ого брата, как будто тот после смерти передал Гаррисону уверенность в себе, составлявшую львиную долю очарования поверженного принца. Шествуя через море репортеров, расступавшихся перед его твердой поступью, он ничего не говорил, а лишь направо и налево раздавал поклоны, всем своим видом давая понять, что восходит к власти.

***

     Прибыв на остров, он первым делом поехал в морг для опознания тела Митчелла, после чего, ссылаясь на искреннее желание воздать дань прошлому, отправился в Анахолу, дабы посетить небезызвестный дом, который ему было позволено без свидетелей осмотреть внутри. Сопровождавший его капитан полиции не имел ничего против такой невинной просьбы, но, когда прошло около получаса, а из дома никто не вышел, решил выяснить, не случилось ли чего. Дом оказался пуст, а Гаррисон, к тому времени давно завершивший осмотр, стоял на берегу моря. В черном костюме, с гладко зачесанными волосами и засунутыми глубоко в карманы руками, на фоне ослепительного солнца и белесо-бирюзового моря, он представлял собой весьма специфическое зрелище, его трудно было не узнать даже издалека. Взгляд его был прикован к морю, на которое он смотрел безотрывно по меньшей мере минут пятнадцать, а когда Гаррисон вернулся к дому, то лицо его сияло лучезарной улыбкой.
     - Все складывается к лучшему, - сказал он.

2

     У этого романа нет определенного завершения, ведь жизнь моих героев продолжается, несмотря на то, что книга подходит к концу, а стало быть, к сказанному о них всегда можно что-нибудь добавить. Как бы там ни было, но рано или поздно мне придется подвести черту, и я был бы не прочь это сделать сейчас, предоставив вам всего несколько зарисовок. Следуя данному намерению, я обязан напомнить читателю о тех сюжетных линиях, что я вскользь упомянул и которые так и не стал распутывать. Дело в том, что каждая из них является столь богатым писательским материалом, что я даже не осмеливаюсь к ним прикасаться.
     Итак, позвольте рассказать вам о том, что произошло, когда я, без цели слоняясь по дому и обдумывая вышеизложенные мысли, оказался в прихожей.
     Бросив взгляд на лестницу, я вдруг заметил наверху странное движение теней.
     Поначалу я решил, что это Забрина, которая весь вечер не показывалась на глаза, хотя наверняка слышала шум свадебной пирушки. Я было окликнул ее по имени, но тут же сообразил, что обознался, ибо шевелившаяся тень была довольно маленькой.
     - Зелим? - неуверенно позвал я.
     Тот, кто скрывался в темноте, встал в полный рост и шаткой походкой спустился на несколько ступенек вниз, предоставив возможности разглядеть себя более отчетливо. Я не ошибся, это на самом деле оказался Зелим или, вернее, то, что от него осталось, ибо призрак довольно отдаленно напоминал былое воплощение, которое в свою очередь являло собой лишь отголоски внешних признаков рыбака, коему выпала честь засвидетельствовать рождение Атвы. Он стал призраком призрака, облачком дыма, его душой, которая была способна поддерживать форму лишь до первого дуновения ветерка. Я затаил дыхание, опасаясь, что его разреженное тело исчезнет от малейшего волнения воздуха.
