с  носом,  не  узнал
ничего.
     Через час снова  загремели  ключи  -  Ульянова  повели  на  свидание  с
невестой. Надежда Константиновна дожидалась по ту сторону  двойной  решетки.
Руки   нельзя   пожать.   Можно   только   кивнуть.   Улыбнуться.    Надежда
Константиновна улыбнулась, хотя горько ей было видеть  Владимира  Ильича  за
решеткой. Молодец он! Нисколько не  падает  духом.  Даже  в  тюрьме  бодрый,
веселый.
     Надежда Константиновна передала приветы  от  мамы  и  сестры.  Здоровы.
Помнят. Любят.
     - Любят очень! - повторила  она,  и  Владимир  Ильич  увидел:  лицо  ее
вспыхнуло, милое, такое родное...
     Потом перешли к делам. Как говорить о делах, когда жандарм  разгуливает
между двойной решеткой и прислушивается к каждому слову?
     - Сегодня  отослал  Анюте  прочитанные  библиотечные  книги,  -  сказал
Владимир Ильич. - Да еще Маняшину книгу,  -  добавил  он  после  коротенькой
паузы. И очень внимательно поглядел на Надежду Константиновну.
     "Маняшину, - отметила про себя Надежда Константиновна.  -  Он  выделил:
Маняшину. Что он хочет сказать? Никак не догадаюсь... А! Догадалась!  Письмо
или листовку надо искать в Маняшиной книге. Ему прислали  какую-то  Маняшину
книгу, там и надо искать".
     Надежда Константиновна закивала, раскраснелась от радости, что  поняла.
А Владимир Ильич продолжал дальше загадывать ребусы.
     - Номер моей камеры знаете?
     - Еще бы не знать! Конечно. Сто девяносто три!
     "Зачем  он  спрашивает?  Не  зря  же  он  спрашивает.  Ах  вот  что!  -
сообразила она. - Листовка на странице сто девяносто  три.  Ну,  разумеется,
он намекает на это!"
     - Вы в театрах, Надюша, бываете? - вдруг спросил Владимир Ильич.
     Она подумала и ответила:
     - Да.
     - И со знакомыми видитесь?
     - Частенько, - лукаво улыбнулась она. - Со всеми знакомыми вижусь.
     Ловко же они обводили вокруг пальца жандарма!  Владимир  Ильич  получал
важнейшие сведения.  Надя  посещает  театры.  Это  значит,  держит  связь  с
рабочими. Со всеми  знакомыми  видится.  Значит,  "Союз  борьбы"  действует.
Новых арестов нет.
     Жандарм поглядел на стенные часы.
     - Свидание окончено.
     Как быстро пролетел час! Не хочется расставаться.
     - Скорее расскажите что-нибудь о себе!.. - торопил Владимир Ильич.
     - Свидание окончено, - перебил жандарм.
     - До встречи, Володя! Не скучайте. Будьте здоровы.
     Владимира Ильича уводили. Он шел и оглядывался. Она  стояла,  пока  его
не увели.
     Повернулся в замочной скважине ключ. Снова он в камере. Все в нем  было
полно впечатлением встречи. Он представил, вот Надя выходит из тюрьмы.  Вот,
может быть, сейчас направляется к Летнему саду.
     Владимир Ильич долго шагал в полумраке и с нежностью думал о ней.


