столь высока,  что путешествовать  по суше  имело смысл
лишь зимой, когда снег даст  достаточно гладкую поверхность для саней.  Этим
объясняется, почему россияне так  зависели от водного транспорта.  До второй
половины XIX в. подавляющая часть товаров перевозилась на судах и на баржах.
       Подобно другим славянам, русские  в древние времена были  пастушеским
народом, и, подобно им, поселившись на новых землях, они мало-помалу перешли
к земледелию. На их беду области, куда проникли Восточные славяне и где  они
обосновались, необыкновенно плохо пригодны для земледелия. Коренное  финское
и тюркское  население относилось  к нему  как к  побочному занятию, в лесной
зоне  устремившись  в  охоту  и  рыболовство,  а в степной - в скотоводство.
Русские  поступили  по-другому.  По  всей  видимости,  сделанный ими упор на
земледелие  в  самых  неблагоприятных  природных  условиях является причиной
многих трудностей, которые сопровождают историческое развитие России. Мы уже
отметили некоторые из этих трудностей:  скверное качество почвы на севере  и
капризы дождя, который льет сильнее всего именно тогда, когда от него меньше
всего толка, и имеет обыкновение выпадать позднее, чем нужно для земледелия.
Своеобразное  географическое  и  сезонное  распределение  осадков   является
основной причиной; того, что на  протяжении того периода русской истории,  о
котором  имеются  какие-то  свидетельства,  в  среднем  один из трех урожаев
оказывается довольно скверным. Однако наиболее серьезные и  трудноразрешимые
проблемы связаны с  тем, что страна  расположена далеко на  севере. Россия с
Канадой являются самыми северными государствами мира. Верно, что современная
Россия  располагает  обширными  территориями  с  почти  тропическим климатом
(Крым, Кавказ  и Туркестан),  однако эти  земли были  приобретены поздно, по
большей части в эпоху экспансии империи в середине XIX в. Колыбель  России,-
та  область,  которая  подобна  Бранденбургу  у  немцев  и Илю у французов,-
находится в зоне смешанных лесов. До середины XVI в. россияне были буквально
прикованы к этой  области, ибо степями  с их драгоценным  черноземом владели
враждебные  тюркские  племена.  Русские  стали  проникать  в степи во второй
половине XVI в., но  вполне завладели ими лишь  в конце XVIII в.,  когда они
наконец  нанесли  решающее  поражение  туркам.  В  эпоху  становления своего
государства они  жили между  50 и  60o северной  широты. Это  приблизительно
широта  Канады.  Проводя  параллели  между  этими  двумя  странами, следует,
однако, иметь ввиду и кое-какие отличия. Подавляющее большинство  канадского
населения всегда жило в самых южных районах страны, по Великим Озерам и реке
Св. Лаврентия, то  есть на 45o,  что в России  соответствует широте Крыма  и
среднеазиатских  степей.  Девять  десятых  населения  Канады  проживает   на
расстоянии не  более трехсот  километров от  границы США.  К северу от 52-ой
параллели  в  Канаде  мало  населения  и  почти  нет  сельского   хозяйства.
Во-вторых,  на  протяжении  всей  своей  истории  Канада имела дружественные
отношения со своим более богатым  южным соседом, с которым она  поддерживала
тесные экономические  связи (по  сей день  она получает  больше американских
капиталовложений, чем любая  другая страна). И,  наконец, Канаде никогда  не
приходилось кормить  большого населения:  те канадцы,  которым не находилось
работы в народном  хозяйстве, имели привычку  перебираться на временное  или
постоянное жительство в США. У России не было ни одного из этих преимуществ:
соседи ее  не были  богаты или  дружески расположены,  и стране  приходилось
полагаться на свои собственные ресурсы, чтобы прокормить население,  которое
уже в середине  XVIII в. превышало  население сегодняшней Канады.  Важнейшим
следствием местоположения  России является  чрезвычайная краткость  периода,
пригодного для сева и уборки урожая. В тайге, вокруг Новгорода и  Петербурга
он длится всего четыре месяца в году (с середины мая до середины  сентября).
