ся с Галили.
     Как нарочно, в воздухе сегодня кружились многочисленные жуки весьма внушительных размеров. Стоило Рэйчел посмотреть на них, она вспоминала, как ядовитое насекомое впилось в нежное бедро Джеруши, вспоминала, как Галили изобразил этот укус. Кажется, то было его единственное прикосновение? Легкий щипок, и все. Никаких нежностей. Но потом, когда она схватила его руку, как приятно было ощущать тепло его могучей ладони, шероховатость кожи.
     Скоро она вновь прикоснется к его телу, но в этот раз они не только подержатся за руки. Она заставит его прижаться губами к тому месту, которое он ущипнул. И пусть этот поцелуй длится долго, очень долго - до тех пор, пока она не простит его за причиненную боль. В том, что все будет именно так, Рэйчел не сомневалась. Его сказка была лишь игрой, при помощи которой он стремился продлить сладкое ожидание. Но всякой игре приходит конец, и момент, когда тела их сольются друг с другом, неизбежен.
     Рэйчел уселась на обочине дороги, обмахиваясь, как веером, огромным листом какого-то незнакомого растения. Образ Галили по-прежнему стоял у нее перед глазами. Она вспоминала, как футболка обтягивала его мускулистое тело, как сверкали в темноте его глубоко посаженные глаза, как лицо его время от времени освещала неуверенная, почти робкая улыбка. Вот и все, кроме имени, что она знала о нем. Почему же, спрашивала себя Рэйчел, мысль о том, что они могут больше не увидеться, повергает ее в отчаяние? Если ей просто нужна близость с мужчиной, это легко уладить - и здесь, на острове, и в Нью-Йорке. Нет, она не просто тоскует по мужскому телу, ей нужен именно он, Галили. Но чем он так пленил ее? Конечно, он хорош собой, но ей доводилось встречать мужчин и красивее. А его душа оставалась для нее тайной. Так почему же она сидит здесь и томится, словно школьница в ожидании первого свидания?
     Рэйчел отбросила свой импровизированный веер и поднялась на ноги. Каковы бы ни были причины овладевших ею переживаний, чувства эти захватили ее всю без остатка, и уж конечно, они не улетучатся лишь потому, что она сочтет их безосновательными. Она хочет Галили, и ничего тут не поделаешь. Стоит ей вспомнить, что он ушел в море на своей яхте и что она не знает, где его искать, как сердце ее пронзает острая печаль.

