лучае,
она принесла России, какие перемены? - подметил Шарагин.
   -  Пожалуй, только Отечественная не привела к резким переменам. Почему?
Во-первых, вся страна сплотилась ради победы, во-вторых, Сталин был.
   - Сталин, - повторил Олег.
   - Сравнения напрашиваются  у человека,  вернувшегося  из  чужой страны.
Размышления отнимают покой.

   ...что верно - то верно...

   - Порядок бы навести! Выправить недоделки, зажить лучше, чтоб все было,
и чтоб все правильно делалось, с умом.
   - Точно.
   -  Реформы напрашиваются.  Назревшие  - не  назревшие. И если власть не
укрепилась   войной,  если  не   в  состоянии   справиться  с   нахлынувшими
настроениями,   если   не   решается   силой   утихомирить   усомнившихся  и
разочарованных, то волна сносит и  саму власть. Яркий пример тебе  -  Первая
мировая война.  Сталин  же предвидел все это. И принял меры. Потому-то после
Отечественной, единственный раз, Россия не треснула.

   ...всю страну превратили в ГУЛАГ, застращали...

   - В наше время так не застращаешь.
   -  Правильно.  В  принципе,  и после Отечественной  назревали перемены.
После  смерти  Сталина ведь  развенчали  культ  личности!  Потом  хрущевская
оттепель наступила.
   - И все снова заглохло. Испугались?
   -   Испугались  не   внизу,  а  наверху.  Испугались  потерять  власть.
Почувствовали,  как   запросто   она   ускользнет,  позволь  только   народу
расслабиться.  Настало время обкомовских секретарей. Один  кукурузой бредил,
ботинком размахивал...
   - Как ботинком размахивал? - усмехнулся Шарагин.
   - Ну, в ООН. Снял ботинок и стал им размахивать. Я вам, говорит, покажу
Кузькину мать!
   - Серьезно? Я не знал.
   - Было-было...  Другой  звездочки себе  на грудь вешал. Всего достигли!
Успокоились!  Развитой  социализм  построили!  И   не  заметили,  как  стали
буксовать.
   - Вас послушать, нами одни дураки управляли.
   - А что, не так что ли?
   - Как же мы тогда столько всего добились?
   - Чего добились?
   -  Сверхдержавой стали! Промышленность какую создали! Первый  спутник -
наш, первый человека в космосе - советский! Да массу всего.
   -  "Волга"  - не машина,  колбаса  -  не еда,  - майор  прикурил  новую
сигарету,  сгоревшую   спичку  убрал   обратно   в  коробок.  -   Спутник...
космонавт...  Это все  исключение из правил.  Я  про другое сейчас.  Вот  ты
знаешь, куда идет наша страна?
   - В каком смысле?
   - В прямом.
   - Вперед идем.
   - Я серьезно.
   -  Геннадий  Семенович, но  ведь  наша страна столько  пережила!  -  не
сдавался Шарагин.
   Перечил  он  майору,  потому  что, наверное, угадывал -  кто-то  должен
отстаивать   страну,   кто-то   должен   заступаться   за  державу,   нельзя
перечеркивать все только потому, что перегибы были.

   ...а перегиб по-русски - это не просто перегиб, это - надлом...

   И нынче, видел он ясно, если так рассуждать,

   ...придем к очередному надлому...

