физик
академик Г.В.Курдюмов, заслуженная артистка РСФСР К.И.Тарасова,
одноклассник Софьи Васильевны профессор истории В.В.Мавродин.

Когда Соне было двенадцать лет, семья Каллистратовых распалась. Василий
Акимович отказался сложить с себя сан, и Зиновия Федоровна отреклась от
мужа-священника. Старшая дочь порвала отношения с отцом еще в 1917 г. С
1919 г. она взяла мать, младших братьев и Соню на свое иждивение. Отец стал
жить отдельно, у своих прихожан, дети навещали его, но их пути разошлись
окончательно. Пример старших оказал влияние и на Соню. В четырнадцать лет
она хотела вступить в комсомол, но времена уже изменились и ее, как
поповскую дочку, не приняли. Впоследствии, в 1929 г., отца арестовали, но
через некоторое время, когда уже вся семья уехала из Рыльска, выпустили. В
1930 г. он приезжал в Москву - повидать детей, потом его в Рыльске
несколько раз навещал младший сын Миша, но в 1937 г. Василия Акимовича
арестовали снова, и дальнейшая его судьба неизвестна. Софья Васильевна
перед войной несколько раз посылала своей школьной подруге в Рыльск письма
с просьбой узнать что-нибудь об отце, но никто ничего о нем не знал. В
анкетах все дети писали: "...с 1917 г. семья порвала с отцом".

Гражданскую войну мать с младшими детьми, оставшимися с ней, пережили очень
тяжело. В Рыльске много раз менялась власть. Явного предпочтения семья не
отдавала никому: ни белым, ни красным. Софья Васильевна, как всегда с
юмором, рассказывала мне: "Когда в дом врывались белые и требовали еды,
кухарка Аннушка начинала бесконечно долго резать, ощипывать и жарить гуся.
В это время белых выбивали красные, они с тем же требованием врывались в
дом, и Аннушка довольно охотно кормила их уже готовым гусем". Но скоро всех
гусей съели, Аннушка ушла, все вещи распродали, наступал голод. В 1922 г.
умер младший брат - шестилетний Ванечка (а на год раньше в Крыму от тифа
скончалась одна из старших сестер - любимица всей семьи Надя).

Жизнь Сони в эти годы в Рыльске ее школьная подруга описывает так: "Дом был
большой, высокий, красиво обложен красным и белым кирпичом, но обстановка в
доме была очень скудная. Я помню только две комнаты: в одной стояли две
узкие железные кровати, покрытые чем-то вроде серых одеял; через нее
входили в "зал" - большую угловую комнату с четырьмя окнами. Единственной
обстановкой в ней был беккеровский рояль с круглым стулом перед ним. Около
рояля стоял большой фикус в кадке, а у печки - кресло, очень старое, в
котором сидела Зиновия Федоровна и слушала, как я пела, а Соня
аккомпанировала... Соня любила играть "Шумку" Шуберта... Мы все тогда
скудно жили, но куском хлеба скорее я делилась с Соней. Когда приходили в
"Сокол" на гимнастику, я всегда разламывала свой ломоть пополам. А хлеб
какой был - наполовину с викой, с торчащими костюльками от овса... Носили
мы что попало, летом сами шили туфли из белого льняного полотна, на
веревочной подошве. Соня летом ходила в одном платье, сшитом из настоящего
мешка, - вырез "каре", расшитый крестом красными нитками, и по бедрам -
пояс. В школу в старших классах ходила в черной юбке и косоворотке и
подстрижена была под мальчика. В последнем классе начала курить. Первую
"самокрутку" для нее свернул ее одноклассник Виктор, ее первая детская
любовь, которого она называла "буденовец со стальными глазами". Он был
комсомольцем, переростком, учился плохо. Ходил для пущей важности в
буденовке и говорил лишь о мировой революции. (Потом стал чекистом,
несколько раз заезжал ко мне в гости, в Ленинград, вел себя как чванливый
барин, а в конце 50-х спился)... Соня в школе всегда была лидером, особенно
в старших классах. Бралась за любую общественную работу, всегда вызывалась
делать доклады на политические темы. Она была совершенно бесстрашная". (Из
личных писем Т.С.Хромых ко мне).