ЗЕЛПНАЯ ЛАМПА

     Ровно год Владимир Ильич жил в далекой ссылке, в неведомом никому  селе
Шушенском. Да в  тюрьме  отсидел  перед  ссылкой  четырнадцать  месяцев.  Да
осталось еще ссылки почти два года.
     Далеко затерялось сибирское глухое село!  Шестьсот  верст  от  железной
дороги. Железную дорогу недавно провели по Сибири, ехать поездом  из  Москвы
в Красноярск десять суток. Потом пароходом суток пять вверх по реке  Енисею.
Потом лошадьми. Тогда уж и Шушенское.
     В этот день 7 мая 1898 года Владимир Ильич нарушил обыкновение, не  сел
писать книгу "Развитие капитализма в России". Книгу о  том,  что  в  русских
деревнях и городах все больше силы  набирают  капиталисты  и  кулаки  и  все
беднее и тяжелее жить под властью капитала народу.
     После обеда постучал в окошко  крестьянин,  бедняк  Сосипатыч,  щуплый,
проворный, в треухе и худеньком зипунишке, с ружьем через плечо:
     - Слышь, Владимир Ильич, идем, однако, уток стрелять.
     Сосипатыч опасался, не  стал  бы  Владимир  Ильич  отказываться,  а  он
тотчас   согласился.   Владимир   Ильич   был   неспокоен.   Пора    Надежде
Константиновне  приехать  из  Питера,   а   она   все   не   едет.   Надежда
Константиновна за революционную работу позднее  товарищей  тоже  отсидела  в
петербургской тюрьме. После тюрьмы присудили ссылку.  Выхлопотала,  чтобы  в
Шушенское, к Владимиру Ильичу. Теперь вот добиралась,  да  что-то  долго  уж
очень. Может, в Красноярске ждет парохода?..
     Чтобы  заглушить  неспокойные  мысли,  Владимир  Ильич  снял  с  гвоздя
берданку - и вон из избы.
     - Сапоги подходящи, однако, - одобрил Сосипатыч.
     Сапоги у Владимира Ильича и верно подходили для  лазанья  по  топям  за
утками. Болотные сапоги, выше колен.  Старенькая  берданка  заряжена  утиной
дробью. Они  отправлялись  верст  за  десять,  на  Перово  озеро.  Уток  там
водилась такая масса,  что  берега  были  усыпаны  утиным  пером.  Оттого  и
называлось озеро Перовым.
     А денек удался чудесный.  Солнце  грело  нежарко,  и  каждый  листик  и
травка насквозь светились под веселым  лучом.  Как  умытые,  свежо  зеленели
луга. Синие и лиловые ирисы пышно раскрылись в  траве.  И  вдали,  по  всему
горизонту, на голубом небе, высилось громадное, слепящее,  яркое.  Это  были
одетые снегом Саяны.
     Версты три отшагали, и Владимир Ильич почувствовал бодрость и  свежесть
во всем теле. Хоть двадцать, хоть сорок верст готов  так  идти.  Да  слушать
истории Сосипатыча. Сосипатыч знал, чего Владимиру Ильичу надо.  Рассказывай
