е поймает кузнечика, оторвет  нитку  и
бросит.
     - Угомонись, - говорит Володе Анюта.
     Володю угомон не берет. Как бы еще пошутить?
     - Митя, а Митя!
     Митя тихонько взвизгнул, предчувствуя что-то забавное,  а  может  быть,
страшное. Володя приставил два пальца к вискам:
     - Идет коза рогатая, идет коза бодатая, кого бы ей забодать?
     - Не меня, не меня!
     Рога идут, приближаются к Мите, медленно, прямо к нему.  Митя  кубарем,
с визгом и смехом, скатился со стула под стол. В дверях появился отец:
     - Володя, идем ко мне.
     Еще не остывший от  шалостей,  Володя  вошел  в  кабинет.  Здесь  стоял
книжный шкаф, в простенке меж окон  большой  письменный  стол,  а  у  другой
стены овальный столик и диван для посетителей.
     - Сядь, - сказал отец. - Посиди.
     И углубился  в  работу.  С  малых  лет  Володя  чувствовал  уважение  к
кабинету отца. Папа много  работал,  очень  много.  Выезжал  в  губернию,  в
деревенские школы за сотни верст и в зимние морозы, и в  осеннюю  грязь.  Не
было, наверно, ни одной начальной  школы  в  Симбирской  губернии,  куда  бы
Володин отец не приезжал помогать  учителям.  А  дома  надо  писать  отчеты,
планы, педагогические статьи и заметки. Отец работал с утра до ночи.
     - Володя, - позвал он через некоторое время.
     Володя охотно подошел. Шалости уже вылетели у него из головы.
     - На сегодня окончил работу,  -  сказал  отец,  аккуратно  складывая  в
папку свои бумаги. - Кончил дело  -  гуляй  смело.  А  другим  не  мешай,  -
несердито погрозил он Володе. - Ну, как в гимназии дела, гимназист?
     Володя рассказал, как дела. Ничего дела.
     Из зала донеслась негромкая музыка.
     Они тихонько вошли в зал. Был полумрак.  В  подсвечниках  рояля  горели
свечи. Мама играла.  Что-то  светлое,  ясное,  как  летний  солнечный  день,
играла мама. Володя с отцом сели в уголке, долго слушали музыку.


БУДЬ ТОВАРИЩЕМ

     Зазвенел звонок к уроку. Второклассники с шумом  занимали  места.  Была
весна. Окна были открыты. Вдруг с улицы на подоконник вскочила кошка.
     - К нам новичок! - хохоча, крикнул кто-то.
     Вошел учитель. Мальчик, сидевший у окна, недолго думая  схватил  кошку,
сунул в парту, захлопнул крышкой.
     - Начнем урок, - сказал учитель, поднимаясь на кафедру и  поправляя  на
носу пенсне.
     "Мяу", - промяукала кошка.
     - Что такое? - строго сдвинул брови учитель.
     В классе послышались кашель и  шорохи,  у  кого-то  шлепнулись  на  пол
книги. Гимназисты старались всячески заглушить мяуканье  кошки  в  парте.  А
она все пуще: "Мяу, мяу, мяу".
     Мальчик перепугался, что влетит от учителя,  и  выпустил  кошку.  Кошка
как ни в чем не бывало направилась  между  партами  к  учительской  кафедре.
Второклассники замерли.
     Учитель побагровел, пенсне упало с носа, повисло на шнурке.
     - Что за безобразие? Кто принес?
     - Мы не приносили. Она сама вскочила в окно.
     - Кто спрятал? Сейчас же  сознавайтесь.  Кто  спрятал  кошку?  Назовите
тотчас!
     Ни звука в ответ. Никто не оглянулся к окну, где тот мальчик  сидел  ни
жив ни мертв от грозного крика.
     - Смутьяны! - сказал учитель. - Будет доложено инспектору.
