тавления, памяти и способности мышления. 
Сама потребность неверно понимается исходя из отрицательных структур, 
соотносящих ее с деятельностью. Ссылки на производимую деятельность 
недостаточны, если не определена созерцательная почва, на которой она строится. 
Уже там, на этой почве, в отрицательном (потребность как нехватка) приходится 
видеть тень более высокой инстанции. Потребность выражает знание вопроса, прежде 
чем выразить небытие или отсутствие ответа. Созерцать — значит спрашивать. Не 
является ли свойством вопроса "выклянчивание" ответа? Вопрос представляет собой 
одновременно упрямство или упорство, вялость, усталость, соответствующие 
потребности. Какая разница?.. Такой вопрос созерцательная душа задает 
повторению, выклянчивая у повторения ответ. Созерцания являются вопросами, а 
наполняющие их сокращения подобны 
104 
конечным утверждениям, зарождающимся так, как зарождаются настоящие в вечном 
настоящем, в пассивном синтезе времени. Концепции отрицательного возникают из 
нашего нетерпения понять потребность исходя из активных синтезов, которые, 
действительно, вырабатываются только на этой основе. Более того: если мы вновь 
поставим эти активные синтезы на основу, которую они предполагают, мы увидим, 
что деятельность означает скорее создание проблемных полей, связанных с 
вопросами. Вся область поведения, переплетение искусственных и естественных 
знаков, вторжение инстинкта и обучения, памяти и способности мышления 
показывают, как вопросы созерцания становятся активными проблемными полями. 
Первому синтезу времени соответствует первый комплекс вопрос-задача, каким он 
предстает в живом настоящем (неотложность жизни). Это живое настоящее, а с ним и 
вся органическая и психическая жизнь покоятся на привычке. Вслед за Кондильяком 
мы должны рассматривать привычку как основу, из которой проистекают все 
остальные психические феномены. Но при этом все другие феномены либо покоятся на 
созерцаниях, либо ими являются — даже потребность, даже вопрос, даже "ирония". 
Итак, тысяча привычек, из которых мы состоим — сокращения, созерцания, 
претензии, самомнения, удовлетворения, усталость, изменчивые настоящие, — 
образуют базовую область пассивных синтезов. Пассивный Мыслящий субъект 
определяется не просто восприимчивостью, то есть способностью испытывать 
ощущения, а сокращающим созерцанием, создающим сам организм до того, как 
создаются ощущения. При этом мыслящему субъекту вовсе не свойственна простота: 
недостаточно умножать его, придавать ему относительный характер, сохраняя при 
этом умеренную простую форму. Мыслящие субъекты—личинки субъектов; мир пассивных 
синтезов создает систему мыслящего субъекта в условиях, требующих определения, 
но это система распавшегося мыслящего субъекта. Мыслящий субъект возникает, 
когда где-то появляется беглое созерцание, где-то начинает работать машина 
сжатий, способная в какой-то момент выманить различие у повторения. Мыслящий 
субъект лишен модификаций, он сам — модификация; этот термин обозначает именно 
выклянченное различие. В конечном счете являются тем, что имеют, через иметь 
здесь формируется бытие или существует пассивный мыслящий субъект. Всякое 
сокращение — самомнение, претензия, выражающее таким образом ожидание или право 
на то, что сокращает; оно разрушается, как только его объект ускользает. Сэмюэл 
Беккет во всех своих произведениях описывает целый перечень странностей, которым 
личинки субъектов предаются с усталостью и страстью: ряд камешков Моллоу, 
бисквиты Мерфи, особенности Мэйлон — речь всегда идет о том, 
105 
чтобы выманить маленькую разницу, слабую общность у повторения элементов и у 
организации случаев. Безусловно, одно из глубинных намерений "нового романа" — 
достичь, по ту сторону активного синтеза, области пассивных синтезов, создающих 
нас; изменений, тропизмов, незначительных особенностей. И во всех этих 
составляющих усталости, ничтожных самоудовлетворениях, смехотворной 
самоуверенности, во всей своей нищете и бедности распавшийся мыслящий субъект 
все еще воздает хвалу Господу, то есть тому, что созерцает, сокращает, чем 
обладает. 
