еры сами лопают!
     - Так офицеры и станут. У них свой харч, офицерский. Им что до нас.
     Подошло время обеда. Дали сигнал.  Матросы  спустились  в  камбуз.  Кок
собрался раздавать борщ, а в нем черви.
     - Не будем есть, - отказались матросы.
     Настала  тишина.  Что-то  страшное  наступило.  Кок  испугался.  Позвал
офицера. Офицер прибежал,  набросился  на  команду  с  бранью  и...  осекся.
Увидел бледные, суровые лица. Офицер пошел к  командиру  с  докладом.  Скоро
послышалась барабанная дробь - барабанщик играл сбор. Матросы  сбежались  на
палубу, выстроились по бортам броненосца, застыли. Синее море  было  вокруг,
лучезарное небо. Невысокие волны ходили по морю. Стая дельфинов резвилась  в
волнах.
     - Бунтовщики! - топая сапогами, орал командир. - Черви им  привиделись!
Бунтовать вздумали? Я вам покажу, как на военном корабле бунтовать!  Говори,
кто зачинщики?
     Матросы молчали. Стояли как вкопанные. Офицеры вывели на палубу  караул
с винтовками. Выстроили против матросов.
     - Кто зачинщики?
     Матросы молчали.
     - Принести брезент! - отдал приказание командир.
     Что это значило? Это значило, командир выбрал жертвы  на  казнь.  Ткнет
пальцем: вы зачинщики. И конец.
     Брезент принесли, раскатали на  палубе.  Сейчас  им  накроют  матросов.
Кого накроют - под расстрел без суда.
     Все замерли. Сейчас, сейчас смерть...  Спасения  нет.  А  вокруг  синее
море, небо, полное горячего света, веет вольный ветер.
     Вдруг один круглолицый, ясноглазый матрос выскочил из строя:
     - Братцы! Доколе будем терпеть? Издеваются над нами. К оружию, братцы!
     И кинулся за ружьем в батареи. Это был Афанасий Матюшенко.  Неугомонной
душой называли его товарищи.
     - Долой командира-дракона! -  призывал  Матюшенко.  -  Долой  царя!  Да
здравствует свобода, товарищи!
     Строй сломался, тишина сломалась. Матросы расхватали винтовки.
     Старший офицер отступил за башню,  в  упор  прицелился,  спустил  курок
револьвера.  Насмерть  раненный,  рухнул  матрос,  вожак  команды,  стойкий,
смелый большевик, товарищ Вакулинчук.
     - Вот вы как? Получайте же! - бешено закричал Матюшенко и наповал  убил
офицера.
     Ярость обуяла команду. Еще нескольких, особенно  ненавистных,  офицеров
застрелили и выкинули в  море.  Командир-дракон  спрятался.  Матросы  нашли,
выволокли из каюты - туда же, за борт.
     И броненосец  "Потемкин"  свободен.  Броненосец  "Потемкин"  во  власти
команды.
     А дальше что? Кому управлять кораблем? Куда идти кораблю?
     Выбрали судовую комиссию, главным Афанасия  Матюшенко.  Идти  решили  в
Одессу. И на мачту, где до  того  дня  висел  царский  флаг,  подняли  свой,
революционный. Это было 14 июня 1905 года.
     Броненосец "Потемкин" на всех парах шел под красным флагом в Одессу.
     Флаг полоскался на ветру. Горел как огонь. Светил как маяк. Звал и  вел
матросов на борьбу за свободу.
     Пришли к Одессе, стали на рейд. Спустилась ночь. Прожекторы  броненосца
щупали тьму. Слепящие пучки  света  обшаривали  Черное  море  и  затаившиеся
ночные улицы города. Дула  орудий  нацелились  на  Одессу.  А  там  полыхали
рабочие стачки, там рабочие  бастовали  против  хозяев.  Что  бы  броненосцу
"Потемкин" сразу, без промедлений,  выступить  на  помощь  рабочим!  Открыть
огонь, разбить дворцы вельмож и начальников. Но  вожак  команды,  большевик,
раненный офицером, скончался. А остальные были так молоды и неопытны!
