другая  -
из-за сеющего  распрю религиозного  вопроса. В  отсутствие других кандидатов
эта  задача  легла  на  плечи  самой  бедной  и  отсталой  области   России,
расположенной на северо-востоке у слияния Волги и Оки.
       Когда Киевское государство находилось на вершине своего расцвета, эта
область была третьестепенным пограничным районом. Население там было все еще
по преимуществу финским; по сей день  почти все тамошние реки и озера  носят
финские названия. Подъем  области начался в  XII в., когда  ее главный город
Ростов Великий  сделался наследственной  собственностью младшей  ветви семьи
великого  князя   киевского  Владимира   Мономаха.  Первый   самостоятельный
правитель  Ростова  младший  сын  Мономаха  Юрий  Долгорукий (ок. 1090-1157)
оказался весьма предприимчивым колонизатором. Он выстроил множество городов,
деревень,  церквей  и  монастырей  и  щедрыми  земельными  пожалованиями   и
освобождением от налогов  переманивал в свои  владения поселенцев из  других
княжеств. Эта политика  была продолжена его  сыном Андреем Боголюбским  (ок.
1110-1174).  Проделанный  М.  К.  Любавским  тщательный  анализ исторической
географии Ростовского края обнаружил, что уже к концу XII в. он был наиболее
плотно населенным  районом России.*4  Переселенцы устремились  сюда со  всех
сторон,- из Новгорода, западных земель и степи,- привлеченные  освобождением
от  налогов,  безопасностью  от  набегов  кочевников  и  относительно добрым
качеством  почвы   (район   Волги-Оки  пересекается   полосой   чернозема  с
содержанием перегноя в 0,5-2%). Колонисты поступали здесь точно так же,  как
за несколько столетий до этого, придя в Россию,- сперва сооружая остроги,  а
потом  рассыпаясь   вокруг   них  небольшими   поселениями,   состоящими  из
одного-двух дворов. Славяне  затопили туземное финское  население и в  конце
концов  ассимилировали  его  смешанными  браками.  Смешение двух народностей
произвело  новый  расовый   тип  великороссов,   у  которых  из-за   примеси
финно-угорской  крови   появились  некоторые   восточные  черты   (например,
скуластость и маленькие глаза), отсутствующие у других славян.
       *4 М. К.  Любавскнй, Образование основной  государственной территории
великорусской народности, Л., 1929.

       Княжество  Ростовское  со  временем  стало  колыбелью нового русского
государства  -  государства  Московского.  Русская историография традиционно
полагала, что, само собой разумеется, Московское государство является прямым
преемником Киевского и что державная власть, которой некогда владели великие
князья  киевские,  перешла  от  них  в  руки московских правителей. Западные
Ученые также по большей части признают прямую преемственность между Киевом и
Москвой. Вопрос,  однако, отнюдь  не очевиден.  Ключевский первым подчеркнул
коренные   различия   между   северо-восточными   княжествами   и   Киевским
государством.  Впоследствии  Милюков  показал,  что традиционная схема берет
начало  в  писаниях  московских  публицистов   конца  XV-  начала  XVI   в.,
старавшихся  поддержать  московские  притязания  на  всю Россию, особенно на
земли, находившиеся  тогда под  властью Литвы;  у них  она была некритически
заимствована историками периода империи. Взяв критику Ключевского и Милюкова
за отправную точку, украинский  историк Михаил Хрущевский пошел  еще дальше,
утверждая,  что  законных  преемников   Киева  следует  искать  в   западных
княжествах  Галиче  и  Волыни,  впоследствии  захваченных  Литвой, поскольку
именно здесь живее всего сохранились киевские традиции и институты.  Москва,
по его понятию, являлась новым политическим образованием.*5.
       *5 П. Милюков Главные  течения русской исторической мысли.  М., 1898.
стр. 192-204. В. И. Ламанский. ред. Статьи по славяноведению, СПб. 1904.  I,
стр. 298-304.