     Но у него хватило сил заговорить, и хотя голос его истощался с каждым слогом, тем не менее, он был преисполнен своеобразного красноречия и радости, которую я сразу уловил в его словах и которая сообщила мне о том, что его желание свершилось, прежде чем я услышал об этом из его уст.
     - Она разрешила... мне уйти, - сказал он.
     Я осмелился слегка вздохнуть.
     - Очень за тебя рад, - кивнул я.
     - Спасибо... - его глаза стали огромными, как глаза ребенка.
     - Когда это случилось? - спросил я.
     - Всего... несколько минут... назад, - его голос становился все тише и тише, и мне приходилось напрягаться, чтобы его услышать, - как только... как только... она узнала...
     Последних слов разобрать я не смог, но решил не тратить время на расспросы, опасаясь, что Зелим может исчезнуть прежде времени, и молча внимал его хрупкому голосу. Можно сказать, Зелима уже почти не существовало, я имею в виду не столько его голос, сколько его очертания, которые с каждым ударом сердца становились все тоньше и прозрачней. Я не испытывал к нему жалости - да и с чего бы, ведь он так хотел покинуть этот мир? - тем не менее созерцать, как на ваших глазах гаснет человеческая душа, не слишком отрадное зрелище.
     - Помню... - бормотал Зелим, - как он пришел ко мне... О чем это он? Я не понимал, о чем он говорит.
     - ...в Самарканд... - продолжал Зелим, и слоги последнего слова сплелись в воздухе, словно тонкая паутина. Кажется, теперь я понял. Упомянутый эпизод его жизни уже был мною освещен на страницах романа. Будучи философом почтенного возраста, Зелим сидел в окружении своих учеников и рассказывал им о сотворении Богом мира, а когда поднял глаза и увидел в комнате чужестранца, почувствовал, что умирает. Смерть его была своего рода призывом на службу к Цезарии Яос. И теперь эта служба подошла к концу, и он вспомнил - не без удовольствия, судя по его ласковому взгляду, - как некогда его призвал к себе... кто бы вы думали? Конечно, Галили.
     Понимал ли Зелим, что его слова обескуражили меня, или он просто хотел подтвердить, что все возвращается на круги своя? Так или иначе, он сказал:
     - Он здесь.
     И с этими словами Зелим покинул свою потустороннюю жизнь и исчез.
     "Он здесь".
     Всего каких-то два слова, но если они окажутся правдой, то я буду воистину потрясен.
     Неужели Галили в самом деле здесь? Боже милостивый, Галили здесь! Я даже не знал, орать мне во всю глотку или зарыть голову в песок. Я посмотрел наверх почти в полной уверенности, что увижу на лестничной площадке Цезарию, которая тотчас потребует, чтобы я доставил Галили к ней. Но наверху лестницы никого не было, а в доме царила такая же тишина, как в тот миг, когда Зелим произнес свои последние слова. Неужели ей неизвестно, что он вернулся? Этого не может быть. Она наверняка знает. Даром, что ли, она выстроила этот дом, который был пропитан ее духом от макушек куполов до основания фундамента? Едва переступив порог "L'Enfant", она только и делала, что прислушивалась к каждому дыханию своего первенца, к каждому биению его сердца и даже движению соков в его животе.
     Она знала, что рано или поздно он вернется, и просто ждала, когда это свершится. После долгих лет в одиночестве Цезария вполне могла себе позволить проявить терпение.

