бов, потому что они вечно пахнут потом  и  никогда
не бреются. Сам он перед смертью попросил одеть на него  галстук.  Он  был
банкир. Вам не кажется, что галстук может считаться  эквивалентом  старого
выражения "умереть в башмаках"? Гарри Блекмур умер  в  галстуке.  Мне  это
нравится, Ларри.
     Перед ними на землю сел воробей и принялся что-то клевать.
     - Он всегда боялся  воров,  поэтому  и  приобрел  пистолет.  Скажите,
Ларри, это правда, что  пистолеты  убивают  людей,  причем  делают  это  с
большим шумом?
     Ларри, которому никогда в жизни не приходилось стрелять из пистолета,
пробормотал:
     - Я не думаю, что у пистолета этого калибра большая убойная сила. Это
38-й?
     - По-моему, 32-й.
     Рита достала из  сумки  пистолет,  и  Ларри  увидел  на  дне  сумочки
множество упаковок с таблетками. На этот раз Рита не стала следить за  его
взглядом; она смотрела на ствол молодого деревца  в  пятнадцати  шагах  от
скамейки.
     - Мне хочется попробовать. Как вы думаете, я попаду?
     - Не знаю, - удивленно сказал Ларри. - Я действительно не...
     Она нажала на курок, и пистолет неожиданно громко выстрелил. В стволе
образовалась небольшая дыра. Из дула пистолета потянулся легкий дымок.
     - Действительно неплохо! - сказал Ларри, и  Рита  спрятала  пистолет.
Сердце Ларри, при выстреле учащенно забившееся, постепенно восстанавливало
свой привычный ритм.
     - Но человека из него я не смогу убить. В этом  я  почти  уверена.  И
потом, скоро будет некого убивать, верно?
     - Ну, этого я не знаю.
     - Вы все смотрите на мои кольца. Они вам нравятся?
     - Что?! Нет! - Ларри вновь начинал нервничать.
     - Как любой банкир, мой муж верил в бриллианты. Он верил в  них,  как
баптист верит в спасение души. У меня множество  бриллиантов,  и  все  они
настоящие. Они дают чувство обладания миром. И все же  это  только  камни.
Если они понадобятся кому-нибудь, я сниму их и отдам. Стоит  ли  цепляться
за какие-то камни?
     - Мне кажется, вы правы.
     - Конечно, - сказала она, и жилка на ее шее запульсировала вновь. - И
все же,  если  ко  мне  придут  грабители,  я  не  только  отдам  им  свои
драгоценности, но и подскажу адрес Картье. У  него  гораздо  более  ценная
коллекция камней, чем у меня.
     - Что вы собираетесь делать? - спросил женщину Ларри.
     - А что вы посоветуете?
     - Пока не знаю, - со вздохом сказал Ларри.
     - Могу ответить теми же словами.
     - Вам что-нибудь известно? Я имею в виду, о положении дел в городе?
     - То же, что и вам, -  она  залезла  в  сумочку,  извлекла  очередную
таблетку и отправила ее в рот.
     - Что это?
     - Витамин Е, - с фальшиво-смущенной улыбкой сказала Рита. Тик  на  ее
шее повторился раз или два и прекратился.
     - В барах пусто, - сказал вдруг Ларри. - Я  зашел  в  один  на  Сорок
третьей улице - там совсем никого не было. Я налил  себе  стакан  виски  и
ушел - не хотел дольше там оставаться.
     Они, как по команде, одновременно вздохнули.
     - Вы очень милы, - сказала она. - Вы мне очень нравитесь. И я страшно
рада, что вы не сумасшедший.
     - Благодарю вас, миссис Блекмур. - Ларри был приятно удивлен.
     - Рита. Просто Рита.
     - Ладно. Рита.
     - Вы хотите есть, Ларри?
     - Должен сознаться, что очень.
     - Почему бы вам не пригласить даму на завтрак?
     - С радостью делаю это.
     Она встала и с легкой усмешкой протянула Ларри руку. Он заметил на ее
руке саше. Ему сразу стало уютно  и  тепло.  С  саше  были  связаны  самые
приятные воспоминания его детства. Когда они  с  матерью  ходили  в  кино,
миссис Андервуд всегда брала с собой вышитое бисером саше.
     Затем он встал, и они пошли по дорожке в  сторону  Пятой  авеню.  Они
разговаривали, но позже Ларри так и не мог вспомнить, о чем (на самом деле
она шутливо говорила ему, что всегда мечтала перейти Пятую авеню под  руку
с молодым человеком, годящимся ей в  сыновья).  Она  улыбалась  загадочной
улыбкой с налетом цинизма, и ее платье шуршало на ходу.
