ко вы! Если Он такой упрямый, это еще не значит, что  и
вы  должны  так  же  вести себя! Вы же врач! Вы должны понимать
это, Каррас! И войдите в наше положение: сейчас с жильем  очень
трудно, и если мы...
     Вернулся  бес  и  завыл  по-волчьи. Кардиолог хладнокровно
упаковал свои инструменты и кивнул Каррасу.  Обследование  было
закончено.
     Они вышли в зал. Кардиолог на секунду оглянулся на дверь в
спальню и повернулся к Каррасу.
     -- Что за чертовщина здесь происходит, святой отец?
     -- Я не могу объяснить вам,-- честно признался Каррас.
     -- Ладно.
     -- Что вы нашли?
     Доктор был мрачен:
     -- Она  уже  на  пределе. Ей нужно выспаться... прежде чем
упадет давление.
     -- Можем ли мы ей помочь, Билл?
     -- Молитесь,-- ответил врач.
     Он попрощался и ушел. Каррас смотрел ему  вслед  и  каждой
клеткой, каждым нервом молил об отдыхе, о надежде, о чуде, хотя
знал, что чудес не бывает.
     "...не надо было давать ей либриум!"
     Он вернулся в спальню.
     Мэррин  стоял  у  кровати  и  смотрел  на  Регану, ржавшую
по-лошадиному.  Лицо  у  него  было  грустным,  потом  на   нем
отразились смирение и, наконец, твердая решимость. Мэррин встал
на колени:
     -- Отче наш... -- начал он.
     Регана   отрыгнула   на   него   темную  вонючую  желчь  и
засмеялась:
     -- Ты проиграешь! Она умрет! Она умрет!
     Каррас взял свою книгу и раскрыл ее. Потом стал  наблюдать
за Реганой.
     -- Спаси  рабу  Твою,--  молился  Мэррин.  --  Перед лицом
опасности.
     Сердце Карраса терзалось в отчаянии. Засни!  Засни!
-- неустанно повторял он.
     Но Регана не засыпала.
     Ни на рассвете.
     Ни днем.
     Ни вечером.
     Не  заснула  она  и в воскресенье, когда пульс был уже сто
сорок  ударов  в  минуту   и   заметно   ослаб.   Приступы   не
прекращались.  Каррас  и  Мэррин  не переставая читали молитвы.
Каррас  пытался   сделать   все   возможное:   он   использовал
смирительную рубашку, чтобы свести движения Реганы до минимума,
выгнал  всех  из  комнаты,  чтобы  проверить:  вдруг отсутствие
посторонних лиц приостановит приступ. Но  ничего  не  помогало.
Крик  Реганы  становился  все  более  слабым,  как  и она сама,
давление, однако, не падало. Сколько  это  еще  может  длиться?
Нервы у Карраса были на пределе.
     Господи, не дай ей умереть! Не дай ей умереть! Ниспошли
ей сон!
     В  воскресенье,  в  семь  часов вечера, Каррас, совершенно
изможденный, сидел в спальне рядом с Мэррином. Он думал о  том,
что  ему не хватает веры, знаний, о том, что он ушел от матери,
надеясь обрести положение в  обществе.  И  о  Регане.  О  своей
ошибке. "...Не надо было давать ей либриум..."
     Священники  закончили  очередной  этап  ритуала  и  теперь
отдыхали, прислушиваясь к Регане. Она пела "Ранис Анжеликус".
     Они редко покидали комнату. Каррас вышел только один  раз,
чтобы  принять  душ  и  переодеться.  Однако  при  таком холоде
бодрствовать было легко. Запах  в  комнате  с  утра  изменился:
теперь  было  похоже,  что  где-то поблизости находится гнилая,
разложившаяся  плоть.  От  спертого  воздуха  сильно   тошнило.
Лихорадочно  следя  за  Реганой  красными, утомленными глазами,
Каррас вдруг услышал какой-то  звук.  Будто  что-то  скрипнуло.
