а тебе есть, и тени.

   ...для Лены и для мамы... ничего, маме я подарю платок...

   На дне чемодана, рядом с косметичками лежал бумажный сверток.

   ...дневник Епимахова... я забыл передать дневник... потом,
   потом!.. тут такое дело наклевывается!..

   Вагон-ресторан закрывался. Директор то и дело гасил свет, чтобы выгнать
оставшихся за столиками посетителей.

   ...какие-то не наши, поляки что ли?.. пше-пшекают... с официантками
   кадрятся... опередили! облом, товарищ старший лейтенант...
   хорошо, что косметичку не успел подарить... да и не такая уж она и
   симпатичная!.. дурость какая-то! на что я позарился?.. бес попутал...

   Купился  на  женское  внимание,   на  блеск   игривый   в   глазах,  на
соблазнительно виляющие бедра, на фальшиво-ласковый тон! Дурак! Мальчишка!
   Чтобы не оказаться  в идиотском  положении, Шарагин попросил  выпить  и
закусить, но Валя сказала  через плечо, что все, мол, кухня закрыта. А Женя,
та и от разговора не оторвалась. Забыла про офицерика.
   -  Я  договорюсь, - предложила баба Маня, -  отпустят... сколько  тебе?
Грамм сто пятьдесят? Сейчас принесу...

   "Прикоснись щекой к моей ладони.
   Тепло смешается с холодом и заплачет.
   В твои глаза залетит грусть.
   Пламя свечи запляшет цыганкой на стене.
   Из льющегося воска я вылеплю мечту.
   Она будет прозрачной и скоро остынет... "

   Читал Шарагин под перестук колес записи лейтенанта Епимахова.

   ...все они, бабы, одинаковые...

   И дневником назвать это  было бы не совсем верно. Лейтенант использовал
карманного  размера  записную  книжку  с   алфавитом.   В  основном  дневник
представлял собою собрание хаотичных записей: зарисовки,  мысли, услышанное.
Почерк был не всегда аккуратный, почти без наклона. Записи  делались ручками
разных цветов и карандашом, с перерывами, судя по датам, от случая к случаю.
Первые месяцы после прибытия в Афган Епимахов писал много.

   ..."Есенин у нас свой объявился", - вспомнил Шарагин слова
   Пашкова. Прапор считал, что Епимахов пишет именно стихи...
   отчасти был прав...

   "Завтра летим  за речку, там идет настоящая  война. Ночь на Ташкентской
пересылке. Первый раз в жизни полечу заграницу."
   Смешно   теперь  вспоминать   приключения  Епимахова.  Мужики  по  полу
катались, когда он рассказал.

