жки и запястья женщины украшены многочисленными ожерельями и браслетами из камней не менее темных, чем ее кожа, но переливающихся всеми цветами радуги. У мужчины были свои украшения: сквозь разрезы в одежде были видны его могучие бедра, покрытые нарисованными или вытатуированными изысканными узорами.
     Но самую удивительную деталь Зелим различил лишь тогда, когда всего несколько шагов отделяло странников от кромки воды. Улыбнувшись своему спутнику, женщина с величайшей нежностью извлекла из складок одеяния крошечного младенца. Ребенок, оторванный от материнской груди, тут же заплакал, и отец и мать, склонившись над ним, принялись ласково уговаривать его, и вскоре малыш затих. Видел ли свет более счастливого младенца, подумал Зелим. Его баюкают прекрасные руки, над ним склоняются прекрасные лица, и душа его, несомненно, уже знает о своем благородном происхождении. Зелим не мог представить себе большего счастья.
     Успокоив ребенка, родители о чем-то заговорили между собой. Беседа была не из приятных. Судя по яростным взглядам, которыми они обменивались, по их нахмуренным лицам и недовольным жестам, у них произошла размолвка.
     Они уже не замечали ребенка, на которого только что изливали потоки любви и ласки, ссора разгоралась. Пожалуй, лучше здесь не задерживаться, подумал Зелим в первый раз с тех пор, как увидел диковинных путников. Если кто-то из этой парочки - или, не дай бог, оба - выйдет из себя, страшно подумать, к чему это может привести. Но несмотря на свой страх, Зелим не мог отвести глаз от сцены, которая разыгрывалась перед ним. Он сознавал, что, как бы ни было опасно оставаться и наблюдать за их ссорой, это ничто по сравнению с горечью, которую ему придется испытать, если он покинет место действия. Вряд ли мир еще раз будет столь благосклонен и снова откроет ему подобное зрелище. То, что он смог полюбоваться этими людьми, - счастье, дарованное ему не по заслугам. Если он, гонимый страхом, поспешит прочь, значит, он ничтожный глупец, и ему нечего трястись за свою жалкую жизнь. Значит, он заслуживает смерти, и подарок судьбы, достойный лишь храбреца, был напрасным. Нет, Зелим покажет судьбе, на что он способен, и не упустит своего случая. Какая, бы опасность ему ни грозила, он не двинется с места и будет смотреть во все глаза, об увиденном он расскажет детям, а те, когда придет пора, расскажут детям своих детей.
     Но не успели все эти мысли пронестись у него в голове, как ссора улеглась так же внезапно, как и началась. И тут Зелим пожалел, что вовремя не унес ноги. Женщина вновь занялась ребенком, а ее супруг, во время ссоры стоявший к юноше спиной, бросил взгляд через плечо, увидел Зелима и поманил его.
     Зелим не двинулся. Ноги отказывались служить ему, а все его внутренности трепетали, он прилагал героические усилия, чтобы не намочить штаны. Он вдруг перестал думать о том, что расскажет своим детям. Все, что он хотел, - чтобы песок под ногами расступился и скрыл его в прохладной темноте, там, где его не отыщет взгляд этого человека. Тем временем женщина усугубила положение, обнажив грудь и дав ее ребенку. Ее грудь была роскошной, пышной, восхитительной. Зелим понимал, что пожирать похотливым взглядом женщину на глазах мужа, по меньшей мере, неразумно, но ничего не мог с собой поделать.
     Мужчина вновь поманил пальцем Зелима и на этот раз окликнул его.
     - Подойди, рыбак, - произнес он негромко, но Зелиму показалось, будто этот приказ прозвучал над самым его ухом. - Не бойся, - ободрил мужчина.
     - Не могу, - пролепетал Зелим, так как ноги его по-прежнему не желали подчиняться.
     Но прежде чем слова эти сорвались с губ юноши, его тело откликнулось на призыв незнакомца. Мускулы, несколько мгновений назад непокорные и непослушные, сами понесли его, не дожидаясь, пока сознание Зелима отдаст им распоряжение. Мужчина удовлетворенно улыбнулся, наблюдая за этим доказательством могущества своей воли, и, несмотря на весь свой трепет, Зелим улыбнулся в ответ. Должно быть, прочие рыбаки, если они до сих пор наблюдают за ним, восхищаются его смелостью, подумал юноша.