В центральных областях, около Москвы,  он увеличивается до пяти с  половиной
месяцев (с  середины апреля  до конца  сентября). В  степи . он продолжается
полгода.    Остальная    часть    русского    года   совсем  не  хороша  для
сельскохозяйственных работ, потому что земля делается тверда, как камень,  и
окутывается толстым снежным покровом.
       В Западной  Европе, для  сравнения, этот  период длится восемь-девять
месяцев. Иными словами, у западноевропейского крестьянина на 50-100%  больше
времени на полевые работы, чем у  русского. Далее, в тех частях Европы,  где
теплая зима, зимние месяцы можно использовать для неземледельческих занятий.
Экономические  и  социальные   последствия  этого  простого   климатического
обстоятельства будут подробнее рассмотрены ниже.
       Короткий период полевых работ и спутница его - длинная холодная  зима
ставят  перед  русским  крестьянином  дополнительную  трудность.  Он  должен
содержать  скот   в   закрытом  помещении   на   два  месяца   дольше,   чем
западноевропейский фермер. Таким образом, скот его не пасется ранней весной,
и когда его наконец выпускаю на выпас, он уже изрядно истощен. Русский  скот
всегда  был   низкого  качества,   невзирая  на   попытки  правительства   и
просвещенных  помещиков  его  улучшить;   ввозные  западные  породы   быстро
вырождались до такого состояния, что делались совсем неотличимы от  довольно
жалкой местной разновидности.  Сложности, которыми былой  чревато разведение
крупного рогатого  скота, привели  к тому,  что в  лесной зоне  не развилось
действительно  экономичное  мясомолочное  хозяйство.  Они плохо сказались на
качестве  рабочего  скота  и  вызвали  вечный недостаток навоза, особенно на
севере, где он нужнее всего.
       Следствием  плохих  почв,  ненадежных  осадков  и  короткого  периода
полевых работ явилась низкая урожайность в России.
       Наиболее    достоверным    способом    измерения   урожайности  будет
использование  показателей,  демонстрирующих  сколько  раз  посеянное  зерно
воспроизводит само себя (когда, к  примеру, одно посеянное зерно при  уборке
урожая приносит пять зерен, мы говорим о коэффициенте урожайности "сам-пят",
или  1:5).  Коэффициент  урожайности  в  средневековой  Европе   обыкновенно
составлял 1:3  ("сам-третей"), либо,  в лучшем  случае, 1:4 ("сам-четверт");
это - минимальная урожайность,  при которой имеет какой-то  смысл заниматься
хлебопашеством,  ибо  ее  хватает,   чтобы  прокормить  население.   Следует
отметить, что при урожае в "сам-третей" количество посеянного зерна ежегодно
не утраивается, а удваивается, ибо каждый год одно из каждых трех  собранных
зерен надобно откладывать для нового  сева. Это также означает, что  из трех
акров  пахотной  земли  один  должен  быть  занят под производство семян. Во
второй  половине  XIII  в.  западноевропейские  урожаи  начали   значительно
увеличиваться.  Основной   причиной   этого  послужил   рост   городов,  чье
торгово-ремесленное  население  перестало  выращивать  хлеб  и  вместо этого
покупало  его  у  крестьян.  Появление  богатого  городского рынка на хлеб и
другие    сельскохозяйственные    продукты    побудило    западноевропейских
землевладельцев  и  крестьян  производить   товарные  излишки  путем   более
интенсивного использования  рабочей силы  и обильного  унавоживания. В конце
Средних Веков западноевропейская урожайность выросла до "сам-пят", а  затем,
на  протяжении  XVI-XVII  вв.,  она  продолжала улучшаться и достигла уровня
"сам-шест"  и  "сам-сем".  К  середине  XVII  в.  страны развитого сельского
хозяйства (во главе которых  шла Англия) регулярно добивались  урожайности в
"сам-десят".  Такое  резкое  улучшение  урожайности  имело  еще более важное
хозяйственное  значение,  чем  может  показаться  на первый взгляд. Там, где
можно надеяться, что земля регулярно вернет десять зерен за одно  посеянное,
крестьянину надо откладывать на семена лишь десятую часть урожая и  посевной
площади - вместо третьей части, как ему приходится делать при урожайности  в
"сам-третей". Чистая  отдача от  урожая в  "сам-десят" в  четыре с половиной
раза  превышает  отдачу  от  урожая  в  "сам-третей",  что теоретически дает
возможность прокормить в данной области во столько же раз большее население.
