И слева,  и  справа,  и  всюду.  Порт  набит  русскими  жандармами  и
сыщиками, туда и носу нельзя показать. Город полон  жандармами.  Так  сказал
один финский товарищ. Этому товарищу большевистский центр  поручил  устроить
Владимиру Ильичу переезд из Або в Стокгольм. Что делать?
     Уезжать из  чужого  города  Або  -  вот  что  надо  делать.  И  скорее,
немедленно.
     Финский товарищ переправил  Владимира  Ильича  в  рыбацкий  поселок  на
скалистом  берегу  моря.  Здесь  были  шхеры,  то   есть   сотни   островов,
полуостровов, бухт и заливов. Острова, большие и маленькие,  далеко  уходили
в глубь моря, и все это было покрыто снегом и  льдом.  Ведь  стоял  декабрь,
стояла зима.
     Двое рыбаков согласились проводить Владимира Ильича на  один  островок.
Шведские пароходы приставали к этому острову в шхерах.
     Как?! Разве пассажирские пароходы ходили по льду?
     Да, ходили.  Ледоколы  разрезали  льды,  образуя  фарватер.  Мимо  того
острова, к которому рыбаки повели Владимира Ильича, как раз и  был  проложен
фарватер.
     Была темная, немного вьюжная  ночь.  Вышли  ночью,  чтобы  не  заметили
люди. Всякому показалось бы странным, куда и зачем отправляются  путники  по
такому ненадежному  льду.  Лед  был  ненадежен.  Кое-где  змеились  по  нему
коварные  трещины.  Иногда  поднималась  поверху  вода.  Рыбаки  знали,  что
русский, которого они  согласились  вести  к  пароходу  по  шхерам,  борется
против царя. Финны ненавидели царя. Если русский против  царя,  они  сделают
для него все, что надо.
     Путники молча шли, нащупывая длинными шестами дорогу.  Тихо  шли.  Шаг,
еще шаг. Колючий снег резал щеки. Ветер усилился.  Вздымал  тучами  снег.  С
моря долетали гудки. Там пароходы пробивались сквозь снежную вьюгу и мглу.
     "Спасибо рыбакам, в такую непогожую  ночь  взялись  меня  проводить,  -
думал Владимир Ильич. - Спасибо, товарищи".
     Он не знал, как рискованно, почти невозможно было идти в эту  непогожую
ночь. Шагал, проверял на ощупь дорогу шестом, старался не упускать  из  виду
рыбаков впереди. Вдруг... лед пошатнулся.  Раздался  треск,  будто  выстрел.
Льдина накренилась и плавно стала уходить из-под  ног.  Из  трещины  хлынула
вода. Шест Владимира Ильича шарил, дна не было. Конец. Все.
     Он не помнил точно, как удалось ему выбраться.  Кто-то  протянул  руку.
Он схватился, прыгнул.
     Проводники хлопали его по спине, говорили по-фински.
     И по немецки:
     - Геноссе, геноссе, товарищ.
     Они радовались. Как  они  радовались,  что  русский  гэноссе,  товарищ,
который борется против царя за народную долю, не утонул подо льдом!
     Владимир Ильич добрался до острова. Шведский  пароход  его  захватил  и
доставил в Стокгольм. Там Владимир Ильич дождался Надежду Константиновну.
     И вот они снова в Женеве. Снова чужбина.
     Неприглядна была Женева в тот декабрьский день,  когда  Владимир  Ильич
со своим верным другом,  родной  и  любимой  Надюшей,  очутились  там  после
революционной России.
     Зима, а  снега  нет.  Только  ветер,  резкий  и  жесткий,  несет  вдоль
тротуаров холодную пыль.
     Женевцы попрятались по  домам.  Не  видно  людей  на  улицах.  Одиноко,
неприютно в Женеве.


