оенного совета?
   Осин опустил белые ресницы, заговорил искренне и обиженно:
   - Зачем это вы так? Я знаю мужество генерала Бессонова и знаю  вас  и  не
могу себе объяснить, почему вы,  простите,  считаете  меня  за  совершенного
глупца, товарищ член Военного совета? Я не хотел быть неправильно понятым.
   - То есть как понятым?
   - Я говорю о случайностях. Вам еще неизвестно о трагической  судьбе  сына
командующего - младшего лейтенанта Бессонова?
   Разрывы  снарядов  толкнули   блиндаж,   опять   замоталась   лампа   под
затрещавшими накатами, застучали мелкие крошки земли по доскам стола. Кто-то
тяжело топая, крича команды, пробежал по траншее мимо блиндажа,  послышались
невнятные ответные голоса, но Веснин не  обращал  внимания  на  возникший  в
траншее шум.
   - Нет, - ответил он. - Впрочем, знаю, что  сын  командующего  пропал  без
вести на Волховском фронте. А вы что знаете?
   Осин, повернув голову к  входу  в  блиндаж,  прислушался  к  разрывам  на
высоте, к голосам в траншее, потом не  совсем  решительно  положил  на  стол
пухлую свою полевую сумку, новенькую, непокорябанную, расстегнул ее. Под его
перебирающими пальцами зашуршали бумаги.
   - Познакомьтесь, товарищ дивизионный комиссар, с  последним  фактом.  Эту
листовку я только что  получил  и  решил  немедленно  вас  проинформировать.
Познакомьтесь...
   По-мышиному зашуршавшая маленькая листовка, аккуратно вынутая  Осиным  из
пачки  бумаг  в  сумке  и  через  стол  протянутая  Веснину,  легла   желтым
прямоугольником на неструганые доски перед ним. Пятном  бросилась  в  глаза,
зачернела плохо вышедшая на дешевой  газетной  бумаге  фотография  и  жирные
буквы под ней: "Сын известного большевистского военачальника на излечении  в
немецком госпитале". На фотографии - худой, словно перенесший  изнурительную
болезнь мальчик,  остриженный  наголо,  в  гимнастерке  с  кубиком  младшего
лейтенанта, почему-то с расстегнутым воротом - виден свежий, криво  подшитый
подворотничок, - сидит в  кресле  за  столиком  в  окружении  двух  немецких
офицеров, с фальшивой улыбкой обернувших к нему лица. Мальчик тоже  странно,
вымученно  улыбается,  глядит  на  высокие  рюмки  посреди  столика,   возле
подлокотника кресла виден прислоненный костылек.
   - Это что, не фальшивка? Это  действительно  сын  генерала  Бессонова?  -
проговорил Веснин, сопротивляясь, не веря, не соглашаясь  с  тем,  что  этот
изможденный, остриженный мальчик может быть  сыном  Бессонова,  и,  спросив,
перевел глаза на Осина, уже молча предупреждая его, что ошибки не простит.
   - Все сверено, товарищ дивизионный комиссар, - ответил Осин с серьезным и
строгим выражением человека, знающего, за что он несет ответственность. -  В
смысле фотографии ошибка абсолютно исключена.  Познакомьтесь  и  с  текстом,
товарищ член Военного совета.
   И Осин отклонился назад, заскрипев ящиком, выпустил воздух носом.