     Урок прошел в глубокой тишине. После звонка,  когда  учитель  удалился,
Володя вышел перед классом:
     - Будем молчать!
     - Верно, Ульянов! Не выдавать! Ни за что!
     С  последней  парты  поднялся  один  второклассник,  длинный,   тонкий,
неслышный. Бочком незаметно ушел. "Куда он?" - удивился Володя.  Но  некогда
было раздумывать. Обсуждали происшествие. Никто не обратил внимания  на  то,
что Длинный ушел.
     - Ребята, - сказал Володя, - молчать, как один.
     - Как один! - подхватил второй класс.
     Было и боязно, и дружно, и какой-то у всех был подъем.
     Длинный вернулся, сел за парту.
     В  конце  перемены  появился  инспектор,  выпячивая  грудь  в   зеленом
мундире:
     - По местам!
     Вмиг второклассники были за партами. Стояли. Что будет?
     Инспектор леденящим взглядом обвел второклассников и...  задержался  на
мальчике, спрятавшем кошку.
     - Вон из класса! Единица за поведение. В карцер!
     Мальчик,  ошеломленный,  поникнув,  отправился  в  карцер.   Все   были
поражены. Как мог инспектор узнать? Кто-то наябедничал. Кто?
     Володя оглянулся на Длинного.
     У того горели уши, пугливо шныряли глаза...
     Плохо стало в  классе.  Каждая,  даже  небольшая,  проказа  и  малейшая
шалость становились известны инспектору. Ежедневно кого-нибудь то в  карцер,
то  без  обеда.  Мальчики  стали  подозрительны.  Боялись  дружить.  У  всех
вертелась мысль: "Кто же, кто ябедничает инспектору?"
     Однажды в перемену  Володя  увидел:  из  кабинета  инспектора  выскочил
Длинный и, прячась, шмыгнул в ребячью толпу. "Он", - понял Володя.
     - Он ябедничает, - сказал Володя товарищам.
     Многие уже и сами догадывались.
     - Я его изобью! -  сжимая  кулаки,  возмущался  Дима  Андреев,  Володин
товарищ. - Ребята, подстережем его на улице, проучим.
     - Лучше по-другому проучим, - сказал Володя. - Объявим бойкот.
     - Что такое бойкот?
     - Не разговаривать, не отвечать на  вопросы,  не  замечать,  будто  его
нет.
     Как раз вошел Длинный. Глаза, как всегда, жалко суетились и бегали.  Он
заметил, все умолкли при его появлении.
     - Какой сейчас у нас будет урок? - спросил Длинный.
     Никто не ответил. Один мальчик подбежал к  доске,  написал  крупно:  "С
ябедами не разговариваем" - и быстро стер тряпкой.
     Длинный съежился и, втянув голову в плечи, ушел за свою парту.
     Володя его презирал. Когда Длинный попадался навстречу,  Володя  глядел
мимо. И все так. Длинный остался один, совершенно один. Никто не  говорил  с
ним ни слова. На него не глядели. Не замечали.
     Шли дни. Шла неделя, другая, третья. Доносов не стало.  Второклассников
не сажали каждый день в карцер.
     - Он перестал ябедничать, мы  его  проучили,  -  говорили  между  собой
второклассники. Но по-прежнему не замечали его.
     Раз после уроков Володя вбежал в пустой  класс  взять  забытую  книжку.
Длинный сидел на последней парте и плакал. Володя подошел:
     - Ты раскаялся? Ты больше не будешь?
     Длинный поднял дрожащее, залитое слезами лицо. С ним  говорили,  он  не
верил ушам!
     - Никогда, никогда! - залепетал он.  -  Я  от  страха.  Я  боялся,  что
инспектор прогонит меня из гимназии за то, что плохо учусь. Не  могу  я  так
жить, без товарищей!
     - Будь сам товарищем, и у тебя будут товарищи, - ответил Володя.  -  Ну
ладно, мы верим. Уговорю ребят, что тебе можно верить.