***

     Когда Зелима не стало, меня больше ничто не задерживало в коридоре, и я направился в свой кабинет, но уже на расстоянии учуял соблазнительный аромат гаванских сигар, а когда открыл дверь, то увидел, что за моим письменным столом, куря одну из моих сигар и листая мою книгу, собственной персоной сидит великий морской путешественник.
     Когда я вошел, он оторвался от книги и посмотрел на меня.
     - Прости, - виновато улыбаясь, произнес Галили. - Я не мог удержаться.
     - Ты о чем? О книге или о сигаре? - спросил я.
     - Конечно, о книге, - ответил он. - Весьма занятно. Любопытно, в ней есть хотя бы доля правды?

3

     Я не спросил его, как много он успел прочесть, и не поинтересовался его мнением относительно манеры изложения, равно как не удосужился ответить на его провокационный вопрос о правдивости повествования, ибо ему больше, чем кому-либо, была известна правда.
     Сначала мы обменялись объятиями, потом он предложил мне одну из моих сигар, от которой я отказался, после чего спросил, почему в доме так много женщин.
     - Мы бродили по дому в поисках свободной комнаты, - сказал он. - Но...
     - Кто это мы?
     - О, пошли, братец, - улыбнулся Галили.
     - Неужели Рэйчел? - удивился я, и он кивнул а ответ. - Она здесь?
     - Конечно, здесь. Думаешь, я смог бы избавиться от этой женщины после всего, через что нам пришлось пройти?
     - А где она?
     - Спит, - он указал взглядом в сторону моей спальни.
     - На моей кровати?
     - Надеюсь, ты не возражаешь?
     Я не мог сдержать довольной улыбки.
     - О нет, конечно, нет.
     - Рад, что смог доставить хоть кому-то удовольствие в этом проклятом доме, - сказал Галили.
     - Можно я посмотрю на нее одним глазком?
     - Зачем, черт побери?
     - Последние девять месяцев я о ней писал. Хочу наконец на нее взглянуть.
     Не знаю, что именно я хотел увидеть. Лицо? Волосы? Изгиб спины? Должно быть, меня внезапно охватило нечто вроде влечения к ней. Нечто такое, что я испытывал очень давно, но не отдавал себе в этом отчета.
     - Просто хочу на нее посмотреть, - сказал я.
     Не дожидаясь его разрешения, я встал и пошел к двери спальни. Купаясь в серебристых лучах лунного света, под старомодным стеганым одеялом лежала женщина моих грез. Я не мог поверить своим глазам, тем не менее это была она: Рэйчел Палленберг-Гири-Барбаросса. Ее нежные струящиеся волосы были раскиданы по той же подушке, на которой много ночей покоилась моя раскалывающаяся голова, день за днем рождавшая историю о ее жизни. Рэйчел в Бостоне, Рэйчел в Нью-Йорке, Рэйчел в Калебс-Крик... Рэйчел, прогуливающаяся по берегу в Анахоле. Рэйчел в отчаянии, Рэйчел в беде, влюбленная Рэйчел...
     - Влюбленная Рэйчел, - пробормотал я.
     - Что это значит?
     Обернувшись к Галили, я сказал:
     - Пожалуй, я был бы не прочь назвать книгу "Влюбленная Рэйчел".
     - А что, ты разве об этом писал?
     - Черт его знает, о чем я писал, - откровенно признался я. - Я думал, что пойму, когда напишу половину, но увы...
     Я вновь взглянул на спящую красавицу.
     - Боюсь, не пойму этого, пока не закончу писать.
     - А ты еще не закончил?
     - Еще нет, - ответил я.
     - Надеюсь, ты не думаешь, что нас ждет какая-нибудь большая драма, - сказал Галили. - Это совершенно не вписывается в мои планы.
     - Пусть будет, что будет. Я отвожу себе роль скромного наблюдателя.
     - Ну уж нет, - возразил он, вставая из-за стола. - Я рассчитываю на твою помощь.
     Я смотрел на него непонимающе.
     - Я о ней, - он закатил глаза к потолку.
     - Она твоя мать, а не моя.
     - Но ты знаешь ее лучше, чем я. Все эти годы ты был с ней рядом, а меня здесь не было.
     - Думаешь, я все это время только и делал, что распивал с ней мятную настойку? И вел беседы о магнолиях? Да я ее почти не видел. Все это время она провела у себя наверху, погруженная в свои размышления.
     - Сто сорок лет размышлений?
     - Ей было о чем поразмыслить. О тебе. О Никодиме. О Джефферсоне.
     - О Джефферсоне? Но о нем она вряд ли еще вспоминает.
     - О нет, еще как вспоминает. Она сама призналась в минуту откровения...
     - Вот видишь? Значит, ты говорил с ней. Так что даже не пытайся отпираться. Ты с ней общаешься.
     - Ладно, ладно. Иногда у нас случались беседы. Но я не собираюсь выступать в роли твоего адвоката.
     Галили пожал плечами.
     - Что ж, в таком случае тебе никогда не удастся заполучить концовку своего романа, - сказал он. - Все очень просто. Будешь долго мучиться в раздумьях, пытаясь догадаться, что происходит наверху, и никогда этого не узнаешь. Тебе не останется ничего, кроме как сочинить финал книги самому.
     - О боже... - пробормотал я.
     - Так ты поможешь мне или нет?