   Веснин пробежал глазами по короткому тексту под фотографией, с  трудом  и
не  сразу  понимая  смысл,  по  нескольку  раз  перечитывая  фразы,  знакомо
ядовитые, источающие чужой запах, острую въедливую ложь обычной  листовочной
фашистской пропаганды, а внимание все время отрывалось от текста,  не  могло
сосредоточиться, и, переставая читать, он смотрел на эту выступающую  пятном
фотографию,  на  вымученную  улыбку  остриженного  мальчика,  на   костылек,
прислоненный к подлокотнику кресла, на чистый, косо  подшитый  подворотничок
расстегнутого ворота и эту жалкую, исхудавшую юношескую  шею  сына  генерала
Бессонова. Внимание Веснина  задержалось  на  первых  фразах:  "Сын  видного
советского военачальника Бессонова, который, как известно,  командует  одной
из  групп  соединений  с  начала  войны,  заявил  представителям   немецкого
командования, что его малообученную,  плохо  вооруженную  роту,  которой  он
командовал,  бросили  на  убой.  Последний  бой  был  невыносим...   Младший
лейтенант Бессонов, получивший  тяжелое  ранение,  храбро,  почти  фанатично
сражавшийся, заявил также: "Я  был  очень  удивлен,  что  меня  поместили  в
госпиталь и вылечили. В госпитале  я  увидел  много  советских  пленных.  Им
оказывается полное лечение. Советско-комиссарская пропаганда  распространяет
слухи о каких-то зверствах немцев, что  не  соответствует  действительности.
Здесь,  в  госпитале,  у  меня  было  время,  чтобы  понять:  немцы  -   это
высокоцивилизованная, гуманная нация, которая  хочет  установить  свободу  в
России после свержения большевизма...".
   - Познакомились, товарищ член  Военного  совета?  -  прозвучал  серьезный
голос Осина, который следил за долгим чтением Веснина. - Разрешите, я возьму
листовку?
   "Значит, это сын Бессонова, он жив, и  это  теперь  очевидно,  -  подумал
Веснин,  не  в  силах  оторваться  от  нечеткой,  серой   фотографии   этого
истощенного мальчика с кубиками младшего лейтенанта. - Бессонов не знает  об
этом. Может быть, догадывается, но не знает. Что же это  такое?  Текст  явно
фальсифицирован. Несомненная фальшивка, каких  было  немало.  Кто-нибудь  из
мерзавцев, попавших в плен вместе с ним, указал немцам: вот, мол, комроты  -
сын генерала. Да, так, наверное. Скорее всего так. Не может  быть  иначе.  И
после этого был помещен в госпиталь. На первом же допросе  сфотографировали,
придумали текст. Иначе быть не может! Ведь школьник, мальчишка,  воспитанный
комсомолом, Советской властью! Нет, другому я не верю, не могу поверить!"
   - Товарищ член Военного совета,  листовка,  вы  сами  понимаете,  не  для
оглашения.  То  есть...  Очень  не  хотел  бы,  чтобы  это  стало   известно
командующему.
   - Подождите.
   "Да, Бессонов, Бессонов... Он сказал, что ему сообщили  только,  что  сын
пропал без  вести.  В  списках  убитых  и  раненых  нет...  А  каким  числом
датирована листовка? 14 октября 1942 года. Около двух месяцев назад".
   - Товарищ член Военного совета, простите. Листовку верните  мне.  Случаем
войдет сюда командующий. Мы не имеем права травмировать его морально...
   "Знали об этом в Москве или не знали, когда был там Бессонов?  "Листовка,
вы сами понимаете, не для  оглашения...".  "Не  имеем  права  травмировать".
Значит, кто-то так или иначе ограждает командующего  от  истинной  трагедии,
постигшей его сына. Но зачем? Какой смысл?"
   - Скажите, товарищ Осин,  вы  верите  этой  листовке?  -  спросил  Веснин
вполголоса. - Верите, что этот мальчик... предал, изменил?..
   - Не думаю,  -  ответил  Осин  и  пренебрежительно  махнул  рукой.  Затем
поправился: - Но... на войне все возможно. Абсолютно все, это я тоже знаю.
   - Тоже знаете? - повторил Веснин, стараясь не выказывать  дрожь  пальцев,
сложил листовку вчетверо и, расстегнув полушубок,  засунул  ее  в  нагрудный
карман. - Листовка останется у меня, как вы сказали - "не для оглашения".  -
Веснин положил сжатые кулаки на стол. - Теперь вот вам мой совет: немедленно
уезжайте отсюда! Уезжайте с энпэ сию минуту Так будет лучше. -  И,  упершись
кулаками в стол, Веснин поднялся.
