ано  ускользнуть  от этой системы. Государственные
границы  были  наглухо  запечатаны.  На  каждой ведущей за границу столбовой
дороге  стояли  заставы,  поворачивавшие  назад путешественников, не имевших
специальных проездных грамот, получить которые можно было, лишь  обратившись
с челобитной  к царю.  Купец, каким-то  образом пробравшийся  за границу без
такой  грамоты,  наказывался  конфискацией  имущества,  а  родственники  его
подвергались  пытке,  чтобы  вынудить  у  них  причину  его отъезда, и затем
ссылались  в   Сибирь.  Статьи   3-я  и   4-я  Главы   V  Уложения   1649  г
предусматривали,  что  россиян,  уехавших  за  границу  без позволения, а по
возвращении разоблаченных в  том по доносу,  следовало допросить о  причинах
поездки; изобличенные в государственной измене подлежали казни, а  уезжавшие
заработать наказывались кнутом. Главной причиной этих драконовских мер  было
опасение потерять служилых  людей и источник  дохода. Опыт показывает,  что,
познакомившись с жизнью на чужбине, россияне теряли желание возвращаться  на
родину: "Русским людям служить вместе  с королевскими людьми нельзя ради  их
прелести,- высказывался в XVII в. князь Иван Голицын,- одно лето побывают  с
ними на  службе, и  у нас  на другое  лето не  останется и  половины русских
лучших людей, не только что  боярских детей, останется кто стар  или служить
не захочет, а  бедных людей не  останется ни один  человек"*25. Не забывали,
что из примерно дюжины молодых дворян, посланных Борисом Годуновым на учение
в Англию, Францию и Германию, домой не вернулся ни один.
       *25 Соловьев. История. М., 1961. V. стр 340

       Всякий иноземец,  желавший въехать  в Россию,  также наталкивался  на
большие  трудности.  Пограничная  стража  имела  строгий приказ заворачивать
иностранцев, не  имеющих разрешения  на въезд.  Приехать в  Россию по  своей
собственной  инициативе,  чтобы  заниматься  там  торговлей или каким-нибудь
другим  делом,  было  абсолютно  невозможно.  Даже  для тех, у кого были все
требуемые бумаги, место  жительства и срок  пребывания в России  были строго
ограничены. Местному населению чинили  препятствия в контактах с  иноземными
гостями:
       [Правительство]  боялось,  как  бы  русские  не заразились безбожными
обычаями  иностранцев,  и  старалось  выделить  последних в особую группу по
всему отличную от коренного населения, буквально запрещая общение  подданных
с иностранцами. С целью  предупредить такое общение, иностранцев  заставляли
жить в особых частях  города или даже и  совсем за городом. Они  должны были
носить  свою  иноземную  одежду,  чтобы  этим  сразу  отличаться от русских,
которые под страхом  наказания не должны  были иметь внешнего  вида, хотя бы
напр.  в  прическе  волос,  похожего  на  иностранцев.  Домашние   помещения
иностранцев, их яства и питья считались под запрещением для русских.  Всякие
разговоры  между  русскими  и  иностранцами  навлекали  на русских серьезные
подозрения не только в измене русской вере и обычаям, но и политической.  По
рассказам современников, может быть и преувеличенным, иностранцу нельзя было
остановиться на улице с целью  посмотреть что-нибудь без того, чтобы  его не
приняли за шпиона*26
        *26  А.  С.  Мулюкин.  Проезд  иностранцев в Московское государство.
СПб., 1909, стр. 58

       Пожалуй, ничто  так не  отражает отношения  Московского государства к
своим подданным, как то, что до января 1703 г. все внутренние новости и  все
известия из-за границы считались государственной тайной. Новости содержались
в  сообщениях,  именуемых  "курантами"  (от  голландского  krant, что значит
"газета"), которые составлял на основании иностранных источников  Посольский
Приказ  исключительно  для  пользования  государя  и высших сановников. Всем
прочим доступа к этой информации не было.