     И  бойкот  Длинному  во  втором  классе  кончился.  Никто  не   поминал
прошлого.  Длинный  получил  урок  на  всю  жизнь...  И  все  второклассники
получили урок.


ТРЕВОЖНО

     Брат Саша не любил  гимназический  казенный  дух  и  муштру.  А  учился
отлично, кончил с  золотой  медалью.  Володя  тоже  не  любил  гимназические
порядки и  тоже  учился  отлично,  был  выдающимся  учеником  с  первого  до
последнего класса.
     Когда Володя был в младших классах, отец опасался: приучится ли  Володя
к труду? Уж очень  был  он  способен,  легко  схватывал  новое.  После  папа
убедился, как настойчиво умеет Володя работать. Да  и  то  сказать,  было  у
кого научиться: в доме царило глубокое уважение к труду.
     Саша кончил гимназию и  поступил  в  Петербургский  университет.  Перед
отъездом Саши в Петербург братья пошли на Старый Венец  -  так  назывался  в
Симбирске высокий берег,  круто  обрывавшийся  к  Волге.  Братья  с  детства
любили Старый Венец. Просторное небо над ним. Просторные открываются дали.
     - Что тебе нравится более всего в человеке? - спросил Володя.
     - Труд. Знания. Честность, -  ответил  Саша.  И,  подумав,  добавил:  -
По-моему, такой наш отец.
     Сашины слова о  папе  вспоминались  и  вспоминались  Володе  сейчас.  У
Володи выдержанный характер,  но  и  его  начинала  брать  тревога:  папа  в
поездке по деревенским школам. Давно пора бы вернуться, а его нет и нет.
     Володя занимался в своей маленькой  комнате  на  антресолях.  Маленькой
комнатке, где всегда безупречный порядок. Не  брошена  на  пол  бумажка,  не
захламлен письменный стол. Рядом такая ж комнатка Саши. Пустая.  Третий  год
Саша учится в Петербургском университете. И Анюта - в Петербурге  на  Высших
женских курсах. Володя скучает по Анюте и  Саше,  особенно  по  Саше.  Когда
Саша жил дома, они обсуждали прочитанные книги, часами говорили о жизни.
     - Однако довольно предаваться воспоминаниям, - оборвал себя  Володя,  -
за дело!
     Уроки выучены. Как в детстве, аккуратно приготовлен  на  завтра  ранец.
Весь вечер Володя читал. У него был  громадный  план  чтения!  Сюда  входила
история, книги об устройстве  общества  и  жизни  народа,  и  художественная
литература - Тургенев, и Пушкин, и, конечно, Толстой.
     Гимназические учителя  не  знали,  что,  кроме  того,  он  читал  книги
Добролюбова, Писарева, Белинского, Герцена. Эти книги говорили о  том,  чего
никогда Володя не слышал на  уроках  в  гимназии.  Они  открывали  глаза  на
несправедливости в обществе.
     ...Володя оторвался от страниц, взглянул на  часы!  Ух  как  зачитался!
Надо проведать маму. Он сунул книжку в стол и побежал вниз, в столовую.
     Мама была не одна. Друг отца Иван Яковлевич Яковлев  по-соседски  зашел
на  часок.  Он  был  чувашом,  служил  инспектором  чувашских  училищ,   был
образованным,  горячим  защитником  своего  маленького,   забитого   царской
властью народа. Неторопливый, полный  достоинства,  Яковлев  прочувствованно
говорил маме:
     - Наш Илья Николаевич тем  удивителен,  тем  благороден,  что  в  своей
деятельности заботится не об угождении  начальству,  а  о  пользе  народной.
Множество добра сделал Илья Николаевич и нам, чувашам, и мордвинам.  Сколько
школ пооткрывал. Власти не дают открывать чувашские школы,  а  он  хлопочет,
из последних сил добивается.