На фотографии выпускного класса Соня своей стрижкой и косовороткой
разительно выделяется среди других рыльских девочек - в белых платьях, с
длинными волосами, сережками в ушах.

Уже после смерти Софьи Васильевны Михаил Львович Левин, друг моего
покойного мужа Юрия Михайловича Широкова, пересказал мне один разговор с
ней о ее детстве. В конце 70-х гг. он зашел к нам на улицу Удальцова, где
моя мама часто бывала. Меня дома не было, они втроем пили кофе на кухне, и
разговор зашел о страхе. Миша Левин рассказывал о своем аресте в 1944 г., о
допросах на Лубянке, о тюрьме, о том, как было страшно и как ему удавалось
этот страх преодолевать. Юра говорил об альпинизме, критических ситуациях
на восхождениях, чувстве беспомощности, когда рядом погибает друг. А Софья
Васильевна рассказала примерно следующее: "Лет двенадцати я в каком-то
сборнике историй из жизни выдающихся людей, в разделе "Военные", прочитала
про французского маршала Анри Тюренна (XVII в.). Во время боя, когда над
головой летели ядра, он, собираясь продвинуться вперед, в самое пекло,
уговаривал себя, чтобы прогнать страх, такими словами: "Дрожишь, скелет?!
Ты бы еще не так дрожал, если бы знал, куда я тебя сейчас поведу!" Я тогда
выписала эту цитату в свою девчоночью тетрадь для афоризмов и с тех пор,
когда становится страшно, всегда повторяю себе: "Дрожишь, скелет?!""




Б.Золотухин

Ее имя стало символом
 честной и бесстрашной адвокатуры


Вся ее жизнь - подвиг во имя торжества закона.

Петр Григоренко. Из обращения
 к адвокатам мира. 1982 г.







Долгие годы в нашей стране власти насаждали пренебрежительное отношение к
профессии адвоката. В полицейском государстве, каким сделал страну Сталин,
установленный им порядок требовал своих героев. В герои производились
чекисты и сотрудники уголовного розыска - "непримиримые борцы" со шпионами,
диверсантами, вредителями и спекулянтами, а в 60-80-е гг. - и с
"идеологическими диверсантами" - немногочисленными смельчаками,
отважившимися бросить открытый вызов лжи, лицемерию и насилию тоталитарного
режима. На страницах газет и журналов слово "адвокат" можно было чаще всего
встретить в пренебрежительных словосочетаниях "непрошенный адвокат" или
"адвокат империализма". В те годы всерьез обсуждался вопрос, может ли
настоящий советский адвокат защищать разоблаченного классового врага.
Делалось все, чтобы признать адвокатуру профессией третьего сорта, внушить
адвокатам комплекс их социальной неполноценности в социалистическом
правосудии. Власти готовы были терпеть адвокатуру в уголовных делах, но в
политических процессах ей отводилась чисто декоративная роль. Участие
адвоката должно было демонстрировать внешнюю правовую благопристойность,
служить процессуальной ширмой явного беззакония. Сегодня нельзя без стыда
вспоминать о незавидной участи адвокатов конца 30-х гг. В накаленной
атмосфере этих процессов, в обстановке умело разжигаемой ненависти к
"врагам народа" талантливые защитники едва отваживались на жалкие слова, на
обращенные к судьям покорные просьбы сохранить жизнь их подзащитным, в
невиновности которых у них, высоко профессиональных юристов, не могло быть
и тени сомнения. Адвокаты понимали, что за иную позицию им пришлось бы
заплатить годами ГУЛАГа, а то и жизнью.

Только после ХХ съезда КПСС впервые возникла возможность реальной защиты в
политических процессах. Реальной не потому, что в условиях продолжавшегося
всесилия КГБ она могла привести к оправданию заведомо невиновного, а
потому, что адвокат получил возможность потребовать оправдания, рискуя
всего лишь потерей права на профессиональную деятельность, но не свободы
или жизни. Но и в эти годы страх, накопившийся за десятилетия, ставший
почти генетическим, все еще владел большинством адвокатов. В этих условиях
кто-то должен был спасти честь адвокатуры, сделать первый и самый трудный
шаг. Одной из первых совершила этот шаг Софья Васильевна Каллистратова.