ГЛАВА 5. ЧАСТИЧНОЕ СВЕРТЫВАНИЕ ВОТЧИННОГО ГОСУДАРСТВА

       Обрисованная  нами  система  была  настолько застрахована от давления
снизу, что, по крайней мере в теории, она должна была воспроизводить себя до
бесконечности.  Монополия  короны  на  политическую власть, ее собственность
практически на всю  землю, торговлю и  промышленность, плотный контроль  над
всеми классами  общества и  способность изолировать  страну от нежелательных
иноземных  влияний   -   все  эти   обстоятельства   в  своей   совокупности
гарантировали,  казалось,  бесконечный  застой.  Не  видно,  каким   образом
московское население могло  бы изменить установившийся  порядок, если б  оно
того захотело; к тому же, как указывалось выше, у него были хорошие  причины
косо смотреть  на перемены.  Великие вотчинные  государства эллинистического
мира, с которыми у Московии было много общего, развалились не в силу  причин
внутреннего свойства,  а вследствие  завоевания. То  же самое  относится и к
сходным по типу "восточным деспотиям" в Азии и Центральной Америке.
       И  тем  не  менее,  вотчинный  строй  в России подвергся значительным
изменениям, хотя изменения  эти пришли в  первую очередь сверху,  со стороны
самого правительства. Причина того,  что русская монархия сочла  необходимым
несколько  видоизменить  закрытую  и  статическую  систему,  создать которую
стоило таких трудов, кроется, главным образом, в отношениях между Россией  и
Западной Европой.  Из режимов  вотчинного типа  и восточных  деспотий Россия
была географически ближе  всего к Западной  Европе. Далее, будучи  страной и
христианской и славянской одновременно,  она была более податлива  западному
влиянию. Вследствие этого, столкнувшись -  особенно на поле брани -  с более
гибкими и "научно" организованными западными институтами, она первой ощутила
пороки своего  жесткого, негибкого  устройства. Россия  первой из незападных
стран пережила период неверия в свои силы (через который прошли впоследствии
другие  незападные  народы),  вызванный  осознанием  того,  что,  какой   бы
недостойной  и  негодной  ни  казалась  западная  цивилизация,  ей   удалось
завладеть секретом могущества и богатства, который надобно перенять тем, кто
хочет с ней успешно тягаться.
       Все это российское правительство осознало во второй половине XVII в.,
за двести лет до того, как  подобное потрясение постигло Японию - другую  не
подвергшуюся  колонизации  незападную   державу.  Преодолев   первоначальное
замешательство,  Россия  затеяла  процесс  внутренних  реформ,  который,  то
ослабевая, то  усиливаясь, продолжается  и по  сей день.  Первой подверглась
реформе армия.  Однако вскоре  сделалось очевидно,  что недостаточно  просто
копировать  западные  военные  приемы,  поскольку, более глубинные источники
могущества  Запада  лежат  в  его  общественных,  экономических и культурных
основаниях, которые тоже придется  тогда заимствовать. Ширящиеся контакты  с
Западом  заставили  русских  государей  осознать,  что  мощь  их  была более
видимой,  чем  реальной;  строй,  при   котором  корона  всем  владела   или
распоряжалась,  резко  ограничивал  их  возможности,  ибо лишал их поддержки
свободно  действующего  общества.  В  результате  монархия  начала осторожно
вносить  изменения  в  существующий  порядок.  Поначалу она надеялась просто
пересадить западные новшества в организм вотчинного строя и так  насладиться
достоинствами обеих систем. "Нам нужна  Европа на несколько десятков лет,  а
потом мы к ней должны повернуться задом",- как-то доверительно сообщил своим
соратникам Петр  Первый*1. Однако,  раз начавшись,  процесс этот  уже не мог
быть остановлен, ибо, набирая силу и все менее завися от реформаторских  мер
правительства, элита общества сама  принялась давить на монархию,  добиваясь
от  нее  прав,  которые  та  ей  предоставлять  не  намеревалась.   Конечным
результатом явилась ликвидация  (отчасти добровольная, отчасти  вынужденная)
трех из четырех важнейших элементов вотчинного порядка. За девяносто  девять
лет, прошедших с 18 февраля  1762 г., когда дворян официально  освободили от
обязательной государственной службы, по  19 февраля 1861 г.,  когда получили
свободу  крепостные  крестьяне,  распалась  иерархия  сословий, зависимых от
монархии.  "Чинам"  была  дарована  воля,  их  преобразовали  в "сословия" и
разрешили  им  нестесненно  преследовать  свои интересы. Одновременно корона
отказалась от своих притязаний на владение всеми хозяйственными  богатствами
страны. Во второй  половине XVIII в.  она отказалась от  монополии на землю,
передав поместья дворянам в полную и безусловную собственность, и упразднила
почти  все  монополии  на  торговлю  и  промышленность. Наконец, страна была
распахнута практически неограниченному притоку иноземных идей.