     Мама сказала:
     - Долго что-то не едет. Как я за него беспокоюсь!
     - А  вы  погодите  нервничать,  Мария  Александровна.  Илья  Николаевич
больно уж человек увлекающийся, задержался где-нибудь в школе. Да  и  дорога
неблизкая.
     Из зала слышалась музыка.  Оля  играла  Чайковского.  Все  примолкли  и
слушали.
     Но что это? Бубенчики. Ближе. Звонче. Сюда, к нам!  Володя  вскочил.  И
мама порывисто встала, лицо оживилось, глаза заблестели:
     - Володя, дети, папа приехал!
     Да, теперь слышали все, бубенчики залились  под  окном  и  остановились
возле ворот. Илья Николаевич, в тулупе  поверх  форменной  шинели,  вошел  с
ледяными сосульками в бороде, весь замороженный.
     - Здоров, слава богу, здоров! - облегченно воскликнула мама.
     Все  помогали  отцу  раздеваться.  Тащили  домашнюю  куртку  и   туфли.
Накрывали на стол. Усаживали отца,  угощали.  Растроганный,  согретый,  отец
смущенно поглаживал бороду:
     - Ну-ка, ну-ка,  после  дорог-то,  вьюжных  да  холодных,  дома-то  как
хорошо!
     Когда первые восклицания кончились и морозный румянец  остыл  на  щеках
Ильи Николаевича, Володе показалось, папа  сильно  устал.  И  печален.  Иван
Яковлевич Яковлев тоже заметил, друг вернулся из губернии невесел.
     - Плохое что встретилось, Илья Николаевич?
     Горькая складка прочертилась у Ильи Николаевича на выпуклом лбу.
     - Представьте  степное  селишко,  от  Симбирска  верст  полтораста,  от
проезжего тракта тридцать в  сторону,  глушь.  Школа  посредине  стоит.  Как
бобыль, одинокая. Всю продувает ветрами. При школе  комнатенка  учительницы.
Ни газеты, ни книжки. Дров нет. Мыслимое ли дело, дров не  запасли  на  зиму
школу топить! А все оттого, что  богатею,  старосте  сельскому,  не  угодила
учительница,  головы  не  склонила.  Травит,  ест  поедом.   И   заступиться
некому...
     - Папа, ведь ты заступился! - воскликнул Володя.
     - Заступился, да  уехал.  А  она  снова  одна,  учительница  наша,  там
осталась в поединке с богатеем. Богатей все село в кулак  захватил.  Никаких
прав у крестьян. Земли мало. Вся земля у богатеев  и  помещиков.  Беднота  с
половины зимы без хлеба сидит.
     Илья Николаевич зашагал  по  комнате,  расстегнул  воротник,  ему  было
душно, что-то тоскливое было в глазах.
     - Голубчик мой, - с беспокойством проговорила  Мария  Александровна.  -
Устал ты, отдохнуть тебе надо.
     - Эх, Машенька, где уж тут отдыхать? Школы-то  меня  по  всей  губернии
ждут. Школам-то нашим больно несладко живется.
     - Голубчик, тревожно мне за тебя.
     - Ничего, Машенька, я еще крепок. А кругом молодые дубки поднимаются.
     Он обнял Володю. Володя вытянулся. Как отец, был немного  скуласт,  так
же огромен был лоб. Ласка отца его тронула. Но  он  был  застенчив.  И  лишь
молча улыбнулся в ответ.


ОТЕЦ

     Зимние каникулы подходили к концу. Скоро Ане возвращаться  в  Петербург
на Высшие женские курсы. Аня приехала домой на каникулы, а  Саша  нет.  Саша
писал реферат, по горло был занят в биологическом  и  литературном  кружках.
Да и ехать вдвоем получалось накладно. В Симбирск железная  дорога  не  шла,
ехать надо до Сызрани, от Сызрани на лошадях верст  полтораста.  Путешествие
слишком дорого стоило.