ему о деревне, о своей жизни бедняцкой. Описывай ему всю деревню подряд.
     В том дворе такой-то хозяин. В этом такой-то. Сколько едоков?  Скотины?
Земли?
     В том дворе, в третьем и в пятом,  по  всему  селу  Шушенскому.  Да  не
приври ни полслова...
     - Стой. Вон и  озеро.  Гляди  не  промажь,  Владимир  Ильич.  Первый-то
выстрел не промажь,  постарайся,  примета  такая,  -  захлопотал  Сосипатыч,
когда подошли к месту охоты.  -  Ты  уж  первым-то  выстрелом  не  подпорти,
Владимир Ильич!
     Владимир Ильич стал с ружьем. Удивительная радость стоять  с  ружьем  и
внимать жизни леса! Птичьему свисту и трелям.  Озорному  кукованию  кукушки.
Шелесту ветра в ветвях.
     В густых камышах Перова озера  что-то  зашевелилось,  шумнуло:  большая
сизо-темная кряква поднялась и тяжело пролетела в десяти шагах от  Владимира
Ильича. Он выстрелил. Мимо!
     Засмотрелся, опоздал спустить курок.
     - Эхма, Владимир Ильич, воронишь, однако! - рассердился Сосипатыч.
     Впрочем, несмотря на примету, дальше  охота  пошла  удачно.  Настреляли
уток. Развели костерик. Вскипятили в закопченном чайнике чай.
     Сосипатыч  в  счастливом  расположении  духа   принялся   подзадоривать
Владимира Ильича остаться на ночь. К ночи  утки  поднимутся  из  камышей  на
жировку, что тут будет! Тучи неоглядные!
     Сильно задорил, но Владимира Ильича какое-то предчувствие звало домой.
     Стемнело. Пригнали стадо в  село.  Во  дворах  доили  коров,  слышалось
дзеньканье молока о подойник. Да журавли колодцев скрипели,  поднимая  воду.
Где-то блеяла заблудившаяся овца.
     - Гляди, Владимир Ильич, свет у тебя, - заметил Сосипатыч.
     Владимир Ильич и сам видел. В его  двух  оконцах  в  избе,  крайней  по
проулку,  горел  свет.  Зеленый.  Горячее,  радостное  поднялось   в   груди
Владимира Ильича.
     На крыльце, в темном платье, тоненькая и  легкая,  держась  за  перила,
стояла Надежда Константиновна. Владимир Ильич взбежал на крыльцо.
     - Здравствуй, Надя!
     - Володя, - отозвалась она.
     - Идите-ка, идите показывайтесь, какой вы здесь стали? -  весело  звала
из комнаты Надина мать, Елизавета Васильевна.  -  Невеста  приехала,  а  он,
гуляка, на охоту закатился до ночи!
     В комнате горела лампа под зеленым абажуром.
     - Тебе для работы.  От  зеленого  света  спокойней  глазам,  -  сказала
Надежда Константиновна.
     Она везла  эту  лампу  из  Москвы  десять  суток  в  поезде.  Потом  на
пароходе. Потом на тряской телеге.  Крепко  держала  в  руках.  Боялась,  не
довезет зеленую лампу до Шушенского! Вот, довезла.