     Он видел меня насквозь. Что могло быть хуже, чем притащить к Цезарии Галили и стать свидетелем их встречи? Пожалуй, только остаться внизу и никогда не узнать, что произошло между ними. Что бы ни случилось между матерью и сыном, представшими друг перед другом, мне надлежало увидеть это воочию, и если я пропущу это, то на мне как на писателе можно будет поставить крест. А этого я допустить никак не мог, ибо слишком много было поставлено на карту.
     - Ладно, - согласился я. - Ты меня уговорил.
     - Вот и отлично, - в порыве чувств он так сильно прижал меня к себе, что я ощутил себя несостоятельным писакой, ибо, по всей вероятности, не смог отразить даже на четверть силу его страсти, которую женщинам Гири, должно быть, не раз доводилось испытывать в его объятиях.
     - Пойду разбужу Рэйчел, - сказал он, отпуская меня из своих объятий и направляясь в сторону спальни. Я ждал на пороге, наблюдая, как он, сидя на корточках у кровати, осторожно пытался растормошить Рэйчел.
     Очевидно, она глубоко уснула, потому что Галили не сразу удалось ее разбудить, но когда она наконец открыла глаза и увидела Галили, ее лицо осветилось улыбкой. О, сколько в ней было любви! Сколько счастья от того, что он был рядом с ней!
     - Пора вставать, красавица моя, - сказал Галили.
     Ее взгляд упал на меня.
     - Привет. А вы кто? - спросила она.
     Ее вопрос меня немного удивил, ибо за долгие месяцы, пока я старательно описывал ее жизнь, Рэйчел мне стала очень близка, и поэтому факт того, что она видит меня в первый раз, оказался для меня неожиданным.
     - Я Мэддокс, - ответил я.
     - И ты спала на его кровати, - добавил Галили.
     Она села, простыня сползла вниз, и Рэйчел поспешила натянуть ее на себя, чтобы прикрыть свою наготу.
     - Галили мне много рассказывал о вас, - сказала она, чтобы нарушить неловкое молчание.
     - Но я оказался не таким, как вы себе представляли?
     - Не совсем.
     - Сейчас ты выглядишь куда стройнее, чем тогда на болоте, - заметил Галили, похлопывая меня по животу.
     - Я работал не покладая рук. И почти ничего не ел.
     - Вы пишете книгу? - спросила Рэйчел.
     Кивнув, я рассчитывал, что вопросов больше не последует, ибо мне никогда даже не приходило в голову, что она может захотеть прочесть то, что я о ней написал. При этой мысли у меня взмокли ладони.
     - Знаешь, - обратился я к Галили, - если мы собираемся идти к Цезарии, то лучше поторопиться. Ведь она наверняка знает, что ты приехал.
     - Думаешь, чем дольше мы тянем, тем больше она утверждается в подозрении, что я боюсь к ней идти? - спросил Галили.
     Я с ним согласился.
     - Мне хотелось бы, по крайней мере, умыться, - сказала Рэйчел.
     - Ванная комната там, - с этими словами я удалился, предоставив ей возможность привести себя в порядок.
     - Она такая красивая, - шепнул я Галили, когда он вслед за мной вышел из спальни. - Ты на редкость счастливый человек.
     Вместо ответа Галили вновь закатил вверх глаза, как будто собирался с духом перед предстоящей ему встречей.
     - Что ты надеешься от нее получить? - спросил я.
     - Наверное, прощение. Хотя нет, не только, - он посмотрел мне в глаза. - Я хочу вернуться домой, Эдди. Хочу привести в "L'Enfant" любовь моей жизни. Хочу жить здесь с ней в любви и счастье до конца своих дней.
     Теперь я не нашелся, что сказать.
     - Ты не веришь в возможность счастливой жизни? - удивился он.
     - Для нас?
     - Вообще для людей.
     - Но ведь мы не такие, как все. Мы Барбароссы. И живем по другим законам.
     - Разве? - Он посмотрел на меня стеклянным взором. - Я в этом далеко не уверен. Боюсь, нами правят такие же глупые вещи, как всеми остальными. Мы ничем не лучше тех же Гири. Должны были стать лучше, но не стали. В минуты растерянности мы бываем такими же жалкими и беспомощными, как и они. К тому же пора задуматься о нашем будущем.
     - Странно слышать от тебя такие речи.
     - Я хочу детей от Рэйчел.
     - Лично я этого делать не стал бы, - сказал я. - Полукровки самые никчемные люди на земле.
     - Я тоже так раньше думал, - произнес он, положив руку мне на плечо. - К тому же какой из меня отец, говорил я себе. Но пришло время, Эдди, - улыбнулся он, - и мне захотелось наводнить этот старый дом детьми. Я хочу, чтобы они узнали о всех тех чудесных вещах, которыми нас наградила природа.
     - Боюсь, в этом доме осталось не так уж много чудес, - возразил я. - Если вообще осталось.
     - Осталось, - уверил меня он. - Чудеса всегда вокруг нас. Они у нас в крови. В земле. И даже там, рядом с ней.
     - Возможно.
     Взяв меня за подбородок, он слегка поднял мою голову.
     - Посмотри на себя. И будь счастлив. Я вернулся домой.