     Между тем царь слал  из  Петербурга  в  Севастополь  приказы  командиру
Черноморского флота:
     "Немедля подавить восстание!"
     Всю  Севастопольскую  эскадру  двинули  в   Одессу   против   мятежного
броненосца "Потемкин".
     И вот на четвертый день утром часовые "Потемкина" увидали на  горизонте
мачты и  трубы.  Один  корабль,  второй,  третий.  А  за  ними  еще  корабли
двигались на окружение броненосца "Потемкин". Тринадцать против одного.
     На "Потемкине" сыграли боевую тревогу. Матросы заняли места на  постах.
Что будет?
     Броненосец молча пошел навстречу эскадре.  В  гробовой  тишине,  только
медленно поворачивая башни, нацеливая дула орудий.  Сигнальщик,  по  приказу
Матюшенко, сигналил: "Команда "Потемкина" просит комендоров не стрелять".
     И вдруг тысячное "ура" разнеслось по морю со всех тринадцати  кораблей,
приведенных усмирять броненосец "Потемкин". С одного  корабля  просигналили:
"Присоединяемся к вам".
     И корабль понесся, как птица, на сближение с "Потемкиным".
     - Ура! - гремело над морем.
     Начальник эскадры испугался: вдруг взбунтуются все? И отдал приказ:
     - Эскадре уходить в Севастополь.
     Теперь два мятежных корабля под красными  флагами  стояли  у  тревожных
берегов Одессы. Стояли и... не брали Одессу. Ждали чего-то.  Колебались.  Не
знали, как поступить.
     А на "Потемкине" шло к концу топливо.  Была  на  исходе  пресная  вода.
Скоро  без  пресной  воды   станут   машины.   Матросы   волновались.   Надо
действовать. Как?
     Соседнему кораблю ненадолго хватило мужества. Скорбно  пополз  вниз  по
мачте красный флаг революции. Корабль сдался властям.
     Потемкинцы снялись с якоря и ушли из Одессы в открытое море.
     А в это время посланец Ленина спешил из  Женевы  на  помощь  восставшим
потемкинцам. Ленин наказывал: "Убедить  матросов  действовать  решительно  и
быстро.  Добейтесь,  чтоб  немедленно  был  послан  десант...   Город   надо
захватить в наши руки..."
     Посланец Ленина приехал в  Одессу,  а  красного  флага  на  рейде  нет.
Красный флаг далеко.
     Совсем мало на броненосце оставалось пресной воды. Скорее, скорее  надо
найти выход. Пришли в Феодосию:
     - Дайте воды.
     Власти отказали!
     - Не желаем снабжать бунтовщиков.
     Снова красный флаг в  море.  Непобежденный  и  бесприютный.  Неспокойно
было на корабле, неуверенно. Дни и ночи Матюшенко не спал. Где выход?
     На одиннадцатый день  вечером  броненосец  стал  на  рейд  в  румынском
порту. Чужие берега, чужие дома, чужие огни.
     - Дайте воды.
     Румынские власти не дали. Нет больше сил у броненосца  "Потемкин".  Нет
воды, нет угля, нет хлеба.
     Румынское правительство предложило:
     - Сдавайте нам броненосец, а мы дадим вам приют. Не выдадим вас царю.
     И наступила последняя  ночь  для  матросов  на  броненосце  "Потемкин".
Свободный броненосец "Потемкин", прощай! Одиннадцать дней ты наводил  трепет
на  генералов  и  офицеров,  на  царя  и  всех   богачей.   Ты   верен   был
революционному знамени. Слава тебе!


ТАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ

     С Николаевского вокзала из Москвы уходил в Петербург скорый  поезд.  До
отправления оставалось четыре  минуты.  Пассажиры  заняли  места.  Небольшие
группки провожающих толпились у подножек вагонов.  Возле  последнего  вагона
стояли два шпика.