       *1 Цит в В. О. Ключевский" Kyрc русской истории, М., 1937 IV стр 225

       Казалось,  что  все  эти  события  предвещают и грядущую политическую
европеизацию России, то есть приведут к такому положению, когда  государство
и  общество  будут  существовать   в  некоем  равновесии.  Могло   создаться
впечатление,    что    вотчинный    строй,    из-под  которого  были  вынуты
социально-экономические и культурные подпорки,  уже вполне обречен. Так,  по
крайней  мере,  казалось  большинству  россиян  и иноземцев, задумывавшихся,
путях императорской России. История, однако, показала, что к такой  развязке
события не привели. Проведенные царским правительством реформы не  оправдали
ожиданий.  Хотя  монархия  была  не  прочь  предоставить  населению   страны
значительные  экономические  послабления  и  гражданские  права  и допустить
известное  вольнодумство,  она  не   желала  поступиться  своей   монополией
политической  власти.  Вотчинному  духу  нанесли  сильный  удар,  однако  он
продолжал витать за фасадом империи, что понимали наиболее прозорливые  умы,
которых не смогла ввести в заблуждение иллюзия "исторической тенденции",-  в
том  числе  Сперанский,  Чаадаев  и  Кюстин. Почему царское правительство не
сделало последнего, решающего шага и  не решилось дать стране конституцию  -
"увенчать  здание"  -  вопрос   сложный;  он  будет  разбираться   отдельно.
Достаточно  отметить,  что  правительство  наотрез  отказалось  делиться   с
обществом политической властью, и  даже когда революционные события  1905 г.
принудили его даровать  конституцию, оно уступило  больше формально, чем  по
существу.
       Незавершенностью реформ в отношения между государством и обществом  в
России  были  внесены  гибельные  противоречия.  В  интересах  национального
могущества  и  престижа  население  побуждали  образовываться, обогащаться и
вырабатывать у себя  государственное сознание, а  также, когда его  позовут,
приходить на помощь "своему" правительству. В то же самое время ожидали, что
оно будет терпеть излишне опекающий его режим, который не признает для  себя
ни  ограничений,  ни  норм  и  не  только  не  дает  населению участвовать в
разработке  законов,  но  и  запрещает  ему  под  страхом сурового наказания
открыто высказываться о возможности такого участия.
       В  этом-то  и  лежал  источник  трений,  пронизывающий  всю   историю
послепетровской России. Старый порядок,  который при всех своих  пороках был
по крайней мере последователен, поломали  и заменили строем, в котором  были
намешаны  старые  и  новые  элементы.  Такое  устройство  постепенно урезало
власть, которой некогда пользовались русские государи, не предоставляя им  в
то же время преимуществ либерального и демократического правления.  Конечным
результатом всего этого было размывание царской власти, а поскольку  царская
власть была единственной  законной властью в  стране, - и  постепенная общая
политическая  дезорганизация.  Дабы  отвлечь  внимание  элиты  от  политики,
монархия щедро удовлетворяла ее  материальные запросы. Екатерина II  по сути
дела  разделила  страну  на  две  половины,  каждую  из  которых  передала в
кормление    одному    из    составных    элементов   служилого  сословия  -
дворянамземлевладельцам    и    чиновникам.    Обеим    группам    позволили
эксплуатировать страну, как  им вздумается, лишь  бы они платили  положенную
сумму налогов, поставляли рекрутов и  не совались в политику. Теперь  Россия
была практически  отдана на  откуп частным  собственникам. В  виде платы  за
сохранение своих самодержавных прав -  в условиях, когда эти права  были уже
бессмысленны,-  монархии  пришлось  в  большой  степени отказаться от своего
права собственности на страну.