   -  Ошибки  были, естественно.  Но  каждый раз мы выправлялись, находили
правильный путь. Да, при Брежневе затормозились. Но не  надолго... Я  верю в
Горбачева, - признался Шарагин.
   -  И  я   верю.  Он  руководитель  новой  формации.  Понимает,  что  мы
засиделись,  закисли,  что  нужен  новый импульс,  чтобы встряхнуть  страну!
Двинуть вперед! Растолкать, обновить...
   - Точно.
   - Точно-то точно, но пока еще перестраивать и перестраивать! До полного
обновления еще  ой  как далеко! Разве при третьем человеке  мы  б с тобой на
такие темы говорили?
   -  Слава  Богу,  сталинская  эпоха  закончилась.  Горбачев   такого  не
допустит.
   - Откуда ты знаешь? - испытующе посмотрел на Шарагина майор.
   - В наши дни сталинский террор невозможен.
   -  Соображаешь.  И  все-таки  особые  отделы  никто  не отменял... Но и
Горбачева,  между  прочим,  идеализировать  не  надо. Кто  его  знает,  куда
повернет! Вдруг тоже спохватятся  и  гайки начнут закручивать.  Тогда  сразу
конец перестройке. Горбачев, тоже мне, у власти без году неделя, а  дров уже
успел наломать. Начал не с того. Во-первых, нельзя одновременно ускоряться и
перестраиваться.  Чепуха  получается. Во-вторых, сколько виноградников из-за
него повырубили?! Черт его дернул этот сухой закон вводить. В России - сухой
закон?!  Даже когда  христианство принимали,  и  то выясняли,  какая религия
разрешает,  а какая не  разрешает  вино пить.  А он сразу раз  -  и запретил
русскому человеку гулять и веселиться.
   - Согласен. Глупо.
   - Глупо, - повторил майор. - Не самое лучшее начало.
   - С кем не бывает? На ошибках учатся.
   - Эпоха великих вождей закончилось, Олег.  Великие правители  рождаются
один раз в столетие. И вряд  ли в этом веке, если и народился такой человек,
придет  он к  власти  в  России. Потому-то я и говорю,  что афганская  война
сыграет  важную  роль  в  перерождении  Советского Союза.  Никто  не  сможет
остановить то,  что надвигается. Горбачев, судя по всему, мягкий человек. Он
начал реформы, но они могут его же и потопить.
   - Каким образом?
   -  Сегодня мы  ругаем брежневскую эпоху,  потому что нам  разрешили  ее
ругать, потому что он больше не у власти.
   - Это у нас всегда так было.
   -   А   завтра  начнем  над   Горбачевым   смеяться.  Только  что   вон
подсмеивались, что он сухой закон пытался навязать. И если не  пресекут это,
то значит у власти нет больше власти, значит, рычаги не действует, команд не
слушаются. Если мы всех руководителей  будем считать  недостойными, и ничего
не будем бояться, и уступим природному бунтарскому духу, наступит анархия...
Все  может измениться,  Олег. Страна может  так измениться, что  ты ее  и не
узнаешь через несколько лет. Вот только хорошо это или плохо?
   - Я что-то не пойму,  Геннадий Семенович, вы за перестройку или против?
Вы оптимист или пессимист?
   - Пессимист - это хорошо информированный оптимист.
   - Здорово сказано, - хмыкнул Олег.
   - Как любой русский человек, я долго верил в сказки. В коммунистическое
далеко. Коммунизм - утопия. И не больше того...

   Что-то  недоговаривал  майор  Чертков.  Или давал Шарагину  возможность
додуматься самому? Какой-то вовсе  не офицерский проглядывал в майоре охват,
шире,  круче  брал   он,  чем   любой  иной   встречавшийся  ранее  Шарагину
образованный,  анализирующий человек,  и  поражали при  том  спокойствие,  с
которым произносилось все, будто перекипело в нем самом, либо отговорил себя
он расстраиваться.

   ...ведь не в книжках он все это вычитал... не продают у нас таких
   книжек... сам дошел... докопался... допонял...

   ... но что же тогда получается, товарищ майор? выходит, что на
   деле самые священные понятия, с которыми мы выросли -
   революция, Советский Союз - ценности мнимые? что это всего лишь
   выдуманные кем-то громкие слова, деревянные, ничего незначащие
   божки, и мы покорно поклоняемся им, как темные язычники?..

   ...нельзя же так! великая страна, а мы ругаем ее! смешиваем с
   грязью... в который уж раз все повторяется! во что же верить, если
   мы все время торопимся отречься?!!

   Мучительно-болезненый процесс  происходил в сознании  Шарагина. Видимо,
до обещанных перемен в Союзе что-то сначала должно было переломиться  в душе
человеческой, в сердце. Рушилось. Постепенно, но рушилось.
   Если  честно,  ведь и  у  самого Шарагина уже ни  раз теснились  мысли,
схожие  с  высказываемыми майором  суждениями  (или ему  только так казалось
теперь?), но  официальная пропаганда  твердила обратное,  и  спорить  с  ней
открыто Шарагин никогда бы не додумался; не бунтарем он был по натуре своей,
философом отчасти, но не  бунтарем,  потому  как  на первом  плане для  него
стояли с детских лет  усвоенные незыблемые ценности социалистической родины,
и подкапывать под них означало бы в очень скором времени потерять их вовсе.
   Он  легко различал все  положительные и  все негативные  моменты  такой
веры,  но он принял  однажды присягу, как  отец,  как  дед,  как  прапрадед,
присягнул на верность и слово  свое нарушать  не намеревался, а уж тем более
низвергать те понятия, на которых выстроен был весь привычный мир.
   Однако, некоторые слова и рассуждения Геннадия Семеновича имели сильное
воздействие, и Шарагин, лежа  ночью в постели, поглядывал в сторону  спящего
майора, и переживал, терзался:

   ...без свобод мы начинаем задыхаться, но и слишком много свобод
   для России - не смертельная ли угроза? разве я, разве мы все
   способны, научены жить без ограничений?..