СВИДАНИЕ В СТОКГОЛЬМЕ

     Владимир Ильич вышел из  библиотеки.  В  каких  только  библиотеках  не
приходилось ему работать! В мюнхенской, женевской, цюрихской, и  лондонской,
и парижской, и копенгагенской! Теперь вот в этой,  стокгольмской.  Шел  1910
год, и опять Владимир Ильич  в  столице  Швеции  -  Стокгольме.  Он  жил  во
Франции, а сюда приехал на время. По особому, совершенно особому поводу.
     Быстрый и радостный, он шагал осенними стокгольмскими улицами.
     Куда же он шел? Предстояло выступить с  докладом  в  шведском  Народном
доме. Он шел на доклад. Десятки  раз  приходилось  Владимиру  Ильичу  делать
доклады в самых различных городах перед рабочими и  членами  партии.  Отчего
же он сегодня так весел? Он кидал вокруг дружелюбные  взгляды,  всматриваясь
на ходу в чужую, шведскую жизнь. Негромкий, чистый  и  прибранный  город,  с
кривыми узкими улицами. Королевские  дворцы,  мосты  через  каналы,  скверы,
клумбы, стаи галок вокруг колоколен, медлительные экипажи на площадях -  все
это Владимиру Ильичу давно знакомо. А сегодня вызывало улыбку.
     Он увидел продавщицу цветов. Корзина  красных,  желтых  и  розовых  роз
стояла у ног молоденькой девушки.
     - Пожалуйста, вот эти красные розы. Мерси. Благодарю вас.
     Владимир Ильич шел на партийный доклад с цветами. Не странно ли?
     Однако вот и Народный дом. Сегодня здесь, в одной из комнат,  собрались
русские большевики-эмигранты.
     - Ленин! Ленин! - встретили Владимира Ильича дружные возгласы.
     Его обступили, жали руку. Это были политические  эмигранты  из  России.
Все знали Ленина. По книгам и статьям. По  большевистским  газетам:  сначала
"Искра", потом "Вперед",  "Новая  жизнь",  "Пролетарий".  Знали  по  съездам
партии.
     В глубине комнаты сидели две женщины. Одна совсем пожилая. На ней  было
черное платье с глухим воротничком и кружевная наколка на белых,  совершенно
белых как снег волосах. Черты лица ее  были  тонки.  Она  вся  помолодела  и
оживилась, когда раздались одобрительные возгласы:
     - Ленин!
     Рядом с ней молодая, темноглазая, чуть  скуластая,  строгая.  Она  тоже
расцвела при появлении Ленина. Владимир Ильич  к  ним  подошел,  положил  на
колени старой женщины розы.
     - Мама и сестра приехали из России меня навестить,  -  просто  объяснил
он окружающим.
     - Спасибо, что приехали, - сказал матери один большевик.  -  Вы  можете
гордиться таким сыном.
     А Ленин стал за небольшой,  вместо  кафедры,  столик  и  начал  доклад.
Необычный  доклад.  Впервые  его  слушала  мать.   Он   говорил   товарищам,
большевикам. И матери, маме. Мать была другом своих детей.  А  ведь  все  ее
дети были революционерами. Она  навещала  их  в  тюрьмах.  Носила  передачи.
Когда в 1895 году Владимира Ильича  заключили  в  тюрьму,  мама  приехала  в
Петербург. "Мамочка, помню, как ты  глядела  на  меня  через  решетку.  Губы
дрожали у тебя, а ты улыбалась".
     Владимир Ильич говорил в своем докладе о положении  в  партии.  О  том,
что надо бороться со всеми неверными течениями.
     Революция 1905 года потерпела поражение, но надо не падать духом.  Надо
смело идти вперед. Одна у нас дорога...  Владимир  Ильич  говорил  о  дороге
революционной борьбы.
     После доклада опять его окружили. Насилу  Владимир  Ильич  выбрался  из
Народного дома.