***

     Вернувшись домой, она обнаружила, что на ступеньках крыльца сидит Ниолопуа и потягивает пиво из банки. К стене дома была прислонена садовая лестница, а на лужайке высилась огромная куча срезанных лиан. Ниолопуа потрудился на славу и теперь мог позволить себе понежиться на солнышке и выпить пива. При появлении Рэйчел он ничуть не смутился, даже не счел нужным встать. Он лишь поднял к ней мокрое от пота лицо, прищурился и изрек:
     - А вот и вы...
     - Вы меня искали?
     - Я просто удивился, что вы ушли, вот и все.
     Ниолопуа поставил банку на ступеньку, и Рэйчел заметила, что он уже успел разделаться еще с тремя. Неудивительно, что теперь он был не таким робким и застенчивым, как при первой встрече.
     - Вы выглядите так, будто ночью спали не очень хорошо, - заметил Ниолопуа.
     - Так оно и было.
     Ниолопуа сунул руку в сумку и извлек еще одну банку с пивом.
     - Хотите? - предложил он.
     - Нет, спасибо.
     - Обычно я не пью на работе, - сообщил Ниолопуа. - Но сегодня особый случай.
     - Да? - удивилась Рэйчел. - И что же случилось?
     - Догадайтесь.
     Рэйчел надоело изображать из себя любезную хозяйку - развязность этого малого начала ее раздражать.
     - Слушайте, если вы сегодня закончили работу, вам стоит собрать свои инструменты и отправляться домой, - процедила она.
     - Домой? - переспросил он, постукивая пальцами по пивной банке. - А что, если я скажу, что мой дом здесь?
     - Не понимаю, о чем вы, - отрезала Рэйчел и взялась за ручку двери.
     - Моя мать проработала тут всю жизнь. Я приходил сюда с ней, еще когда был совсем маленьким.
     - И что?
     - Я знаю этот дом так, как вы никогда не узнаете, - сказал он, отвернувшись от Рэйчел, словно не сомневался, что она в любом случае не пропустит его слова мимо ушей. - Я люблю этот дом. А вы приезжаете и уезжаете одна за другой и ведете себя так, будто этот дом ваш.
     - Этот дом не мой. Он принадлежит семье Гири.
     - Не совсем, - возразил Ниолопуа. - Он принадлежит женщинам Гири. Ни один мужчина ни разу не приезжал сюда. Только женщины. - В глазах его мелькнуло откровенное презрение. - Что у вас там за мужья, не понимаю? Почему вам надо приезжать сюда и... - выражение лица Ниолопуа стало еще более презрительным, даже брезгливым, - и... все... все здесь портить.
     - Черт побери, я не понимаю, о чем вы говорите.
     Рэйчел выпустила ручку двери и повернулась к Ниолопуа. Но тот не отвел взгляда. Он смотрел на нее почти с ненавистью.
     - Ведь вы не думаете о том, что делаете с ним, правда?
     - С ним? С кем?
     - Вы знаете, кого я имею в виду. Всем вам здесь нужен только один человек.
     - Он.
     - Да. Он.
     - Галили?
     - Да кто же еще! - воскликнул Ниолопуа с таким видом, словно задать подобный вопрос мог лишь полный идиот. - Кто же еще это может быть? - На глазах у него выступили слезы, слезы ярости и обиды. - Из всех женщин только моя мать любила его. Только она! - Он отвернулся от Рэйчел, но она заметила, как несколько соленых капель упало на деревянные ступеньки. - Этот дом он построил для нее.
     - Этот дом построил Галили? - изумилась Рэйчел.
     Ниолопуа, по-прежнему отвернувшись, кивнул головой.
     - Но когда?
     - Не знаю точно, - буркнул Ниолопуа. - Давно, очень давно. Это был первый дом, построенный на побережье.
     - Но этого не может быть, - возразила Рэйчел. - Галили слишком молод. Сколько ему лет, сорок? Да наверное, меньше.
     - Вы о нем ничего не знаете, - сказал Ниолопуа. В его голосе послышались нотки сожаления, словно он думал, что неосведомленность Рэйчел обусловливалась не только недостатком информации.
     - Так расскажите мне о нем, - попросила Рэйчел. - Помогите мне понять, кто он такой.
     Ниолопуа смотрел в землю и ничего не отвечал, лишь сосредоточенно пил пиво.
     - Пожалуйста.
     - Все вы хотите одного - использовать его, - последовал ответ.
     - Боюсь, у вас обо мне создалось неверное представление, - сказала Рэйчел. Он молчал, словно не понял ее слов. Тогда она решила пояснить: - Я не такая, как те, кто был здесь прежде, Ниолопуа. Я не Гири. То есть... конечно... я ношу это имя... В общем, дело в том, что я вышла замуж за человека, которого любила... то есть думала, что люблю. И оказалось, что он Гири. Тогда я понятия не имела, что это означает.
     - Все равно, мой отец всех вас ненавидит. В душе.
     - Твой отец? А при чем здесь он? - Она осеклась, потрясенная внезапно пришедшей ей в голову догадкой. - Господи боже, ты хочешь сказать, что Галили...
     - Да. Я его сын.
     Рэйчел опустила голову и закрыла лицо ладонями. На этом острове было слишком много тайн, которые были выше ее понимания, тут сосредоточилось слишком много горечи, обид и печали. Лишь одно она поняла - даже здесь, в этом раю, Гири сумели многое испортить. Неудивительно, что Галили ненавидит их. Она вполне разделяла его чувства. В этот момент Рэйчел желала смерти всем Гири. Какая-то часть ее существа желала смерти даже самой себе, ибо не видела иного пути выбраться из ловушки, в которую завлек ее брак с представителем проклятой династии.
     - Он вернется? - прервала Рэйчел затянувшееся молчание.
     - Да, - бесстрастно откликнулся Ниолопуа. - Он хорошо знает свои обязанности.
     - Обязанности по отношению к кому?
     - К вам. Вы - женщина Гири, нравится вам это или нет. Поэтому он с вами. Иначе он никогда бы не пришел. - Ниолопуа смерил Рэйчел пренебрежительным взглядом. - У вас нет ничего, что ему нужно.
     Собственная грубость явно доставляла ему удовольствие, и Рэйчел не смогла скрыть, что слова его задели ее за живое.
     - Не желаю тебя слушать, - отрезала она и вошла в дом, оставив Ниолопуа на ступеньках допивать теплое пиво.