   ...Несмотря на многочисленные гласные  и  негласные  правила и приказы,
почти  все  на  пересылке  квасили.  Водка  в Союзе  стоила  дешевле,  да  и
военнослужащие  как  бы не на службе находились. Офицеры  часто приходили из
города подшофе.
   - Выпить  хочешь?  -  спросил Епимахова  краснолицый  от  загара усатый
капитан в хромовых сапогах.
   - Нет, благодарю, - Епимахов принципиально отказался,  подумал: "Завтра
прилетим в Кабул, не исключено, сразу в бой придется идти..."
   - Да ладно тебе, на, пей! - уговаривал капитан. - Быстрее заснешь.
   Когда капитан  в  хромовых  сапогах ушел на улицу курить,  вернулся  из
города  второй сосед  Епимахова -  прапорщик.  Он  принес  авоську  с пивом.
Епимахов отказался и от пива.
   Прапорщик  открыл  зубами  пробки, выпил  одну  за  другой  две бутылки
"Жигулевского":
   - Трубы  горят!  -  он  сел к  столу,  взял  пачку  сигарет и несколько
сторублевых купюр. - Ты с собой советские бабки везешь?
   Епимахов ответил, что у него осталось всего рублей пять.
   - Зря. Афганцы с удовольствием берут рубли, особенно стольники.
   -  Так ведь  нельзя перевозить через границу. Таможня  найдет, - наивно
сказал Епимахов.
   - А я тебе покажу как их спрятать, - подмигнул прапорщик.
   Он  разгладил три сторублевки, свернул их тоненькими трубочками,  после
чего достал из пачки три  сигареты, высыпал табак, и запрятал деньги. Сверху
прикрыл табачными крошками.
   - "Таможня дает  добро!"  Ты  ж  меня не  выдашь, земеля?  -  Прапорщик
испытующе  взирал  на  Епимахова.  Тот  покраснел,  будто  его   обвинили  в
предательстве:
   - Нет, конечно.
   Ночью комната  набухла  от перегара, стало нестерпимо  душно.  Подъем в
четыре тридцать  утра  Епимахов  проспал. Раньше всех  встал капитан. Хоть и
вернулся  он  после  часа  ночи,  выглядел  как  огурчик, умылся,  побрился.
Епимахов схватил зубную щетку, полотенце, но зубы почистить не успел.
   Вскоре    подали    грузовики.    Офицеры,   прапорщики   и   несколько
женщин-служащих полезли через борт в кузов. Выехали на аэродром.
   Таможня военного аэродрома, расположенного возле совхоза "Тузель", была
настроена  воинственно:  заставляли  открывать чемоданы,  сумки,  перебирали
вещи, отбирали водку,  искали деньги. У двоих  офицеров  вывернули наизнанку
карманы, щуплому прапорщику велели снять ботинки.
   -  На  пушку  берут, -  беспокоился  у стойки таможни прапорщик,  сосед
Епимахова. - Кто же будет в ботинок бабки прятать!..
   -  В  носки  некоторые прячут, - поддержал кто-то  позади. - Я когда из
Кабула летел, так одного прямо до трусов раздели.
   В   этот  момент   один   из  таможенников  достал  странный   аппарат,
напоминавший толстое  кольцо с ручкой, и начал водить им вверх вниз по форме
щуплого прапорщика.
   - Видал?! Как рентгеном все насквозь видит.
   -  Покажите,  что  у вас здесь.  А  вот  в этом  кармане что? - говорил
таможенник.
   - Ничего не пронесешь. Любую бумажку найдут. Все видят, суки!
   Подошла очередь  соседа-прапорщика. Таможенник  строго  глянул и  задал
традиционный вопрос:
   - Советские деньги везете?
   Епимахов  прошел  таможню,   стоял  с  загранпаспортом  у  пограничного
контроля.
   Прапорщик замялся, опустил глаза. Дрожащими руками вынул пачку сигарет.
   -  Признаюсь... забыл... Сам  не знаю, как получилось, бес попутал... -
залепетал он, обдавая таможенника парами перегара.
   -  Еще  не  протрезвел, -  отмахнулся  от  паров перегара таможенник. -
Проходи! Следующий!..

   "Над головой летают вертолеты, - записал Епимахов. Война кажется отсюда
чем-то  нереальным и  далеким.  Стреляют вдали. Тишина приходит с рассветом,
когда  первые  красно-желтые солнечные крылья встают из-за гор,  подчеркивая
удивительные по красоте контуры".
   "Дети. Первым делом бросаются в глаза дети. Было уже часов пять вечера,
когда мы  ехали  через город в полк. Я  еще переживал,  что не вооружен.  Мы
ехали  вдоль  глиняных дувалов.  Одноэтажные  постройки с маленькими окнами,
закрытыми  целлофановой пленкой. Грязь и пыль. Нищета. Дети, кажется, ничего
этого не  замечают. Они выросли в  таких  ужасных условиях. Откуда им знать,
что возможна иная жизнь?!
   Все  было настолько  мирно  и  естественно,  и не  было  никакой войны,
никакой видимой угрозы,  что  мне захотелось выйти  из машины, и  побежать к
ребятишкам, и вместе с ними запускать воздушного змея".
   "У  меня появился друг -  Олег. Он единственный  человек, с кем я  могу
свободно говорить. Он меня понимает".
   Шарагин устроился  на верхней полке. Внизу  возились попутчицы: пичкали
толстощекого мальчишку лет пяти едой.

   ...на ночь глядя...

   Молодые  еще,  но  сильно  располневшие женщины,  счищали  скорлупу  со
сваренных вкрутую  яиц, разламывали  курицу,  макали  в насыпанную на газету
соль помидоры, и, набив рот, что-то обсуждали.
   "Я чувствую  вину,  -  писал  Епимахов,  -  за  то, что не  женился  до
Афганистана. Будь у меня  семья, будь сын,  я бы,  наверное больше  оберегал
себя, мне бы легче было воевать, зная,  что дома они ждут, и маме не было бы
так  одиноко. Бедная мама,  что у нее в жизни осталось?  Сын  единственный и
дурацкий завод, который скоро  загонит ее в могилу. "Серп и молот". Просто и
ясно!"

   ...в Афган-то понятно как он попал... ему просто предложили вместо
   кого-то другого, а он и обрадовался, дурачок - честь оказали... мы
   думали, что раз Епимахов из Москвы родом, то обязательно с блатом,
   чей-то сынок или родственник... образованный, вежливый...
   Моргульцев, как узнал, что Епимахов не генеральский сын, все
   смеялся над ним: ".бтыть, ты у нас, бляха-муха, оказывается, из
   гегемонов! а мы-то думали, может, из дворян... вдруг ранят, и голубая
   кровь потечет, где ее голубую-то достать?.."