Нетрудно  оценить,  к  каким  результатам  приводит наличие таких излишков в
течение ряда лет. Можно  утверждать, что цивилизация начинается  лишь тогда,
когда посеянное зерно воспроизводит себя по меньшей мере пятикратно;  именно
этот минимум (предполагая отсутствие ввоза продовольствия) определяет, может
ли значительная  часть населения  освободиться от  необходимости производить
продукты питания  и обратиться  к другим  занятиям. "В  стране с  достаточно
низкой  урожайностью  невозможны  высокоразвитая  промышленность, торговля и
транспорт*2. Можно  добавить: невозможна  там и  высокоразвитая политическая
жизнь.
       *2  B.H.Sticher   van  Bath,   Cyieldratios,  810-18201   в  Afdeting
Agrarische  Geschledenis  Bydragen  (Wageningen  1963),  Э 10, стр. 14). Все
приводимые  мною  статистические  данные  об  урожайности  в Западной Европе
почерпнуты из этого источника.

       Подобно остальной Европе, Россия в Средние Века как правило  получала
урожаи в "самтретей", однако, в отличие от Запада, она в течение последующих
столетий  не  знала  резкого  подъема  урожайности.  В  XIX  в. урожаи в ней
оставались более или менее такими же, как  и в XV в., в худые годы  падая до
"сам-друг", в  хорошие поднимаясь  до "сам-четверт"  и даже  "сам-пят", но в
среднем веками держались на уровне "сам-третей" (чуть ниже этого на севере и
чуть выше на юге). В  принципе, такой урожайности в общем-то  хватало, чтобы
прокормиться. Представление о русском крестьянине как о несчастном создании;
извечно стонущем  под гнетом  и гнущим  спину, чтобы  обеспечить себе  самое
жалкое  существование,  просто  несостоятельно.  Один  из  знатоков русского
сельского хозяйства недавно поставил  под сомнение эту господствующую  точку
зрения, написав:
       Вот   получается   парадоксальная   вещь:   занимается  исследователь
положением крестьян в период раннего феодализма. Так уже им плохо, что  идти
дальше совершенно некуда. Они погибают совершенно. И вот потом им становится
еще хуже: в XV  веке - еще хуже,  в XVI, XVII, XVIII,  XIX вв. хуже, хуже  и
хуже; И так дело продолжается вплоть до Великой Октябрьской социалистической
революции...   жизненный   стандарт   крестьян   эластичен   и...  он  может
сокращаться, но все-таки не до бесконечности. Как они существовали?*3
       *3 А.  Л. Шапиро  в книге  Академии Наук  Эстонской ССР, Ежегодник по
аграрной истории Восточной Европы (1958), Таллин, 1959, стр. 221

       Ответ  на  этот  вопрос,  разумеется,  состоит в том, что традицонный
взгляд  на  жизненные  условия  и  достаток  русского  крестьянина,  по всей
видимости, неверен. Подсчеты дохода новгородских крестьян в XV в. и крестьян
Белоруссии  и  Литвы  в  XVI  в.  (и  те  и другие жили в северных районах с
низкокачественным подзолом) и в самом деле дают основания полагать, что этим
группам вполне удавалось прокормить себя.*4 Беда русского земледелия была не
в том, что оно не могло прокормить хлебороба, а в том, что оно было никак не
в  состоянии  произвести  порядочных  излишков.  Разрыв в производительности
труда между Западной  Европой и Россией  увеличивался с каждым  столетием. К
концу XIX в., когда хорошая германская ферма регулярно собирала более  тонны
зерновых  с  одного  акра  земли,  русские  хозяйства  едва-едва  добивались
шестисот фунтов. В  конце XIX в.  один акр. пшеницы  в России приносил  лишь
одну седьмую английского урожая и менее половины французского, прусского или
австрийского.*5 Производительность  российского сельского  хозяйства, судить
ли о ней,  исходя из коэффициента  урожайности, или из  урожая на акр,  была
самой низкой в Европе.
