лся, представлял случившееся на батарее, потому что несколько  минут
назад, стреляя по танкам, прорвавшимся к тем орудиям, сам видел все и потому
кричал только о снарядах, без которых и он и люди с ним были беспомощны.
   - Слушай,  Уханов!  Весь  расчет...  весь  расчет  за  снарядами!  К  тем
орудиям... там остались. Все снаряды сюда! Все до одного! Рад, что  ты  жив,
Уханов!..
   - Пуля для меня еще не отлита! - И Уханов, приподнявшись на бруствере, на
секунду опять глянул острыми  зрачками  в  глаза  Кузнецова,  жила  на  шее,
исполосованной струйками пота, набрякла туже. - Значит, там... все? Мы  одни
остались, лейтенант?
   - За снарядами, я сказал! Всех живых за снарядами!..
 
 
 
   Глава четырнадцатая
 
   К концу дня по неослабевающему упорству  и  накалу  боя,  по  донесениям,
поступавшим из корпусов и дивизий, со  всей  очевидностью  стало  ясно,  что
главный танковый удар немцев направлен в стык бессоновской  армии  с  правым
соседом,  не  выдерживающим  натиска,  и  в  полосе  правофланговой  дивизии
полковника Деева к исходу дня положение  складывалось  тяжелое.  В  полдень,
после беспрерывных атак, немцы захватили южнобережную часть станицы, и здесь
танки пытались форсировать реку в двух местах  с  целью  выйти  на  северный
берег Мышковой, двумя клиньями врезаться в глубину,  расчленить  и  окружить
наши войска, обороняющиеся на этом рубеже.
   Бессонов сидел в жарко натопленном блиндаже НП  армии,  глядя  на  карту,
разложенную на столе, и выслушивал по  телефону  очередной  доклад  генерала
Яценко, когда вошел явно взволнованный член Военного совета  Веснин,  шагнул
длинными ногами через порог; лицо покрыто красными пятнами, глаз не видно  -
в стеклах очков отсвет заката,  багровевшего  за  оконцем  блиндажа.  Веснин
быстро снял перчатки, раздумчиво пожевал губу, подошел к железной печи.
   "Странное дело, в нем есть что-то мальчишеское... - подумал  Бессонов  и,
почти поняв то, что Веснин готов был сказать, прервал разговор с Яценко. - С
чем он приехал на энпэ?"
   - Я вас слушаю, Виталий Исаевич.
   - Танки прорвались  на  северный  берег,  Петр  Александрович!  Захватили
несколько улиц в северобережной части  станицы.  Это  хорошо  видно  с  энпэ
Деева. Бой начался на этой стороне, - стоя около  печки,  сказал  Веснин.  -
Собственно,   юго-западнее   нас,   километрах   в   десяти.   Деев    решил
контратаковать, ввел в дело отдельный танковый полк Хохлова. Но пока никаких
положительных результатов...
   - Как  только  танковый  и  механизированный  корпуса  прибудут  в  район
сосредоточения, немедленно жду сообщения, Семен Иванович. - Бессонов опустил
трубку на аппарат и добавил: - Представитель Ставки встревожен положением  у
нас. Кроме танкового нам придан еще и механизированный  корпус.  Из  резерва
Ставки.
   - Есть о чем  встревожиться,  -  сказал  Веснин.  -  Положение  в  высшей
степени... Жмут с бешеной силой.
   Веснин потер руки, подергал сутуловатыми  плечами,  побил  ногу  о  ногу;
верно, не согревшись в машине, он так оттаивал в тепле после морозного ветра
на НП дивизии Деева, где пробыл часа два.
   - Значит, прорвались на северный берег? - повторил Бессонов.
   В соседней  половине  блиндажа  гудели  голоса  операторов,  бесперебойно
зуммерили телефоны - все еще было, казалось, по-прежнему, а в этом маленьком
отсеке НП стало мгновенно тихо. Пышноусый старшина-связист  с  осторожностью
покрутил ручку аппарата, давая отбой после разговора командующего со  штабом
армии. Радист, подававший в эфир позывные правофлангового корпуса,  кашлянул
и перешел на шепот; майор Божичко, рассеянно протиравший  тряпочкой  кассету
ТТ, устроясь в углу на топчане, оценивающим взором взглянул на  Веснина,  на
Бессонова, вщелкнул до блеска отполированный магазин с патронами в  рукоятку
пистолета, вбросил ТТ в кобуру Энергично  застегнул  ее,  всем  своим  видом
показывая Бессонову: готов к выполнению приказаний. Но Бессонов  не  обратил
внимания на Божичко, непроницаемо молчал.