   ...солдат ведь надо держать в ежовых рукавицах, иначе забалуют... и
   мы привыкли жить при твердой власти, привыкли к жесткости...
   привыкли, что над нами стоит царь, монарх, диктатор, генеральный
   секретарь, привыкли жить ради великой идеи, не ради себя, ради
   России, кто как это понимает... значит, пришло время поменять и
   это? каждый будет жить, как захочет... но тогда не будет никакого
   порядка... никогда не будет России!.. разве в армии такое возможно?
   нет! а у России получится?.. без строгости и порядка?..

   ...дай людям возможность выбирать, отними единоначалие - так тут
   же пойдет деление на наших и не наших! а еще и междоусобица
   начнется! как в гражданскую... и снова брат на брата пойдет?! дай
   только волю - все перевернет лавина чувств и эмоций, без меры, без
   головы всегда действуем, рубим с плеча, не умеем вовремя
   затормозить...

   ...однако, если мы уже допустили перемены в мыслях, через это
   наступит разочарование и соблазн в очередной раз перестроить
   жизнь... а надо ли?..

   ...плохо все... да, плохо... а все ли на самом-то деле так плохо?..

   ...да какая, по большому счету, разница, самодержавие у нас, или
   диктатура пролетариата, или культ личности, или развитой
   социализм? главное, чтоб страна оставалась мощной державой, чтоб
   уважали ее, за силу и дух, чтоб побаивались враги!..

   Долго не выходило случая продолжить тему. Процедуры, обследования, да и
настроения у майора Черткова не было, он увлеченно обхаживал сестричек.
   Шарагин терпеливо ждал.
   - Зачем  мы рвемся за пределы собственных  границ? - досадовал майор. -
На запад, Европу завоевывать? Что у  нас  миссия какая-то тайная? Что мы все
возносимся, зазнаемся? От имперских амбиций - к  перманентным  революциям. О
собственной душе думать давно пора. Хватит разбазаривать русские силы. Все о
других печемся, правдоискательством увлекаемся. С головой, с обрыва, в омут,
лишь бы  за  правду  пострадать.  Ведь  никто  никогда  спасибо  не  скажет!
Навязанная дружба все  равно  рано или поздно  в тупик  зайдет.  Навечно под
нашим присмотром не останутся  соседи. Вырываются  поочередно. Но слабы еще,
чтобы отделиться. Венгрия, Чехословакия, Польша...  А сколько земель собрали
вокруг себя за прошедшие века! Средняя Азия, Прибалтика, Кавказ! И хватит. А
за  спиной  у  нас  -  целый  материк. Сибирь! Нераспаханная,  непокоренная,
нескончаемая! Ты бывал в Сибири?  - Шарагин кивнул. - Совсем  забыли  о ней.
Лежит  себе и  лежит. Наша  же!  Не  отнять! И  воевать  не  надо.  Строить,
осваивать.
   Он  все понимал,  и,  казалось, предвидел многое, догадывался, что ждет
Россию,  и лучшего желал стране, верил в здравый смысл, в скорые перемены, и
,при всем при этом,  удивительно,  но как-то вновь  и вновь проскальзывало у
Геннадия  Семеновича  в разговоре,  что,  несмотря  на  все выверты  истории
российской, на все перегибы, на всю тупиковость ситуации,

   ... так и сказал: "тупиковая ветвь человечества"... вслух и не
   произнесешь во второй раз...

   ..."и в Афгане зашли в тупик, и вся страна зашла в тупик..."