Глава IV

1

     Отнюдь не случайно важные события, как правило, следуют одно за другим, такова природа вещей. Будучи в юности весьма азартным игроком, я на собственном опыте знаю, как подобная закономерность проявляется, например, в казино. Неожиданно фортуна поворачивается к вам лицом - выигрыш следует за выигрышем. Все, что для этого нужно, - оказаться в нужное время за нужным столом, где шансы внезапно складываются в вашу пользу. (Проницательный игрок умеет почувствовать момент, когда фортуна собирается от него отвернуться, и не станет пытаться ее переупрямить, в противном случае можно уйти без рубашки.) Ученые, ведущие наблюдение за большими и малыми природными явлениями, от движения планет до жизни насекомых, скажут вам то же самое. В течение длительных отрезков времени - применительно к планетам эти отрезки измеряются в миллионах лет, применительно к бабочкам в минутах - тянется полоса полного, ничем не нарушаемого затишья. А потом наступает череда судьбоносных событий - катаклизмов, преображений, потрясений.
     Разумеется, существуют и периоды обманчивого спокойствия, которые вводят нас в заблуждение. Хотя мы порой бессильны постичь направление и смысл происходящих процессов, они не становятся менее значительными. И звезды, и букашки, и колесо фортуны пребывают в состоянии трепетного ожидания, пока некий невидимый механизм не даст им понять, что пришло время действовать: тогда звезды взрываются, колесо фортуны возносит безвестного бедняка к вершинам богатства и славы, а бабочки спариваются, производят на свет потомство и умирают.

***

     Если считать семейство Гири единым целым, первое событие из череды тех, что в корне изменят судьбу этого целого, уже свершилось - Рэйчел и Галили встретились. И хотя многое из того, что произошло в последующие за этим событием несколько дней, на первый взгляд никак не было связано с их встречей, сейчас, по прошествии времени, связь эта становится очевидной.
     Я ничуть не преувеличиваю влияния этого эпизода на последующий ход семейной истории. Чувство столь глубокое (и столь глубоко иррациональное), как страсть, охватившая этих двоих, испускает мощные флюиды, а значит, не может не породить последствий, которые непременно запустят процессы, внешне не имеющие даже отдаленного отношения к любви, что пробудилась в двух сердцах.
     В этом смысле любовь существенно отличается от любого другого явления, ибо, будучи событием, она одновременно служит признаком - возможно, самым определенным и убедительным признаком того, что невидимый механизм, о котором я говорил выше, пришел в действие. И нам, тем, кто ощущает это действие на себе, уже не нужно ни удачи, ни ловкости. Мы - колесо фортуны и люди, которых оно возносит. Мы - звезды и тьма, которую они разгоняют. Мы - прелестные бабочки, живущие одним днем.