УВАЖЬ, ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ

     Надежда Константиновна приехала в Шушенское невестой Владимира  Ильича.
Назначили венчание, а для венчания нужны  были  кольца.  Где  их  добыть?  В
Шушенском кроме Владимира  Ильича  жили  ссыльные:  поляк  Ян  Проминский  с
семьей и финн Оскар Энгберг. До ссылки Оскар работал на  Путиловском  заводе
в Петербурге. Да еще знал ювелирное дело.
     Когда  Надежда  Константиновна  собралась  в  ссылку,  Владимир   Ильич
написал в письме: привези, пожалуйста, Оскару  инструменты,  а  то  заскучал
без работы парень. И на жизнь зарабатывать надо.
     Надежда Константиновна  привезла  Оскару  целую  корзину  инструментов.
Оскар Энгберг и выковал  Владимиру  Ильичу  с  Надеждой  Константиновной  из
медных пятаков кольца. Надежда Константиновна всю жизнь их берегла.
     Зажили по-семейному. Переехали на квартиру в новый дом на самом  берегу
реки Шуши. Дом отличался ото всех. С высокими окнами. И  особенно  выделялся
двумя  деревянными  колоннами  на  парадном  крыльце.   Откуда   он   такой,
необычный, взялся? Вот откуда. Власти издавна ссылали в  Шушенское,  дальнее
сибирское село, политических. В сороковых годах  здесь  в  ссылке  жили  два
декабриста. Один декабрист знал архитектурное  дело.  Он  и  сочинил  проект
дома  с  колоннами,  в  котором  теперь  поселились  Ульяновы  и   Елизавета
Васильевна.
     Соорудили Владимиру Ильичу рабочий уголок в новой  квартире.  Поставили
полку с книгами. И конторку. Конторка была высокая, с покатой, как у  парты,
крышкой  и  перильцами.  Лампа  на  конторке  с  зеленым  абажуром.  Зимними
вечерами рано гаснут в Шушенском окна, а  зеленый  огонек  Владимира  Ильича
все горит...
     Он любил писать стоя. Книгу  "Развитие  капитализма  в  России",  очень
большую книгу, почти всю написал, стоя у конторки.  Много  работал  Владимир
Ильич! И книга, и статьи, и переводы с английского! Переводы  с  английского
они делали вместе с Надеждой Константиновной  для  заработка  и  отсылали  в
Петербург  в  редакцию.  Надежда  Константиновна  была  усердной  помощницей
Владимира  Ильича.  Было  у  нее  и   свое   дело   -   писала   брошюру   о
женщине-работнице. Ведь она хорошо знала рабочую жизнь.
     Им нравилось вместе трудиться:  он  за  конторкой,  она  за  столом.  И
отдыхали неразлучно. В лесу и на Шуше или далеко  уйдут  к  Енисею.  Хоть  и
трудно в ссылке, а хорошо было им, молодым и влюбленным.
     Полдень. Елизавета Васильевна  стукнула  в  дверь:  пришел  посетитель.
Очень занят Владимир Ильич, не хочется отрываться от  рукописи,  так  уж  не
хочется! Но если пришел за советом бедный крестьянин - все дела  в  сторону!
Елизавета  Васильевна  впустила  крестьянина.  Он  был  весь  выцветший,  со
впалыми щеками, в морщинах, хотя и не очень глубокий старик.  Поискал  икону
в углу, не нашел, покрестился на окно.
     - Садитесь, пожалуйста, - пригласил Владимир Ильич.
     Крестьянин сел, поставил у ног кринку, завязанную в кумачовый платок.
     - С бедой я, уважь, Владимир Ильич, дай совет.
     - Говорите, говорите, пожалуйста, - живо  отозвался  Владимир  Ильич  и
приготовился слушать, заложив пальцы за проймы жилета.
     Крестьянин был дальний, долго рассказывал, кто таков да  откуда,  пока,
наконец, добрался до беды. Вот какая случилась у него беда. От нужды  послал
старшую дочь в работницы к богатому мужику  на  год  за  двадцать  целковых.
Отработала девка одиннадцать месяцев, а  тут  заболела  мать,  да  шибко,  с
печки от хворобы не слазит. А изба малых  детишек  полна.  Пришлось  старшей
дочери домой ворочаться, за хворой матерью и ребятишками  ходить.  А  хозяин
за работу платить отказался, говорит, договор  нарушен,  месяц  до  года  не
дожила, не стану платить!
     - Неужто  задаром  почти  полный  год  девка  работала?  -   сокрушался
мужик. - Так и оставить?
     - Нет, так оставить нельзя! -  решительно  воскликнул  Владимир  Ильич.
Зашагал по комнате, быстро, гневно.
     Мужик  следил  за  ним  слезящимися   глазами.   Вздыхал.   И   Надежда
Константиновна, кутая плечи в платок, ждала, что решит Владимир Ильич.
     - Вот что, напишем в волостное правление, потребуем  закона,  а  кулака
судом припугнем, - сказал Владимир Ильич.
     Остановился у конторки, минуту подумал, а через полчаса бумага  готова.
Убедительная получилась бумага. Подробно  объяснил  Владимир  Ильич  мужику,
куда отнести бумагу, что говорить, с кем говорить.
     - Правда за вами,  -  втолковывал  Владимир  Ильич.  -  Не  сдавайтесь.
Откажут по первому прошению, еще приходите. Дальше будем писать.  Правда  за
вами.
     Мужик теребил и мял шапку в руках, качал головой, благодарил. Поднял  с
пола кринку в кумачовом платке и Надежде Константиновне:
     - Прими маслица в благодарность, хозяюшка.
     - Что вы! Что вы! - воскликнула  Надежда  Константиновна.  -  Да  разве
можно! Да что вы надумали-то?
     - Нет уж, масла не надо, - решительно отказался Владимир Ильич.
     Никак было мужику невдомек, почему они отказываются  от  благодарности,
чудные люди! Ведь бумагу-то писал Владимир Ильич? За спасибо, выходит?
     Ушел. Унес в сердце добрую память о политическом ссыльном Ульянове.  Во
многих крестьянских сердцах за  свою  жизнь  в  Шушенском  оставил  Владимир
Ильич по себе добрую память.