     Они зашли в закусочную, в которой никого не было, включая и повара, и
Ларри, найдя в холодильнике какие-то продукты, на скорую  руку  приготовил
легкий завтрак - картофель "фри", растворимый кофе, яблочный пирог. Она  с
восторгом встречала каждое предложенное им блюдо.

     27

     С тех пор как в половину девятого вечера умер ее отец, Франни  только
отрывочно могла воспроизвести происходящие события. Питеру стало плохо еще
утром, но он  наотрез  отказался  от  предложения  Франни  отвезти  его  в
больницу. Если ему суждено умереть, сказал он, он хочет сделать это у себя
дома.
     И вот все кончено. Впрочем, не только с Питером. Франни подумала, что
единственным человеком в городе,  как  и  она,  не  заразившимся  страшной
болезнью, был шестнадцатилетний брат Эми Лаудер,  Гарольд.  Сама  Эми  уже
давно была мертва, хотя в ванной ее дома все еще висел ее любимый махровый
халат.
     Сегодня Фран никуда не выходила и никого не видела.  Утром  она  пару
раз слышала звуки проезжающих машин, а один раз ей показалось, что  кто-то
выстрелил из автомата, но это было все, что она слышала.  Гнетущая  тишина
создавала впечатление нереальности происходящего.
     А может, это и к лучшему. Франни было о чем подумать.
     Вот уже час она сидела за столом с отсутствующим выражением лица.  Ее
мозгом владели  две  мысли,  казавшиеся  одновременно  взаимосвязанными  и
совершенно не относящимися друг к другу. Первой мыслью было, что  ее  отец
мертв; он умер дома, как и хотел.
     Второй мыслью было - чем заняться днем. Стоял прекрасный летний день,
какие в это время года не редкость в Мэне, на радость туристам.
     Солнце светило прямо в лицо Франни. Прекрасный день, а ее отец мертв.
Существует здесь какая-нибудь связь или нет?
     Внезапно овладевшая ею со  вчерашнего  дня  апатия  начала  сменяться
страхом. Она боялась оставаться в доме, боялась этой тишины, боялась...
     Я могу уехать в любой момент, подумала Франни.
     Да, она, безусловно,  может  уехать.  Но  прежде  нужно  решить  одну
проблему. Она должна ее  решить.  Она  не  может  оставить  его  лежать  в
постели, особенно сейчас, когда июль  идет  на  смену  июню.  Это  слишком
напоминало бы рассказ Фолкнера, включенный во все курсы литературы.  "Роза
для Эмили". Отцы  города  не  почувствовали  ужасный  запах,  а  потом  он
пропал... Это... это...
     - Нет! - воскликнула она, и звук ее голоса гулко прозвучал в  залитой
солнцем кухне. Как же быть? Похоронить его дома? Но кто... кто...
     - Кто похоронит его? - выкрикнула она в пустоту кухни.
     И в звуке собственного голоса услыхала ответ. Он был предельно  ясен.
Конечно, она. Кто же еще? Только она.

     Была половина третьего, когда Франни услышала шум подъезжающей к дому
машины. Она разогнулась у края ямы - копала ее в саду, между помидорами  и
сельдереем, - и оглянулась, немного испуганная.
     Это был "кадиллак" последней модели, цвета морской волны, и за  рулем
сидел шестнадцатилетний фатоватый  Гарольд  Лаудер.  Франни  почувствовала
легкое раздражение. Она не любила Гарольда и не знала никого, кто любил бы
его, за исключением, разве что, его  матери.  Даже  Эми,  его  сестра,  не
испытывала к нему никаких теплых чувств. Была в  этом  какая-то  насмешка:
единственный, кроме Франни, человек в Оганквайте, оставшийся в живых,  был
одним из тех немногих, кого она искренне не любила.
     Гарольд  издавал  литературный  журнал  местного  колледжа  и   писал
странные коротенькие рассказы, которые  либо  полностью  были  написаны  в
настоящем времени, либо от третьего лица, либо оба этих  приема  сочетали.
"Ты идешь по причудливому коридору, и  прокладываешь  себе  дорогу  сквозь
призрачную дверь и смотришь на сверкающие звезды" - вот достойный образчик
стиля Гарольда.
     - Он никогда не меняет трусы, - однажды по секрету сказала Эми  Фран.
- Трусы и носки. Представляешь, он носит носки до тех  пор,  пока  они  не
начинают стоять без чьей-нибудь помощи в углу.