     - Нет и нет... -  со  вздохом  сказал  один,  у  которого  русые  усики
закручивались крутыми колечками.
     - В последний момент, должно, прибежит, углядим, - ответил другой.
     Они зорко  глядели  из-под  низко  нахлобученных  шапок.  На  платформе
появились еще пассажиры. Один, довольно коренастый, в круглых  синих  очках,
с чемоданом и  дорожной  желтой  коробкой  -  такие  коробки  модны  были  в
Финляндии. Второй - щеголь, в клетчатом пальто.
     - Чудесно сегодня утром пробежались на лыжах! -  проходя  мимо  шпиков,
оживленно говорил  щеголь  в  клетчатом  пальто.  -  Весь  день  силушка  по
жилушкам так и играет, а день-то снежный, морозный!
     Пассажир в синих очках  что-то  ответил.  Шпики  не  расслышали.  Шпики
нервничали: тот, кого они ловили, не показывался. А  этот,  в  синих  очках,
кто такой? Должно,  не  тот,  кого  они  поджидали,  а  подозрительно...  не
упустить бы. Шпики кинулись вслед за пассажиром в синих очках.
     Но поезд тронулся.  Пассажир  в  синих  очках,  с  чемоданом  и  желтой
коробкой, вскочил на подножку. Щеголь остался. Оказалось, был провожающим.
     - Так и нет, - огорченно сказал один шпик. -  Начальству  донесли,  что
нынче в Петербург собирался. Ан нет.  Вот  его  карточка,  вроде  никого  на
вокзале похожего не было.
     Он вынул из кармана фотографию. Лицо, чуть скуластое, с громадным  лбом
и резко сломанными бровями, насмешливо щурясь, глядело с фотографии.
     - Ленин-Ульянов. Из  Женевы  в  Россию  на  рабочие  восстания  прибыл.
Главнейший у  них.  Непременно  поймать  его  велено.  Завтра  опять  придем
сторожить, - сказал шпик, пряча карточку.
     А скорый поезд мчался сквозь  звездную  ночь,  раскидывая  по  макушкам
деревьев хлопья едкого дыма. Лес, заваленный снегом,  безмолвный  и  глухой,
тянулся вдоль рельсов.
     Поезд мчался. Горели глаза паровоза. Громыхали на стыках колеса...
     Рано утром  в  Петербурге  человек  в  синих  очках  взял  извозчика  и
довольно скоро был дома - на углу Бассейной и  Надеждинской  улиц,  почти  в
центре столицы. Был ли это его дом? Небольшая комнатенка.  Необжито,  пусто.
Стол дощатый, без скатерти, да табурет, как на кухне.
     Человек снял очки, сунул в чемодан. Вынул  из  желтой  коробки  бумагу,
без промедления сел за стол и, не поднимая головы, стал писать.
     Через час за дверью  что-то  тихо  заскреблось.  Повернулся  снаружи  в
скважине ключ. Дверь отворилась. Вошла Надежда Константиновна, с  муфтой,  в
шапочке, отороченной мехом.
     Владимир Ильич вскочил:
     - Надюша, родная!
     - Охотились  в  Москве  за  тобой?  -  в   тревоге   спросила   Надежда
Константиновна.
     - Еще как! - усмехнулся Владимир Ильич.
     Пряча беспокойство, Надежда  Константиновна  стала  разбирать  чемодан.
Синие очки! Зачем?
     - Маскарад! - ответил Владимир Ильич. - При  помощи  этих  синих  очков
оставили господ сыщиков с носом, Надюша!
     Владимир Ильич и Надежда Константиновна нелегально вернулись из  Женевы
на родину. Жили в Петербурге врозь,  по  чужим  паспортам.  Виделись  тайно.
Свидания были кратки и спешны.