2

     Для всякого, кто хорошо знал Кадма Гири, признаки его резкого одряхления были очевидны. Хотя после того, как Кадму перевалило за восемьдесят, его несокрушимое здоровье стало ухудшаться и порой он в течение довольно длительных периодов чувствовал себя отнюдь не лучшим образом, старик неизменно следил за своим внешним видом и придавал немалое значение одежде. Надо отметить, что элегантность всю жизнь была его коньком. Сохранилась фотография, запечатлевшая Кадма в возрасте четырех лет, на ней он выглядит настоящим денди и явно гордится своей безупречно отглаженной рубашкой и до блеска начищенными ботинками. Щегольство Кадма не раз служило причиной того, что его принимали за гомосексуалиста; это обстоятельство, впрочем, его ничуть не тревожило, подобная слава лишь привлекала к нему женщин.
     Но настал день, когда Кадм отказался переодеться в сияющий свежестью костюм и предпочел остаться в пижаме. Когда Селеста, его сиделка, деликатно заметила, что ночью он испачкал пижамные брюки, старик заявил, что не имеет ничего против собственного дерьма. Потом он потребовал, чтобы его отвезли на первый этаж и посадили перед телевизором. Сиделка, выполнив его распоряжение, послала за доктором. Но Кадм не пожелал, чтобы его осматривали. Он велел Ваксману убираться прочь и оставить его в покое. В противном случае, предупредил он, доктору придется горько пожалеть, потому что Кадм не только лишит его пенсии, но и изымет все средства, которые семейство Гири когда-либо вложило в медицинские исследования.
     - В этот момент он так напомнил мне прежнего Кадма, - поделился доктор с обеспокоенной Лореттой. - Может, мне стоит сделать еще одну попытку осмотреть его?
     Но Лоретта сочла за благо не раздражать старика и отпустила доктора, пообещав непременно позвонить, если в состоянии ее мужа наступит ухудшение. Доктор выслушал ее с явным облегчением и отбыл восвояси, оставив Кадма смотреть бейсбол по телевизору. Примерно через час Лоретта принесла ему завтрак: суп, рогалик и немного сливочного сыра. Он приказал ей поставить поднос на стол и пообещал, что поест позднее. Сейчас ему не до еды, он хочет посмотреть игру.
     - Ты себя хорошо чувствуешь? - осторожно осведомилась Лоретта.
     - Превосходно, - ответил Кадм, не отводя глаз от экрана, впрочем, судя по каменному выражению его лица, происходившее на бейсбольном поле не вызывало у него ни малейшего интереса.
     Лоретта послушно опустила поднос на стол.
     - Может, ты хочешь чего-нибудь другого? - спросила она. - Например, фруктов?
     - Не беспокойся, милая, мне хватит и этого дерьма, - любезно ответил Кадм.
     - А может, принести шоколадный пудинг?
     - Лоретта, я не малое дитя, - отрезал Кадм. - Хотя я прекрасно понимаю - с тех пор, как я в последний раз доказал тебе, что я мужчина, прошло чертовски много времени. Не сомневаюсь, все это время ты не скучала и отлично трахалась на стороне...
     - Кадм, прошу тебя!
     - Думаю, тот, кто тебя трахал, оценил все твои достоинства - и сиськи, и задницу, и живот. И понял, что ты потратила немало моих денег, чтобы все это не отвисало, а имело вполне приемлемый вид.
     - Кадм, прекрати!
     - Слушай, а как насчет маленькой пушистой киски, что у тебя между ног? - осведомился он светским тоном - Ее ты тоже привела в порядок? Думаю, годы не прошли даром и для этого милого создания.
     - Мне противно все это слушать, - простонала Лоретта.
     - Значит, я прав, - ухмыльнулся Кадм.
     - Если ты сейчас же не прекратишь...
     - То что? Ты меня накажешь, да, дорогая? - с прежней любезностью спросил Кадм, и улыбка тронула его пергаментные губы. - Перебросишь через колено и хорошенько отшлепаешь по заднице? Помнишь, любовь моя, как я проделывал это с тобой? Помнишь ту лакированную щетку для волос, которая служила нам обоим знаком того, что ты нуждаешься в небольшом наказании? Всякий раз, когда твоя задница начинала тосковать по взбучке, ты дарила мне эту щетку, а я уж знал, что делать.
     Этого Лоретта уже не могла вынести. Громко стуча каблучками, она направилась к двери.
     - Как ты считаешь, все эти годы я был нем как рыба? - бросил ей в спину Кадм. - Или все-таки кой-кому рассказал о твоих маленьких причудах?
     Лоретта остановилась как вкопанная.
     - Нет, ты не мог... - прошептала она.
     - Дорогая, ты меня смешишь, - заявил Кадм. - С какой стати мне держать рот на замке? Конечно, я не трепался направо и налево, а сообщал о твоих милых прихотях лишь избранным. Например, Сесилу. И некоторым членам нашего достойного семейства.
     - Ты мерзкий, отвратительный, гнусный старикашка...