Потом еще раз. Как раз в тот момент, когда он моргнул. Потом до
его  сознания дошло, что звук доносится из-под его затвердевших
век. Он повернулся к Мэррину. Слишком уж  большой  дефицит  сна
накопился  в  старом  организме.  Это в его-то возрасте! Мэррин
сидел с закрытыми глазами, опустив подбородок на грудь.  Каррас
с  трудом  поднялся, подошел к кровати, проверил пульс Реганы и
приготовился  измерить  давление.  Оборачивая  черную   материю
вокруг  руки,  он  несколько раз подряд моргнул, чтобы прийти в
себя: комната уже начала расплываться у него перед глазами.
     -- Сегодня мой праздник, Димми.
     Сердце рванулось из груди.  Потом  он  заглянул  в  глаза,
которые принадлежали уже не Регане. Это были глаза его матери.
     -- Разве  я  не  была  к тебе добра? Почему ты бросил меня
одну умирать, Димми? Почему? Почему? Почему ты...
     -- Дэмьен!
     Мэррин крепко сжал его руку:
     -- Пожалуйста, идите и отдохните немного!
     У Карраса подкатил комок к горлу,  и  он  молча  вышел  из
спальни.  Кофе?  Да,  он  хотел  бы выпить чашечку кофе. Но еще
больше ему хотелось принять душ, побриться и переодеться.
     Он вышел из дома, пересек улицу, вошел в подъезд и  открыл
дверь в свою комнату... Но как только он увидел свою постель...
     Забудь о душе. Поспи. Хотя бы полчаса.
     Едва  он  протянул  руку  к телефону, собираясь попросить,
чтобы его разбудили через тридцать минут, как телефон  зазвонил
сам.
     -- Да, я слушаю,-- хрипло сказал он.
     -- Вас ожидают, отец Каррас. Некий мистер Киндерман.
     Задумавшись на секунду, Каррас ответил:
     -- Пожалуйста, скажите ему, что я сейчас выйду.
     Повесив  трубку,  Каррас  заметил  на  столе пачку сигарет
"Кэмел". В ней торчала записка Дайера.
     "В часовне нашли ключ от  клуба  Плейбой.  Не  твой  ли
случаем? Можешь взять его в приемной".
     Каррас  равнодушно  отложил  записку,  переоделся в чистое
белье и вышел из комнаты, забыв захватить сигареты.
     В приемной он увидел Киндермана, увлеченного перестановкой
цветов в большой вазе. Детектив, держа в руке розовую  камелию,
повернулся к Каррасу.
     --  А,  святой отец! Отец Каррас! -- Лицо детектива
приняло выражение озабоченности. Он быстро  воткнул  цветок  на
прежнее место и подошел к Каррасу.
     -- Вы  ужасно  выглядите!  В чем дело? Вот к чему приводит
бег по стадиону! Бросьте вы это! Послушайтесь меня!
     Он взял Карраса за локоть и потянул его на улицу.
     -- У вас есть время? -- спросил Киндерман, когда они вышли
из приемной.
     -- Очень мало,-- пробормотал Каррас. -- А что случилось?
     -- У меня к вам небольшой разговор. Мне нужен  ваш  совет.
Простой совет, ничего более.
     -- Какой совет?
     -- Одну  минуточку.  -- Киндерман махнул рукой. -- Давайте
прогуляемся, подышим воздухом. Это так  полезно.  --  Он  повел
иезуита  через  Проспект-стрит.  -- Посмотрите-ка вон туда. Как
красиво!  Просто  великолепно!   Нет,   ей   богу,   вы   плохо
выглядите,-- повторил он. -- Что случилось. Вы не больны?
     "Когда  же он поймет, что происходит?" -- подумал про себя
Каррас, а вслух произнес:
     -- У меня много дел.
     -- Тогда отложите их,-- засопел детектив. --  Притормозите
немного.  Отдохните.  Кстати,  вы видели балет Большого театра?
Они выступают в Уотергейте.
     -- Нет.