       *4 А.  Л. Шапиро,  Аграрная история  Северо-Запада России,  Л.,
1971, стр. 366-7, 373 {"Ceвеpo-Запад"  - это обычный советский эвфемизм  для
обозначения Новгородского государства); также История СССР, 1972, Э 1,  стр.
156.
       *5 О Западной  Европе см. Энциклопедический  словарь о-ва Брокгауз  к
Ефрон. СПб, 1902, XXIVа, стр. 930.1

       В низкой производительности  российских полей нельзя,  однако, винить
один лишь климат. Скандинавия, несмотря на свое северное расположение, уже к
XVIII  в.  добилась  урожайности  в  1:6,  тогда  как  прибалтийские области
Российской Империи, находившиеся в руках немецких баронов, в первой половине
XIX в.  приносили от  4,3 до  5.1 зерна  на одно  посеянное, то  есть давали
урожай, при котором возможно накопление излишков.*6
       *6  И.  Д.  Ковальченко.  Русское  крепостное  крестьянство  в первой
половине XIX века. М., 1967, стр. 77

       Другой причиной низкой производительности сельского хозяйства России,
помимо уже перечисленных природных  факторов, было отсутствие рынков  сбыта.
Здесь, как и в большинстве исторических явлений, причина и следствие в своем
взаимодействии влияют  друг на  друга: причина  порождает следствие,  однако
следствие затем делается самостоятельной  силой и, в свою  очередь, начинает
воздействовать   на   свою   первоначальную   причину,   трансформируя   ее.
Неблагоприятные природные  условия привели  к низким  урожаям; низкие урожаи
породили нищету; из  за нищеты не  было покупателей на  сельскохозяйственные
продукты; нехватка  покупателей не  позволяла поднять  урожайность. Конечным
результатом всего этого было  отсутствие побудительных стимулов к  улучшению
сельского хозяйства. Разорвать этот  порочный круг могло лишь  вмешательство
каких-то  внешних  обстоятельств,  а  именно  установление торговых связей с
другими странами или крупные научно-технические нововведения.
       Очевидно, что сбывать сельскохозяйственные излишки следует не  другим
крестьянам, а тем,  кто сам не  производит продуктов питания,  иными словами
горожанам. При отсутствии городского рынка  сбыта излишки зерна мало на  что
годны,  кроме  как  на  перегон  в  спиртное.  Как  отмечалось  выше,   рост
урожайности  в  средневековой  Европе  первоначально  был  связан  с  ростом
городов;  появление  достаточно  многочисленного  торгово-ремесленного  слоя
служило стимулом для прогресса земледелия и стало возможным благодаря  этому
прогрессу. В  России же  города никогда  не играли  важной роли  в хозяйстве
страны  и,  как  ни  парадоксально,   с  течением  веков  роль  эта   скорее
уменьшалась, чем росла.  Еще в конце  XVIII в. Горожане  составляли всего 3%
общего населения  страны, но  и эта  цифра может  ввести в  заблуждение, ибо
горожане испокон  веку состояли  по большей  части из  помещиков и крестьян,
производивших свои  собственные продукты  питания. Не  могла Россия  сбывать
зерно и  за границей,  поскольку до  середины XIX  в. на  него не находилось
внешнего рынка, появившегося лишь  тогда, когда промышленно развитые  страны
решили,  что  ввоз  продовольствия  обойдется  им  дешевле его производства.
Россия  стоит  слишком  далеко  от  великих  торговых  путей, чтобы развитая
городская цивилизация сложилась  в ней на  базе внешней торговли.  Трижды на
протяжении своей истории она была втянута в русло международной торговли,  и
каждый раз  результатом этого  явился рост  городов. Но  всякий раз  расцвет
городской культуры оказывался недолговечным. Впервые это произошло между  IX
и   XI   вв.,   когда   вследствие,   мусульманских   завоеваний   восточное
Средиземноморье оказалось закрытым для христианской торговли; и через Россию
пролег  удобный  короткий  путь  от  Северной  Европы  до  Ближнего Востока.
