сплошном
частоколе разрывов, в закипях аспидного тумана. Перед подожженным мостом уже
скопилось около десятка танков. На окраине станицы горели две наши "катюши",
те, наверно, которые вызваны были... Танки расползлись и снова сползались  к
месту  переправы  под  прямым  огнем  с  северного  берега  выдвинутых  сюда
противотанковых дивизионов, а с южного берега, с самого  его  гребня,  бегло
стреляло одно орудие, развернутое от фронта на сто восемьдесят  градусов,  и
ответные разрывы застилали его. Оно исчезало, это орудие, оно растворялось в
черноте и вновь оживало там, откуда вспыхивали выстрелы.
   И Бессонов подумал, что он ведь был в конце ночи именно на  той  батарее,
откуда стреляло  единственное  орудие,  и  хотел  вспомнить  такую  знакомую
фамилию командира батареи.
   Но не вспомнил, не стал напрягать память.  Другая  мысль  охватывала  его
целиком: чувствуя успех, немцы до наступления темноты торопились углубить  и
расширить прорыв. И  подумал  еще,  что,  по-видимому,  наступило  то  почти
критическое положение, то состояние наивысшей  точки  боя,  когда  натянутая
стрела напряглась до предела, готовая вот-вот оборваться.
 
 
 
   Глава пятнадцатая
 
   В блиндаже под тремя накатами было все приглушено - звуки  боя  проникали
сюда сквозь толщу бревен  и  земли  заметно  ослабленными.  Здесь  нормально
звучала человеческая речь, по-ночному горели  две  "летучие  мыши".  Подобно
маятникам, фонари однообразно раскачивались  под  толстыми  накатами,  желто
освещая небритые лица, карты, телефонные аппараты на двух столах.
   Командующий артиллерией, разговаривавший с  командиром  полка  реактивных
минометов, опустив трубку на карту, сделал полуоборот от  стола,  намеренный
доложить. Но Бессонов кивком остановил его - знал, что он будет  докладывать
о подожженном "катюшами" мосте,  -  и  под  следящими  взглядами  операторов
прошел в дальний отсек, где были телефоны и рация, державшие связь со штабом
армии.
   Божичко, по воспитанности опытного адъютанта, не вошел в отсек, закрыл за
Бессоновым дверь и, исполняя роль охраны, встал у входа. С развеселым  видом
свойского парня  он  подмигнул  молоденькому  младшему  лейтенанту-связисту,
глядевшему на него с нескрываемым любопытством.
   Энергично потер ладонь о ладонь, затем извлек из кармана шинели роскошную
пачку "Пушек", выщелкнул папиросу.
   - Младший лейтенант, закуривай, - сказал Божичко с дружелюбной и вместе с
заговорщической интонацией, переходя на панибратское "ты". - Как живешь-то?
   - Ничего, товарищ майор. А что? - Младший лейтенант взял не  очень  ловко
папиросу, еще не понимая причину  начатого  разговора:  -  Спасибо,  товарищ
майор.
   - Брось своего майора. Что значит "майор"? - шепотом  сказал  Божичко.  -
Всю жизнь, думаешь, был майором? Человеческое имя мое - Геннадий...  В  цирк
ходил когда-нибудь? Видел, нет? Смотри сюда.
   Божичко, загадочно улыбаясь, сделал  плавный  взмах  рукой  и  растопырил
пальцы вблизи лица  растерянно  заморгавшего  младшего  лейтенанта  -  пачка
папирос исчезла, потом вторичный ловящий взмах в  воздухе  -  пачка  папирос
возникла на ладони.  Младший  лейтенант  не  знал,  что  Божичко  истомился,
изнемог в бездействии и рад был развлечься. Связист почему-то сконфузился.
   - Вы артист, товарищ майор? Вы, наверно, фокусником были?
   - Пустяки. Дилетантство. Все в прошлом,  -  небрежно  сказал  Божичко  и,
подкинув в воздух зажигалку, чиркнул ею, подставил  огонек  под  папиросу  -
Слушай, младший лейтенант, у вас есть  новые  анекдоты?  Или  все  столетней
свежести? Последний, про Еву Браун и Геббельса в раю, дошел до вас?
   - Н-нет, - снова сконфузился младший лейтенант.  -  Про  какую  Еву?  Та,
что... Та, что в Библии, товарищ майор?