     Волосы Гарольда были черными и немытыми. Он был  довольно  высок,  но
весил около двухсот сорока фунтов. Он носил ковбойские башмаки и куртку  с
невероятным количеством заклепок и разных бляшек. Глядя  на  него,  Франни
всегда чувствовала себя неловко. Она не считала его опасным,  нет,  просто
он был ей неприятен.
     Гарольд не видел ее. Он смотрел на дом.
     - Есть здесь кто-нибудь? - крикнул он и нажал  на  гудок  автомобиля.
Резкий  сигнал  прорезал  тишину,  заставив  Франни  поежиться.  Ей  очень
хотелось лечь сейчас ничком на землю, спрятаться за грядками и  подождать,
пока ему надоест и он уедет.
     Перестань, сердито приказала она себе. Так или  иначе,  он  такое  же
человеческое существо, как и ты.
     - Я здесь, Гарольд! - окликнула она.
     Он выскочил из машины и развинченной походкой  направился  к  ней.  И
хотя он очень старался сохранять невозмутимый вид, но  по  его  лицу  было
прекрасно видно, что он рад встретить Франни.
     - Привет, Фран! - радостно завопил он.
     - Привет, Гарольд.
     - Я слышал, ты весьма успешно борешься с этой дрянной болезнью, вот и
решил здесь притормозить. Я, видишь ли, осуществляю объезд окрестностей. -
Он улыбнулся, обнажив зубы, по-видимому, не знакомые с зубной щеткой.
     - Я с грустью узнала насчет Эми, Гарольд. А твои отец и мать...
     - Боюсь, что да, -  Гарольд  опустил  голову;  потом,  будто  отгоняя
что-то, рывком отбросил упавшие на лицо волосы. - Но  жизнь  продолжается,
верно?
     - Вероятно, да, - согласилась Франни.
     Его глаза бесцеремонно скользили  по  ее  обнаженным  плечам,  и  она
пожалела, что сняла свитер.
     - Как тебе нравится моя машина?
     - Разве она не принадлежит мистеру Бреннигану? -  Рой  Бренниган  был
местный богатей.
     - Раньше  принадлежала,  -  безразлично  сказал  Гарольд.  -  Но  мне
кажется, что покойнику не нужна машина, а  вот  живым  еще  пригодится.  И
вообще,  меньше  народа  -  больше  кислорода.  -  Кислорода,  раздраженно
повторила про себя Франни, он смеет говорить кислорода.  -  Больше  всего,
чего хочешь.
     Он смотрел ей в глаза, насмешливо и робко одновременно.
     - Гарольд, извини, но мне...
     - За что ты извиняешься, дитя мое?
     Франни задохнулась от подобной наглости: ее родители  мертвы,  вокруг
умирают от страшной болезни тысячи людей, она копает  в  саду  могилу  для
своего отца, а какой-то Гарольд Лаудер из машины Роя Бреннигана  пялит  на
нее глаза и называет "дитя мое"?! Боже, это уж слишком!
     - Гарольд, - резко сказала она. - Я не твое дитя. Я  старше  тебя  на
пять лет. Физически невозможно для меня быть твоим ребенком.
     - Просто речевой оборот, - он заморгал,  удивленный  ее  реакцией.  -
Ладно, скажи лучше, что это такое? Что это за яма?
     - Могила. Для моего отца.
     - Ох, - сдавленно выдохнул Гарольд.
     - После того как я закончу копать,  мне  бы  хотелось  выпить  глоток
воды. Но копать я продолжу, когда ты уйдешь. Так что извини - мне некогда.
     - Я понимаю, - тихо сказал он. - Но, Фран... в саду?
     Она сверкнула глазами:
     - А что ты предлагаешь? Чтобы я положила его  в  гроб  и  отнесла  на
кладбище? Он любил свой сад! И какое тебе до этого дело? Какое ты имеешь к
этому отношение?!.
     Она начала плакать, и, ненавидя себя  за  то,  что  плачет  при  нем,
повернулась, и бросилась в дом, на кухню, в спасительную тишину.
     - Фран? - за спиной послышался тихий растерянный голос.
     Она увидела Гарольда. Он нервно сжимал  и  разжимал  пальцы.  Он  был
таким жалким, что Франни пожалела о случившемся.
     - Гарольд, извини меня.
     - Нет, не извиняйся, я действительно не имел права ничего спрашивать.
Слушай, если тебе нужна моя помощь...
     - Спасибо, но я предпочитаю сделать это сама. Это...
     - Это личное. Конечно. Я понимаю.
     Ей стало смешно. Гарольд пытался быть хорошим мальчиком  -  так  едва
знакомый с иностранным языком человек пытается говорить на нем.