     -- И я не  видел.  Но  мне  очень  хочется.  Балерины  так
изящны... Это очень красиво!
     Они прошли еще немного. Каррас взглянул в лицо Киндерману,
который в задумчивости смотрел на реку.
     -- Что вы задумали, лейтенант? -- спросил Каррас.
     -- Видите ли, святой отец,-- вздохнул Киндерман. -- У меня
появилась проблема.
     Каррас   мимолетом  взглянул  на  закрытое  ставнями  окно
Реганы.
     -- Профессиональная проблема?
     -- Частично... только частично.
     -- Что случилось?
     -- Ну, в общем... -- Киндерман замялся. -- В основном  это
проблема  этики.  Можно сказать так... Отец Каррас... вопрос...
-- Детектив повернулся и,  нахмурившись,  прислонился  к  стене
здания.  -- Я ни с кем не мог поговорить об этом, даже со своим
капитаном, понимаете... Я не  мог  рассказать  ему.  Поэтому  я
подумал...  --  Его  лицо  неожиданно оживилось. -- У меня была
тетка... Это очень смешно. В течение многих лет она была просто
в ужасе от моего дяди.  Никогда  не  осмеливалась  сказать  ему
слово;  даже боялась взглянуть на него. Никогда! Поэтому
когда она сердилась на него за что-то, то пряталась  в  шкаф  в
своей  спальне,  и  там,  в темноте -- вы мне не поверите! -- в
темноте, среди одежды и моли, она  ругалась.  Ругалась!  --  на
дядю!  --  в  течение двадцати минут! И говорила все, что она о
нем думает! Когда ей становилось легче, она выходила из  своего
шкафа,  она шла к дяде и целовала его в щечку. Как вы считаете,
отец Каррас, это хорошо или плохо?
     -- Очень хорошо,-- ответил, улыбаясь, Каррас. --  Так  что
же, сейчас я -- ваш шкаф? Это вы имели в виду?
     -- В  какой-то  степени.  -- Киндерман задумчиво посмотрел
вниз. -- В какой-то степени. Только здесь дело более серьезное,
отец Каррас. -- Он немного помолчал, затем добавил: --  И  шкаф
должен говорить.
     -- У  вас есть сигареты? -- спросил Каррас. У него дрожали
пальцы.
     -- В моем состоянии еще и курить?
     -- Ах да... Конечно, нет,-- пробормотал  Каррас,  прижимая
ладони к стене. Перестаньте дрожать!
     -- Ну  и  доктор!  Вы все еще сводите бородавки лягушками,
доктор Каррас?
     -- Жабами,-- мрачно ответил священник.
     -- Вы что-то сегодня  совсем  не  в  духе,--  обеспокоился
Киндерман. -- Что-нибудь случилось?
     Каррас молча покачал головой и тихо попросил:
     -- Продолжайте.
     Детектив вздохнул и посмотрел на реку.
     -- Я  говорил...--  Он  засопел, потом почесал лоб большим
пальцем. -- Я говорил, что... Ну, давайте  предположим,  что  я
работаю над одним делом, отец Каррас. Речь идет об убийстве.
     -- Дэннингс?
     -- Нет,  я говорю чисто гипотетически. Считайте, что вы об
этом ничего не знаете. Ничего.
     Каррас согласно кивнул.
     -- Убийство похоже на ритуальное жертвоприношение,-- хмуро
продолжал  детектив,  медленно  подбирая  слова.   --   Давайте
предположим,  что  в  доме живут пять человек, и один из них --
убийца. И я знаю об  этом  совершенно  точно.  --  Он  медленно
повернул  голову. -- Но вот проблема... Все улики -- понимаете?
-- указывают на ребенка, на маленькую девочку лет десяти, может
быть, двенадцати... Далее. В этот дом приходит священник, очень
известный, и, так как это дело чисто теоретическое,  я,  святой
отец,  чисто  теоретически  предположил,  что священник вылечил
однажды очень специфическую болезнь. Болезнь,  кстати  сказать,
психическую.
     Каррас почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.