     Соскучившись о доме, Аня радовалась каждой мелочи. Фикусам и  олеандрам
в  столовой  и  зале  -  мама  чудесно  выхаживала  цветы!  От  цветов  было
празднично в доме.
     Радовалась  пестрым  половичкам  на  полу.  Милому  роялю,  на  котором
теперь, кроме мамы, с большим искусством играла сестра Оля. Белому снегу  за
окнами, белому саду.
     Все каникулы Володя не отходил от сестры.
     - Поговорим? - звал Володя, когда смеркалось.
     Они устраивались в зале, в уголке на диване, не зажигали  огня.  Иногда
подсаживалась к ним Оля  и  тоже  слушала  Анютины  рассказы  о  Петербурге,
студентах, студенческих землячествах и сходках.
     "Когда ж, когда же и мы поедем учиться в Петербург? - мечтали Володя  и
Оля.
     В этот день, 12 января 1886 года, как  обычно,  посумерничали  в  зале.
Скоро  Ане  уезжать.  Чемодан  уложен.  Совсем  скоро  в  дорогу!  И   жалко
расставаться с домом, и тянет к оживленной питерской жизни.
     - Дети, пить чай! - позвала мама.
     Молодежь поднялась идти в столовую. Мимо папиного кабинета, по  детской
привычке, на цыпочках.
     Отец был очень занят. Составлялся годовой отчет  о  работе  школ:  Илья
Николаевич с утра до ночи писал. Целые дни к  нему  приходили  инспектора  и
учителя обсуждать выполнение программ и  успехи  учащихся.  Отчет  директора
народных училищ все рос, не видно было конца. И сейчас из папиного  кабинета
вышел могучий, широкоплечий Иван Яковлевич Яковлев.
     - Илья Николаевич! Хоть часок отдохните, совсем  ведь  заработались!  -
сказал на прощание Иван Яковлевич. - Что это, право, не разогнете спины?
     - Вот уж закончу отчет, тогда уж... кхэ, кхэ... Иван Яковлевич  покачал
головой уходя.
     В раскрытую дверь Володя увидел ссутулившуюся папину спину. Он сидел  у
стола, подперев висок  кулаком.  "Пощады  папа  себе  не  дает",  -  подумал
Володя.
     Но в столовой было так тепло и уютно, на подносе  тоненько  посвистывал
самовар: тревожные мысли рассеялись, на душе снова стало светло.  Опять  они
заговорили с Аней о Володиной будущей  студенческой  жизни.  И  о  том,  что
Саша, наверно, будет ученым: у Саши способности и  все  задатки  ученого.  А
Оля, может быть, станет музыкантшей -  такие  прекрасные  успехи  делает  на
рояле! - великолепная музыкантша выйдет из Оли при ее-то труде  и  упорстве!
Мама отнесла папе в кабинет стакан крепкого чаю и вязала у самовара,  слушая
разговоры детей. Немного спустя появился из  кабинета  отец,  остановился  у
порога. Обвел всех долгим, пристальным взглядом. Молча ушел.
     "Папа не такой, как всегда", - кольнуло Володю.
     Мама  беспокойно  сдвинула  брови,  но  не  бросала  вязать.  Разговоры
продолжались. Мирно тикал маятник стенных деревянных часов.
     - Пойду проведаю папу, - внезапно решила Мария Александровна.
     Отложила вязанье и торопливо пошла в кабинет.
     - Дети! - послышался ее отчаянный крик.
     Они прибежали.
     Отец лежал на диване, съежившись, с потухающим взором.  Жестокий  озноб
бил его, тело содрогалось. Мама, упав на колени, кутала  пледом  ноги  отца,
стараясь согреть.
     Побежали  за  доктором.  Захлопали   двери.   Слышался   чей-то   плач,
испуганный шепот. Отец лежал без сознания.  Дети,  потрясенные,  стояли  над
ним.