     Сейчас Владимир  Ильич  торопился  рассказать  о  московских  небывалых
событиях! Он ездил в Москву обсудить их с товарищами.
     События  начались  в  октябре.  Забастовал  Московский  железнодорожный
узел. Забастовали московские фабрики. Остановились трамваи и конки.  Погасло
электричество.  Выключили  водопровод.   Вся   рабочая   Москва   бастовала.
Перекинулось на другие города.  Охватило  деревни.  Вспыхнула  Всероссийская
всеобщая политическая стачка.
     Чтобы притушить революцию, царь выпустил манифест. Обещал  в  манифесте
рабочим свободу. Но это было обманом. Рабочие  знали:  нельзя  верить  царю.
Рабочие помнили январский расстрел у Зимнего дворца в Петербурге.
     И вот 7 декабря 1905 года днем, в 12  часов,  вновь  объявлена  была  в
Москве забастовка. Правительство послало войска  усмирять  забастовщиков.  И
тогда вступили в действие рабочие боевые  дружины.  На  улицах,  площадях  и
бульварах, у заводов и фабрик поднялись баррикады.
     Главные силы восставших рабочих обосновались  на  Пресне.  Это  рабочий
район. Там много фабрик и  заводов.  Образовался  Совет  рабочих  депутатов.
Установилась рабочая власть.
     А   царское   правительство   спешно   сгоняло   к   Москве   пехотные,
кавалерийские, артиллерийские  полки  и  батареи,  казацкие  части.  Царские
пушки  палили  по  Пресне.  Как  спичечные  коробки,  вспыхивали  деревянные
рабочие дома и  бараки.  Десять  дней  длились  бои.  Рабочие  и  большевики
сражались геройски. Но царские пушки жестоко подавили восстание.
     Нужно ли было браться за оружие рабочим?
     - Нет! - говорили меньшевики.
     - Не надо, - утверждал Плеханов.
     Он  был  первым  русским  марксистом,  а  когда  в  России   забушевали
революционные битвы,  Плеханов  ушел  от  Ленина  и  все  дальше  уходил  от
большевиков.
     - Нужно было восстание, - твердо заявил  Ленин.  -  Надо  было  рабочим
браться за оружие. Рабочий класс получил боевое крещение.
     Сейчас, запершись в бедной, пустой комнатенке, Владимир  Ильич  шепотом
рассказывал   обо   всем   этом   Надежде   Константиновне.   Ведь   Надежда
Константиновна была секретарем Центрального Комитета партии, ведала  явками,
партийными  связями,   большевистскими   встречами,   была   самым   близким
помощником Ленина.
     И вспомнился им, горько вспомнился дорогой их товарищ  Николай  Бауман.
Вместе с Лениным Бауман подготавливал выпуск  "Искры".  Переправлял  "Искру"
из-за границы в Россию. Жандармы ловили его, сажали в тюрьму.  Он  бежал.  И
снова, и снова неустрашимо и вдохновенно работал для  партии.  И  снова  его
сажали в тюрьму.
     В октябре 1905 года Баумана выпустили из заключения. А через  несколько
дней, во время демонстрации, наемный убийца обломком чугунной  трубы  ударил
Баумана. Насмерть.
     Тысячи московских рабочих  провожали  гроб  большевика.  Мужественного,
красивого...
     - Такими людьми сильна наша партия, - сказал Владимир Ильич.
     Встал, подошел к окну. Надежда Константиновна стала с ним рядом.
     - Погляди, Володя.
     Против окна, на той стороне улицы, виднелся человек в меховой шапке,  в
пестром кашне,  приличный  по  внешности,  но  странно  неподвижный.  Другой
частыми  шажками  ходил  по  тротуару.  Некоторое  время  Владимир  Ильич  с
Надеждой Константиновной наблюдали за ними.
     - Придется менять адрес, - сказал Владимир Ильич.