     -- И   еще   здесь  замешан  сатанизм...  плюс  сила.  Да,
невероятная сила. И эта  выдуманная  девочка  могла,  например,
свернуть  взрослому  человеку  шею.  Да, ей это было вполне под
силу. -- Он кивнул головой. --  Да,  да...  Теперь  вопрос.  --
Киндерман  в задумчивости наморщил лоб. -- Видите ли... Девочка
здесь ни при  чем.  Она  сумасшедшая.  И  всего  лишь  ребенок.
Ребенок!  И  все  же  ее  болезнь...  Девочка может быть
опасна. Она может убить кого-нибудь еще. Вот  в  чем  проблема.
Что делать? Я имею в виду, теоретически. Забыть об этом? Забыть
и   надеяться...   --  Киндерман  замялся,--  на  то,  что  она
поправится? Или...  Святой  отец,  я  не  знаю...  Это  ужасное
решение,  просто  ужасное.  И мне не хотелось бы принимать его.
Как правильно поступить в таком случае? Я имею в  виду  теорию.
Как вы считаете?
     Некоторое  время  иезуит боролся со своими противоречивыми
чувствами, злился на себя за  то,  что  снова  ощутил  страшный
груз. Потом, встретив прямой взгляд Киндермана, тихо ответил:
     -- Я   бы   оставил   решение   вопроса   тем,  кто  более
компетентен.
     -- Я полагаю, что они это сейчас и решают. Я знал, что  вы
мне  именно  так  ответите. Ну, мне пора, а то миссис Киндерман
начнет нервничать  и  твердить,  что  вот  опять  обед  стынет!
Спасибо  вам,  святой  отец. Мне сейчас легче... гораздо легче.
Да, кстати, вы мне не откажете  в  любезности?  Если  встретите
человека по имени Энгстром, скажите ему: "Эльвира в больнице, у
нее  все  в  порядке". Он поймет. Передадите? Если, конечно, вы
его встретите.
     Каррас удивленно посмотрел на него.
     -- Обязательно,-- сказал он. -- Обязательно.
     -- Послушайте, а когда же мы с вами сходим в кино,  святой
отец?
     Иезуит опустил глаза и пробормотал:
     -- Скоро.
     -- "Скоро".  Вы,  как  тот раввин, который говорит о мессе
всегда только "скоро". Послушайте, сделайте мне еще  одолжение.
Прекратите  этот  бег  по  стадиону, хотя бы ненадолго. Ходите,
просто ходите. Сбавьте темп! Вы мне обещаете?
     -- Обещаю.
     Детектив сунул руки  в  карманы  и  смиренно  уставился  в
землю.
     -- Понятно,--   вздохнул   он.  --  Скоро.  Всегда  только
"скоро".
     Перед тем  как  уйти,  Киндерман  положил  руку  на  плечо
иезуиту и крепко сжал его.
     -- Элия Казан шлет вам поклон.
     Некоторое  время  Каррас  наблюдал,  как  он шел по улице.
Наблюдал с удивлением. С любовью. И поражался  тем  изменениям,
которые  могут происходить в сердце человека. Он прижал кулак к
губам  и  почувствовал,  как  печаль  исторгается  из  груди  и
затуманивает глаза. Взглянув на окно Реганы, он решил вернуться
в дом.
     Дверь  открыла Шарон, держа в руках испачканное белье. Она
извинилась:
     -- Я несла это вниз постирать.
     Глядя на нее, он подумал было о кофе, но тут  же  услышал,
как  наверху  бес  орет  на Мэррина. Он двинулся к лестнице, но
вдруг вспомнил о Карле. Где он сейчас? Дэмьен пошел  на  кухню,
но   Карла  там  не  было.  Только  Крис  сидела  за  столом  и
разглядывала... альбом?
     Приклеенные фотографии, вырезки из  газет.  Она  закрывала
голову руками, и Каррас не смог разглядеть выражения ее лица.
     -- Извините,-- тихо спросил Каррас. -- Карл у себя?