   мы ни в коем случае не должны вновь, как в семнадцатом, все разрушать.
   - Не  пойдет  это на благо отечества. Только постепенно  перестраивать.
Обновлять.  Весь  мир пойдет нам навстречу. И мы пойдем навстречу, -  мечтал
майор. - Медленно, но верно.  У России всегда был  свой путь. Надо его снова
нащупать. И где-то посередине встретимся. Перемены сами собой придут. Уже не
за горами. Главное - знать, чего хочешь достичь.
   Видать, накипело у майора, видать, не с кем ему было раньше делиться.
   -  Мы,  видите  ли,  решили,  что  умней  всех!  -  переживал  Геннадий
Семенович. - Мы решили, что возьмем, да  и  построим  райскую жизнь. Взяли и
запросто отрезали от  мира одну шестую часть, и долго удивлялись, почему эта
часть  самостоятельно  не  выживает.  Сколько  ж  лет  прошло, сколько крови
пролили, прежде чем пришли к выводу, что невозможно построить рай на грешной
земле.  Написано  ведь в  Библии, что  рай создан для праведников, для людей
блаженных, что рай  ждет людей праведных после, а не  во время жизни.  А мы,
как  всегда,  замахнулись  на невозможное,  мы  решили,  что  сумеем  надуть
Боженьку. Но не тут-то было! Он все  видит, он  не простил нам эту затею!  -
Выпалил,  и  тут  же  добавил, Афганистан  сюда  притянул:  -  И как  же  мы
допускаем, что вольны чужую судьбу определять, коли собственную выправить не
можем?
   Взгрустнулось после всего сказанного-услышанного.
   - А вы крещеный, Геннадий Семенович?
   - Крещеный.
   - И в Бога веруете?
   Не понравился майору вопрос. Поморщился как-то странно, покривился.
   Вероятно,  не следовало, влезать в частности,  в  личное, допытываться,
кто  во  что и почему верит.  Одно дело  политика, другое -  вера. Сообразил
Шарагин, да поздно.
   А майор, помолчав, вновь заговорил о России, только уже совсем древней,
он явно искал новый пример, чтобы рассуждения свои сделать доказательней, и,
зачерпнув из  прошлого,  хотел  провести  аналогию с современными событиями,
показать, что все в истории повторяется, и, тем не менее:
   - ... всегда люди ведут себя одинаково, выводов не делают. Помнишь, кто
Русь крестил?
   - Владимир.
   - А как он долго решался! Колебался!

   ...Ох,  нелегкий   выбор  лежал  перед  князем.  И   кто  б  тогда  мог
предположить,  насколько  судьбоносный!  Что он  вдохнет  в  Россию  душу...
Казалось, что  тут  сложного? Ведь  прежде  наметила  выбор  княгиня  Ольга.
Покрестилась.   Однако,  не   все   так  просто.  Надо  еще  раз  хорошенько
обмозговать, прикинуть все, взвесить.
   Погоди,  куда спешить?  Дай  присмотреться!  Как  невеста  на  выданье.
Главное, не просчитаться! Ведь на  всю жизнь,  навечно!  Никто не навязывает
новую веру, никто над душой не стоит, не силой, не мечом и пожаром насаждают
новую веру - сами изъявили желание признать Бога истинного!
   Приходили  к  Владимиру  из  разных  стран  послы,  кланялись  в  ноги,
предлагали: "Прими наш закон". Немцы приходили, болгары.
   А после  остальных пришли греки,  и бранили  все законы,  и только свой
восхваляли.  Мудро  рассуждали  греки, заслушаешься!  Рассказывали о  другом
свете. Если кто, говорили греки, перейдет в нашу веру, то после смерти вновь
восстанет  и не умрет  уже вовеки. Если же иную веру исповедуешь,  то гореть
тебе вечно на том свете в огне.
   На чем остановиться? Как бы не прогадать? Все заманивают, выгоды разные
сулят!
   Обратился  тогда  за советом князь  к  старцам  да  к  купцам  знатным,
повидавшим разные края.
   Своего  никто  никогда не  бранит, лишь  нахваливает,  отвечали ему.  А
посему вели верным людям пойти в далекие страны да разузнать подробно, какая
у кого служба и кто как служит Богу. И верно!
   Поручил тогда  князь сперва  к болгарам идти.  И, придя, увидели, что и
вино пить  им  запрещено,  и свинину есть, и  что стоят они в храме  своем в
поклоне, и нет в них веселья, и нет радости в глазах, только печаль  великая
на лицах. И еще же учиться придется их арабские загагуленки разбирать!
   Послал тогда людей своих Владимир  к немцам. Побывали и у немцев, но не
пришлась  по душе  служба их церковная, и про прегрешения папские  прознали,
невольно отвернешься.
   И  отправились тогда к грекам. В Царьграде для послов русских сотворили
праздничную  службу,  кадила  зажгли,  хор  запел.  Поражены  остались  люди
Владимира  красотой  храма,  очарованы  литургией,  восхищались  благолепием
богослужения и сладостным пением. Радость небывалая объяла послов русских, и
разобрать не могли,  на  земле  ли они, или на небесах. По душе им  пришлось
увиденное, полюбилось такое служение Богу.
   И когда  возвратились, рассказали  при всей дружине, что в разных краях
побывали, и разные службы повидали, но красоты не увидели. Но когда пришли к
грекам, повели их туда, где служат Богу своему греки, почувствовали они, что
будто на небе  вдруг оказались. Потому что пребывает в тех храмах Бог вместе
с людьми!
   Главное же, передали князю свидетельства о том как страдал Спаситель, и
как восстал из мертвых, и возвестил свет народам.
   Наставляли  князя  старцы  умные:  пора  и  нам  прекратить   приносить
напрасные жертвы истуканам, да обратиться от богов деревянных