     Женщина, устроив ребенка у груди, тоже не сводила глаз с Зелима, хотя в отличие от мужчины взгляд ее был далеко не приветливым. Зелим мог лишь догадываться о том, какое сияние исходит от ее лица, когда она пребывает в хорошем настроении. Даже сейчас, когда что-то тревожило ее, сияние это казалось ослепительным.
     Примерно в шести шагах от супругов Зелим остановился, хотя мужчина не приказывал ему поступить так.
     - Как тебя зовут, рыбак? - осведомился незнакомец.
     Прежде чем Зелим успел ответить, вмешалась женщина.
     - Я не собираюсь называть его именем, пригодным лишь для рыбака, - заявила она.
     - Лучше носить имя рыбака, чем вовсе не иметь имени, - возразил ее муж.
     - Нет, - отрезала женщина. - Ему нужно имя воина. А другое ему не подходит.
     - Но возможно, он не станет воином.
     - Рыбаком он точно не станет, - упорствовала женщина.
     Мужчина пожал плечами. Во время этой перепалки улыбка, игравшая на его лице, погасла, женщина явно выводила его из терпения.
     - Назови же свое имя, - обратилась она к Зелиму.
     - Зелим.
     - Теперь ты понял? - Она перевела взгляд на мужа. - Зелим! Неужели мы назовем наше дитя Зелимом?
     Мужчина посмотрел вниз, на ребенка, с упоением сосущего материнскую грудь.
     - Пока что мы не можем сказать, какой удел его ожидает, - изрек он и вновь обратился к Зелиму. - Твое имя приносит тебе счастье?
     - Счастье? - переспросил недоумевающий Зелим.
     - Он хочет знать, пользуешься ли ты успехом у женщин, - пояснила женщина.
     - Это очень важное обстоятельство, - кивнул головой мужчина. - Если имя приносит удачу и успех у женщин, мальчик будет нам за него благодарен. - Он пристально посмотрел на Зелима.
     - Ты удачливый человек?
     - Я бы так не сказал, - пробормотал юноша.
     - А как насчет женщин?
     - Я был женат на своей двоюродной сестре. Она недавно умерла.
     - В таком браке нет ничего позорного. Мой брат женился на своей сводной сестре, и я не знаю более счастливой пары.
     Сказав это, мужчина бросил беглый взгляд на жену, однако она массировала грудь, чтобы усилить приток молока, и была всецело поглощена этим занятием.
     - Но, насколько я понимаю, моя жена желает большего. Не сочти это за обиду, дружище. Зелим - замечательное имя. Тебе нечего его стыдиться.
     - Значит, я могу идти?
     Мужчина пожал плечами.
     - Наверное, тебе пора ловить рыбу, не так ли?
     - По правде говоря, я ненавижу ловить рыбу, - заявил Зелим, сам себе удивляясь, он никому не решался признаться в этом, а тут вдруг открыл душу двум незнакомцам. - Все люди в Атве говорят только об этой проклятой рыбе и ни о чем другом.
     Женщина, до сих пор нежно глядевшая на свое безымянное дитя, вскинула глаза.
     - В Атве? - переспросила она.
     - Да. Атва - так называется...
     - Ваша деревня, - перебила она. - Да, я поняла. - И она несколько раз повторила это слово, будто пробуя его на вкус. - Ат. Ва. Ат. Ва.
     Потом она заметила, обращаясь к своему супругу:
     - Это имя звучит просто и красиво. Ты не сможешь его испортить. Не сможешь использовать его в своих играх. Теперь настал черед мужчины удивляться.
     - Ты хочешь назвать нашего сына в честь какой-то рыбачьей деревушки? - недоуменно спросил он.
     - Никто никогда не узнает, откуда взялось это имя, - возразила женщина. - Мне нравится, как оно звучит, и это важнее всего. Посмотри, мальчику тоже нравится. Он улыбается.
     - Он улыбается, потому что сосет твою грудь, - пробурчал мужчина. - На его месте я бы тоже улыбался.
     Зелим не смог удержаться от смеха. Ему казалось чрезвычайно забавным, что эти двое, создания во всех отношениях поразительные, препираются друг с другом, словно самые обыкновенные муж и жена.
     - Но если тебе так уж захотелось назвать его Атва, я не буду противиться твоему желанию, жена, - заявил мужчина. - Поступай по-своему.