С.В.Каллистратова вступила в Московскую областную коллегию адвокатов в 1943
г., будучи уже опытным юристом. Но во всем блеске ее дарование раскрылось
только в адвокатуре. Человек горячей души, просвещенного ума, прирожденный
судебный оратор, защитник не только по профессии, но и по призванию, она
скоро стала любимицей коллегии, а затем и непререкаемым авторитетом в
вопросах профессиональной чести. Политические процессы 60-70-х гг. принесли
ей мировую славу.

Все, кому посчастливилось знать С.В.Каллистратову, слышать ее защитительные
речи, оказывались во власти безграничного обаяния ее личности. Ее судебные
выступления подкупали глубиной мысли, несокрушимой логикой, ярким
темпераментом, богатством и выразительностью языка. Но было еще одно
важнейшее качество, выделявшее Софью Васильевну из небольшого круга самых
выдающихся защитников, - недосягаемая высота нравственной позиции. Именно
то, что она была человеком высочайшей морали, привело ее в правозащитное
движение и сделало другом таких людей, как А.Д.Сахаров и П.Г.Григоренко.

Конец 60-х-начало 70-х гг. ознаменовались полным отказом от идей ХХ съезда
КПСС и принесли серию политических процессов. Те, кто решился говорить
правду, объявлялись клеветниками и попадали в тюрьму. Многие из них стали
подзащитными С.В.Каллистратовой. Она защищала Виктора Хаустова и Ивана
Яхимовича, Вадима Делоне и Наталью Горбаневскую, генерала Петра Григоренко.

Судебные процессы над правозащитниками отражали открытый конфликт между
тоталитарным государством, стремившимся задушить первые ростки
свободомыслия, и нарождавшимся гражданским обществом, возвысившим свой
голос после десятилетий вынужденной немоты. Особое значение сделанного
Софьей Васильевной состоит в том, что она одна из первых осознала значение
в этом конфликте адвокатуры как полномочной представительницы общества.
Поэтому каждая ее речь в политическом процессе становилась крупным явлением
общественной жизни, превращалась в документ "самиздата", делалась доступной
множеству людей, возрождала в людях почти задушенное правосознание. В
лишенной воздуха правды атмосфере политических процессов, в залах, где
царили ложь и лицемерие, бесчестным прокурорам и судьям противостояла
С.В.Каллистратова - воплощенная совесть.

С.В.Каллистратова была не только адвокатом, но и единомышленником
правозащитников, разделяла их убеждения и надежды. Конфликт между
противными истинному правосудию правилами и совестью неизменно решался ею в
пользу совести. Сегодня, по прошествии многих лет, стали известны такие
поступки адвоката, за которые она немедленно подверглась бы суровым
преследованиям, знай о них в ту пору режиссеры судебных фарсов.

В 70-х гг., когда суды над диссидентами породили волну общественного
возмущения во всем мире, в нашей стране была запущена машина карательной
психиатрии - одно из самых циничных нарушений прав человека. Угодливые
психиатры по указке свыше поспешно объявляли душевнобольными здоровых
людей, невменяемыми признавали тех, чья беспокойная совесть не могла
мириться с торжествующим цинизмом. Так, суд отправил в спецпсихбольницу
генерала П.Г.Григоренко, выступившего в защиту крымских татар.
Фундаментально обоснованные С.В.Каллистратовой возражения против выводов
психиатров были отвергнуты казенной экспертизой, и ей оставался
единственный путь - предать заключения психиатров гласности и добиться
независимой экспертизы. Психиатр С.Глузман подготовил независимое
экспертное заключение, и с помощью А.Д.Сахарова правда о суде над
Григоренко стала известна всему миру.

В конце 1970 г. так называемые компетентные органы лишили