     - Ты совершенно права, прелесть моя. Прошу тебя, продолжай. Возможно, нам больше не представится случая наговорить друг другу нежностей.
     - У тебя никогда не было ни стыда, ни совести.
     - Полностью с тобой согласен. В противном случае я бы на тебе ни за что не женился.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Если помнишь, претендентов на твою руку было немного. На женщинах с такой репутацией не принято жениться. Знаешь, когда я впервые увидел тебя голой, я подумал: наверняка на этом теле не осталось ни единого нетронутого места, каждый его дюйм целовали, сосали, щипали, кусали. И эта мысль возбудила меня донельзя. Мне твердили со всех сторон: зачем ты женишься на этой шлюхе, она переспала со всем Вашингтоном, но я отвечал: ну и что, все равно я могу научить ее кое-каким штучкам, которых она не знает. - Кадм смолк и услышал, как Лоретта тихонько всхлипывает. - Какого черта ты плачешь? - возмутился старик. - Когда я наконец сдохну, ты сможешь рассказать всем и каждому, что я был грубой скотиной. А еще лучше - напиши книгу и поведай всему миру о страданиях, которые ты испытала, живя с грязным, развратным старым козлом Мне на это наплевать. Думаю, скоро мне будет не до ваших делишек. Придется платить за свои грехи. А счетов накопилось немало.
     В течение всего разговора Кадм не отрываясь смотрел на экран, но тут он с трудом повернул голову и устремил на Лоретту пронзительный взгляд.
     - Как известно, богатым заказан путь в царствие небесное, - заметил он. - А в аду им уготованы особые муки. Так что не забудь помолиться обо мне, хорошо? - Лоретта не ответила, глаза ее застилали слезы. - О чем ты думаешь? - не оставлял ее в покое Кадм.
     - Я думаю... думаю о том, любил ли ты меня когда-нибудь?
     - Ах ты, моя прелесть, - усмехнулся старик. - По-моему, нам уже пора забыть о подобных сантиментах.
     Лоретта вышла из комнаты, не сказав больше ни слова. Спорить с Кадмом не имело смысла - несомненно, лекарства оказывали угнетающее действие на его рассудок. Может, доза была слишком велика, об этом стоило поговорить с Ваксманом. Лоретта поднялась к себе и переоделась, выбрав платье, сшитое еще к прошлому сезону, но до сих пор у нее ни разу не было настроения его надеть. Ей казалось, что это простое белое платье ее бледнит. Однако теперь, рассматривая себя в зеркале, она сочла, что строгий стиль ей к лицу, он придавал ее облику холодность и неприступность.
     Кадм назвал ее шлюхой, и это было несправедливо. Конечно, в ее жизни были веселые времена, все, что он наговорил о ее теле, на котором не осталось нетронутых уголков, чистая правда. Но в чем ее вина? В том, что она использовала красоту, которой наградил ее Господь? В том, что она стремилась использовать любую возможность получить удовольствие - везде, всегда и со многими? В этом нет ничего постыдного. И Кадм, как это ни странно, в начале их романа даже гордился ее репутацией. Ему всегда нравилось, когда за объектом его ухаживаний тянулся шлейф сплетен и слухов. Спору нет, несколько раз она, поддавшись тщеславным побуждениям, прибегала к искусству пластических хирургов. Но, опять-таки, что с того? Разве плохо, что она выглядит на десять лет моложе своего возраста, при неярком освещении ей никак не дашь больше пятидесяти лет. И у нее не было ни малейшего желания использовать свою красоту для того, о чем говорил Кадм. С тех пор как она стала его женой, у нее был только один любовник, и роман их длился всего неделю. Вспоминая о нем, было бы приятно думать, что она разбила его сердце, но Лоретта не питала подобных иллюзий.
     Тот человек был неуязвим. Это он, насытившись ею, сел на свою яхту и вышел в море, оставив ее на берегу с разбитым сердцем.

***

     Лоретта в белом платье вышла из дома, а Кадм остался сидеть у экрана телевизора, где по-прежнему шел его любимый бейсбол. С тех пор как он в последний раз смотрел игру, прошло немало месяцев. Он чувствовал, что это занятие каким-то образом помогает ему отвлечься от нынешнего состояния, забыть о дряхлой, унизительной старости и унестись мыслями в прошлое. А ему предстояла большая работа, многое требовалось привести в порядок до того, как смерть придет за ним и унесет в особый, специально оборудованный ад для богатеев.
     Католик по вероисповеданию и атеист по убеждению, Кадм верил и не верил в существование этого ада, верил и не верил в то, что ему предстоит терпеть если не вечные, то долгие, очень долгие муки в унылом месте, где богатство будет бессильно обеспечить ему хотя бы минимум удобств. Не говоря уже о роскоши и комфорте. Впроч