   Осин тоже встал, но излишне порывисто, качнув стол  коленями;  мгновенная
белизна согнала здоровый ток крови с его полноватого  лица,  кожа  на  щеках
натянулась.
   - А если уж что произойдет в окружении,  полковник  Осин...  -  договорил
Веснин с расстановками, - если что произойдет, то безопасность... вот она. -
И он провел рукой по ремню, похлопал по  кобуре  пистолета  на  боку  -  Вот
она...
   Некоторое время они стояли молча, у разных концов стола. Танковые разрывы
долбили высоту, казалось, сдвигали куда-то в сторону блиндаж; ручейки  земли
бежали из-под накатов по стенам, шуршали на нарах,  от  качки  под  потолком
"летучей мыши" потемнело,  закоптилось  стекло.  И,  уже  готовый  выйти  из
блиндажа в траншею, где были люди, раздавались  команды,  живые  голоса,  на
морозный воздух после этого  разговора,  Веснин  видел,  как  еле  улыбались
крупные губы Осина и совсем не улыбались его голубые глаза, и  проговорил  с
отвращением к самому себе за свою резкость:
   - Бессонов не узнает об этом разговоре ни слова! Осин вежливо молчал.  Он
ни на минуту не забывал о высокой власти Веснина, о его хороших отношениях с
членом  Военного  совета  фронта  Голубковым,  не  забывал  о   его   праве,
непосредственной связи с Москвой и думал в то  же  время  о  Веснине  как  о
человеке слишком горячем, недальновидном, неосторожном, даже  мягкотелом,  -
такие не внушали веры в прочность их положения. Осин знал о нем  все:  знал,
что Веснин не из кадровых, а из штатских, из преподавателей Высшей партийной
школы  и  Политакадемии;  хорошо  помнил,  что  у   него   вторая   жена   -
преподавательница, армянка по национальности, и десятилетняя  дочь  Нина  от
первой жены, родной брат  которой  был  осужден  в  конце  тридцатых  годов,
вследствие чего Веснину был вписан строгий выговор и снят лишь перед войной;
знал, что в сорок первом году, будучи комиссаром  дивизии,  он  вырвался  из
окружения под Ельней и вывел почти целый полк; знал и помнил многое,  о  чем
сам Веснин, по всей вероятности, давно забыл. Но, как бы взвешивая все это в
своей цепкой  и  емкой  памяти,  Осин  по  привычке  прикрывался  ничего  не
выражающей улыбкой. И с такою же неопределенностью ответил Веснину:
   - Я лично ни на чем не настаивал, товарищ дивизионный комиссар. Я  только
выполнял свой долг... Служебный и партийный.
   - А поскольку ваш долг выполнен, - проговорил Веснин сумрачно,  -  делать
вам больше здесь нечего. Повторяю еще раз: уезжайте с энпэ немедленно  и  не
опасайтесь случайностей!  Бессмысленнее  вашей  осторожности  ничего  нельзя
придумать! Неужели одно понятие "окружение" вызывает мистические страхи?
   Веснин подошел к столу, блеснул очками на полковника  Осина,  схватил  со
стола обсыпанную землей пачку  папирос  и,  согнувшись  в  дверях  блиндажа,
вышагнул  в  мерцающую  ракетами  темноту,  в  гул  автоматных  очередей,  в
выстрелы, разносимые ветром над бруствером траншеи.
 
 
 
 
   Глава семнадцатая
 
   Выйдя из блиндажа, Веснин не сразу нашел в траншее Бессонова, ослепленный
красно-зелеными вспышками  ракет,  оглушенный  звонко,  над  ухом  стучащими
очередями. В изгибе хода  сообщения  он  заметил  на  брустверах  нескольких
человек,  они  стреляли  из  автоматов  куда-то  вниз,  и  Веснин  на   ходу
поинтересовался машинально:
   - Что обнаружили? Куда стреляете?