       Не  берясь  разрешать  спора,  ведущегося  между  историками  о  том,
притязания  какой  народности,  великорусской  или  украинской,  на киевское
наследие имеют  под собою  более твердую  почву, нельзя  игнорировать важную
проблему, поднятую критиками теории о прямой преемственности между Киевом  и
Москвой. В Московском государстве и  в самом деле были введены  существенные
политические новшества, создавшие в нем строй, весьма отличный от киевского.
Происхождение многих  из этих  новшеств можно  вести от  того, каким образом
сложилось Московское государство. В Киевской Руси и во всех вышедших из  нее
княжествах,  кроме  северо-восточных,  население  появилось  прежде  князей:
сперва   образовались   поселения   и   лишь   потом   политическая  власть.
Северо-восток, напротив, был по большей части колонизирован по инициативе  и
под водительством князей; здесь власть предвосхитила заселение. В результате
этого  северовосточные  князья  обладали  такими  властью  и  престижем, на,
которые сроду не могли рассчитывать их собратья в Новгороде и Литве.  Земля,
по их убеждению,  принадлежала им; города,  леса, пашни, луга  и речные пути
были их собственностью, ибо строились, расчищались и эксплуатировались по их
повелению. Такое мнение предполагало также, что все живущие на их земле люди
были их челядью либо съемщиками;  в любом случае, они не  могли претендовать
на  землю  и  обладать  какими-либо  неотъемлемыми личными "правами". Так на
северо-восточной  окраине  сложилось  некое  собственническое мировоззрение;
пронизав все институты политической власти, оно придало им характер, подобия
которого было не сыскать ни в других частях России, ни в Европе.
       Собственность в средневековой России обозначалась термином "вотчина".
Он  постоянно  встречается  в  средневековых  летописях, духовных грамотах и
договорах между  князьями. Корень  его "от"  тот же,  что и  в слове "отец".
Вотчина  по  сути  дела  есть  точный эквивалент латинского patrimonium'a и,
подобно ему, обозначает собственность и полномочия, унаследованные от  отца.
Когда не  существовало твердых  юридических дефиниций  собственности и суда,
где  можно  было  бы  отстоять  свои  притязания  на нее, приобретение путем
наследования  было   если  и   не  единственным,   то  наверняка   наилучшим
доказательством  владельческого  права.  "Оставленное  мне  отцом"   значило
"неоспоримо мое". Такой  язык легко понимали  в обществе, в  котором все еще
живы  были  патриархальные  порядки.  Между  разными видами собственности не
проводили никакого различия: вотчиной было и поместье, и рабы, и ценности, и
права на рыболовство и разработку недр, и даже предки, или родословная.  Еще
важнее,-  что  ею  была  и  политическая  власть, к которой относились как к
товару.  В  этом  нет  ничего  странного,  если  учесть,  что в древней Руси
политическая  власть  по  сути  дела  означала  право налагать дань, которым
обладала группа иноземных завоевателей,  то есть она являлась  экономической
привилегией  и  мало  чем  еще.  Вполне  естественно,  в  таком  случае, что
многочисленные  дошедшие  до  нас  духовные  грамоты северо-восточных князей
читаются  как  обыкновенные  инвентаризационные  описи,  в  которых города и
волости без разбору  свалены в одну  кучу с ценностями,  садами, мельницами,
бортями и  конскими табунами.  Иван I  в своей  духовной называет московское
княжество своей вотчиной и в таком качестве считает себя вправе завещать его
сыновьям.  Духовная  грамота  Ивана  внука  Дмитрия  Донского  (ок. 1389 г.)
определяет как вотчину не только княжество Московское, но и  великокняжеское
звание. В своем формальном,  юридическом аспекте духовные русских  князей до
такой  степени  походили  на  обычные  гражданские  документы,  что  их Даже
свидетельствовали третьи лица.
       Будучи частной  собственностью, княжества  на северо-востоке  (и лишь
там)  передавались  по  наследству  в  согласии  с владельческими традициями
русского  обычного  права,  то  есть  сперва какое-то имущество отказывалось
женщинам  и  также  обычно  церковным  учреждениям,  а потом они делились на
примерно  равноценные  доли  для  распределения  между наследниками мужского
пола.  Такая  практика  может  показаться  странной  современному  человеку,
привыкшему  считать  государство  неделимым,  а  монархию наследной по праву
первородства.  Однако  право  первородства  есть сравнительно новое явление.