* * * 
Первый синтез времени, будучи первоначальным, является при этом внутривременным. 
Он утверждает время как настоящее, но как проходящее настоящее. Время не выходит 
из настоящего, но настоящее не перестает двигаться скачками, мешающими друг 
другу. Таков парадокс настоящего: учреждать время, но в этом установленном 
времени — проходить. Мы не должны отвергать необходимое следствие этого: нужно 
другое время, в котором происходит первый синтез времени. Последний с 
необходимостью отсылает ко второму синтезу. Настаивая на конечности сокращения, 
мы показали его результат, но совсем не показали, почему настоящее проходит, что 
мешает ему быть соразмерным времени. Первый синтез, синтез привычки, 
действительно, основание времени, но мы должны различать основание и 
обоснование. Основание касается почвы и показывает, каким образом нечто 
устанавливается на этой почве, занимает ее и владеет ею; обоснование же скорее 
сходит с небес, идет от вершины к основанию, соизмеряет почву и ее владельца по 
праву собственности. Привычка — основание времени, зыбкая почва, занятая 
настоящим, которое проходит. Проходить — именно такова претензия настоящего. Но 
то, что заставляет настоящее проходить, присваивает настоящее и привычку, должно 
быть определено как обоснование времени. Обоснование времени — это Память. Мы 
видели, что память как активный производный синтез покоится на привычке: 
действительно, все покоится на основании. Но этим еще не дано то, что образует 
память. Если память основана на привычке, она должна обосновываться другим 
пассивным синтезом, отличным от привычки. А пассивный синтез привычки сам 
отсылает к тому более глубинному пассивному синтезу, который присущ памяти: 
Габитус и Мнемозина, или союз неба и земли. Привычка — первоначальный синтез 
времени, учреждающий жизнь настоящего, которое проходит. Память — основной 
синтез времени, учреждающий бытие прошлого (то, что делает настоящее 
преходящим). 
106 
Прежде всего следует сказать, что прошлое зажато между двумя настоящими — тем, 
которое было, и тем, по отношению к которому оно прошло. Прошлое — не само это 
прошедшее настоящее, но нацеленный на него элемент прошлого. Тогда частное 
заключено в цели, то есть в том, что "прошло", тогда как само прошлое, "было", 
сущностно общее. Прошлое вообще — элемент нацеливания на каждое прошедшее 
настоящее в частности, как частное. В соответствии с гуссерлевой терминологией 
мы должны различать удержание и воспроизведение. Но то, что мы назвали выше 
удержанием привычки, было состоянием последовательных мгновений, сжатых в 
актуальном настоящем некоторой длительности. Эти мгновения образовали частное, 
то есть недавно прошедшее, естественно принадлежащее актуальному настоящему; что 
же до самого настоящего, открытого будущему в его ожидании, оно образовало 
общее. Напротив, с точки зрения воспроизведения памяти, прошлое (как 
опосредование настоящих) стало общим, а настоящее (как актуальное, так и 
прошедшее) стало частным. В той степени, в какой прошлое вообще — элемент, 
который можно нацелить на каждое прошедшее настоящее, сохраняющееся в нем, это 
прошедшее настоящее оказывается "представленным" в актуальном. Границы 
репрезентации или воспроизведения в действительности определены меняющимися 
отношениями сходства и смежности, известными под названием ассоциации. Ведь 
прошедшее настоящее, чтобы быть представленным, походит на актуальное и 
разделяется на частично одновременные настоящие очень разной длительности, 
отныне смежные друг Другу, и, в конечном итоге, — смежные актуальности. 
Значимость ассоциационизма в основании на отношениях ассоциации целой теории 
искусственных знаков. 