       Вследствие  этого  сложилось  в  высшей степени любопытное положение.
Формально  власть  российских  правителей  в  XVIII  и  XIX  вв.  оставалась
всеобъемлющей,  и  ничто  не  могло  сдержать царя, вознамерившегося достичь
какой-то конкретной цели;  он мог издавать  какие угодно законы,  создавать,
преобразовывать и  упразднять учреждения,  объявлять войну  и заключать мир,
распоряжаться государственными имуществами,  возвышать или губить  отдельных
своих  подданных.  Однако  контроль  государей  над  страной  в  целом  и их
способность  вмешиваться  в  ее  каждодневные   дела  были  уже  далеко   не
безграничны и уменьшались  все более. История  русской политической жизни  в
эпоху империи изобилует примерами,  показывающими, что правителям отнюдь  не
всегда удавалось поставить на  своем в вопросах первостепенной  политической
важности.  Как  будто  бы  они  были  капитанами корабля, обладающими полной
властью над его командой и пассажирами, но почти не имеющими права голоса  в
управлении им или в выборе курса. Тенденция развития, так часто отмечаемая в
жизни русских монархов  (Екатерины II, Александра  I и Александра  II), - от
либерализма к консерватизму  - объяснялась не  отсутствием у них  искреннего
стремления к реформам, а приходившим к ним с опытом пониманием того, что они
просто не в состоянии вести свою  империю в желаемом направлении и в  лучшем
случае могут лишь  удерживать ее от  погрязания в хаосе.  "Самодержавие" все
больше и больше превращалось в отрицательное понятие, обозначавшее удержание
общества  от  участия  в  выработке  политических  решений;  оно   перестало
обозначать безраздельный  контроль монархии  над страной.  Парадоксально, но
факт,  что  требуя  для   себя  монопольной  политической  власти,   русские
самодержцы оказались  более безвластны,  чем их  конституционные собратья на
Западе.
       Такова  общая  картина  изменений,  происшедших  в структуре русского
государства и в  его отношениях с  обществом в XVIII-первой  половине XIX в.
Разберем  теперь-подробнее  обстоятельства,  в  которых  эти изменения имели
место.
       Организация Московского  государства была  нацелена на  войну даже  в
большей степени, чем устройства западных монархий начала Нового времени.  Ни
у одной европейской страны не  было таких длинных и уязвимых  границ, такого
подвижного населения,  устремленного вовне  в поисках  земли и  промыслов, и
такой  обширной   территории,  нуждающейся   для  охраны   в  многочисленных
гарнизонах. Ресурсы империи шли, главным образом, на военные нужды. Когда мы
говорим, что во  второй половине XVII  в. 67% тяглового  населения сидело на
землях светских владельцев  (стр. #141), мы  по сути дела  сообщаем, что две
трети  рабочей  силы  страны  расходовались  на  кормление  армии. Эта цифра
представится еще более  значительной, если иметь  в виду, что  большая часть
средств, извлекаемых  монархией в  виде налогов,  а также  из ее собственных
имуществ и торговых предприятий, также шла на военные нужды.
       Однако  все   эти  расходы   приносили  весьма   неудовлетворительные
результаты. В  XVII в.  стало очевидно,  что традиционный  русский подход  к
ведению войны больше никуда  не годится. В то  время ядро русской армии  все
еще состояло  из боярской  и дворянской  конницы. Это  войско поддерживалось
пешими простолюдинами. Хотя всадников было вдвое меньше, чем пехотинцев, они
были  главнейшим  родом  войск.  Как  и  в  средневековой  Западной  Европе,
московская армия  (за исключением  дружины великого  князя) распускалась  по
домам осенью и снова собиралась по  весне. Воины являлись на службу с  самым
разномастным оружием: огнестрельным всех и всяческих видов, топорами, пиками
и  луками.   Не  было   ни  установленного   боевого  порядка,   ни  порядка
подчиненности, ни тактики ведения боя. Конница, обыкновенно разбитая на пять
полков,  за  которыми  следовала  нестройная  толпа  пехотинцев,  по сигналу
въезжала на поле брани, а там уж -каждый воин бился во что горазд. Этого  по
сути дела  весьма средневекового  способа ведения  войны, перенятого,  когда
русские сражались с монгольскими  ордами, вполне хватало, если  противниками
были  татары,  воевавшие  точно  так  же,  но имевшие еще худшее вооружение.