   - Совсем ясно, -  проговорил  он  наконец,  не  отводя  усталых  глаз  от
покрытого пятнами лица Веснина. Затем спросил:  -  Хотите  сказать,  Виталий
Исаевич, что Деев не очень  рассчитывает  на  успешную  контратаку  Хохлова?
Полагаю, об этом был разговор с Деевым?
   - Пожалуй, и об этом, Петр Александрович, -  ответил,  чуть  улыбнувшись,
Веснин, дуя в ладони, шевеля пальцами перед вытянутыми губами; веселость его
была, несомненно, наигранной, но стало понятно и другое: полковник Деев  был
более доверителен и откровенен с Весниным, чем с ним,  Бессоновым,  опасаясь
выявлять тревогу перед новым командующим, и высказал ее Веснину.
   - Пока вы были на энпэ,  Виталий  Исаевич,  -  сказал  скрипучим  голосом
Бессонов, - из штаба фронта сообщили, что немецкая авиация участила полеты в
окруженную группировку, сбрасывает боеприпасы. Похоже, что активно готовятся
к прорыву навстречу Манштейну. Что думаете по этому поводу, Виталий Исаевич?
   - Наверно, все будет зависеть от того, как сложатся обстоятельства здесь,
- сказал Веснин. - От переднего края  нашей  обороны  до  Сталинграда  сорок
километров. Один переход в случае прорыва.
   - Для подвижных соединений, - уточнил  Бессонов.  -  Если  они  войдут  в
прорыв. В этом случае - да.
   - Разрешите войти, товарищ командующий? Плащ-палатка, закрывавшая вход  в
соседнюю половину, отдернулась, там горели аккумуляторные лампочки  -  и  из
этого  яркого  света,  ударившего  в  проем,  вошел  заместитель  начальника
оперативного отдела Гладилин, серьезный, лет сорока  майор;  белый,  высокий
лоб его был потен. В то время как Гладилина по-человечески порывало  сказать
с тревогой: "Танки противника уже в  станице,  товарищ  командующий!"  -  он
заговорил с подчеркнутой штабной выдержанностью опытного  человека,  отлично
понимавшего, кому и что докладывает:
   - Товарищ  командующий...  из  только  что  полученных  устных  донесений
семьдесят второго и триста  тридцать  шестого  полков  стало  известно,  что
немецкие танки полчаса назад форсировали реку, вклинились...
   - Знаю, майор, - прервал Бессонов, несколько сейчас раздраженный  и  этим
запоздалым сообщением оперативного отдела, и этим бесцветным голосом майора,
его фальшивым, безжизненным спокойствием, как будто он, командующий  армией,
вынуждал  людей  к  осторожности  и  неестественности  одним  личным   своим
присутствием здесь. Всякий раз он раздражался, когда  чувствовал  в  общении
эту форму самозащиты вышколенных и  осторожных  штабных  командиров  и  свое
незримое другим одиночество, вызванное его властью над людьми,  его  особым,
подчиняющим людей положением.
   Барабаня  пальцами  по  карте,  он  отвернулся  к  оконцу  в  блиндаже  -
неподвижной  каленой  стеной  пылали  пожары   по   всему   юго-западу,   от
приблизившегося боя стол ощутимо подрагивал под рукой;  отточенный  карандаш
подскакивал на карте.
   "Так... прорвались на  северный  берег,  -  подумал  Бессонов  и  прикрыл
ладонью карандаш. - Значит, вышли?"
   Веснин сунул отогретые руки в карманы полушубка и,  подняв  узкие  плечи,
слегка покачиваясь взад-вперед, задумчиво смотрел на заместителя  начальника
оперативного отдела. Майор Гладилин, прерванный на  полуфразе,  стоял  тихо,
выжидательно около стола, и Бессонов оторвал глаза от оконца.
   - Дальше, майор. То, что танки  прорвались  на  северный  берег,  -  это,
кажется, ясно. Что можете еще добавить?  Не  слышал,  а  хотел  бы  услышать
главное, майор.
   - Час назад вступил в дело отдельный полк Хохлова,  товарищ  командующий,
танки начали бои, но противник не приостановлен, вгрызается в нашу  оборону,
- проговорил майор Гладилин, и капельки пота заметнее  обозначились  на  его
высоком, бледном лбу
   - Вгрызается, вгрызается... Экие  красивые  слова!  -  недовольно  сказал
Бессонов. - Я спрашиваю, сколько танков?  Рота,  батальон?  Или  два  танка?
Сколько же?