     Взял  со  стола   только   что   написанную   статью,   отдал   Надежде
Константиновне. Она молча  спрятала  в  сумочку.  Владимир  Ильич  затолкнул
желтую коробку под кровать.
     - Унести бы ноги, - проговорила Надежда Константиновна.
     Болела у нее душа за Владимира Ильича!
     Каждый  день,  каждый  час,  каждую  минуту   подстерегала   опасность.
Схватят, запрут под тюремный замок. Сошлют на вечную каторгу.
     Но она не сказала  о  своем  беспокойстве  ни  слова,  а  сказала,  что
товарищи ждут Владимира Ильича в  условленном  месте.  Что  за  этим  она  и
пришла к нему на Бассейную. И что надо отсюда поскорей  уезжать,  а  то  вон
каких молодчиков выставили...
     Они вышли из дома под руку и пошли не налево, как было им  нужно,  а  в
обратную  сторону.  Владимир  Ильич  с  любезным  видом  завел  разговор   о
концерте.  Хорошо  бы  сегодня  послушать  концерт.  Надежда  Константиновна
кивала, соглашаясь. А сама косилась: что шпики? Один, в пестром  кашне,  как
раньше, стоял неподвижно. Другой от нетерпеливости характера бегал.
     - Извозчик! - подозвал Владимир Ильич.
     Проезжавший мимо извозчик остановился. В  нескольких  шагах  от  шпиков
Владимир Ильич подсадил в санки свою спутницу, сел сам.
     - Садовая!  -  велел  наобум.  А  Надежде   Константиновне   по-немецки
вполголоса: - Желал бы я хорошего морозца этим олухам, да с  вьюгой,  пускай
бы померзли.
     Не доезжая Садовой, они отпустили извозчика, нырнули в проходной  двор,
знакомый  Владимиру  Ильичу  по  старым  питерским  годам.  И   поехали   на
Васильевский остров. Если за ними  следят,  надо  запутать  следы,  сбить  с
толку.  Они  ехали  куда  глаза  глядят.  Январский   день,   необычно   для
Петербурга, был ясный и солнечный.  Все  было  бело.  Искрился  снег.  Мороз
щипал щеки.
     - Соскучился я по этой  снежной  белизне!  -  с  чувством  вырвалось  у
Владимира Ильича.
     - Зимушка наша. Зимушка русская! - отозвалась Надежда Константиновна.
     Они были счастливы хоть нечаянно побыть немного вдвоем.
     А под вечер в точно назначенный час, уверившись, что  шпик  за  ним  не
крадется,  Владимир  Ильич  шагал  по  указанному  Надеждой  Константиновной
адресу. Собрались  питерские  большевики  и  передовые  рабочие,  дожидались
выступления товарища Ленина.


СНОВА ЧУЖБИНА

     Два  года  вспыхивали  и  горели  по  всей  России  костры  рабочих   и
крестьянских восстаний.  Два  года  царские  правители  душили  революцию  в
России. И началась расправа. Аресты. Ссылки. Казни, казни...
     Владимир  Ильич  жил  недалеко  от  Петербурга,  в   Финляндии.   Здесь
редактировал и  выпускал  большевистскую  нелегальную  газету  "Пролетарий".
Отсюда держал постоянную связь с  Петербургским  большевистским  центром.  А
Надежда Константиновна почти  ежедневно  ездила  в  Петербург  с  партийными
поручениями Ленина.
     Однажды  вернулась  из  Петербурга  сильно   расстроенная.   Уж   очень
злобствовали  против  Владимира  Ильича  царские  власти!  Одну  книжку  его
запретили, постановили отдать Ленина за эту книжку под  суд.  Другую  книжку
конфисковали. Разослали по всем жандармским управлениям приказ:
     "Разыскать большевистского вождя Ленина!"
     - Доберутся они до тебя, вся полиция на ноги поставлена,  -  с  грустью
сказала Надежда Константиновна.