   - Чудачок ты! Библия!.. Прозябаете тут, мальчики, в необразованности.  Ну
вот, слушай. Рай, кущи,  солнышко,  фиговые  листочки...  -  начал  шепотом,
развлекаясь в бездействии, Божичко, довольный тем, что  нашел  нежданного  и
непросвещенного собеседника. Внезапно он смолк, поймав  слухом  из-за  двери
голос  Бессонова,  после  этого  подмигнул  дружески  младшему   лейтенанту,
похлопал его по плечу:
   "Потом, потом", - и, поправив портупею, сложил руки на груди, стал  перед
дверью с папиросой в зубах.
   ...Бессонов не  ошибся:  звонил  начальник  штаба  генерал-майор  Яценко.
Здесь, в отсеке блиндажа, где была установлена рация  и  линейная  связь  со
штабом армии и корпусами, находился начальник разведки дивизии  подполковник
Курышев.  Начальник  разведки  стоял  возле  столика,  темное  от  забот   и
переутомления умное лицо его было серьезно. Он разговаривал  по  телефону  с
Яценко, повторяя однотонно:
   "Да, товарищ пятый. Понял, товарищ  пятый",  -  и  желтыми,  прокуренными
пальцами перекатывал карандаш по карте. Радист, незаметный в тени,  сидел  в
углу  тихонько,  склонившись  над   рацией,   казалось,   спиной,   затылком
вслушивался в этот разговор с командным пунктом армии.
   - Вас, товарищ командующий, -  сказал  подполковник  Курышев  и  протянул
трубку.
   - Благодарю.
   Строевой бас Яценко  звучал,  как  обычно,  отчетливо,  и  хотя  в  целях
принятых в телефонных разговорах предосторожности он докладывал  сложившуюся
к исходу дня обстановку  на  замысловатом  армейском  арго,  Бессонов  легко
переводил его доклад на обычный язык. Немцы по-прежнему атакуют на  южном  и
северном крыле  армии  при  массированной  поддержке  с  воздуха.  Атаки  не
прекратились, но ослабли к вечеру, и сильным ударом более шестидесяти танков
им удалось несколько потеснить левофланговую дивизию; идут ожесточенные  бои
в глубине первой полосы обороны,  немцы  вклинились  в  нее  на  полтора-два
километра. Пришлось ввести  в  дело  одну  мотострелковую  и  одну  танковую
бригады 17-го  механизированного  корпуса,  прикрывающего  левый  фланг,  но
положение пока не восстановлено. В  центре  обороны  армии  положение  можно
считать устойчивым. Резерв Ставки -  1-й  танковый  и  5-й  механизированный
корпуса - еще не прибыл  в  районы  сосредоточения.  Несколько  часов  назад
разведкой фронта перехвачена радиограмма из  немецкой  группы  армии  "Дон",
штаб которой, надо полагать, уже в Новочеркасске; незашифрованный  текст  за
подписью самого Манштейна, посланный  в  штаб  Паулюса:  "Держитесь,  победа
близка, мы идем  на  помощь.  Будьте  готовы  к  рождественскому  сигналу  о
погоде".
   Что означает последняя фраза, сказать пока трудно, возможно, речь идет  о
встречном ударе окруженной группировки  Паулюса  для  соединения  с  танками
Манштейна. Очень заметно активизировалась немецкая  транспортная  авиация  -
сбрасывает Паулюсу горючее и боеприпасы, несмотря на  то  что  наша  авиация
энергично блокирует немецкие аэродромы.  В  окруженной  группировке  заметно
передвижение танков к юго-западной части "котла", в район Мариновки.
   Бессонов ни разу не перебил этот  педантично  подробный  доклад  генерала
Яценко - прислонив палочку к краю стола,  стоял  молча,  опершись  рукой  на
аппарат. Только когда в голосе  начальника  штаба  появились  заключительные
интонации, Бессонов расстегнул крючок воротника, присел к  столу,  помедлив,
спросил:
   - У вас все?
   И, спросив, представил себе грузного, бритоголового  Яценко  сидящим  под
ярчайшими аккумуляторными лампочками на КП над картой в окружении работников
оперативного  отдела,  -  до  блеска  кожи  побрит,  чистый   подворотничок,
тщательно вымытые крупные руки. И,  заранее  угадывая  ответ  его,  Бессонов
сказал:
   -  Яснее  ясного,  что  главный  удар  они  наносят  здесь,  а  левее   -
вспомогательный.
   - Я тоже убежден, что  хотят  пробить  коридор  к  Паулюсу  через  боевые
порядки Деева. Думаю, что Манштейн не изменит своей тактики - будет таранить
нашу оборону на одном узком участке и там, где поближе к цели.
   - Согласен.
   - Постараюсь выяснить подробнее, что сейчас у Паулюса.  Каково  положение
его подвижных войск? Способен ли он все-таки к прорыву навстречу  Манштейну?