ЧТО БЫЛО В МАЕ

     В прошлом году Владимир Ильич встретил Первое  мая  без  семьи.  Настал
новый май, теперь Надежда Константиновна с ним. Надумали шушенские  ссыльные
по-революционному отпраздновать Первое мая.
     Утром позавтракали, принарядились - в дверь Проминский. Тоже  нарядный,
в галстуке.
     - С Первым маем вас!
     Владимир  Ильич  завел  охотничью  собаку,  совсем  еще  молоденькую  и
резвую,  назвал  Женькой.  Женька  с   веселым   лаем   кинулась   навстречу
Проминскому, думает, пришел звать на охоту. Все собрались. И  отправились  к
Энгбергу. И Женьку с собой взяли.
     Весна  в  этом  году  была  поздняя.  По  реке  Шуше  шел  лед.  Льдины
толкались, спешили и уходили в Енисей.
     Над рекой слышалось шуршание  льда.  Хоть  и  прохладный  был  день,  а
праздничный, яркий. И настроение у всех было праздничное.
     Пришли к Энгбергу, уселись на лавке, запели:

                         День настал веселый мая,
                         Прочь с дороги, горя тень!
                         Песнь раздайся удалая!
                         Забастуем в этот день!
                         Полицейские до пота
                         Правят подлую работу,
                         Нас хотят изловить,
                         За решетку посадить.
                         Мы плюем на это дело,
                         Май отпразднуем мы смело,
                         Вместе разом,
                         Гоп-га! Гоп-га!

     Спели одну песню, принялись за другую. Весь этот день полон был пения.
     Попраздновали у Энгберга, пошли на луг. Там, вдали от села,  под  синим
шатром неба, загремела "Варшавянка":

                    Вихри враждебные веют над нами,
                    Темные силы нас грозно гнетут,
                    В бой роковой мы вступили с врагами,
                    Нас еще судьбы безвестные ждут.

     Революционную гордую песню "Варшавянка" привез  из  Польши  Проминский.
Когда его гнали в сибирскую ссылку, попал в московской пересыльной тюрьме  в
одну камеру с русскими марксистами, членами "Союза  борьбы".  Там  был  Глеб
Кржижановский. А Глеб Кржижановский был не только  инженер  и  марксист.  Он
еще  и  стихи  сочинял.  Проминский  в  тюрьме  тихонько  пел   "Варшавянку"
по-польски. Глеб Кржижановский переводил на русский.

                         На бой кровавый,
                         Святой и правый,
                         Марш, марш вперед,
                         Рабочий народ!