   ...голубую кровь клопы любили...

   ...Одолели Епимахова клопы. Никого не трогали в роте, а лейтеха вставал
весь  искусанный. Да ладно бы только утром  чесался! Крутится на кровати всю
ночь напропалую, свет включает.
   - Так больше нельзя! - возмутился Зебрев. - Спать невозможно!
   Зебрев тоже  хорош!  Спать  ему  мешают!  Сам если начнет храпеть после
водки, в  штабе полка слышно.  И свистели, и на другой бок переворачивали, и
будили, Пашков однажды задушить хотел. Ничего, терпели товарищи.
   - Почему они меня не кусают? Почему тебя выбрали?! - стоял над кроватью
лейтенанта сонный прапорщик Пашков.
   - Не знаю, - пожимал плечами Епимахов.
   -  Кровь у него особенная, -  предположил однажды Моргульцев. - Голубую
кровь клопы обожают.
   -  Мне кажется, я понял  в  чем дело,  -  с совершенно  серьезным видом
сказал Епимахов во время рейда.
   - Ты о чем? - Шарагин чистил автомат.
   -  О  клопах.  Я  вывел одну закономерность. Понимаешь,  клопы обладают
очень хорошим зрением... И слухом.

   ...рановато у тебя, приятель, крыша поехала... солнечный удар,
   что ли?..

   -  Стоит  мне  поесть  сгущенку,  -  продолжал  Епимахов.  -  Как   они
набрасываются. Я  их засек. Сидят  под потолком, высматривают. Слушают. А вы
им подсказываете.
   - Кто подсказывает? Кому?
   -  Смеялись  надо  мной?! Пашков  на всю казарму  кричал, что лейтенант
Епимахов  может ящик  сгущенки  съесть?  Придется  их обманывать.  Отныне  -
полнейшая конспирация!
   - Хорошо, будем при помощи азбуки Морзе общаться...
   -  Что  ты  смеешься, Олег?  Ну, пожалуйста, давай  попробуем!  Достали
клопы! Возвращаемся с боевых и проводим эксперимент.
   - Я уж  думал  все, привет... - Шарагин  покрутил  пальцем  у  виска. -
Лейтенант "нацепил фуражку, отдал честь и выпрыгнул в форточку..."
   К  великому  удивлению  офицеров  и  старшего прапорщика Пашкова, клопы
оставили  Епимахова  в покое. Сгущенку есть  он  продолжал,  потому  что без
сладкого  жизнь  была  лейтенанту  не  мила,  а  открывая  очередную  банку,
предварительно сдирал бумажную этикетку, и громко, на всю комнату, говорил:
   -  А не отведать ли нам, господа офицеры, тушеночки? - и по пять кусков
сахара в чай бросал, сластена.
   Иногда Пашков подсмеивался:
   - Какое ж это мясо, товарищ лейтенант?! Это ж сгущенка!
   -  Тихо, старшина!  Тихо!  Враг все  слышит,  - Епимахов оглядывался на
фанерный потолок, громко  повторял: - Мясо мы едим, мясо! - и макал в  банку
галет, вытягивая белую сладкую паутинку...
   "Первый выезд из полка, писал Епимахов. Вдоль дороги часто  встречались
самодельные памятники погибшим  солдатам и  офицерам. Сколько русских жизней
оборвалось здесь!
   В  уездном  центре  к колонне  подбежали  мальчуганы.  Некоторые  бегло
говорили  по-русски. "Эй,  бача, - кричали они. - Как  дела!  Куда  едешь?",
"Бакчишь давай!" - требовали подарки другие. "Хочешь гашиш?", - доставали из
кармана пластилиновые скатыши третьи. Самые маленькие - в ботинках  на босую
ногу, сопливые и немытые, непременно с рогаткой в руке  или на шее.  Когда я
спрыгнул  с  брони, и  подошел  ближе  к ним,  они  окружили  меня  и  долго
рассматривали   с  ног   до  головы.   Мы  даже  сфотографировались  вместе.
Старики-афганцы к колонне не подходили. Они сидели около лавок и пили чай.
   Машины  двигались по  одной колее, на случай  мин, и я вытащил  ноги из
люка  и  сидел на  броне  боком.  В  случае  подрыва,  это единственный шанс
уцелеть. А нас учили, что все должны находиться под броней!
   Кишлак был  бедный.  Люди  покинули  эти  места  из-за  войны,  ушли  в
Пакистан.   Вот  до  чего  довели  душманы   свою  страну!  Остались   самые
малообеспеченные. Они пришли на  площадь  в  надежде  получить от  советских
друзей помощь.
   Человек сто, главным образом дети и старики, сели прямо  в  пыль. Перед
ними один за другим выступали  афганские  активисты - молодые  ребята, вроде
наших комсомольцев-добровольцев, устанавливавших советскую власть в деревнях
России. Активисты рассказывали, как мне объяснили, о целях нашего приезда, о
революции в стране и народной  власти. А  потом афганцы  попросили выступить
переводчика  из  агитотряда.  Не  узбека,  а второго,  белобрысого  младшего
лейтенанта. Так и сказали: пусть этот молодой блондин расскажет нам на фарси
о советских. И переводчик выступил. И дети и старики,  которые задремали под
горячими лучами солнца, очнулись, и с интересом слушали.