Итак, прошедшее настоящее не представлено в актуальном, если само актуальное не 
представлено в этом представлении. Репрезентации присуще представлять не только 
нечто, но и собственную репрезентативность. Прошедшее и актуальное настоящее не 
подобны, таким образом, двум последовательным мгновениям на линии времени, но 
актуальное обязательно содержит дополнительно измерение, благодаря которому оно 
репрезентирует прошедшее, в котором также и репрезентируется. Актуальное 
настоящее рассматривается не как будущий предмет воспоминания, но как то, что 
отражается, формируя при этом воспоминание о прошедшем настоящем. Активный 
синтез имеет тогда два соотносимых, хотя и не симметричных аспекта: 
воспроизведение и отражение, припоминание и узнавание, память и понимание. 
Нередко замечали, что отражение включает нечто большее, чем воспроизведение; но 
это нечто большее — только дополнительное измерение, в котором 
107 
любое настоящее отражается как актуальное представляя в то же время прошедшее. 
"Любое состояние сознания требует еще одного измерения кроме того, воспоминания 
о котором оно содержит"4. 
Таким образом, принцип репрезентации под двойным углом зрения — воспроизведение 
прошедшего настоящего и отражение актуального, — такой активный синтез памяти 
основывается на пассивном синтезе привычки, поскольку последний учреждает любое 
возможное настоящее вообще. Между ними существует глубинное различие: асимметрия 
состоит теперь в постоянном увеличении измерений, в их бесконечном разрастании. 
Пассивный синтез привычки учреждал время как сокращение мгновений в условиях 
настоящего, а активный синтез памяти учреждает его как вкладывание настоящих 
друг в друга. Вся проблема в том, на каких условиях это происходит? То или иное 
прошедшее настоящее оказывается воспроизводимым, а актуальное настоящее 
отражается посредством чистого элемента прошлого, как прошлого вообще, а priori. 
Прошлое, далекое оттого, чтобы происходить из настоящего или из представления, 
предполагается любым представлением. В этом смысле хотя активный синтез памяти и 
основывается на пассивном (эмпирическом) синтезе привычки, зато он может быть 
обоснован только другим пассивным (трансцендентальным) синтезом, свойственным 
самой памяти. Тогда как пассивный синтез привычки учреждает во времени живое 
настоящее, превращая прошлое и будущее в два асимметричных элемента этого 
настоящего, пассивный синтез памяти учреждает во времени чистое прошлое и 
превращает прошедшее и актуальное настоящее (то есть из настоящего в 
воспроизведении и будущего в отражении) в два асимметричных элемента этого 
прошлого как такового. Но что означает чистое прошлое, a priori, вообще, или как 
таковое? Материя и память, быть может, является великой книгой потому, что 
Бергсон глубоко проник в область этого трансцендентального синтеза чистого 
прошлого и выявил все присущие ему парадоксы. 
Напрасно претендовать на восстановление прошлого, исходя лишь из одного из 
застрявших в нем настоящих, будь то настоящее прошедшее или то, по отношению к 
которому оно теперь прошло. Мы, действительно, не можем считать, что прошлое 
образуется после того, как было настоящим, либо потому, что появляется новое 
настоящее. Если бы прошлое ждало нового настоящего, чтобы образоваться как 
прошедшее, прошедшее настоящее никогда бы не ушло, а новое не пришло. Никогда бы 
настоящее не прошло, если бы не было "в то же время" и прошлым, и настоящим; 