     Был вечер. Из окон домов лился мягкий  свет,  оранжевый  и  голубой  от
абажуров. Тянуло морской прохладой из порта. Где-то звучала музыка.
     Мама и Маняша ждали Владимира Ильича на улице.
     - Мама, Маняша, как я рад, что вы здесь! - воскликнул он.
     Ему  хотелось  услышать,  что  думает  мать   о   сегодняшнем   вечере.
Вспомнилось Владимиру Ильичу детство и мама из его счастливого детства.  Она
всегда была непоспешна. Ровна. Справедлива. За всю жизнь Владимир  Ильич  не
знал ни единого случая, когда в чем-нибудь не согласился бы с матерью.
     - Ты знаешь, Володя, - сказала она, - я  читала  многие  твои  книги  и
статьи и очень ценю твой ум и  твои  задачи.  А  сегодня  я  убедилась,  как
горячо тебя любят люди.


     Десять  дней  прожили  в  Стокгольме  Мария  Александровна  и   Маняша.
Владимир Ильич приехал из Парижа увидеться с ними. Быстро промелькнули дни!
     Русский пароход уходил из Стокгольма утром. Осень сумрачно  надвинулась
на город, завесила плотными тучами небо. Ветер  срывал  листья  с  деревьев.
Беспорядочно гнал по заливу мелкие волны. Лодки громко  плюхали  днищами  по
воде. Было неспокойно, нерадостно.
     Владимир Ильич обнял мать.
     Они мало говорили. У Владимира Ильича  сердце  разрывалось  от  горечи,
когда мать, обняв  его  еще  и  еще,  пошла  по  трапу  на  пароход.  И  все
оборачивалась и махала платком. Пароход довольно  долго  стоял,  а  Владимир
Ильич не мог туда подняться.  На  пароходе  -  русская  территория,  русские
законы. Только Владимир Ильич туда ступит ногой, в тот же миг его  арестуют.
Мама  махала  платком.  Низкий  гудок   протяжно   разнесся   над   заливом.
Пронзительно прокричала чайка. Пароход отошел.
     Прощай, мама!
     Он больше ее не увидел...


В ДЕРЕВНЕ ЛОНЖЮМО

     Тысячи русских  революционеров-эмигрантов  жили  во  Франции.  Владимир
Ильич тоже жил и работал в  Париже.  А  весной  1911  года  они  с  Надеждой
Константиновной выехали на все лето в деревню Лонжюмо.
     Лонжюмо недалеко от Парижа,  километрах  в  пятнадцати.  Длинная  улица
протянулась больше чем на километр вдоль деревни. Ночами по улице  тарахтели
колеса возов, крестьяне везли на парижский рынок продукты.
     Дома  в  Лонжюмо  были  каменные,  невзрачные,  насквозь  прокопченные.
Копоть валила из трубы небольшого кожевенного заводика. Даже листья и  трава
были от копоти тусклые и скучные в этой  деревне.  Правда,  вокруг  зеленели
поля. Но Владимир Ильич с Надеждой  Константиновной  приехали  сюда  не  для
отдыха. Напротив, для трудной работы.
     Был ранний час. На дворе во  все  горло  запел  петух.  Владимир  Ильич
проснулся. Комната была темной  и  сырой  даже  в  это  яркое  летнее  утро.
Казалось, и солнце еще не взошло - так было сумрачно в комнате.
     Между тем Надежда Константиновна уже  несла  завтрак,  состряпанный  на
керосинке.
     - Изволили проспать, милостивый государь? За поведение - кол.
     Такую отметку выставил себе Владимир Ильич, живо поднимаясь с  постели.
И скорей помогать по хозяйству. Чашки, тарелки на стол. Сахарница...
     - Ой! - вскрикнула Надежда Константиновна.
     Сахарница  вырвалась  у  него  из  руки.  Владимир  Ильич   изловчился,
подхватил:
     - Чем не жонглер?