Это немаловажно сейчас, Петр Александрович?
   - Это более чем важно, - подтвердил Бессонов и добавил: - Меня интересует
также, когда прибудут наконец первый и пятый. Поторопите!
   - Все время тороплю, Петр Александрович,  -  забасил  Яценко  с  одышкой,
выдававшей его волнение и досаду оттого,  что  приданные  армии  танковый  и
механизированный  корпуса  еще   не   прибыли   в   назначенный   им   район
сосредоточения. - Когда вас ждать у нас?
   - Пока не ждать. Здесь, как говорят, точка преткновения, Семен Иванович.
   Яценко выдержал паузу.
   - Но, судя по обстановке, вам не следовало бы  особенно  задерживаться  у
Деева, подвергать себя... - Яценко шумно задышал в трубку. - Не имею права в
данном случае советовать, но, может быть, благоразумнее  было  бы  переехать
вам на энпэ армии.
   - Вот что, Семен Иванович, - перебил Бессонов, не  слушая  и  морщась.  -
Прошу  вас  полностью  озаботиться  левым  флангом,   уж   коли   я   здесь.
Контратаковать без передышек!
   Он провел пальцами левой руки по лбу,  пальцы  были  влажны,  дрожали  от
усталости, чувствовалось подергивание и боль в  немеющей  ноге,  которую  он
неудобно  подвернул,  упав  на  дно   хода   сообщения   во   время   налета
шестиствольных минометов.
   Положив трубку, Бессонов долго сидел в задумчивой рассеянности, осторожно
распрямляя под столом ногу, - ожидал, когда боль пройдет и он сможет встать,
но боль не проходила.
   - Тот разведчик, который сумел выйти, нового  ничего  не  сообщил?  Он  в
сознании? Где он? - спросил Бессонов Курышева, пытаясь отвлечься от горячего
подергивания в голени.
   Глядя на испещренную пометками карту, подполковник Курышев заговорил,  не
выражая голосом чрезмерного утомления издерганного длительным  беспокойством
человека:
   - Когда его принесли с батареи, был в полусознании, товарищ  командующий.
Из его слов можно было понять, что остальные разведчики при  возвращении  из
поиска были обнаружены немцами, приняли бой  и  застряли  вместе  со  взятым
"языком" где-то перед окопами боевого  охранения.  Вернувшийся  отправлен  в
медсанбат, но вряд ли он покажет что-либо новое... Да, я  несу  за  разведку
всю полноту ответственности.
   - Прекратите. - Бессонов легонько хлопнул ладонью по столу. -  Прекратите
самобичевание, это бессмысленно и совершенно некстати, подполковник. Это  не
поможет ни вам, ни мне. Пленных нет -  и  сейчас  быть  не  может,  -  немцы
наступают, а мне нужен серьезный, порядочный и хорошо  осведомленный  немец.
Ну, что будем делать, подполковник?
   -  Разрешите  подумать,  товарищ   командующий?   Бессонов   видел,   как
подполковник Курышев неспешно и аккуратно, точно  крошки  хлеба,  сгребал  с
карты комочки земли, текущей из-под накатов.  Это  представлялось  Бессонову
неестественным, ненужным, как неудавшаяся  разведка,  как  горячая,  ломящая
боль в ноге, и он вдруг подумал: "Водки бы выпить, голова  стала  бы  ясной,
отпустила бы боль, легче стало бы!" Но тотчас удивился  такому  неожиданному
желанию, этой мысли об облегчении,  пережидая  раскаленную  боль  в  голени,
мешавшую ему сосредоточиться и злившую его.
   Шестиствольные минометы прекратили обстрел НП, но  блиндаж,  как  плот  в
темноте, плыл среди качавших  его  орудийных  выстрелов  и  разрывов,  среди
пулеметных  волн,  бесперебойно  хлещущих  впереди  по  этой  темноте.  И  в
приглушенных накатами звуках Бессонов  почему-то  особенно  выделял  гудение
танков и разгоряченно-частую  дробь  автоматов,  на  слух  с  севера  и  юга
охватывающих высоту, казалось, уже отрезанную  от  армии,  от  корпусов,  от
дивизии - от всего окружающего мира.
   - А я тебе сказал, - хоть сам  из  пистолета  стреляй,  дошло?  Пропускай
через себя танки, а стой, ясно?