     В  те  времена  Финляндия  была  под  властью  русского  царя,  царские
полицейские без препятствий шныряли по княжеству Финскому. Вот-вот  выследят
Ленина.
     Большевистский центр постановил: Ленину надо эмигрировать  за  границу.
Газету "Пролетарий" издавать за границей.
     - До свидания, родной  мой,  -  простилась  Надежда  Константиновна.  -
Встретимся в Швеции.
     Надежда Константиновна в Стокгольм, столицу  Швеции,  приедет  позднее.
Сейчас Владимир Ильич поехал один.
     Был  декабрь  1907  года.  Поезд  шел  из  Гельсингфорса   в   портовый
финляндский город Або. В купе ехали финны.  Финны  -  народ  молчаливый.  Да
Владимиру Ильичу и не хотелось  разговаривать.  Снова  покидает  он  родину!
Много пережито за два революционных года на родине. Революцию  подавили.  Но
рабочий класс закалился, научился опыту революционной борьбы...
     Занятый мыслями, Владимир Ильич  не  сразу  заметил  сквозь  стеклянную
дверь купе в коридорчике человека. А когда заметил,  по  виду  и  шныряющему
взгляду моментально определил полицейского шпика.  Владимир  Ильич  научился
их узнавать. Шпик за ним  наблюдал,  и  давно,  -  это  ясно.  Наверное,  на
вокзале в Або Владимира Ильича  ожидают  жандармы.  Конечно,  шпик  известил
телеграммой жандармов: мол, встречайте добычу.
     Плохи дела. Последнюю остановку перед Або  проехали.  Больше  остановок
не будет. Сойти  не  удастся.  Поезд  вез  Владимира  Ильича  прямо  в  лапы
жандармов. Положение создавалось пренеприятное. Владимир Ильич  взглянул  на
стеклянную дверь. Шпика не видно. Очевидно, уверен,  что  добыча  надежно  в
руках. Ушел в свое купе отдохнуть. Скверны дела: через час Владимира  Ильича
посадят в тюрьму.
     Он поднялся. Чемоданчик у него был небольшой.  С  чемоданчиком  в  руке
Владимир Ильич не спеша направился в тамбур. Только  бы  не  выскочил  шпик!
Упаси бог! Владимир Ильич отворил дверь из тамбура. Ледяной  ветер  хлестнул
в лицо. Как быстро  несется  поезд!  Вагон  качает:  не  устоишь  на  ногах.
Владимир Ильич  несколько  минут  выжидал.  Не  решался.  Слушал  торопливый
перестук колес. Может, ему показалось, а может, и верно  поезд  замедлил  на
повороте - все равно другого выхода не было.  Владимир  Ильич  прыгнул.  Дух
захватило. Невольно он зажмурил глаза и провалился во что-то пушистое.
     Он упал в глубокий сугроб, удивительно удачно упал! Снег  насыпался  за
воротник и в ботинки, залепил лицо, но кости  были  целы.  Цел,  жив!  Поезд
прогромыхал мимо сугроба. Помигал  красный  фонарь  на  площадке  последнего
вагона и исчез. Вдалеке замерли  звуки.  Тишина.  Ночь.  Мохнатые  звезды  в
холодком небе.
     Владимир Ильич выбрался из  сугроба.  Отряхнулся  от  снега.  И  пешком
зашагал вдоль рельсов по направлению  к  Або.  Далеко  ли  идти?  Двенадцать
верст, по чужой дороге, в зимнюю ночь, - далеко! Зато спасся  от  жандармов.
А шпик? Владимир  Ильич  представил,  как  ошарашенно  мечется  перепуганный
шпик,  разыскивая  его  по  вагонам,  и  засмеялся:  "Проворонил,  голубчик,
намылят тебе голову!"
     Теперь оставалось  дошагать  по  рельсам  до  Або,  сесть  на  шведский
пароход - и опасности позади.
     Но на пароход Владимир Ильич опоздал. И опасности  были  не  позади,  а
рядом.