   - Есть предположение, товарищ командующий,  -  ответил  Гладилин,  -  что
немцы ввели в бой во второй половине дня свежую танковую дивизию.  По-моему,
прорвалось до двух батальонов, судя...
   - Немедленно уточните ваши предположения! - передвинув карандаш на карте,
опять прервал Бессонов, хотя замечание Гладилина о введении  немцами  свежей
танковой дивизии совпадало с его собственным предположением. - Прошу  впредь
не торопиться с докладами, не уточнив все. Слишком часто поддаемся  эмоциям.
Идите, майор.
   Майор тихонько вышел на негнущихся ногах; его  седовато-белый  затылок  и
спина выражали беспрекословную подчиненность;  задергивая  плащ-палатку,  он
аккуратно оправил ее край, взглянув при этом  на  Бессонова  мерклым  взором
робеющего  в  его  присутствии  человека.  И  Бессонов  подумал,  что   этот
заместитель  начальника  оперативного  отдела  Гладилин,  немолодой   майор,
слишком  долго  задержался  в   своем   звании,   не   соответствующем   его
ответственной штабной должности,  что  он  весьма  не  глуп,  с  чутьем,  но
мягкость манер и робость майора невольно вызывали чувство досады.
   Помолчав, Бессонов ощупью потянулся к палочке, прислоненной к краю лавки,
оперся на нее, встал. И мигом  вскочил  Божичко,  секунду  назад  безмятежно
рассматривавший свои ногти, снял с гвоздя возле двери  в  блиндаж  полушубок
Бессонова. Веснин, натягивая перчатки, пошутил среди общего молчания:
   - Я давно  в  боевой  готовности,  Петр  Александрович.  И  посмотрел  на
Бессонова, на то, как он с кряхтеньем  всовывал  руки  в  рукава  полушубка,
поданного адъютантом.
   Сильнее подрагивал от разрывов земляной пол блиндажа, красный карандаш от
сотрясений стола перемещался, скользил по карте.
   - На энпэ к Дееву. - И Бессонов едва заметно кивнул  Веснину:  -  В  моей
машине поедете, Виталий Исаевич?
   - Пожалуй... В одной машине удобней.
   - Разрешите сказать Титкову,  товарищ  командующий?  -  Божичко  взял  со
скамьи автомат.
   - Охрану не брать. Пусть остается здесь. Нечего ей там делать.
   Бессонов пошел к двери блиндажа.
   Десять километров до НП Деева проехали быстро. В минуты, когда  вышли  из
машины, пересекли улочку станицы, вытянутую по берегу, и  начали  подыматься
по ходу сообщения на крутую высоту, где находился НП  дивизии,  Бессонов  не
увидел в подробностях поле боя на том  берегу,  но  и  то,  что  он  охватил
взглядом справа  в  станице  по  этому  берегу,  объяснило  ему  серьезность
создавшегося положения. На  западе  ярко,  жгуче  пламенела  щель  морозного
заката, северобережная часть станицы пылала, дымилась в  этом  пронизывающем
свете, разрозненными очагами колыхались над улочками  пожары,  возникшие  от
зажигательных пуль; ядовито алел снег,  ало  набухали  между  домами  частые
разрывы; внизу ревели  невидимые  танки,  по  всей  окраине  звонко  хлопали
противотанковые орудия.
   Видно стало: справа, на берегу, обволакиваясь  розовеющим  дымом,  горели
подожженные  четыре  наших  "тридцатьчетверки",  но  Бессонов   сначала   не
разглядел,  откуда  атаковали  немецкие  танки.  Потом  он  увидел  и   это.
Выплевывая  огонь,  машины  поочередно  выползали   из-за   обрыва   берега,
подставляя   броню   пронзительным   лучам    заката,    обходили    горящие
"тридцатьчетверки", исчезали меж домов станицы.
   - Смотрите, товарищ генерал! - крикнул шагавший впереди Божичко с азартом
и возбуждением от этой начавшейся везде заварухи, от этой зримой  опасности.
- "Катюши" видите, товарищ генерал? За домами... - и указал вниз на  улочку,
справа от высоты, извивами растянутую вдоль северного берега.
   Бессонов промолчал, а Веснин спросил:
   - Что вы там увидели, Божичко?
   Они уже были на середине ската  высоты,  отсюда  сверху  открывалась  вся
станица, бегло стреляющие орудия  противотанковых  батарей  на  перекрестках
дорог, полосы траншей с искрами выстрелов, наши "тридцатьчетверки", стоявшие
за углами домов,  из  окон  которых  шили  по  берегу  пулеметы,  площадь  с
дивизионом "катюш", приведенных к  бою.  В  это  время  две  крайние  машины
тронулись, выехали на перекресток улочек позади пехоты и залпом  с  режущим,
прерывистым скрипом вытолкнули в небо круглые тучи оранжевого дыма. Не  было
видно, по ком они стреляли. Только в пролете улочки  заклубилось,  поднялось
пламя над крышами.