   ...ложных... бездушных...

   к  Богу живому, истинному,  дабы очистила вера  новая сердца людей. Ибо
Бог,  сотворивший земли  и небеса, повелевает людям  покаяться  в  содеянных
грехах, и  уже  назначен  тот  день,  когда  будут  все  им  судимы, и будет
воскресение из мертвых.
   Истинно говорено!  Ведь  явился  Господь  апостолу  Павлу,  открыл  ему
замысел, и  повелел донести до язычников слово  Божие,  и открыть им  глаза,
дабы обратились  они  от тьмы  к  свету. "Итак да  будет вам  известно,  что
спасение Божие послано язычникам: они и услышат".
   Значит,   судьба!  Решено!  И   станет  когда-нибудь   Русь   такой  же
могущественной, как Византия! С Божией помощью! Права была Ольга.
   Первым  делом  крестил  Владимир  сыновей.   Пример  показать!   Хватит
возвеличивать Перуна, нечего угождать богу войны! Настрадались через него! И
жрецов  припугнул,  чтоб  не  смущали народ.  Народ поймет, поддержит своего
князя!  Непременно!  Доколе  будем  жертвы  приносить  ничтожным  деревянным
истуканам?! Отныне с нами - Христос!
   И велел Владимир  избавиться  от выставленных на видных местах в городе
языческих   идолов,  дабы  показать   народу  их   ничтожество,   и   изжить
идолослужение на Руси. И поспешили  преданные люди уничтожать идолов: рубили
их на части, насмехались над тем, во что сами недавно еще верили,  и  во что
предки их верили, кололи идолов острыми мечами, жгли.

   ...как легко мы отрекаемся от прошлого!.. сегодня - любо, а завтра -
   все, прошла любовь, остыли, прозрели... отреклись и готовы нещадно
   бичевать все то, во что так, казалось бы, свято верили...

   Самого же  главного, громовержца  Перуна, привязали  к  хвосту лошади и
потащили с горы, и при этом били идола палками.
   А кое где уже и других божков наказывают. И Волосу досталось, и Дажьбог
пострадал, и Хорса непонятно за что наказали.
   И делали это вовсе не потому, что дерево могло что-то чувствовать, а на
поругание бесу, который этим идолом прельщал людей.

   ...и так запросто низвергли громыхавшего на огненной колеснице
   Перуна... сколько лет приносили ему жертвы...

   Пусть от людей примет он и возмездие!
   Поволокли Перуна к Днепру, и собравшийся простой  люд  плакал, глядя на
это зрелище.
   Когда  же Перуна спустили в  воду, и он поплыл по течению, то еще долго
бежали по берегу верные слуги и следили, чтобы не пристал деревянный истукан
к берегу, и прошел пороги, а если такое случалось, и застревал он, так ногой
его пихнуть, палкой толкнуть к середине реки.

   ...а ведь мы до сих пор наполовину язычники... скифы... разжигаем
   костры и приносим жертвы деревянным богам... и так легко предаем
   их потом...

   Одни  не торопились  креститься,  будучи  упорно  привязанными к старой
вере,  другим же  просто необходимо  было  время,  чтобы свыкнуться с  верой
новой,  чтобы пойти на  крещение искренно и в  радости, а  не в  сомнениях и
печали. Были и такие, что вовсе заупрямились, отшатнулись от князя,  поперек
воли его говорить задумали.
   Повелел тогда князь всем некрещеным у реки собираться, и пригрозил, что
кто  не  явится будет считаться противником