   Бессонов поднял голову, и лицо его передернулось, выразило страдание.  Во
второй половине блиндажа зуммерили, звенели, перебивая друг друга, телефоны,
прорывались надсадные голоса, и явственно покрывал этот шум  баритон  Деева,
выкрикивающий команды вперемежку с руганью и угрозами:
   - Отойдешь на миллиметр - лучше  сам  себе  семь  граммов  пусти  в  лоб,
Черепанов! Дошло? Вся артиллерия у тебя там, все противотанкисты  -  плюнуть
негде! Знаю, что окружают, так что - "караул" кричать? Стоять,  как...  хоть
душа из тебя вон!.. Откуда еще танки, когда переправа разрушена? Бредишь?..
   Бессонов слышал это и понимал, что командир стрелкового  полка  Черепанов
докладывал о том, что обойден с флангов танками,  дерется  в  полуокружении,
просил поддержки, но Деев, не обещая помощи, отвечал на это словами гнева  и
в обстановке смерти советовал избавление  смертью,  если  не  выдержит...  А
Бессонов сидел здесь, в отдельном отсеке, и не имел  права  вмешаться.  Деев
выполнял приказ, который он  отдал,  -  стоять  до  последнего,  и  было  бы
нечеловечески трудно посмотреть ему в глаза,  тоже  ожидающие  помощи,  хотя
полковник и знал бесповоротную значимость приказа своей  дивизии,  принявшей
страшный танковый удар, положенный судьбой, как это бывает на войне, где нет
выбора.
   - Ты мне, Черепанов, лазаря не пой!  -  кричал  в  нервной  взвинченности
Деев, срываясь на отчаянные нотки. - Я что -  не  понимаю?  Сказано  -  все!
Завяжи  пупок  тремя  узлами  -  и  стой!  Артиллерия  тебя  на  полный  дых
поддерживает! Не видишь, а я вижу! Что плачешься - терпи! Стой,  как  девица
невинная, кусайся, царапайся, а держись! Больше не звони с этим! Слышать  не
хочу!..
   "Деев выполняет мой приказ,  но  что  он  все-таки  думает,  отдавая  эти
команды?" - опять мелькнуло в голове Бессонова.
   На секунду он встретился глазами со взглядом начальника разведки. Тот уже
не стряхивал с карты крошки  земли.  Но  тихое,  невысказанное  осуждение  и
вместе просьба о помощи были в  умном  и  утомленном  взгляде  подполковника
Курышева. Он отлично понимал обстановку, сложившуюся в дивизии,  понимал  по
этим звукам боя, по этим командам Деева в другом отсеке блиндажа. И Бессонов
потер ладонью лоб, сказал не то, что хотел сказать, и не то, что думал:
   - Говорите, подполковник. Я вас слушаю.
   - Товарищ командующий, - ровно начал  Курышев,  -  кажется,  обозначилось
окружение дивизии...
   - Уверены?
   - Да, по-моему, и энпэ обходят танки, товарищ командующий.
   Бессонов посидел с минуту  и,  как  бы  очнувшись,  устало  посмотрел  на
начальника разведки, затем встал, проговорил с жестким любопытством:
   - Не договаривайте. Хотели сказать, что  мы  сами  можем  превратиться  в
"языков"? Так, по-видимому, подполковник?
   - Я говорю об объективной  обстановке,  товарищ  командующий,  -  прежним
ровным голосом объяснил подполковник. - Через некоторое  время  немцы  могут
перерезать связь. И тогда мы потеряем нити управления.
   - Благодарю за объективность, подполковник. Но пока нити  управления  еще
существуют, - сказал Бессонов. - И приказа об "языке"  я  не  отменял.  Даже
если нас с вами возьмут в плен. Что весьма неприятно.
   Он снял телефонную трубку.
   - Командующего артиллерией... Работает связь? Ну, вот  и  отлично.  Дайте
Ломидзе.
   Потом,  узнав  в  трубке  несколько  гортанный  голос  генерала  Ломидзе,
заговорившего  с  акцентом:  "Совсем  взбесились  у   вас   фрицы,   товарищ
первый...", - перебил его вопросом:
   - Есть возможность использовать сорок второй полк реактивных минометов на
направлении Деева?
   - Отдаю приказ, Петр Александрович. Использовать  против  танков?  Так  я
понял вас?
   - Вы правильно поняли.
   В другой половине блиндажа,  прокуренной  до  сизого  тумана,  в  котором
передвигались фигуры офицеров, трещали  телефоны,  Бессонов  не  задержался.
Лишь  заметил  среди  работников  оперативного  отделения   высокую   фигуру
полковника Деева, не сказал ни слова и, палочкой  толкнув  дверь,  вышел  из
блиндажа. Майор Божичко последовал за ним.
   - Товарищ командующий! -  из  беспрерывного  звона  телефонов  за  спиной
прозвучал охриплый баритон Деева. Бессонов вышагнул в траншею.