     - На троечку, - ответила Надежда Константиновна.
     Что-то колы да тройки у них на языке! Уж  не  заделались  ли  учителями
Владимир Ильич с Надеждой Константиновной?
     Нестерпимая жарища стояла в то лето во Франции! С утра нещадно пекло  и
жгло солнце. Лохматая дворняга лежала в тени под забором на улице.  Высунула
язык и часто-часто дышала.
     - Жарко, псина? - дружески потрепал дворнягу Владимир Ильич.  -  Доброе
утро! - поздоровался с рабочим-кожевником.
     Ильичи снимали у него две темные комнаты в сумрачном доме с  черепичной
крышей.
     Было воскресенье. Рабочий  сидел  в  тени  забора,  положив  на  колени
жилистые  руки.  У  него  было  узкое,  худое  лицо.  Пепельного  цвета  усы
опускались вниз. Таким усталым он казался и изможденным!
     Мимо по улице проезжал экипаж на рессорах,  с  лакированными  крыльями.
Под кружевным зонтиком ехала дама с миловидными, нарядными  детьми.  Рабочий
торопливо вскочил, низко поклонился. Дама кивнула.
     - Супруга хозяина, - почтительно сказал кожевник.
     - Вот у кого  отдых  в  полное  удовольствие,  -  с  насмешкой  заметил
Владимир Ильич.
     Рабочий помолчал, погладил опущенные усы и смиренно ответил:
     - Бог создал богатых и бедных. Значит, так надо.
     Через улицу, наискосок, зазвонили колокола. Отворились  для  воскресной
службы двери храма. Рабочий перекрестился и направился в храм, бормоча:
     - Господь создал мир, нам ли судить?
     - Да-а... - в раздумье протянул Владимир Ильич.
     - Мосье, - спросил соседский французский мальчишка, - вы, наверное,  на
Сену купаться?
     - Нет, дружок, не купаться.
     - А, знаю, знаю, - закивал французский мальчишка, - вы  в  свою  школу.
Вы и в праздники учите.
     Школа Ленина на другом краю длинной  улицы  в  Лонжюмо  была  необычной
школой. И по виду  она  не  походила  на  школу.  Раньше  когда-то  тут  был
постоялый двор. В глубине двора стоял просторный  сарай.  На  пути  в  Париж
останавливались в нем дилижансы. Кучера отдыхали, курили.  Кормили  лошадей.
Но это было давно...


     Весной 1911 года Владимир Ильич снял сарай под школу. Ученики  выгребли
мусор. Сколотили из досок стол на восемнадцать человек. Раздобыли у  соседей
старенькие табуретки и стулья - и школа открыта.
     Какие же ученики в ней учились? Учениками были русские  рабочие.  Тайно
от царских жандармов они приехали сюда из разных городов России  учиться.  А
учителями были Владимир Ильич, Надежда  Константиновна  и  некоторые  другие
товарищи.
     Ученики сидели за столом, когда Владимир Ильич пришел  на  урок.  Честь
по чести встали при входе учителя. Но вот что  смешно:  все  босые.  Жара  в
Лонжюмо была нестерпимая, вот они и ходили босые.
     Это были молодые ребята, любопытные и способные.  Они  любили  уроки  и
лекции Владимира Ильича! Всегда он умел заинтересовать с первого слова.
     - Бог создал богатых и бедных. Значит, так  надо,  -  начал  неожиданно
Владимир Ильич сегодня урок.
     Лукавая улыбка играла у него на губах, смеялись глаза. Все в  удивлении
молчали. Прямо-таки мертвая тишина воцарилась в ответ.
     - Так мне сказал  один  французский  рабочий-кожевник,  -  после  паузы
объяснил Владимир Ильич.
     Ученики зашумели:
     - А! Вон оно что! Э! Это какой-то слизняк проповедует, это не борец.
     - Отсталый ваш француз, Владимир Ильич! Ведите его в нашу  школу,  живо
проветрим мозги.