     - Ты сам знаешь, мне лучше не перечить, - кивнула женщина.
     - Видишь, как она со мной обращается? - спросил мужчина, поворачиваясь к Зелиму. - Я выполняю все ее желания, а она даже не дает себе труда поблагодарить меня.
     Легкая улыбка тронула его губы, когда он произносил эти слова, он явно был рад, что споры насчет имени окончены.
     - Ну, Зелим, благодарю тебя за помощь.
     - Мы все благодарны тебе, - подала голос женщина. - И особенно Атва. Мы желаем тебе счастливой жизни, богатства и удачи.
     - Спасибо, - пробормотал Зелим.
     - А теперь извини, нам придется расстаться, - произнес мужчина. - Мы должны окрестить ребенка.

Глава III

     После того как необычайное семейство побывало на побережье поблизости от Атвы, жизнь Зелима изменилась.
     Юноша оказался в центре внимания, расспросам не было конца. Сначала старый Кекмет выпытал у него все о разговоре с путниками, потом настал черед жителей деревни. И на все вопросы Зелим отвечал лишь правду, простодушно и без утайки. И все же в глубине души он чувствовал, что правда заключается отнюдь не в нескольких фразах, которыми он обменялся с удивительными супругами во время достопамятной встречи на берегу. В присутствии этой пары он ощущал нечто чудесное, невыразимое словами, запас которых у него был весьма скуден. Да, по правде говоря, он и не стремился облечь свои ощущения в слова. Пережитое принадлежало только ему, и он вовсе не горел желанием поделиться с любопытными. Единственным человеком, от которого он не утаил бы ничего, был его покойный отец. Конечно, старый Зелим сумел бы его понять, он подсказал бы сыну нужные слова, а если слов этих оказалось бы недостаточно, кивнул бы головой и произнес: "То же самое случилось со мной в Самарканде". Так он обычно отвечал на все рассказы о диковинных и невероятных событиях. "То же самое случилось со мной в Самарканде..."

***

     Возможно, жители деревни догадались, что Зелим что-то скрывает от них, ибо он заметил несомненную перемену в отношении к себе односельчан. Люди, которые всегда были с ним добры и приветливы, теперь отвечали на его улыбку растерянными взглядами, а то и вовсе отворачивались, делая вид, что не заметили юношу. Другие, в особенности женщины, выражали свою неприязнь еще более откровенно. Нередко он слышал, как односельчане упоминают его имя в разговорах, а за этим непременно следует смачный плевок, словно даже звуки его имени имеют мерзкий вкус.
     Наконец старый Кекмет открыл ему, какие слухи ходят о нем в деревне.
     - Люди говорят, ты наводишь на нас порчу, - сообщил он.
     Это предположение показалось Зелиму настолько несуразным, что он не удержался от смеха. Но Кекмет и не думал шутить.
     - Этот слух пустил Бару. После того как ты расквасил его жирную рожу, он тебя ненавидит. И теперь мстит.
     - Но какой слух? Что он выдумал?
     - Он сказал, что ты обменялся тайными знаками с демонами...
     - С какими такими демонами?
     - Бару утверждает, что те люди на берегу были демонами. Будь это иначе, они не вышли бы живыми из леса. Значит, они не похожи на нас. Они живут в лесу, вместе со всякой нечистью. Вот что он говорит.
     - И все верят этой болтовне?
     На этот вопрос Кекмет ответил молчанием.
     - Ты что, тоже веришь?
     Кекмет отвернул голову и уставился на поблескивающую кромку воды.
     - За свою жизнь я повидал немало странного, - произнес он, и голос его неожиданно смягчился. - Особенно в море. Порой в воде я замечал нечто такое... В общем, не хотелось бы мне, чтобы оно попало в мои сети. Да и в небе тоже... Иногда кажется, за тучами словно кто-то скрывается. - Кекмет пожал плечами. - Я сам не знаю, чему верить, а чему нет. Да и не так важно, где здесь правда, где ложь. Бару сказал то, что взбрело ему в голову, и люди ему поверили.
     - И что мне теперь делать?
     - Ты можешь остаться здесь и ждать. Надеяться, что вскоре все эти разговоры забудутся. А можешь уйти.
     - Куда?
     - Куда хочешь. - Кекмет пристально взглянул на Зелима. - Если ты спрашиваешь моего совета, отвечу так: вам с Бару не ужиться в одной деревне.