   Столб ответного танкового разрыва вырос неподалеку от одной  из  "катюш".
Блеснул огонь. Вторая "катюша" дала задний ход, развернулась,  помчалась  на
площадь. Вихри разрывов взвились по дороге, настигая ее; но первая  "катюша"
недвижимо, как-то сиротливо-мертво осталась стоять  на  перекрестке.  Расчет
отбегал от нее мимо плетней.
   - Неужто подбили? - произнес Божичко с  досадливым  непониманием.  -  Ах,
бабушку твою мотать!..
   - Не останавливайтесь, Божичко,  -  поторопил  сзади  Бессонов,  -  идите
вперед.
   - Есть, товарищ генерал!
   И Божичко зашагал вперед походу сообщения, придерживая ремень автомата, и
по его легкой и устремленной фигуре заметно  было,  что  он  еще  раз  хотел
оглянуться в сторону немецких танков и этой  подбитой  "катюши"  у  пехотных
окопов.
   "Что ж, Деев прав, - думал между тем Бессонов, мучаясь одышкой от крутого
подъема, - у Хохлова двадцать одна машина - отдельный танковый полк...  Вряд
ли он сумеет сдержать натиск, переломить обстановку. Хотя бы сковать  их  на
час,  на  два!  Все  равно  легче  не  станет,  когда  подойдут  танковый  и
механизированный корпуса. Что бы ни было, держать их до последнего  предела.
В резерве держать. Для контрудара держать. Беречь как зеницу ока. Только  бы
не раздергать по бригадам, затыкая бреши!  А  Хохлову  контратаковать,  если
даже у него останется одна машина...".
   - Петр Александрович!
   Веснин шел впереди, споро  вышагивая  журавлиными  ногами  в  узком  ходе
сообщения, и, когда остановился,  Бессонов  едва  не  натолкнулся  на  него.
Молодое встревоженное лицо Веснина выразило желание сказать что-то, он будто
вынырнул из состояния беспокойства, и Бессонов своим въедливым опытом  почти
точно оценил его состояние: да, член Военного совета ясно сознавал  реальную
угрозу, нависшую над дивизией Деева в северобережной части станицы. И Веснин
заговорил:
   - Петр Александрович! Хочется быть оптимистом! Но кто знает, как оно  все
сложится! Если они, паче чаяния, прорвут на  всю  глубину  и  соединятся  со
сталинградской группировкой, ведь это значит свести на нет успех ноябрьского
контрнаступления, и к черту надежды на поворот в войне,  как  мы  уже  стали
говорить после ноября! Опять все сначала? Представить не могу.. и  не  хочу!
Как вы на все это смотрите?
   - Пока большого оптимизма не испытываю - не хочу быть провидцем. В танках
и авиации у Манштейна явный перевес, - ответил Бессонов. - И все-таки думаю,
что Сталинград имеет для немцев первостепенное значение только  потому,  что
на Кавказе дела у них неважны стали. Опасаются быть отрезанными. Поэтому вот
эта операция для них - камень преткновения.
   - Петр Александрович, я толкую о нашей армии! - с жаром сказал Веснин.  -
Простите, не думал сейчас о Кавказе почему-то! А вот, кроме  полка  Хохлова,
стоило бы пустить в контратаку хотя бы одну бригаду  из  нашего  мехкорпуса?
Как вы полагаете? Ведь это очень существенно!
   - Не уверен, не могу распылять  танки.  Немцы  должны  увязнуть,  а  чем,
скажите, воевать дальше будем? - твердо возразил Бессонов, хотя  и  понимал,
что подталкивало Веснина на это предложение.
   Он также понимал, что ни командиры  дивизий,  ни  командиры  корпусов,  а
только он, командующий армией, и, в  силу  своей  должности,  Веснин  должны
будут равно ответить полной мерой в случае роковой неудачи, в случае провала
операции, независимо ни от чего и ни от кого. И  это  странно  соединяло  их
одной  судьбой,  несколько  смягчало  Бессонова  и  вместе  с  тем  вызывало
подозрение: смог ли бы этот молодой член Военного совета в самом безвыходном
положении оставаться с ним и нести ответственность одинаково с ним? Бессонов
сказал:
   - Не чересчур ли  уж  внимательно  вы  вникаете  в  оперативные  вопросы,
Виталий Исаевич?