     А один ученик поднялся и сказал:
     - Я  тоже  рабочий-кожевник,  только,  думаю,  божьи  законы   нам   не
подходят. Надавать надо богатеям по шее да и строить новое общество.
     - Правильно! - закричали вокруг.
     Шумный получился урок. Но Владимиру Ильичу это и нравилось.
     - Значит, не обязательно, чтобы были богатые и и  бедные,  -  подхватил
Владимир Ильич.
     И незаметно и просто перешел к  уроку  по  политической  экономии.  Так
называется очень важная наука о развитии общественного производства.
     Владимир  Ильич   учил   рабочих   марксизму.   Рабочий   должен   быть
образованным,  умным  и  сведущим.  И  превосходно  должен   разбираться   в
политике.
     Разве будет бороться за революцию такой человек,  как  тот  французский
кожевник, который бормочет: "Господи помилуй!" - и знать  ничего  больше  не
знает? И у нас в России немало  таких  отсталых  рабочих.  Отсталость  -  не
подмога революционной борьбе.
     - Учиться надо рабочим! - говорил Владимир Ильич.
     Потому и организовал он в Лонжюмо партийную школу.  Ученики  проучились
в ней четыре месяца и поехали домой, понесли русскому рабочему  классу  свою
революционную веру и знания. А  французская  деревня  Лонжюмо,  обыкновенная
деревня, не очень казистая, сейчас известна стала  всем  людям  оттого,  что
там была первая партийная школа Ленина.


ВОЙНА ВОЙНЕ

     - Батюшки мои, не верится, что из такой беды страшной вырвались!
     Надежда Константиновна глядела на Владимира Ильича. Здесь, с ней, не  в
тюрьме! Живой, в глазах искры, морщинки смеха у  губ.  Беда  миновала,  а  в
глубине души было ей все еще страшно.
     - Дурное сновидение.  Вон  из  головы!  -  ответил  Владимир  Ильич.  -
Полюбуйся, Надюша, на осенний Берн.
     И распахнул окно. Оранжевый свет осенних листьев полился  в  окно.  Они
были в столице Швейцарии Берне. На свободе. А совсем недавно Владимир  Ильич
сидел за тюремной решеткой. Случилось это в Поронине.
     Поронин, польский городок, или, скорее, поселок, находился в  то  время
под властью австрийцев. 1 августа 1914 года Германия объявила России  войну.
И ее союзница Австро-Венгрия объявила  России  войну.  А  Франция  и  Англия
объявили войну Австро-Венгрии и Германии.
     Началась мировая война.
     Тысячи   женщин   -   русских,   немецких,   французских,   английских,
австрийских, венгерских - с плачем обнимали сыновей и  мужей.  В  последний,
может быть, раз. По железным  дорогам  России  везли  орудия  и  мужиков  из
Рязанской, Тульской, Ярославской губерний. На позиции,  в  бой.  Зачем,  для
чего  эта  война?  Никому  не  известно.  Известно  правителям.  Но   сынков
правителей не гнали в теплушках на  убой,  как  скотину.  Гнали  крестьян  и
рабочих.
     В первые же  дни  войны  австрийские  жандармы  в  Поронине  арестовали
Ленина. Русский. Все что-то пишет. Что-то посылает в Россию. Значит,  шпион.
Доказательства? Какие там доказательства!  Жандармы  постановили  -  значит,
шпион.
     За это грозила смертная казнь. Сколько муки, отчаяния пережила  Надежда
Константиновна! Был Владимир Ильич две недели на волосок от смерти.  Нашлись
товарищи. Хлопотали, боролись за Ленина. Удалось вырвать из тюрьмы.  Надежда
Константиновна, словно не веря, что он  на  свободе,  трогала  его  плечи  и
грудь. Пронесло напасть.
     - И забудем, - сказал Владимир Ильич. И отрезал рукой.