     На этом разговор окончился. Кекмет, кивнув головой на прощание, ушел, оставив Зелима выбирать, какая из двух возможностей кажется ему предпочтительнее. Честно говоря, ни тот, ни другой путь не манил юношу. Если он останется в деревне, Бару, несомненно, продолжит натравливать на него односельчан, и жизнь Зелима станет невыносимой. Но покинуть родной дом, который он не покидал никогда, оставить этот песчаный берег, скалы и дома, сбившиеся в беспорядочную кучу, и ринуться в огромный мир, о котором он не имел ни малейшего понятия, - для столь решительного поступка требовалось мужества больше, чем было у Зелима. Он вспоминал рассказы отца обо всех трудностях и испытаниях, которые тот претерпел по дороге в Самарканд, о кошмарах пустыни, бандитских шайках и коварных джиннах. Нет, Зелим был не готов к встрече с такими опасностями, душой его владел страх.
     Так прошел месяц. Зелиму удалось убедить себя, что односельчане стали относиться к нему дружелюбнее. Как-то раз он даже различил подобие улыбки на лице одной из женщин. Так что все складывалось не так плохо, как полагал старый Кекмет. Пройдет еще немного времени, и жители деревни убедятся в нелепости собственных подозрений. Ему лишь следует быть осмотрительнее и не давать повода для новых слухов.
     Так рассуждал Зелим. Но он забыл о судьбе, которая подчас смешивает все людские расчеты.
     А произошло вот что. После встречи на берегу Зелим был вынужден выходить в море в одиночестве, никто не желал делить с ним лодку. Неизбежным следствием этого был ничтожный улов, которым ему теперь приходилось довольствоваться. Обходясь без товарищей, он уже не мог забросить сеть так далеко, как прежде. Но в тот день, хотя он, как всегда, рыбачил один, ему улыбнулась удача. Вытащив сеть, Зелим с радостью увидел, что она полна рыбы; веселый и довольный, он направился к берегу. На берегу несколько рыбаков уже выгружали добычу, и у воды собралось немало жителей деревни, так что, когда Зелим причалил и вытащил из лодки сеть, на него устремилось множество любопытных глаз.
     В тот день в сеть Зелима попались и лангусты, и камбала, и даже небольшой осетр. А внизу трепыхалась диковинная рыба, Зелим никогда прежде такой не видел - она все еще билась так отчаянно, словно обладала неиссякаемым запасом жизненных сил. Она была крупнее прочих, и плавники ее отливали не серебром, а пурпуром. Странная добыча сразу привлекла внимание. Одна из женщин, стоявших на берегу, во всеуслышанье заявила - это не что иное, как рыба-демон.
     - Взгляните только, как эта тварь на нас смотрит! - закричала она, и голос ее задрожал от испуга. - О Господи, спаси, как она на нас смотрит!
     Зелим ничего не ответил, ибо взгляд неведомой рыбы тревожил его не меньше, чем женщину. Ему казалось, что она пристально наблюдает за людьми своими раскосыми глазами, словно хочет сказать: рано или поздно вы все умрете, как сейчас умираю я, рано или поздно все вы будете биться в последней агонии и отчаянно хватать ртом воздух.
     Паника, охватившая женщину, передалась всем собравшимся на берегу. Дети подняли плач, и взрослые приказали им бежать прочь и ни в коем случае не оглядываться на рыбину и на Зелима, который осмелился притащить эту тварь на берег.
     - Я тут ни при чем, - пытался оправдаться юноша. - Она просто попала в мою сеть.
     - Но почему она попала именно в твою сеть? - пропищал Бару, проталкиваясь между наиболее храбрыми односельчанами, оставшимися на берегу. - Я скажу тебе, почему! - изрек он, указывая пухлым пальцем на Зелима. - Она хочет быть с тобой.
     - Рыба хочет быть со мной? - переспросил Зелим. Слова Бару показались ему такими нелепыми, что он рассмеялся, но смеялся он один. Остальные же не сводили глаз с обвинителя и с жуткой улики - рыба все еще трепыхалась, хотя все прочие ее товарки по несчастью давно затихли.
     - Это всего лишь рыба, - вновь воззвал Зелим к разуму односельчан.
     - Клянусь, никогда прежде я не видел подобной рыбы, - заявил Бару. Он обвел взглядом толпу, охваченную предвкушением скандала. - Где Кекмет?