Глава VI

     Итак, мы втроем направились по тихому, погруженному в ночной сон дому в покои Цезарии. Пока я переходил от одной двери к другой, всякий раз осторожно стучась, прежде чем заглянуть внутрь, меня все сильней одолевало подозрение, что мачеху следует искать не здесь, а этажом выше в комнате под куполом. Круг неотвратимо замыкался - место, с которого все началось, где меня впервые посетили видения, ждало нас.
     Едва мы собрались покинуть пустую спальню Цезарии, как меня привлек странный звук, напоминающий царапанье когтей по полу, и тотчас из-под кровати выскочил дикобраз, в котором я узнал Тэнси, любимца мачехи. Присев на корточки, я подхватил его на руки, и он не только не воспротивился, но отнесся к моему жесту не без удовольствия, как, впрочем, и я, ибо его присутствие, честно говоря, подействовало на меня успокаивающе.
     - Куда мы идем? - спросил Галили, когда я, миновав его и Рэйчел, направился к выходу.
     - Наверх, в комнату под куполом.
     - Что она там делает? - взволнованно осведомился он.
     - Сейчас узнаем, - ответил я, направляясь через коридор к узкой лестнице. Чем ближе мы подходили, тем большее беспокойство охватывало Тэнси, из чего явствовало, что мы на правильном пути и Цезария на самом деле ждет нас наверху.
     У двери я остановился и, обернувшись, спросил у Галили:
     - Ты когда-нибудь здесь был?
     - Нет...
     - Тогда вот что. Если мы потеряемся...
     - Господи, о чем ты говоришь? Как это потеряемся? Не такая уж это большая комната.
     - Это не комната, Галили, - сказал я. - Возможно, глядя снаружи, она может показаться обычной комнатой. Но стоит войти внутрь, как понимаешь, что ты попал в другой мир - мир Цезарии.
     От моих слов Галили явно стало не по себе.
     - И что нас там может ожидать? - поинтересовалась Рэйчел.
     - Боюсь, что бы я вам ни сказал, все окажется совсем иначе. Поэтому просто позвольте случиться тому, что должно случиться. И ничего не бойтесь.
     - Она не из робкого десятка, - заверил меня Галили, наградив Рэйчел неуверенной улыбкой.
     - Итак. Как я сказал, если мы потеряемся....
     - То пойдем сами по себе, - договорил вместо меня Галили. - Идет?
     - Идет.
     По-прежнему не выпуская из рук дикобраза, прильнувшего ко мне, я повернулся к двери и, взявшись за ручку - должен признать, не без осторожности, - повернул ее. В этот миг некой частицей своего существа я дерзнул предположить, что со мной может произойти еще одно чудо. Если мое первое посещение этой комнаты привело к тому, что я исцелился, то что же теперь может случиться? Как бы Галили ни превозносил достоинства полукровок, лично я ничего завидного в своем положении не находил, скорее наоборот, и поэтому в глубине души питал робкую надежду когда-нибудь избавиться от своего гибридного состояния. Не может ли произойти так, что, оказавшись в самом сердце мира Цезарии, я наконец обрету полностью божественную природу?
     Подстрекаемый столь соблазнительной перспективой, я почувствовал себя храбрее и, мельком взглянув через плечо на своих спутников, вошел в комнату. Поначалу она производила впечатление совершенно пустой, но я знал, что это обманчивое ощущение, ибо был уверен, что Цезария внутри, а стало быть, в любой миг мы можем стать свидетелями видений и превращений. Это был лишь вопрос времени.
     - Вот так комната! - воскликнул у меня за спиной Галили. - Хороша, нечего сказать!
     Его замечание, вне всяких сомнений, прозвучало не без иронии. Очевидно, Галили решил, что я переоценил чудодейственную природу данного места, но я даже не попытался его переубедить и, не сказав ни слова, просто затаил дыхание, а дикобраз притих у меня на руках, словно зачарованный. Наконец я позволил себе осторожно впустить в легкие воздух, но вокруг по-прежнему ничего не происходило.
     - Ты уверен... - начал Галили.
     - Тише, - шикнула на него Рэйчел.
     Я слышал ее шаги и краем глаза видел, как она вошла в комнату. В другой раз я обернулся бы и назвал Галили трусом, но, боясь отвлечься и пропустить что-нибудь важное, делать этого не стал, лишь безотрывн