     Всего лишь вчера они приехали из Поронина в Берн,  столицу  нейтральной
Швейцарии. Швейцария  не  воевала.  Здесь  шла  обычная  жизнь.  Не  плакали
матери, не ломали в ужасе рук.
     - Быстрее, Надюша, дружок! - торопил утром Владимир Ильич.
     Они наспех позавтракали, убрали посуду и вышли из дому.  В  кирках  еще
служили обедню, когда они вышли. Колокольный звон мелодично  разносился  над
Берном. Берн - просторный, неторопливый город, с древними зданиями,  мостами
через реку Аару и памятниками.  На  гербе  Берна  изображен  медведь.  И  на
многих домах нарисован добродушный  коричневый  зверь,  вставший  на  задние
лапы. Мало того - в Берне есть ров, так там и  вовсе  живые  медведи.  Вечно
там толпится народ.
     В  Берне  Владимир  Ильич  и  Надежда  Константиновна  поселились,  как
всегда,  на  самой  окраинной,  короткой  и  узкой  улочке   под   названием
Дистельвег. Что значит по-русски: дорога в чертополохе. Ясно,  не  роскошная
улица.
     Минут десять Владимир  Ильич  и  Надежда  Константиновна  прошагали  по
улице Дистельвег, и город окончился. И начался лес,  золотистый  и  пестрый,
сентябрьский лес, сразу  за  городом.  Привольно  шагать  извилистой  горной
тропой среди могучих буков и лиственниц, с холма на холм, все выше и круче.
     Стоп. Владимир Ильич остановился.
     - Здесь, Надюша? - спросил он,  узнавая  приметы,  по  которым  в  этом
месте нужно было с тропки свернуть. Перепрыгнуть канавку.  Еще  два  десятка
шагов. Развести рукой кусты - и  перед  глазами  поляна.  Несколько  человек
расположились на поляне, подстелив пиджаки и плащи.
     - Здравствуйте, товарищи! - сказал Владимир Ильич.
     Позади треснул сучок. Закачались еловые ветки.  Высунулась  голова.  Из
чащи вышел человек с плетеной корзиночкой, в каких  бернцы  носят  завтраки,
идя на пикник.
     Может, эти люди собрались на пикник? День чудесен. Ясное небо  нежарко.
Лес так покоен и тих!
     Но на поляне был не пикник. Вчера, приехав  в  Берн,  прямо  с  поезда,
Владимир  Ильич  дал  весть  знакомому  русскому  большевику-эмигранту.  Тот
сообщил другому. В один вечер передалось по цепочке:
     - Товарищи, завтра утром в Бернском лесу.
     Большевики сошлись точно в назначенный час.  Все  хотели  слышать,  что
скажет Ленин.
     - На русский народ и  на  другие  народы  обрушилась  война,  -  сказал
Владимир Ильич. - Кому выгодна война? Капиталистам. Капиталисты наживают  на
войне миллиарды. Рвутся захватить все новые рынки,  чтобы  больше  и  больше
получать прибылей. А солдат и рабочих обманывают: мол, защищайте  отечество.
На самом деле это не защита отечества, а  защита  капиталистической  выгоды.
Надо объяснить солдатам, рабочим, крестьянам: к вам в  руки  попало  оружие.
Солдаты и пролетарии всех  стран,  обратите  оружие  против  своих  царей  и
капиталистов. Делайте революцию. Долой несправедливую войну. Война войне!
     Вот о чем говорил Ленин в Бернском лесу.  И  писал  об  этом  статьи  и
заметки.  И  посылал  их  в  Россию,   большевикам.   А   большевики   тайно
распространяли на фронте среди солдат и рабочих. Война войне.
     Солдаты читали, задумывались: "А не пальнуть ли  из  этих  винтовок  по
своим фабрикантам да помещикам? Сбросить царя. Да и начать жить по-новому".


ДОМО