   ...этого я совершенно не помню...

   Затем  подъехал  грузовик  и по  спискам начали раздавать  материальную
помощь. И врач из агитотряда начал прием.

   ...Айболит...

   Подходили  беззубые старцы,  подводили детишек.  Родители указывали  на
вспухшие  от  голода  животы, язвенные  нарывы  на руках и  ногах, засохшую,
почерневшую  кожу, усыпанную  чесоткой. Просили  помочь, дать тюбик с мазью,
таблетку, порошок.
   Верю:  революция все равно победит!  Дети будут жить в более счастливом
мире! Мы поможем построить в Афганистане новую жизнь!
   Афганцам раздавали  керосин  и  зерно.  Они бегали  от  одной машины  к
другой, ссорились, ругались, радовались.

   ...еще бы, такая халява!..

   Выпросил у агитотрядовцев несколько  маленьких пластмассовых  игрушек и
ходил  между  детьми,  надеясь их кому-нибудь подарить.  Некоторые дети, как
дикие волчата, пугались и  убегали, как только я пытался заговорить с  ними.
Вдруг  я увидел паренька  лет пяти  с длиннющими, как у девчонки, ресницами.
Когда  я  подошел  поближе,  малыш струсил  и  отбежал,  спрятался за  спины
взрослых.  Я потерял  его из вида.  Но  зато увидел девочку,  и протянул  ей
медвежонка. В ее глазах  светилось счастье. У меня даже комок в горле встал.
Ведь у этих детей никогда не было игрушек!
   Под  конец  нашел того парнишку. Он  сидел на  стуле рядом с  доктором.
Подкрался так, чтобы он меня не заметил, и подарил желтого поросенка".

   ...тоже мне подарок! они ж свинину не едят! это грязное
   животное для любого мусульманина!.. и агитотряд хорош!
   привезли детям игрушки - поросят!..