Русский воин был так же  крепок и неприхотлив, как его  азиатский противник.
По словам  путешественника XVI  в. Герберштейна,  во время  кампаний русские
обходились мешочком  овса и  несколькими фунтами  засоленного мяса,  которые
носили  с  собою.  Однако  столкнувшись  с  армиями великих держав - Польши,
Оттоманской  Империи  и  Швеции  -  особенно  в  наступательных   операциях,
московские войска  никак не  могли с  ними тягаться.  В 1558  г. такой  урок
получил дорогой ценой Иван IV,  когда после своих побед над  татарами затеял
войну из-за Ливонии с Польшей и Швецией. За четверть века тяжелейших усилий,
обескровивших страну, он не только не смог захватить Ливонию, но и  вынужден
был отдать несколько  своих собственных городов.  В период Смутного  времени
(1598- 1613 гг.) русские войска  показали себя в кампаниях против  иноземцев
ничуть не лучше.
       Тяготы,  с  которыми  столкнулись  русские  войска,  воюя  на Западе,
объясняются в первую голову тем,  что они не поспевали за  развитием военной
науки.  В  конце  XVI  -  начале  XVII  в.  западноевропейские   государства
разработали  "научные"   способы  ведения   войны,  и   традиционные  наборы
вооруженных дворян-землевладельцев  с дружинниками  отошли в  прошлое. Война
постепенно сделалась ремеслом профессионалов, и на первое место в  сражениях
вышли наемники. Особенно важное значение имело изобретение кремневого  ружья
и штыка;  они устранили  нужду в  копейщиках, которые  в прошлом должны были
оказывать  поддержку  воинам,  вооруженным  негодными,  для  скорой стрельбы
мушкетами. Пехота на  Западе заняла место  конницы как главного  рода войск.
Технические усовершенствования сочетались с глубокими изменениями в тактике.
Чтобы извлечь  из нового  оружия максимальные  преимущества, солдат  обучали
стойко надвигаться, наподобие  автоматов, на неприятеля,  на ходу стреляя  и
перезаряжая  ружья,  и,  добравшись  до  его  позиции,  ввязываться  с ним в
штыковой  бой.  Был  введен  порядок  подчиненности,  при  котором  командир
подразделения отвечал  за поведение  своих солдат  на поле  битвы и вне его;
неповоротливые армии были разбиты на бригады, полки и батальоны;  артиллерия
была  выделена  в  особый  род  войск,  а  для ведения осадных операций были
сформированы  саперные   части.   Введение  в   это   время  военной   формы
символизировало  переход  от  средневековой   войны  к  современной.   Такие
постоянные профессиональные армии приходилось содержать круглый год за  счет
казны.  Соответствующие  расходы  достигали  огромного  размера и в конечном
итоге немало способствовали ослаблению и падению абсолютных монархий по всей
Европе.
       Стрельцы Московского  государства представляли  собою род  регулярной
пехоты,  использовавшейся  в  царской  охране  и  в городских гарнизонах. Но
стрельцы не имели  понятия ни о  боевом порядке, ни  о военной тактике  и не
могли всерьез  тягаться с  современными армиями,  тем более  что в перерывах
между  кампаниями  им  приходилось  вместо  боевой  подготовки кормить семью
торговлей.  Находясь  под  впечатлением  успехов  иноземных  войск  на своей
территории,  русское  правительство  стало  после окончания Смутного времени
брать на службу офицеровиностранцев, которые д