никогда бы прошлое не образовалось, если бы в "то же время" не 
_____________ 
4 Souriau M. Le Temps. P., 1937. Р. 55. 
108 
учреждалось, будучи настоящим. Первый парадокс таков: современность прошлого и 
настоящего, которым оно было. Он дает нам основание проходящего настоящего. В 
силу того что прошлое современно себе как настоящему, любое настоящее проходит, 
и проходит в пользу нового настоящего. Из этого вытекает второй парадокс, 
парадокс сосуществования. Поскольку каждое прошлое современно настоящему, 
которым оно было, то все прошлое сосуществует с новым настоящим, по отношению к 
которому оно теперь прошло. Прошлое больше не находится "в" этом втором 
настоящем; не более, чем "после" первого. Отсюда бергсоновская идея, что каждое 
актуальное настоящее — лишь все прошлое целиком в самом сжатом виде. Прошлое не 
заставляет проходить одно из настоящих, не вызывая появления другого, но само не 
проходит и не приходит. Вот почему, далеко не будучи измерением времени, оно — 
синтез всего времени целиком, а настоящее и будущее — лишь его измерения. Нельзя 
сказать— прошлое было. Оно больше не существует, уже не существует, но 
упорствует, оно содержится — оно есть. Оно упорствует своим прошедшим настоящим, 
оно содержится в актуальном или новом настоящем. Оно — в-себе времени как 
последнее основание перехода. В этом смысле оно образует чистый, общий элемент, 
a priori любого времени. Действительно, когда мы говорим, что прошлое современно 
настоящему, которым оно было, мы с необходимостью исходим из прошлого, которое 
никогда не было настоящим, поскольку оно не образуется "после". Его способ быть 
современным себе в качестве настоящего состоит в том, чтобы учреждаться как 
предполагаемое настоящим, которое проходит, и заставлять его проходить. Его 
способ сосуществования с новым настоящим состоит в том, чтобы утверждаться, 
сохраняться в себе как предполагаемое новым настоящим, которое появляется, лишь 
сжимая его. Таким образом, парадокс предсуществования дополняет два других: 
каждое прошедшее современно настоящему, которым оно было, все прошлое 
сосуществует с настоящим, относительно которого оно прошло; но чистый элемент 
прошлого вообще предсуществует настоящему, которое проходит . Следовательно, 
есть существенный элемент времени (прошлое, никогда не бывшее настоящим), 
играющий роль обоснования. Сам он не представлен. Представлено же всегда только 
настоящее — как прошедшее или актуальное. Но именно посредством чистого прошлого 
время 
________________ 
5 Эти три парадокса являются предметом главы III "Материи и памяти". (Исходя из 
этих трех аспектов, Бергсон противопоставляет чистое прошлое или чистое 
воспоминание, которое есть, не имея психологического существования, и 
представление, иначе говоря психологическую реальность образа-воспоминания.) 
109 
таким образом разворачивается в представлении. Трансцендентальный пассивный 
синтез относится к этому чистому прошлому с тройной точки зрения — 
современности, сосуществования и предсуществования. Активный синтез, напротив — 
представление настоящего с двойственной точки зрения — воспроизведения старого и 
отражения нового. Последнее обосновано первым; и если новое настоящее всегда 
располагает дополнительным измерением, то потому, что отражается в части чистого 
прошлого вообще, тогда как прошедшее настоящее только видится сквозь него как 
частное. 
Если мы сравним пассивный синтез привычки и пассивный синтез памяти, то увидим, 
как изменилось распределение повторения и сжатия. Без сомнения, как бы то ни 
было, настоящее предстает как плод сжатия, но отнесенного к совсем иным 
измерениям. В одном случае настоящее — самое сжатое состояние мгновений или 
следующих друг за другом элементов, не зависимых в себе друг от друга. В другом 
случае настоящее означает самую сильную степень сжатия прошлого в целом, которое 
в себе подобно сосуществующему единству. Действительно, предположим 
соответственно требованиям второго парадокса, что прошлое не сохраняется в 
настоящем, по отношению к которому оно прошло, а сохраняется в себе, и 
актуальное настоящее — только максимальное сжатие всего этого прошлого, 
сосуществующего с ним. Потребовалось бы прежде, чтобы все это прошлое 
сосуществовало с самим собой в различных степенях расслабления... и сжатия. 