   - Не понимаю, - пробормотал Веснин и поправил дужку очков на  переносице.
- Почему чересчур?
   - Полагаю, что вас в  большей  степени  должны  беспокоить  вопросы,  так
сказать, морального порядка.
   - Странные у нас отношения, Петр Александрович, -  тихо  и  с  сожалением
проговорил Веснин. - Вы меня не подпускаете к себе ни на миллиметр.  Почему?
Какой же смысл? Понимаю, можно разбить головой стеклянную стену, пораниться,
но ватную... Ватная стена между нами, Петр Александрович, да, да! Сначала мы
с вами были на "ты", потом перешли на "вы"...  И  как-то  незаметно  вы  это
сделали.
   - Не совсем согласен. Но, может быть, так удобней, Виталий Исаевич. И вам
и мне... Не пробивать головой стену Тем  более  голова-то  у  каждого  одна.
Ложись, комиссар!.. -  И  Бессонов,  пригнувшись,  сильно  дернул  за  рукав
Веснина.
   С животным, задыхающимся мычаньем  где-то  справа  за  высотой  "сыграли"
шестиствольные немецкие минометы, заблистали по горизонту хвосты  реактивных
мин,  рассекая  огненно-дымный   закат.   Разрывы   раскаленными   спиралями
закрутились на вершине высоты. Высота хрястнула, тяжко вздрогнула. Навстречу
ударило визжащим ветром осколков.
   Бессонов и Веснин упали на дно хода  сообщения  и  лежали  так  несколько
секунд, защищенные землей и  одновременно  не  защищенные  перед  судьбой  и
случайностью. Кто знал, на сколько  делений  мог  изменить  прицел  немецкий
наводчик? Бессонов чувствовал, что лежит неудобно, придавив больную ногу,  и
с отвращением к самому себе, к своему телу, которое испытывало боль и  страх
перед вторичной  возможностью  боли,  он  заворочался  на  земле  под  чужим
взглядом.  Веснин,  сдернув  очки,  близоруко  смотрел   на   него   с   тем
изумленно-вопросительным выражением, которое говорило: "А  вы  тоже  боитесь
умереть, генерал? Оказывается, все одинаково слабы перед  смертью".  Морщась
от боли в ноге, от  унижения,  которое  испытывал  каждый  раз,  "целуясь  с
землей", Бессонов закряхтел со стиснутым ртом, хотел сказать в ответ на этот
взгляд Веснина: "Нет, милый комиссар, умереть я  не  боюсь,  к  жизни  меня,
дорогой мой,  привязывают  тоненькие  ниточки.  Боюсь  только  бессмысленных
страданий, с меня их хватит после осколка, перебившего кость в ноге". Но  он
знал,  что  ничего  подобного  не  скажет   члену   Военного   совета:   эта
откровенность была бы тоже бессмысленной, как ранение или смерть в этом ходе
сообщения.
   - Теперь не с юга, а с запада  бьют,  Петр  Александрович,  -  проговорил
Веснин и подышал на стекла очков, протер их перчаткой. - Обходят все-таки.
   - С запада, с запада, - ответил Бессонов. С шапки его ссыпалась земля.  -
Встать! Пошли, - сказал он сам себе и тряхнул головой.
   Дым разрывов желтой мутью  стлался  по  скатам  высоты,  спереди  донесся
тревожный зов Божичко:
   - Товарищ командующий! Товарищ дивизионный комиссар! Никого не задело?
   Майор Божичко бежал к ним по ходу сообщения.
   - Живы, живы, - ответил брюзгливо  Бессонов  с  недовольством  на  самого
себя, взял палочку, поднялся и, не дожидаясь  Веснина,  решительно  захромал
навстречу подбегавшему Божичко. - Не кричите, майор, так громко. В этом  нет
надобности.
   -  Слава  Богу,  думал,  накрыло  вас,  товарищ  командующий,  -   сказал
облегченно Божичко. - Больно густо кидал! И вроде с тыла ударил!..
   Полковник Деев был на НП,  на  самой  вершине  высоты,  стоял  с  группой
командиров возле стереотрубы, смотрел на поле боя за  рекой,  все  багровое,
залитое меркнущим  закатом,  все  раздробленное,  разнообразно  расцвеченное
вспышками разрывов,  огнями  выстрелов.  Но  как  только  Бессонов  вошел  в
глубокую траншею наблюдательного пункта и командиры вытянулись перед ним,  а
связисты,  сидя  над  телефонами,   подняли   головы,   Деев   по   чьему-то
предупреждению за спиной: "Командующий", - быстро оторв