Хотя его иногда  придерживались в первобытных  обществах, античность его  не
знала; оно не  было известно ни  римлянам, ни варварам-германцам  и почти не
встречалось  в  странах  ислама.  Оно   появилось  впервые  там,  где   роль
собственности не ограничивалась лишь прокормом ее владельца, то есть где  ее
назначение - позволить ему отправлять военную и иную службу -  предполагало,
что ее нельзя урезать ниже какого-то оптимального минимума. На Западе  право
первородства  стало  утверждаться  со  времени  бенефиций, жалованных Карлом
Великим.  С  распространением  феодализма  и  условного  землевладения   оно
получило широкое признание в  Европе. Связь между условным  землевладением и
правом  первородства  особенно  заметна  в  случае  Англии, где аллодиальная
собственность  была  развита  меньше  всего,  а  право первородства - больше
всего.  Право  первородства  пережило  феодализм  в  Западной Европе по Двум
причинам. Одной из них было растущее знакомство с римским правом, которое не
знало  условного  землевладения  и  имело  обыкновение  отметать  в  сторону
многочисленные ограничения, накладываемые на наследника феодальным  обычаем,
превращая  в  прямую  собственность  то,  что  было задумано как сорт опеки.
Другой  был  рост  капитализма,  давший  младшим сыновьям заработать себе на
жизнь без того, чтобы непременно наследовать часть родительского  имущества.
Однако право первородства так и не пустило корней в России, поскольку  здесь
не было ни одного из условий, надобных для его появления, в том числе знания
римского  права  и  возможностей  кормиться  с  промышленности или торговли.
Твердый принцип русского  обычного права состоял  в разделе всего  имущества
равными долями между наследниками мужского пола, и все попытки правительства
поломать   эту   традицию   окончились   неудачей.   По   смерти  одного  из
северо-западных князей  его княжество  дробилось между  сыновьями, каждый из
коих  получал  свою  долю,  или  удел.  Так и делалось на частных владениях.
Сделалось привычкой проводить аналогию между уделом и appanage, термином  из
словаря  французского   феодализма.  Бельгийский   медиевист  Александр   Эк
(Alexander  Eck)  совершенно  правильно   критикует  эту  аналогию  на   том
основании,  что  хотя  термины  "удел"  и appanage обозначают имущество, или
"кормление", которое правитель отказывает сыновьям, во Франции этот институт
сводился лишь к  пожизненному пожалованию, возвращаемому  в казну по  смерти
держателя,  тогда  как  удел  есть  наследственная собственность, даваемая в
бессрочное пользование.*6
       *6 Alexandre Eck, Le Moyen Age Russe (Paris 1933), p. 43.

       Удел,  наследуемый  русским  князем  от  отца,  делался его вотчиной,
которую,  когда  приходило  ему  время  писать  духовную  грамоту, он в свою
очередь дробил  (вместе с  новоприобретенными землями)  дальше между  своими
сыновьями.  Такой  обычай  вел  к  неуклонному  уменьшению  северо-восточных
княжеств, часть из  которых урезалась до  размера мелкого имения.  Эпоха, на
протяжении которой шло это дробление,- с  половины XII до половины XV в.,  -
известна в исторической литературе под именем "удельного периода".