   Еще  не  стемнело  совсем,  а  мороз  к  вечеру  неистово  окреп.  Колюче
ошпаривающим ветром дуло со стороны темно-малиновой,  придавленной  к  земле
щели заката, и ветер из стороны в сторону мотал над высотой гремящую  пальбу
боя. Сильно несло сметаемой с брустверов ледяной крошкой; как битое  стекло,
кололо в губы. И от сигнальных  ракет,  круто  сносимых  ветром  вокруг  НП,
появилось ощущение, что высота сдвигалась куда-то  над  огнями  и  пожарами,
разверзшимися внизу.
   Мощными кострами горела станица на берегу, а везде  по  багровому  снегу,
будто по окрашенной скатерти, рассыпанно ползли,  останавливаясь,  ощупывали
что-то хоботами орудий черные с белыми крестами  ядовитые,  огрузшие  пауки,
разбрасывая  впереди  себя  огненную  паутину  Огненная  паутина   зигзагами
оплетала, стягивала кольцом далеко видимый сверху берег, а в этом  кольце  -
красные оскалы  наших  батарей;  автоматные  трассы  взметались  веером  над
высотой.
   Майор Божичко, навалясь на бруствер, с недоверием  вглядывался  в  низину
перед  рекой,  явно  стремясь  убедиться,  как  близко  бой  подошел  к  НП.
Задушенные ветром ракеты падали на скатах  высоты,  пули  птичьими  голосами
цвикали над бруствером - автоматчики уже были на этом берегу реки.
   - Товарищ командующий, разрешите обратиться? Бессонова  физической  болью
коснулся сорванный, хриплый голос полковника Деева, заставил его обернуться.
Несколько секунд он стоял, не торопя доклад Деева, догадывался,  о  чем  тот
скажет.
   Силуэт Деева казался неподвижно огромным, загородившим проход в  траншее;
при взлете ракет возникало его  лицо,  молодое,  с  горячечными  в  отчаянии
глазами, ищущими что-то в лице Бессонова  -  помощи,  облегчения  для  своей
дивизии, надежды, и едва свет ракет опадал и темнота омывала это невыносимое
выражение, Бессонов испытывал такое чувство, точно чьи-то  пальцы  на  горле
отпускали его.
   - Все вижу, полковник Деев, - сказал Бессонов. - Что хотите добавить?
   - Товарищ командующий, - заговорил Деев неестественно низким  голосом,  -
полк Черепанова, два артдивизиона и танковый полк Хохлова дерутся  в  полном
окружении,  на  исходе  боеприпасы...  в  ротах  большие  потери...  подошла
немецкая пехота в бронетранспортерах. - Взмывший каскад ракет снова  проявил
это ждущее от Бессонова облегчения лицо  Деева,  и  он,  с  хрипом  выдохнув
воздух из выпуклой груди, договорил:  -  В  полку  майора  Черепанова  танки
атаковали капэ. Майор Черепанов, кажется,  ранен.  Связь  оборвалась  только
что. - Передохнув, Деев тяжело шагнул к Бессонову. - Товарищ командующий,  в
сложившейся обстановке... очень опасаюсь, что полк Черепанова не  выстоит  и
часа,  сомнут...  Простите,  товарищ   командующий,   прошу   лично   вашего
разрешения...
   - На что именно? - уточнил Бессонов.
   Деев проговорил вздрагивающим упрямым голосом:
   - Прошу вашего разрешения оставить на час энпэ дивизии, наведаться в полк
Черепанова, самому выяснить все в полку и принять решение на месте,  товарищ
командующий.
   Быстрые малиновые огоньки - отблески  трассирующих  пуль  -  светились  в
глазах Деева, на красном его лице. Бессонов посмотрел внимательно.
   - Каким образом вы это  сделаете?  Прорветесь  в  окруженный  полк?  Так,
по-видимому?
   - До батальонов Черепанова от высоты километра два, товарищ  командующий.
- Деев показал вниз. - Прорвусь с автоматчиками. Три броска  -  и  там.  Это
полдела, товарищ генерал.
   И, испытывая вдруг незнакомый укол нежности к Дееву, такой внезапный, что
опять спазмой сдавило горло, Бессонов не мог отказать ему сразу "Что ж,  вот
судьба подарила мне командира дивизии", - подумал Бессонов  и,  снизу  вверх
глядя на мелькание отсветов в отчаянных глазах Деева, повторил:
   - Значит, прорветесь с автоматчиками?
   - Я еще недавно командовал батальоном, товарищ генерал. В  сорок  первом.
На Брянском. Еще не отвык.
   - Сколько вам лет? - г