   -  Ползают  гады  по  скатам!  -  ответил  ему  кто-то  с  бруствера.   -
Просачиваются, б...! - И, прострочив длинной  очередью,  крикнул  весело:  -
Виноват, товарищ дивизионный комиссар!
   Веснин узнал майора Божичко; шапка едва держалась  на  затылке,  открывая
его ранние залысины, лицо светилось веселым азартом.
   - Не красная девица. Вины не  вижу,  -  сказал  Веснин  и  усмехнулся.  -
Наоборот, благодарю, как говорят, за бодрость духа. Где командующий?
   - Дальше чуть. По траншее. С Деевым, - ответил Божичко  и,  любопытствуя,
спросил: - А Осин-то! Он-то где? Ну, прямо герой - на энпэ, можно сказать, с
боем прорвался! Только зачем он? Орден, что  ли,  собирается  схлопотать  на
грудь за участие в боях? Касьянкин вот  тоже  не  знает,  военную  тайну  не
выдает! Молодец!
   Божичко, разгоряченный стрельбой, говорил нестеснительно, не скрывая свою
обычную доверительность в  общении  с  Весниным,  и,  сказав  о  Касьянкине,
толкнул кого-то, темным бугром лежащего рядом на бруствере, и засмеялся:
   - Вот убеждаю Касьянкина, как нужно согласно стихам хоть одного оккупанта
убить, чтобы после войны рассказывать, товарищ дивизионный  комиссар,  а  он
мне - стихи, мол, не уважаю. Ничего, я тебя воспитаю, Касьянкин, не все тебе
штаны  в  тылу  протирать.  Извините  за   грубость,   товарищ   дивизионный
комиссар... Учись, Касьянкин, пока я жив! Давай туда короткими!
   - Оставьте меня в покое, товарищ майор! - огрызнулся растерянным  голосом
Касьянкин. - Товарищ член Военного совета, майор Божичко не имеет права мною
командовать и упрекать тылом...
   - Вы еще здесь, Касьянкин? - проговорил Веснин. - Почему именно здесь?
   Всегда расположенный к простоте и легкой иронии общительного Божичко,  он
не остановил внимания на его ерничестве, а после разговора с  Осиным,  после
мучительной новости, внезапно  и  резко  оголившей  судьбу  сына  Бессонова,
увидев Касьянкина, подумал только о том, что Осин еще не уехал с НП. И когда
Касьянкин  сполз  на  животе  с  бруствера,  обиженно  поддергивая   ремень,
отряхиваясь, Веснин сказал непривычным тоном приказа:
   - Слушайте внимательно, Касьянкин. Немедленно - к полковнику. Он ждет вас
в артиллерийском блиндаже. В конце  траншеи.  И  немедленно  назад,  в  штаб
армии. Идите. Бегом!
   -  Есть  бегом,  товарищ  дивизионный  комиссар!  -  явно   обрадованный,
воскликнул Касьянкин. Он воспринял этот приказ как  спасительное  облегчение
и, козырнув, неуклюже бросился в озаренный ракетами ход траншеи.
   -  Что  в  самом  деле  стряслось,  товарищ   дивизионный   комиссар?   -
посерьезнев, произнес Божичко. - Или секрет?
   Веснин сказал:
   - Ваш юмор, Божичко, могу понять я, потому что  знаю  вас.  Но  не  очень
надейтесь,  что  поймут  все.  Известно  ли  вам,  что  есть  люди,  которые
воспринимают шутки слишком серьезно?