Большинство важнейших городов Руси были основаны в этот период. Эта торговля
пришла к  концу около  1200 г.,  когда путь  в Византию  перерезали тюркские
кочевники.  Второй  период  русского  участия  в международной торговле имел
место между  XIII и  XV вв.,  когда Новгород  был одним  из важнейших членов
Ганзейского союза. Эта связь была порвана  Москвой в конце XV в.; с  тех пор
не прошло и ста лет, как Новгород был до основания разрушен Москвой.  Третий
период начался  в 1553  г., когда  английские купцы  открыли морской  путь в
Россию через Северное море. Развившаяся вслед за тем внешняя торговля  снова
вызвала оживленный рост городов, на этот раз вдоль дорог и рек,  соединявших
Москву с Северным морем. Однако  эта торговля остановилась в конце  XVII в.,
отчасти из-за того,  что под давлением  своих собственных купцов  российское
правительство  отобрало  у  иностранных  торговых  людей ранее дарованные им
привилегии,  а  отчасти  из-за  падения  западного спроса на русские товары.
Немногочисленные  и,  за  исключением  Москвы,  немноголюдные русские города
сделались по преимуществу  военными и административными  центрами и в  таком
своем качестве не представляли серьезного рынка для сбыта продовольствия.
       Таким  образом,  не  было  экономического  стимула,  чтобы попытаться
восполнить  то,  чем  обидела  природа.  И  российский помещик, и российский
крестьянин  смотрели  на  землю  как  на  источник скудного пропитания, а не
обогащения. Да и  в самом деле,  ни одно из  крупнейших состояний России  не
вышло  из  земледелия.  В  него  вкладывали  скромные  средства,  ибо урожаи
получались самые жалкие,  а рынок сбыта  был крайне узок.  Еще на протяжении
большей части XIX в. основным орудием русского пахаря была примитивная соха,
которая не  переворачивала, а  царапала землю  (максимальная глубина вспашки
составляла 10 сантиметров), однако  имела то преимущество, что  не требовала
большой  тягловой  силы  и  работала  в  десять  раз быстрее плуга. Основной
культурой  была   рожь,   предпочтенная  благодаря   своей   выносливости  и
приспособляемости  к  северному  климату  и  бедной  почве. При том изо всех
зерновых культур она дает самые низкие  урожаи. От XVI до XIX в.  земледелие
зиждилось по большей части на травопольной системе, при которой третью часть
посевной площади постоянно надо  было держать под паром,  чтобы восстановить
плодородие. Система  эта была  столь неэкономична,  что в  странах развитого
сельского хозяйства, таких как Англия, от нее отказались еще в конце Средних
Веков. В России вся идея была в том, чтобы выжать из земли как можно больше,
вложив в  нее как  можно меньше  времени, труда  и средств. Всякий россиянин
стремился отвязаться  от земли:  крестьянину больше  всего хотелось  бросить
пашню и сделаться коробейником, ремесленником или ростовщиком;  деревенскому
купцу -  пробиться в  дворяне; дворянину  - перебраться  в город или сделать
карьеру на  правительственной службе.  Общеизвестная "безродность"  русских,
отсутствие у них корней, их "бродяжьи" наклонности, столь часто отмечавшиеся
западными  путешественниками,  привыкшими  к  людям,  ищущим своих корней (в
земле ли, в общественном ли положении), в основном проистекают из  скверного
состояния  русского  земледелия,  то  есть  неспособности главного источника
национального богатства - земли - обеспечить приличное существование.
       Насколько неприбыльным занятием было в России земледелие, особенно  в
лесной  зоне,  можно  понять  из  подсчетов Августа Гакстгаузена - прусского
знатока  сельского  хозяйства,  побывавшего  там  в  1840-х  гг. Гакстгаузен
сравнил  доход,  приносимый  двумя  гипотетическими  хозяйствами (размером в
1.000 га пашни и луга каждое), одно из которых находится на Рейне у  Майнца,
а  другое  -  в  Верхнем  Поволжьи  поблизости  от  Ярославля.  Согласно его
выкладкам, на немецкой ферме такого  размера должно быть постоянно занято  8
крестьян и б крестьянок; кроме того, требуется 1.500 человеко-дней сезонного
наемного труда и 4 упряжки лошадей. Все расходы по ведению хозяйства на  ней
составят 3.500  талеров. При  расчетном общем  доходе в  8.500 талеров ферма
будет приносить 5.0