     Крис покачала головой:
     -- Он вышел, -- Каррас услышал, что она всхлипнула. -- Там
есть кофе,  святой  отец. Вот-вот закипит. -- Крис встала из-за
стола и вышла из кухни.
     Каррас  перевел  взгляд  на  альбом,  подошел  к  столу  и
пролистал его. Он увидел фотографии маленькой девочки и с болью
осознал,  что смотрит на Регану: вот здесь она в день рождения,
задувает свечки на торте, здесь сидит в шортах и маечке, весело
помахивая рукой фотографу. Спереди на майке виднелась  какая-то
надпись,  сделанная по трафарету: "Лагерь..." Дальше он не смог
разобрать.
     На следующей странице детским почерком  на  листке  бумаги
было написано:

     "Если бы вместо обычной глины
     Я могла бы взять самые красивые вещи,
     Например, радугу,
     Или облака, или песенку птицы,
     Может быть, тогда, милая мамочка,
     Если бы я все это перемешала,
     Я бы по-настоящему вылепила тебя"

     Ниже:  "Я  люблю тебя! Поздравляю с праздником!" и подпись
карандашом: "Рэгс".
     Каррас закрыл глаза. На сердце стало тяжело  от  случайной
встречи  с  чужим  прошлым.  Он  отвернулся и стал ждать, когда
закипит  кофе.  Выкинь  все   из   головы!   Немедленно!
Прислушиваясь  к  бульканью  закипающего кофе, он почувствовал,
как у него задрожали руки, жалость  вдруг  переросла  в  слепую
ярость,  в  злость  на  эту  болезнь, на эту боль, на страдания
детей и  на  хрупкость  тела,  на  чудовищную  и  непреодолимую
разрушительную силу смерти.
     "...Если бы вместо обычной глины..."
     Злоба   снова   медленно  превращалась  в  сострадание,  в
беспомощную жалость.
     "...амые красивые вещи..."
     Больше он не мог ждать. Он должен  идти...  Должен  что-то
сделать... помочь... попытаться...
     Каррас  вышел из кухни. Проходя мимо гостиной, он заглянул
в дверь и увидел, что Крис лежит на диване и  рыдает,  а  Шарон
сидит  рядом  и  пытается  ее  успокоить. Он отвернулся и пошел
наверх, в спальню. Бес отчаянно ругал Мэррина:
     -- ...все равно ты бы проиграл! И ты знал это! Ты подонок,
Мэррин! Скотина!  Вернись!  Вернись  и...  --  Каррас  перестал
слушать.
     "...или песенку птицы..."
     Он  посмотрел  на  Регану.  Ее  голова  была  повернута  в
сторону. Приступ бесовской ярости продолжался.
     "...самые прекрасные вещи..."
     Он  медленно  подошел  к  своему  стулу,  и  только  тогда
заметил,  что Мэррина в комнате нет. Когда же Дэмьен направился
к  Регане,   чтобы   измерить   давление,   то   споткнулся   о
распростертое  на  полу тело. Мэррин лежал возле самой кровати,
безвольно раскинув руки, лицом вниз. В ужасе  Каррас  опустился
на  колени, перевернул тело и увидел страшное, посиневшее лицо.
Он  взял  его  за  руку  в  надежде  нащупать  пульс.   Жгучая,
невыносимая боль пронзила его сердце: Мэррин был мертв!
     -- ...священная     напыщенность!     Умер,     да?
Умер? Каррас,  вылечи  его!  --  заорал  бес.  --
Верни его, дай. нам закончить, дай нам...
     "Сердечная    недостаточность.   Коронарная   артерия   не
выдержала..."
     -- О Боже всевышний!  --  чуть  слышно  простонал  Каррас,
закрыл  глаза и затряс головой. Он не хотел, не мог поверить. В
безумном порыве горя он изо всей  силы  сжал  бледное  запястье
Мэррина,  будто  хотел  выжать  из  мертвых сухожилий пропавшее
биение жизни.
     -- ...набожный...