       Одна  из  постоянных  опасностей  исторического  изучения  связана  с
трудностью различения теории от практики, трудности, присутствующей в России
больше, чем в  других странах, ибо  здесь амбиция всегда  расположена бежать
далеко впереди наличных возможностей.  Хотя в теории княжество  принадлежало
князю, в действительности ни у кого из удельных правителей не было ни денег,
ни  администрации,   чтобы  утвердить   свои  владельческие   притязания.  В
средневековой России настоящая собственность на землю и все другие природные
богатства (в отличие  от собственности теоретической)  устанавливалась точно
так, как это представляли себе Локк и иные классические теоретики, а  именно
"выведением"  предметов  из  "первобытного  состояния"  и "соединения" их со
своим трудом. Типичное княжество  на девять десятых состояло  из девственной
природы  и  представляло  собой,  таким  образом,  res  nullius.  Ключевский
следующим образом описывает, как в удельной Руси складывалась  собственность
на землю помимо наследования:
       Эта земля  моя, потому  что мои  люди, ее  обрабатывающие, мною к ней
привязанные,-  таков  был  диалектический  процесс  усвоения мысли о частной
земельной собственности первыми русскими землевладельцами. Такая юридическая
диалектика  была  естественна  в  то  время,  когда  господствующим способом
приобретения  земельной  собственности  на  Руси  служило  занятие никому не
принадлежащих пустынных пространств.*7
       *7 В. О. Ключевский, с"Подушная подать" и отмена холопства в  России,
в Опыты и исследования. Первый сборник статей. Петроград, 1918. стр. 315-16.

       Будучи не в состоянии колонизировать пустоши собственными силами,  но
стремясь  заселить  их,  ибо  поселенцы  умножали богатство края и приносили
доход,    князья    домогались,    чтобы    к  ним  переселялись  зажиточные
военно-служилые  люди,  монастыри  и  крестьянские  семьи.  Таким образом, в
каждом удельном княжестве  образовалось три основных  разряда землевладения:
1.  частные  земли  князя,  непосредственно  им эксплуатируемые; 2. владения
землевладельцев  и  монастырей;   и  3.   так  называемые  "черные   земли",
возделываемые  вольными  крестьянами.  В  хозяйственном  отношении  эти  три
разряда за исключением размера не сильно отличались друг от друга.  Удельная
Русь  не  знала  больших  латифундий.  Даже  крупнейшие владения состояли из
множества  крошечных  ячеек  -  деревенек  в  один-два двора, рыбных ловель,
бортей,  садов,  мельницу  рудничков,-  разбросанных  как  попало  по речным
берегам и росчистям.
       Князь был крупнейшим  землевладельцем удельного государства.  Львиная
доля его доходов поступала от эксплуатации его личных земель;  экономическое
могущество князя основывалось на  его oikos'e, его дворцовой  собственности,
обрабатываемой и управляемой рабочей силой, составленной в одних  княжествах
по большей части,  а в других  исключительно из несвободных  людей, холопов.
Холопы брались из двух основных источников. Одним была война; многие  холопы
являлись  пленниками  или  потомками  пленников,  захваченных  в столь часто
происходивших в удельный период набегах  на соседние княжества и вылазках  в
лесную глушь. Другим источником была беднота, которая либо понуждалась  идти
в  кабалу  по  неуплате  долгов,  либо  попадала в нее добровольно в поисках
покровительства и защиты. Исторический  опыт подсказывает, что в  хозяйстве,
основанном  на  рабском  труде,  решающим  фактором бывает предложение, а не
спрос, то есть хозяйство такого типа может появиться из-за наличия  большого
числа рабов, для которых надо изыскать работы.*8 Разрыв торговли с Византией,
где имелся большой спрос на рабов, образовал в России XII- XIII вв.  излишек
живого товара. Известны  случаи, когда вслед  за успешной военной  кампанией
пятерых рабов продавали  за стоимость одной  козы. Такой избыток,  вероятно,
давал  удельным  князьям  очень  сильный  побудительный мотив для поворота к
эксплуатации земли. Основным занятием в дворцовом хозяйстве удельного  князя
было  хлебопашество.  Удовлетворить  нужду  княжеского  двора  в  зерне было
нетрудно, а излишки его девать было почти некуда; кое-что закупал  Новгород,
однако и его  потребности были ограничены,  а что касается  перегонки его на
спиртное,  то  этому  искусству  русские  выучились  у татар только в XVI в.