     Через час у детей не стало отца.
     Гроб поставили в зале. Три  дня  мама  не  отходила  от  гроба.  Стояла
безмолвная. Девочки  плакали.  Володю  душили  слезы.  Он  крепился.  Только
иногда  убегал  в  свою  маленькую  комнату  на  антресолях.  "Папа,  умный,
любимый! Неужели тебя нет? Как нам быть без тебя?"
     Множество людей приходили проститься с  Ильей  Николаевичем.  Приходили
учителя, ученики и друзья. Володя знал, отец делает важную  и  полезную  для
народа работу, но только теперь понял, как много  доброго  сделал  отец  для
людей!
     Хоронили Илью Николаевича в  морозный,  блистающий  день.  Пушистые  от
инея,  недвижно  стыли  деревья.   Красные   снегири   беспечными   стайками
перелетывали с ветки на ветку. Ветки  качались,  осыпая  серебристые  струи.
Люди несли гроб. Впереди на руках учеников Ильи Николаевича плыли венки.
     "Отец, прощай! - горько думал Володя. - Милый наш папа, за все  спасибо
тебе".


ПЕРВОЕ МАРТА

     Еще при жизни отца Иван  Яковлевич  Яковлев  привел  однажды  к  Володе
молодого чуваша, учителя из чувашской школы - Охотникова.  У  Охотникова  не
было законченного образования.
     - Надо его получить за восемь классов гимназии,  -  сказал  Яковлев.  -
Потом в университет поступит. Очень  нужны  чувашскому  народу  просвещенные
люди!
     Володя согласился заниматься с Охотниковым. Бесплатно, потому  что  при
большой семье жалованье у Охотникова было маленькое, едва  хватало  прожить.
Когда Илья Николаевич умер, Володя особенно старательно  стал  заниматься  с
Охотниковым. Как бы в память  отца.  Отец  ведь  так  заботливо  хлопотал  о
чувашских школах, так много помогал.
     - Большой человек. Жил для пользы народа, -  вспоминал  Охотников  Илью
Николаевича.
     Все чаще Володя задумывался: как жить для пользы народа?  Вот  он  учит
крестьянского сына Охотникова. А еще? Еще Володя  начал  уже  понимать,  что
настоящие защитники народа - революционеры. Но Володя  не  знал  точно,  как
заниматься революционной борьбой. Он не любил гимназические суровые  и  злые
порядки. Не верил в бога, сорвал с себя крест. Он много  думал  о  том,  как
несправедливо устроено общество: богатые бездельничают, бедные  не  покладая
рук трудятся. А все равно бедны. Разве справедливо?  Он  не  любил  царя.  В
гимназическом  зале  висел  огромный,  от  пола  до  потолка,  портрет  царя
Александра III. У царя тяжелое лицо. Глаза пустые и  тусклые.  Царь  деспот.
Но как с ним бороться?
     Думает ли об этом Саша там, в Петербурге? Или Саша далек от политики  и
занимается только наукой? Володя не знал. То, что случилось в  Петербурге  1
марта 1887 года, для Володи, для мамы, даже  для  Ани,  которая  особенно  с
Сашей дружила, постоянно в Петербурге с ним виделась, - то,  что  случилось,
было для всех как гром среди ясного неба.
     В  классе  шел  последний  урок.  Восьмиклассники  слушали   объяснения
учителя.
     Прозвенел звонок. Учитель оставил класс. Гимназисты собирали тетради  и
книги. Все было обычно. Но возле гимназии Володю дожидался посыльный:
     - От Веры Васильевны. Велела прийти, да живее!
     Вера Васильевна Кашкадамова  была  учительницей,  давним  другом  отца.
Володя со всех ног побежал.
     У Веры Васильевны дрожали губы, глаза были красны  от  слез.  Протянула
письмо.
     Писали из Петербурга. 1 марта  группа  студентов  покушалась  на  жизнь
царя Александра II