     Каррас заметил крошечные таблетки, раскатившиеся по  всему
полу.  Нитроглицерин.  Глазами,  красными  от  слез,  он
посмотрел на мертвое тело  Мэррина.  "...идите  и  отдохните
немного, Дэмьен..."
     -- Даже черви не будут жрать твои останки, ты...
     Каррас услышал слова беса, и его заколотило от злобы.
     Не слушай!
     -- ...гомосек...
     Не слушай! Не слушай!
     На  лбу  у  Карраса  вздулись пульсирующие жилы. Он поднял
руки Мэррина и стал осторожно складывать их на груди.
     Плевок вонючей слюны угодил прямо в глаз Мэррину.
     -- Последний обряд! -- обрадовался бес, запрокинув голову,
и дико захохотал.
     Некоторое время  Каррас  молча  смотрел  на  плевок  и  не
шевелился. Он ничего не слышал, кроме шума приливающей к голове
крови.  Потом очень медленно, весь дрожа, поднял голову. На его
багровом лице застыла маска ненависти и злобы.
     -- Ты, с-сукин сын,-- прошептал он, и эти  слова  рассекли
воздух,  как  сталь.  --  Ты, подонок! -- Хотя он не шевелился,
каждый мускул его был напряжен, и жилы на шее  натянулись,  как
веревки.
     Бес перестал смеяться и зло уставился на него.
     -- Ты проиграешь! Ты всегда проигрывал!
     -- Да,  ты  прекрасно  расправляешься  с детьми! -- Дэмьен
дрожал, как в лихорадке. -- С маленькими  девочками!  А  ну-ка,
давай посмотрю, способен ли ты на что-нибудь большее! Давай же,
попробуй!  -- Он выставил свои огромные руки и медленно поманил
к себе. -- Давай, ну, давай же! Попробуй, возьми  меня!  Оставь
девочку, возьми МЕНЯ!
     Крис  и  Шарон  услышали,  что в спальне Реганы происходит
нечто  странное.  Крис  сидела  возле  бара,  Шарон   смешивала
напитки.  Она поставила водку и тоник на стойку бара, и тут обе
женщины  одновременно   поглядели   наверх.   Послышался   звук
падающего  тела.  Потом  удары по мебели, по стенам. И голос...
беса? Да, беса. Были слышны его ругательства. Но голос был  уже
немножко  другим.  Он  менялся.  Каррас?  Пожалуй,  Каррас  мог
говорить таким голосом. Но ЭТОТ голос был громче. И глубже.
     -- Нет, я не позволю тебе обижать их!  Ты  не  посмеешь
причинить им зло! Ты...
     Крис  уронила  стакан  и  вздрогнула от звука разбившегося
стекла. В  ту  же  секунду  они  вместе  с  Шарон  выбежали  из
кабинета, помчались вверх к спальне Реганы.
     Они  увидели,  что  ставни,  снятые  с петель, валяются на
полу, а окно!.. Стекло было полностью высажено!
     Встревоженные женщины кинулись к окну,  и  в  эту  секунду
Крис  увидела  Мэррина,  лежавшего  на  полу возле кровати. Она
замерла. Потом подбежала к нему, нагнулась,  и  у  нее  тут  же
перехватило дыхание.
     -- О  Боже!  --  закричала  она.  --  Шарон! Шар, подойди!
Скорее, сюда!
     Шарон выглянула в окно,  тоже  вскрикнула  и  рванулась  к
двери.
     -- Шар, что случилось?
     -- Отец Каррас! Отец Каррас!
     Рыдая,  она вылетела из комнаты, а Крис встала и подошла к
окну. Она смотрела вниз, и сердце ее в эту минуту  готово  было
вырваться  из  груди.  В  самом  конце  лестницы,  на  М-стрит,
окруженный собравшейся толпой, беспомощно лежал Каррас.
     От  ужаса  она  не  могла  шевельнуться  и   стояла,   как
парализованная.
     -- Мама?
     Слабенький, тоненький голосок,