   "Я  испугался при  первом обстреле. Стыдно. Просто струсил. Хорошо, что
это произошло  не  в  настоящем  бою. В  следующий раз, я  уверен, такого не
повторится. Главное - всегда помнить,  что  страх  - это расплата за хорошее
воображение".
   "Разговорился с узбеком-переводчиком. Он почти  два года в Афгане.  Две
медали заработал, в  партию  вступил. А сам - суры из  Корана разучивает, на
случай, если в плен попадет... И я уверен, что, окажись он у духов, сразу же
их сторону  займет! Всех  предаст! Противно стало  -  я ведь  ничего ему  не
сказал  в  ответ. Растерялся.  Он, наверняка,  подумал,  что  я  тоже  боюсь
плена..."
   "Шарагин правильно рассудил -  случай со сгоревшей БМП замяли,  списали
на боевые потери. Все очень просто: командир полка ждал новое  назначение, и
ему  абсолютно  ни  к чему  был перед отъездом  глупый  скандал,  а командир
дивизии ждал очередную награду. Моргульцева поставили на  должность комбата,
послали на очередное звание, роту принял Зебрев".
   "Прошел боевое крещение. Как сказал Иван  Зебрев: "Ты уже не целка". Он
всегда называет необстрелянных солдат "целками".
   "Сына застрелили. За что? Такой  добрый  был  щенок.  Я  знаю  кто,  но
сделать ничего не могу".
   "В  нашей  роте двое раненых. Подорвалась  на мине одна БМП.  На дороге
осталась  глубокая воронка после взрыва. Взрыв сорвал  бетон,  как срывается
кожа с коленки, когда падаешь".
   "Видел сегодня чью-то оторванную кисть.  Дважды смотрел  себе  на руки,
казалось, что это моя рука лежит..."
   - Чайку не желаете? - заглянула в купе проводница.
   - Два чая, - заказали женщины-попутчицы.
   - А вам?
   - Нет, спасибо, - Шарагин отвернулся к стене.
   "Погиб рядовой  Красиков. Может  быть,  те  пули  предназначались  мне?
Красиков  умер  почти сразу. На  броне было огромное  количество крови,  как
будто целое ведро с красной краской вылили! Бойцы потом долго отмывали".
   "Капитан Моргульцев говорит, что Афганистан - это восточная сказка, где
чаще всего побеждает зло..."
   "Привезли  русские  в Афганистан  свои  суеверия, бесконечную печаль  и
загадочную душу..."
   "Любая война обладает притягательной силой... Когда выходишь на боевые,
соприкасаешься  со смертью, и  вся идеологическая "прокачка"  испаряется. Ты
убиваешь врага не  за идею, а просто для того, чтобы самому выжить. У солдат
точно так же. Я недавно проходил мимо  Ленинской комнаты, слышу политзанятия
идут, и наш замполит кричит на солдат:
   - Кто твой личный враг?!
   Чириков отвечает:
   - У меня нет личного врага, товарищ старший лейтенант.
   - Идиот! - заорал замполит. - А у тебя, Саватеев, кто личный враг?
   - Тоже нет, товарищ старший лейтенант. Был в поселке один - Шурка...
   -  Садись, дурень! Запомните  все: ваш личный враг - Рональд Рейган! Вы
здесь,  чтобы  защищать  южные  рубежи  Советской  Родины  от  американского
империализма! Ясно?!"
   "Я не знал раньше, что такое убивать. Теперь знаю. Я убивал издалека, я
уверен,  что убил того духа. Я видел, как  он падал. Убивать  оказывается не
страшно.  Человек, которого я  убил,  был  духом,  но  ведь  раньше  он  был
нормальным человеком, крестьянином,  и  у него, скорее всего, есть  семья. И
воевать он пошел, потому что мы пришли.
   Все  понимают,  что  война  рано  или   поздно  завершится.   Все,  что
происходило, забудется. Откуда им  будет знать, что мы делали в Афганистане,
кого  защищали,  кого  и  зачем убивали. В  учебнике истории  об  этой войне
напишут несколько строк.
   Лишь я буду знать, и жить с этим дальше, и такие же, как я, "афганцы" -
подранки запрятанной от всех за горы войны".
   "Когда я  только приехал  сюда, все  узнать  хотел: как  это  - убивать
людей? Не верилось,  что это  так просто. В  Союзе, непременно,  только этот
вопрос и будут  задавать: сколько  убил  душманов? Не как  там  было,  будут
спрашивать,  не что там происходило все эти  годы, не  почему мы ввязались в
эту войну, а сколько ты убил людей, будут спрашивать".

   Не наши эти горы, и нашими не станут.
   Оставьте разговоры вокруг Афганистана.
   Один юнец московский, проездом из Арбата,
   Геройствовал чертовски, палил из автомата.

   Всех под одну гребенку - и смелого и суку.
   Панджшеры и зеленки - невелика наука.
   Старлей с пробитым легким стал скоро капитаном.
   Ах-ах, какая легкость, вперед за орденами!

   А трус курочил вены и клялся пацифизмом.
   По недоразуменью ты здесь вот ищешь истин,
   Что не дались в Союзе. Хотелось очень прямо:
   Хотелось с маху узел. И вот, в Афганистане...

   А вышло, что не вышло. Дерьмо России милой,
   В которой был ты лишним, и здесь тебя душило.
   Ах, русский Че! В Тузеле садятся скотовозы.
   У шлюхи на постели уронишь свои слезы.

   А ей не это надо, ей спать уже охота.
   Облизана помада, ломает рот зевота.
   Не наши эти горы и нашими не станут.
   Оставьте разговоры вокруг Афганистана.


   ...все они бабы одинаковые... чего я позарился на официантку? что я
   в ней нашел? подстилка... водка на соблазн натолкнула... как говорил
   Моргульцев: "Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки..."

   ...а песня-то сильная... я когда первый раз услышал - мурашки по
   коже побежали... магнитофонные кассеты на границе таможня
   отбирает, чтобы крамолу пресечь, а он молодец, в дневник
   переписал... на самое видное место... лейтенантом написанная,
   лейтенантом сохраненная... увековечили афганскую войну в стихах и
   песнях...

   "Мы  часто  выпиваем.  После боевых,  звания  обмываем  и  награды, дни
рождения, отпуск  и возвращение из отпуска, и просто так, потому что хочется
выпить. После водки  расслабляешься... до утра.  Тянет выпить, каждый  вечер
тянет".
   "Убивать  на войне - еще не обязательно  сове