Настоящее — самая сжатая степень сосуществующего с ним прошлого, только если 
прошлое прежде сосуществует с самим собой в бесконечности различных степеней 
расслабления и сжатия, в бесконечности уровней (таков смысл знаменитой 
бергсоновской метафоры конуса или четвертый парадокс прошлого). Рассмотрим, что 
называют повторением в жизни, точнее в духовной жизни. Настоящие следуют друг за 
другом, наскакивая друг на друга. Вместе с тем у нас создается впечатление, 
___________ 
6 Бергсон А. Материя и память: "То же самое психологическое переживание может 
повторяться, таким образом, бесконечное число раз в последовательных слоях 
памяти, и один и тот же духовный акт может разыгрываться на самых различных 
высотах" (Бергсон А. Собр. соч. Том первый. М., 1992. С. 224); "... вмещаются 
... тысячи и тысячи повторных воспроизведении нашей психологической жизни, 
изображаемых сечениями А' В', А" В" и т. д. того же конуса" (Там же. С. 262). 
Заметим, что повторение здесь касается психологической жизни, но само 
психологическим не является: психология, действительно, начинается только с 
образа-воспоминания, тогда как сечения или этажи конуса вырисовываются в чистом 
прошлом. Речь идет, следовательно, о мета-психологическом повторении 
психологической жизни. С другой стороны, когда Бергсон говорит о 
"последовательных слоях", то слово последовательные должно быть понято лишь 
фигурально, сообразно функции глаза, который смотрит на предложенный Бергсоном 
рисунок; ибо в подлинной их реальности о всех слоях говорят, что они 
сосуществуют. 
110 
что каким бы значительным ни были несоответствие или возможная противоположность 
следующих друг за другом настоящих, каждое из них разыгрывает на разных уровнях 
"одну и ту же жизнь". Это то, что называют судьбой. Судьба никогда не состоит в 
отношениях детерминизма, в последовательности между настоящими, которые следуют 
друг за другом согласно порядку представленного времени. Судьба включает в 
промежутки между следующими друг за другом настоящими нелокализуемые связи 
действия на расстоянии, системы реприз, резонансов и откликов, объективные 
случайности, сигналы и знаки, роли, которые трансцендируют пространственные 
положения и временные последовательности. О настоящих, которые следуют друг за 
другом и выражают судьбу, можно сказать, что они всегда разыгрывают одно и то 
же, одну и ту же историю, за исключением разницы уровней: тут более или менее 
расслаблено, там более или менее сжато. Вот почему судьба так плохо согласуется 
с детерминизмом и так хорошо — со свободой: свобода — это выбор уровня. 
Последовательность актуальных настоящих — лишь проявление чего-то более 
глубокого: способа, которым каждый из нас восстанавливает всю свою жизнь, но на 
ином уровне и в другой степени, чем предшествующие, при том, что уровни и 
степени сосуществуют и предлагаются на наш выбор из глубины прошлого, которое 
никогда не было настоящим. Мы называем эмпирическим характер связи 
последовательности и одновременности между составляющими нас настоящими, 
характер их ассоциаций согласно причинности, смежности, подобию и даже 
оппозиции; а ноуменальным — характер связей виртуального сосуществования уровней 
чистого прошлого, которое каждое настоящее только актуализирует или же 
представляет один из его уровней. Одним словом, то, что мы эмпирически 
переживаем как последовательность настоящих, различных с точки зрения активного 
синтеза, это также и постоянно возрастающее в пассивном синтезе сосуществование 
уровней прошлого. Каждое настоящее включает целиком какой-то уровень целого, но 
это уже уровень расслабления или сжатия. Иначе говоря: знак настоящего — переход 
к пределу, максимальное сжатие, санкционирующее как таковое выбор некоего 
уровня, самого в себе сжатого или расслабленного, из бесконечности других 
возможных уровней. То, что мы говорим об одной жизни, можно сказать о многих. 
Каждая жизнь, будучи настоящим, которое проходит, может возобновить Другую жизнь 
на ином уровне: как если бы философ и обжора, преступник и святой играли одно и 
то же прошлое на разных Уровнях гигантского конуса. Это называют метампсихозом. 
Каждый выбирает свою высоту или свой тон, возможно и слова, но 
111 
воздух у всех одинаковый и под всеми словами — то же