   - Спасибо, товарищ дивизионный комиссар. Но мне чихать на этих серьезных,
простите! Моя анкета чиста, как стеклышко! - бедово сказал Божичко.- Один на
белом свете как гвоздь. И прекрасно. Терять абсолютно нечего, кроме  шпал  в
петлице. А Касьянкин - лапоть и лопух, работает как колун, даже смех  берет.
Рассчитывает на родственность адъютантских душ.
   - То есть? - не понял и нахмурился Веснин. - Именно?
   - Ба-альшой сундук, товарищ дивизионный комиссар, - засмеялся Божичко.  -
Но с любопытством... Он мне: "Как живете с командующим,  ничего  генерал-то,
сапоги не заставляет снимать? Водку втихаря не глушит?" А я ему:  "Ты  стихи
про "Убей немца" знаешь? Автомат умеешь держать? Как оружие приспособляют  -
под мышкой или ниже поясницы?" Он опять: "Мрачноват очень генерал-то, как  с
комиссаром-то, дружки или в контрах?"  Прелестно  и  откровенно  поговорили,
товарищ дивизионный комиссар!
   - Бессонов там? -  спросил  Веснин,  глядя  в  ту  сторону  траншеи,  где
возникали и истаивали при опадающем свете ракет фигуры  людей,  и  пошел  по
траншее, но, против воли, он замедлял шаги и вдруг остановился  в  нише  для
буссоли, потому что не в силах был сказать Бессонову то, что знали полковник
Осин и он, член Военного совета, то, о чем Бессонов никак не  подозревал:  о
противоестественно страшной судьбе того остриженного, с  вымученной  улыбкой
мальчика, его сына, который не  был  убит,  а  жил  в  плену  уже  несколько
месяцев.
   "Он может спросить о причине приезда Осина. Что я отвечу? Подойти  сейчас
и в глаза ему лгать? -думал Веснин. - Каковы же будут тогда  наши  отношения
дальше? Нет, не могу подойти к нему и делать вид, что ничего  не  произошло.
Между нами должна быть абсолютная искренность  и  честность...  Но  язык  не
повернется сказать ему сейчас о сыне, не могу...".
   Веснин чувствовал, что именно непроходящие  непростота  и  натянутость  в
отношениях  с  Бессоновым  не  давали  ему   никакого   права   дипломатично
изворачиваться, он не должен был что-либо смягчать, уходить от главного - и,
так стоя в нише для буссоли, он испытывал отвратительно жгучий стыд в душе.
   - Петр Александрович! - Веснин неожиданно  для  себя  вышагнул  из  ниши,
быстро подошел к Бессонову, окруженному возле стереотрубы офицерами. -  Петр
Александрович...
   - Вот вы мне и нужны, Виталий Исаевич, - сказал Бессонов и  выпрямился  у
стереотрубы, носовым платком вытер исколотое снежной крошкой лицо. -  Триста
пятая вступила в бой. Посмотрим теперь, как сложится. Но главное вот  что...
- Он все обтирал лицо носовым платком с видом  рассеянной  раздумчивости.  -
Главное теперь - танковый и механизированный корпуса. Поторопить  их,  всеми
силами поторопить! Попросил  бы  вас,  Виталий  Исаевич,  поехать  навстречу
танковому корпусу  в  район  сосредоточения  и,  если  не  возражаете,  пока
оставаться  там  для  более  успешной  координации  действий.   Считаю   это
необходимым. Вы, кажется, любите танкистов, насколько я помню?
   И Веснин, с подкатившим к горлу клубком, еле сумел ответить:
   - Я все сделаю, Петр Александрович... Выеду немедленно...
   - Поезжайте. Только почаще оглядывайтесь в станице: положение на северном
берегу не восстановлено.
   ...Когда Веснин подошел к тому месту в траншее, где только  что  встретил
майора Божичко, тот, по-прежнему лежа на бруствере, стрелял;  от  автоматных
очередей ходило его плечо, съезжала на затылок шапка.