     - Я здесь, - раздался голос старого рыбака. Он стоял за спинами односельчан, и Бару сделал ему знак подойти. Кекмет неохотно приблизился к сети. Он прекрасно понимал, что замышляет хитрый толстяк.
     - Как давно ты рыбачишь здесь? - громогласно осведомился Бару.
     - Почти всю свою жизнь, - ответил Кекмет. - Но я знаю, о чем ты спросишь сейчас. И отвечаю сразу - мне ни разу не попадалась рыба вроде этой. - Старик взглянул на Зелима. - Однако, Бару, это вовсе не значит, что это рыба-демон. Это значит лишь... что это редкая рыба, вот и все.
     Лицо Бару исказила коварная ухмылка.
     - Значит, это всего лишь редкая рыба. Так, может, ты согласен съесть ее?
     - А что еще делать с рыбой? - попытался вмешаться Зелим. - Неужели отпустить?
     - Бару не с тобой разговаривает, - оборвала его одна из женщин. Она была известна характером не менее вздорным, чем у Бару, хотя ее узкое бледное лицо было полной противоположностью его красной роже. - Отвечай, Кекмет! Отвечай! Скажи нам, решился бы ты засунуть себе в брюхо хоть кусочек этой твари.
     И женщина опасливо взглянула вниз, на рыбу. К несчастью, именно в тот момент рыба как-то по-особому закатила свой желтый глаз, и женщине показалось, будто та пристально смотрит на нее. Женщина вздрогнула, выхватила из рук Кекмета палку и стала что есть мочи колотить рыбу - она ударила ее не раз и не два, а не менее тридцати, так что рыба превратилась в месиво. Наконец женщина отбросила палку на песок и с ехидной усмешкой, обнажившей ее гнилые зубы, вновь обратилась к Кекмету:
     - Ну как? Готов ты ее съесть?
     Кекмет покачал головой.
     - Вы можете верить в любые бредни, - произнес он. - Я не способен вас переубедить. Возможно, ты прав, Бару. Возможно, все мы прокляты. Мне все равно. Я слишком стар, чтобы о чем-либо тревожиться.
     С этими словами он оперся на плечо стоявшего рядом ребенка, словно теперь, когда у него отняли палку, он не мог обходиться без поддержки. Затем, легонько подталкивая мальчика, он захромал вдоль по берегу, прочь от толпы.
     - Ты приносишь нам слишком много вреда, - изрек Бару, обращаясь к опустившему голову Зелиму. - Ты должен уйти.
     Зелим счел за благо не вступать в спор. Он понимал, что в словах нет проку. Юноша подошел к своей лодке, взял лежавший там нож для потрошения рыбы и побрел в сторону деревни. Оказавшись дома, он собрал свои нехитрые пожитки, для этого ему не потребовалось и часа. Когда же Зелим вышел на улицу, она была пуста, соседи - из стыда ли, из страха ли - предпочли укрыться в своих домах. Но юноша чувствовал, как они провожают его глазами; в эту минуту он почти желал, чтобы обвинения Бару оказались правдой, он хотел обладать способностью налагать порчу, чтобы назавтра всех жителей деревни поразила слепота.

Глава IV

     А теперь позвольте мне поведать о том, что случилось с Зелимом после того, как он покинул Атву.
     Полный решимости доказать - хотя бы самому себе, - что лес, из которого вышли чудесные странники, не так уж и опасен, он отважно углубился в гущу деревьев. В лесу было холодно и сыро, и не раз юноша подавлял в себе желание вернуться на залитый солнечным светом берег, но со временем эти мысли, а вместе с ними и страхи развеялись. Сколько он ни шел, вокруг не было ничего, что могло бы причинить ему вред. Правда, частенько ему на голову падало чье-то дерьмо, но всякий раз злоумышленниками оказывались самые обыкновенные птицы, а не пожиратели детей, о которых он слышал столько жутких историй. Порой до него доносились шуршание или треск сучьев, и, вглядевшись в заросли, он различал блеск глаз притаившегося там существа, но то были не странствующие джинны, а всего лишь кабан или дикая собака.
     Вместе со страхами исчезла и настороженность, теперь Зелим шагал уверенно и, к собственному удивлению, ощущал, что на душе у него становится все легче. Он даже стал