     - Что ты собираешься делать? - спросила она Гарольда.
     - Не знаю, - сказал он. - Слушай...
     Он умолк.
     - Что?
     - Мне кажется, что я схожу с ума. Трудно  говорить  про  себя  такое.
Наверное, я не самый приятный человек на этом свете, и все же я  не  хотел
бы стать сумасшедшим. Я объехал весь город. Ни души. Я зашел в  магазин...
Понимаешь, Фран, весь ужас в том, что я могу брать все, что хочу, и  никто
не станет останавливать меня.  Как  в  кино.  Мне  действительно  казалось
несколько раз, что я - сумасшедший.
     - Нет, - сказала Франни.  От  него  пахло  так,  будто  он  не  мылся
вечность, но ее это больше не раздражало. -  Как  звучит  эта  строчка?  Я
снюсь тебе, ты снишься мне? Мы не сумасшедшие, Гарольд.
     - Но, наверное, лучше были бы ими.
     - Кто-нибудь придет, - сказала Франни. - После  этой  болезни,  после
мора, появится кто-нибудь...
     - Кто?
     - Кто-то сильный, - неуверенно протянула она. - Кто-то, кто сможет...
сможет... расставить вещи по местам.
     Он недоверчиво рассмеялся.
     - Дитя мое... прости, Фран. Фран, именно сильные люди и  сделали  все
это. Они мастера расставлять вещи по местам. Они находят решение  всему  -
разваленной экономике, нефтяному кризису, холодной войне. Они  решают  все
так же, как поступил  когда-то  Александр  с  гордиевым  узлом  -  методом
разрубания мечом на куски.
     - Но ведь это просто эпидемия, Гарольд. Я слышала по радио...
     - Матушка Природа никогда  так  не  действует,  Франни.  Твой  кто-то
сильный соединил усилия бактериологов, вирусологов и эпидемиологов,  чтобы
посмотреть, сколько можно убить всяких мелких мошек  вроде  нас  с  тобой.
Бактерии. Вирусы. Ерунда! В один прекрасный день некто скажет:  "Смотрите,
что я создал! Оно убивает всех! Разве это не великое изобретение?"  И  ему
вручат за это медаль, денежную премию и что-нибудь еще такое же  приятное.
Нет, Франни, все это не просто так. У тебя есть планы?
     - Да. Похоронить моего отца, - тихо сказала она.
     - Ох... конечно. - Он секунду  смотрел  на  нее,  и  вдруг  торопливо
сказал: - Слушай, я собираюсь сматываться отсюда. Из  Оганквайта.  Если  я
еще задержусь здесь, я действительно сойду с ума. Фран, почему бы тебе  не
поехать со мной?
     - Куда?
     - Пока не знаю.
     - Что ж, если решишь, куда, приезжай за мной.
     Гарольд просиял:
     - Ладно, приеду! Это... понимаешь, это...
     Он умолк на полуслове и бросился к машине. Дав задний ход и  приминая
любимые цветы Карлы, он дважды просигналил Франни и рванул вперед.  Франни
смотрела ему вслед, пока он не скрылся из вида, а затем  вернулась  в  сад
своего отца.

     Около четырех она на дрожащих от усталости ногах поднялась на  второй
этаж. У нее болела голова и ныло сердце. Не стоит так перенапрягаться в ее
положении, понимала Франни. Она говорила  себе,  что  можно  подождать  до
завтра, но сердце не хотело слушать никаких подсказок.
     Она вошла в спальню. Все было не так хорошо, как она надеялась, но  и
не так плохо, как она в душе боялась. По его лицу ползали мухи, взлетая  и
снова садясь - на нос, губы, лоб... Но запаха, этого ужасного запаха,  еще
не было.
     Умер он на той самой кровати, на которой они с  Карлой  спали  многие
годы. Теперь он лежал, одетый в полосатую  пижаму;  в  ней  он  умирал,  и
Франни не чувствовала себя в силах переодеть отца во что-нибудь другое.
     Сделав над собой усилие, Франни дотронулась до его левой руки  -  она
была тяжела, как камень - и попыталась перевернуть тело. Ей это удалось, и
тогда она почувствовала исходящий от  тела  трупный  запах.  Франни  стало
плохо, и она опустилась на колени, обхватив руками голову и постанывая. Ей
предстояло похоронить не куклу; она хоронила своего отца, и последнее, что
от него оставалось в этой жизни, был этот  удушающий,  мерзкий  запах.  Но
скоро исчезнет и он.