Энергия в основном  уходила в промыслы,  увлечение которыми превратило  иные
княжеские  дворы  в   оживленные  коммерческие  предприятия.   Нижеследующее
описание относится к более поздней эпохе, однако в своих главных чертах  оно
действительно и для удельного периода:
       Резиденция  князя  в  XV  в.,  будь то Москва, Переяславль-Рязанский,
Можайск или Галич, являлась не только политическим центром государства, но и
центром обширного княжеского хозяйства, тем, чем в частной вотчине  является
хозяйский двор,  хозяйская усадьба.  В духовных  грамотах московских  князей
Москва-усадьба  нередко  даже  заслоняет  собою  Москву - столицу княжества.
Москва XV в. окружена кольцом рассыпанных по берегам Москвы-реки и Яузы сел,
деревень и починков, принадлежащих великим и удельным князьям; на посаде и в
городе  расположены  их  дворы,  сады  и  псарни,  целые  слободы  княжеских
мастеров, огородников, садовников; на Яузе, на Неглинной, на Клязьме  рядами
тянутся  княжеские  мельницы.  Вдоль  низких  берегов  Москвы-реки и Ходынки
раскинуты обширные  заливные луга  и покосы,  принадлежащие им.  Окрестности
Москвы  заселены  княжескими  оброчниками  и  купленными  людьми, княжескими
промышленниками  -   бобровниками,  сокольничими,   псарями,  конюхами.   За
Москвой-рекой тянутся  бортные леса,  Добрятинская борть  с разбросанными по
ней  деревнями  княжеских  бортников  (пчеловодов).  Среди  всех  этих сел и
деревень, садов и огородов, псарен и мельниц Кремль, наполовину  застроенный
княжескими дворами, с их  службами - дворцами и  житницами, с сокольней и  с
дворами  портных   и.   мастеров,  носит   яркие   черты  большой   усадьбы,
господствующей над всей этой пестрой картиной княжеского хозяйства. Такой же
характер  большой   усадьбы  носили   и  прочие   княжеские  резиденции:   в
Переяславле, столице Рязанского княжества, тот же ряд княжеских дворов;  под
городом  княжеские  мельницы,  поля  и  луга;  на посаде сидят принадлежащие
князьям рыболовы и ястребники, за городом - их бортники окологородные.*9
       *8 Рабовладельческое хозяйство Америки составляет исключение из этого
правила.
       *9 С. В. Бахрушин, "Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.",
в его Научные труды, М., 1954, II, стр. 14.

       <<страница 66>>
       Управление  этими  сложными  хозяйствами  вверялось  дворовому  штату
княжеской усадьбы,  который тоже  состоял в  основном из  холопов; однако  и
вольные люди на таких должностях находились в полукабальном состоянии в  том
смысле, что  не могли  уйти от  хозяина без  разрешения. Главным управителем
двора был "дворецкий", или  "дворский"; под его руководством  служили всякие
люди,  надзиравшие  за  конкретными  источниками  дохода:  один  смотрел  за
бортями, другой заведовал садами, третий - соколами. Доходная  собственность
носила  название  "путь",  а  надзиравший  за  нею управитель звался "путным
боярином", или "путником". Путному боярину выделялись деревни и промыслы, на
счет доходов с которых он кормился со своим штатом. Административные функции
на  княжеском  дворе  организовывались  по  хозяйственному принципу, то есть
путный  боярин  творил  суд  и  расправу  и  командовал  холопами  и прочими
крестьянами в своем собственном хозяйственном ведомстве. Он обладал такой же
властью над жителями деревень и городов, назначенных в его личное кормление.
       За пределами княжеского владения управление было сведено до минимума.
Светские  и   церковные  землевладельцы   обладали  широкими   иммунитетами,
позволявшими им облагать податями  и судить население своих  поместий, тогда
как  у  черных  крестьян  было  самоуправление  в виде общинных организаций.
Однако постольку,  поскольку имелась  необходимость отправлять  определенные
публичные функции  (например, собирать  подати, а  позднее, после татарского
завоевания,- дань),  они вверялись  дворецкому и  его штату.  Таким образом,
дворцовая  администрация  выступала  в  двойном  качестве: главное ее дело -
управление княжеским хозяйством - по необходимости дополнялось  руководством
всем