     Неслись зажигающие слова над шушенским лугом в этот день Первого мая.
     Счастливый был день! Вечером Владимир Ильич  и  Надежда  Константиновна
долго не могли заснуть. Говорили, мечтали о будущем. Придет ли время,  когда
в свободной России рабочие и весь народ свободно  будут  праздновать  Первое
мая с красными флагами?
     А  назавтра...  Пыль  по  дороге  столбом.  Топот  копыт.  В  Шушенское
прискакали  жандармы.  Тарантас  подкатил  под  окошко   Владимира   Ильича.
Тпрру-у! Лошади стали. Спрыгнули с тарантаса двое жандармов  при  шашках.  С
заднего   сиденья   сошел   жандармский   офицер,   коротенький,    плотный,
перехваченный поясом, с револьверной кобурой.
     - Обыск! - бросил офицер. И прямо в рабочую комнату  Владимира  Ильича,
к книжному шкафу.
     А там на нижней полке запрещенная  литература,  нелегальная  переписка,
химические средства для шифрованных писем. Найдут  жандармы  -  годы  ссылки
набавятся. Много, может быть, лет.
     - Пожалуйста! - сказал  Владимир  Ильич,  подставляя  стул  к  книжному
шкафу.
     Поразилась Надежда Константиновна его выдержке.
     - Пожалуйста. Отсюда начнете?
     Владимир  Ильич,  спрашивая,  кивнул  на  верхнюю  полку.   Коротенький
офицер, поддержанный жандармами под локти, пыхтя  забрался  на  стул.  Начал
обыск сверху. А книг масса. Сотни книг! И научные тут были книги.  И  Пушкин
был. И Тургенев.
     Офицер полистал полчаса,  час.  Уморился.  Велел  жандармам  продолжать
обыск.  Сам  сел.  Глаза  скучные.  Попробуй   перелистай   сотни   страниц.
Жандармскому офицеру и смотреть-то на эту уймищу книг было скучно.  Медленно
ползло время.
     Владимир Ильич изредка давал объяснения, какие, где расположены  книги.
Спокойно, уверенным тоном.
     И вот добрались до нижней полки. И вот судьба ссыльных Ульяновых  висит
на волоске.
     Надежда Константиновна выступила вперед и улыбнулась:
     - А здесь моя педагогическая литература о школах. Я ведь учительница.
     - Довольно! - махнул рукой жандарм.
     Он хотел есть. Рюмочку водки выпить хотел. Умаялся  он.  "Ну  их,  этих
ссыльных! Учены уж больно".
     И обыск закончился. Как раз  перед  нижней  полкой  закончился.  А  там
нелегальная литература, химические средства...
     Жандармы уехали.
     Елизавета Васильевна вошла. Все время обыска она просидела  в  соседней
комнате, нервно куря папироски, одну за другой.
     - Пронесло? - спросила Елизавета Васильевна.
     - Пронесло! - засмеялся Владимир Ильич и добавил сибирское словечко:  -
Однако...


У ПОСТЕЛИ ВАНЕЕВА

     Два раза в неделю почтарь  приносил  почту.  Иногда  чуть  не  полмешка
притащит писем и книг.
     Шмякнет об пол:
     - Читайте!
     Писали родные, писали товарищи. На пятьдесят и сто верст в округе  жили
ссыльные члены "Союза борьбы". Жили и дальше, совсем далеко, в самых  гиблых
ледовых местах.
     Один раз Владимир Ильич получил из дома  пакет  -  от  Анны  Ильиничны.
Секретный, это он распознал по условной крохотной метке.  Значит,  в  пакете
есть что-то важное. Так и было. Проявил тайнопись: перед ним сочинение.
     Сестра писала в письме: вот, мол, познакомься,  какие  в  Питере  пошли
взгляды вместо марксизма.


     Владимир Ильич стал читать. Сдвинул брови, нахмурился.  Не  понравилось
ему сочинение, какое прислала Анна Ильинична. Сестра назвала  его  нерусским
названием: "Кредо". На русский перевести - значит: верование, взгляды.
     Анна Ильинична писала в письме, что  собралась  группа  людей  и  стала
высказываться против марксизма. Небольшая группка,  а  бойкая.  Что  же  она
проповедует?  Вот  что.  Рабочим  неинтересна  политика.  Рабочим  не  нужна
революция. Рабочие хотят одного: чтобы повыше был  заработок.  А  для  этого
надо мирно жить с хозяевами и фабрикантами.
     Такие  взгляды  назывались  "экономизмом".   Владимир   Ильич   и   его
товарищи-революционеры были марксистами. А то появились "экономисты".
     - Что делать? - вслух раздумывал Владимир Ильич, шагая  по  комнате.  -
Ведь они уводят рабочих от революционных задач!
     Надежда Константиновна знала привычку Владимира  Ильича  иногда  думать
вслух. Не надо мешать. Сей