     Взяв  себя  в  руки,  Франни  подошла  к  покойному  и,   нагнувшись,
поцеловала его в лоб.
     - Я люблю тебя, папочка! - сказала она. - Я люблю тебя, Франни  любит
тебя. - По щекам ее текли слезы. Достав из шкафа его лучший костюм, Франни
переодела отца. С трудом приподняв окаменевшую шею,  повязала  галстук.  В
ящике комода, под стопкой носков она отыскала награды  отца  -  "Пурпурное
сердце", дюжину медалей, наградные ленты... и Бронзовую Звезду, которой он
был удостоен за Корею. Она прикрепила все эти награды к пиджаку.  Найдя  в
ванной детскую присыпку, она припудрила  лицо,  шею  и  руки  отца.  Запах
пудры, светлый и ностальгический, вызвал новую  бурю  слез.  Успокоившись,
Фран посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась: она была непохожа на себя,
с красными глазами и синими полукружьями под ними.
     Затем она нашла старое одеяло и с трудом  переложила  на  него  труп.
Держа за два конца одеяло и отчаянно борясь с невыносимой головной  болью,
Франни осторожно стащила труп на пол и поволокла  по  ступенькам  вниз,  в
холл, и дальше - через сад, к  выкопанной  ею  могиле.  Несколько  раз  ей
изменяли силы, и, казалось, она не сумеет выполнить намеченное, но  каждый
раз она брала себя в руки.
     Наконец дело было сделано. Последнюю горсть  земли  девушка  бросила,
когда часы в доме пробили половину  девятого.  Она  вся  была  перепачкана
землей, и только на щеках остались белые полоски, вымытые слезами.  Волосы
спутались и растрепались. Франни буквально падала с ног от усталости.
     Она отнесла лопату  в  сарай  и  направилась  в  дом.  Добравшись  до
стоящего в гостиной дивана, она рухнула на него и сразу же уснула.

     Во сне она снова поднималась по ступенькам, направляясь к отцу, чтобы
исполнить свой долг и предать его земле. Но когда она вошла в комнату,  то
увидела, что тело зачем-то прикрыто скатертью, и  ей  стало  страшно.  Она
пересекла постепенно темнеющую комнату, сама того не желая, и желая только
одного -  бежать  отсюда  -  но  не  в  состоянии  остановиться.  Скатерть
почему-то шевелилась в полумраке, и тут до Франни дошло:
     Там, под скатертью, не ее отец. И то, что скрыто под ней, не мертво.
     Что-то - кто-то, полное темных жизненных сил, лежит там,  и  даже  во
имя спасения собственной души она не хотела бы снять скатерть,  но  она...
не могла... остановиться.
     Ее руки, дрожа, потянулись к краю скатерти - и сорвали ее.
     Лежащий под  скатертью  улыбался,  но  Франни  не  видела  его  лица.
Могильным холодом пахнуло на  нее  от  этой  улыбки.  Нет,  она  не  могла
рассмотреть это страшное, это кошмарное лицо; это могло быть вредно для ее
неродившегося ребенка.
     Она бежала,  бежала  прочь  из  комнаты,  от  страшного  видения,  от
кошмарного сна...

     Проснувшись в три часа ночи в темной гостиной, Франни некоторое время
все еще была в  плену  своего  страшного  сна.  В  этот  момент  полу-сна,
полу-бодрствования она подумала вдруг: Он, это Он, человек без лица.
     Потом Франни вновь уснула, на этот раз  без  единого  сновидения,  и,
проснувшись на следующее утро, совершенно не помнила свой сон. Лишь  когда
она вспомнила о будущем ребенке, все ее внутренности будто  сковало  лютым
холодом, не давая пошевельнуться.

     28

     В тот самый вечер, когда Ларри  Андервуд  впервые  переспал  с  Ритой
Блекмур, а Франни Голдсмит приснился ее страшный сон,  Стьюарт  Редмен  не
спал. Он ждал Элдера. Он ждал уже  три  вечера  -  и  рассчитывал  сегодня
наконец дождаться его.
     24 июня, около полудня, Элдер с  двумя  подручными  вошли  к  нему  и
вынесли телевизор. Медсестры увозили его по  коридору,  а  Элдер  все  это
время стоял с наведенным на Стью револьвером. Хотя сам  Стью  не  высказал
никакого недовольства тем, что телевизор забирают, будто он вовсе  ему  не
нужен. Единственное, что делал в это время Стью, - стоял у окна и  смотрел
сверху на город над  рекой.  Как  поется  на  пластинке,  "Не  нужно  быть
синоптиком, чтобы знать, куда дует вет