   - Майор Божичко, вы мне нужны! Божичко  обернулся  на  оклик,  примял  на
затылке шапку ударом руки, выкрикнул с радостным азартом:
   -  Плотненько  окружают  фрицы!  Подъезжают   на   бронетранспортерах   и
расползаются, как клещи! Слушаю, товарищ дивизионный комиссар!
   Веснин стоял в траншее, наклонив голову
   - Послушайте меня, Божичко, я сию минуту должен ехать в танковый  корпус.
Не забывайте об одном: как зеницу ока берегите  командующего.  Советую  быть
поближе к нему.
   - Ясно, товарищ дивизионный  комиссар.  -  И  Божичко,  опустив  автомат,
переспросил: - Сейчас едете? Простите, но не очень  ли  будет  сейчас!..  По
высоте-то вроде отовсюду лупят.
   - Со мной поедет полковник  Осин  и  охрана.  -  Веснин  легонько  потряс
Божичко за плечо. - Пустяки. Тем же путем, которым Осин проехал.  Все  будет
как надо, Божичко. Похуже бывало...
   - Ни пуха ни пера, товарищ дивизионный комиссар! Тогда Веснин  улыбнулся,
махнул рукой:
   - К черту, к черту, ко всем чертям, Божичко! Полковник Осин  и  Касьянкин
сидели в артиллерийском блиндаже за столом и оба,  вслушиваясь  в  стрельбу,
ждали чего-то в хмуром молчании. Веснин, переступив  порог  и  не  выказывая
спешки, с изучающей неторопливостью  оглядел  мгновенно  вскочившего  Осина,
сказал незнакомо властным тоном:
   - Мне с вами по дороге, полковник  Осин.  В  станицу  Григорьевскую.  Где
стоит машина? Возьмите охрану!
   - Я рад, товарищ  дивизионный  комиссар...  очень  рад.  Спасибо.  Машины
замаскированные,  стоят  в  сарае,  под  высотой,  спасибо...  -   заговорил
удовлетворенно Осин, взял со стола кожаную полевую  сумку,  спросил  не  без
осторожности: - А как... генерал Бессонов? Он как же? Остается здесь?
   Веснин не выдержал:
   - Вы что, так и убеждены, что я еду с вами в целях  личной  безопасности?
Неужели вы в этом уверены?
   - Товарищ дивизионный комиссар, - Осин обиженно смежил белые  ресницы,  -
напрасно вы на меня сердитесь. Думаю, вы  застанете  члена  Военного  совета
фронта на энпэ армии. И он сам выскажет вам свое беспокойство.
   - Не медлите, Осин. Ведите к машине!
   - Поедем через северо-западную окраину, на проселок, - сказал Осин. - Там
пока свободно.
   Только внизу, под высотой, когда машины по команде Осина развернулись  по
улочке  станицы  и  разом  набрали  скорость,  помчались  к  северо-западной
окраине, Веснин подумал, насколько все-таки непрочно и зыбко было  положение
дивизии Деева. Сверху,  с  НП,  обстановка  на  этом  берегу  представлялась
несколько иной, не такой серьезной, не такой  предельно  обостренной.  Тугие
удары вплотную приближенного боя беспрерывными  толчками  врывались  в  уши.
Северобережная часть станицы была охвачена увеличившимися вблизи пожарами  -
все корежилось, рушилось, изгибалось, двигалось  в  огне,  вздымаемом  среди
дымов разрывами снарядов; пулеметные очереди выбивали из  пылающих  чердаков
рассыпчатые  космы  искр;  горький  и   едкий   жар   раскаленного   воздуха
чувствовался и в машине. Этот  жар,  смешанный  с  дымом,  слезил,  разъедал
глаза.  Запершило  и  стало  саднить  в  горле.  Шофер  то  и  дело  кашлял,
наваливаясь при этом грудью на баранку В дальнем конце улочки Веснин  увидел
неясно танки, они  скользнули  красным  отблеском  за  д