ь
трупы дикарей в волны реки Таны, протекающей в 50 ярдах от крааля.
     В торжественном  молчании похоронили мы наших мертвецов. Гуд был избран
прочесть похоронную службу (за отсутствием миссионера, вынужденного лежать в
постели), благодаря звонкому голосу и выразительной манере чтения. Это  были
тяжелые  минуты,  но,  по  словам  Гуда,  было бы еще тяжелее, если  бы  нам
пришлось хоронить самих себя!
     Затем мы принялись нагружать трупами Мазаев телегу, запряженную быками,
собрав сначала все копья, щиты и другое оружие. Пять раз нагружали мы телегу
и бросали трупы в реку. Очевидно  было,  что немногие  дикари успели бежать.
Крокодилам предстоял  сытный ужин в эту ночь! В одном  из трупов  мы  узнали
часового с верхнего конца крааля. Я спросил Гуда, каким образом ему  удалось
убить его. Он рассказал мне, что полз за ним по примеру Умслопогаса и ударил
мечом. Тот отчаянно стонал, но, к счастью, никто не слыхал этих стонов.
     По словам  Гуда,  -- ужасная вещь убивать людей, и отвратительнее всего
--  это обдуманное, хладнокровное убийство. Последним трупом, брошенным нами
в волны Таны, закончили мы инцидент нашего нападения на лагерь Мазаев. Щиты,
копья,  все  оружие мы взяли с собой, в миссию, не могу не вспомнить  одного
случая  при этом. Возвращаясь домой, мы проходили мимо дупла,  где скрывался
Альфонс сегодня утром. Маленький человек присутствовал при погребении убитых
и выглядел совсем другим, чем  был тогда, когда Мазаи сражались  с нами. Для
каждого трупа  он  находил  какую-нибудь остроту или насмешку. Он был весел,
ловок,  хлопал в ладоши,  пел, когда  течение реки  уносило  трупы воинов за
сотни миль.  Короче говоря,  я подумал, что ему надо дать урок  и  предложил
судить его военным судом за постыдное поведение утром.
     Мы  привели его  к  дереву  и  начали суд. Сэр  Генри  объяснил  ему на
прекрасном французском  языке весь стыд трусости,  весь ужас  его поведения,
дерзость, с которой он выбросил изо рта тряпку, между тем как, стуча зубами,
он мог поднять на ноги весь лагерь Мазаев и разрушить все наши планы.
     Мы ждали, что Альфонс будет пристыжен, сконфужен, но разочаровались. Он
кланялся, улыбался и заявил, что его  поведение может  показаться  странным,
но,  в  действительности,  зубы  его  стучали вовсе  не от  страха,  о, нет,
конечно, он  удивлялся, что господа могли даже подумать это, -- но просто от
утреннего холода. Относительно тряпочки, если господам угодно попробовать ее
ужасный  вкус  -- какая-то  микстура  из парафинового масла, сала  и пороху!
Что-то ужасное!  Но  он послушался и держал ее  во рту, пока желудок  его не
возмутился... Тряпка вылетела изо рта в приладке невольной болезни.
     -- Убирайтесь вы  вон, паршивая собачонка! -- прервал его  сэр Генри со
смехом и дал  Альфонсу такой толчок,  что тот  отлетел на  несколько шагов с
кислым лицом.
     Вечером  я  имел разговор  с миссионером, который  порядочно страдал от
своих ран. Гуд, весьма искусный в медицине, лечил его.
     Мистер Мекензи сказал мне, что столкновение с дикарями дало ему хороший
урок, и как только он оправится, он передаст дела миссии молодому  человеку,
который готовится к миссионерской деятельности, и уедет в Англию.
     -- Видите, Кватермэн, --  сказал он, --  я решил поступить  так сегодня
утром,  когда  мы  ползли  к лагерю  дикарей.  Я  сказал  себе, что если  мы
останемся  живы и спасем  Флосси, то я  непременно уеду в Англию. Довольно с
меня дикарей! Я не смел  думать, что  мы  уцелеем. Благодарение Богу  и  вам
четверым, что мы живы, и  я остаюсь при моем решении, иначе будет  хуже! Еще
нечто подобное,  и моя жена не  выдержит! Между нами, Кватермэн, я  богат! У
меня есть триста  тысяч  фунтов, и каждый  грош заработан честной торговлей.
Деньги  лежат  в Занзибарском банке, потому что  моя жизнь  здесь не требует
затрат.  Хотя мне будет  тяжело  покидать эти места и оставить  этих  людей,
которые любят меня, я должен ехать!
     -- Я рад вашему решению, -- отвечал я, -- по двум причинам. Первая -- у
вас есть обязанности по отношению к вашей жене и дочери, в особенности вы не
должны забывать о ребенке. Флосси должна получить образование и жить в среде
таких же  детей, как она, иначе она  вырастет дикаркой. Другая причина: рано
или поздно,  но  Мазаи  отомстят  вам за  себя.  Несколько человек их успели
убежать, -- и результатом будет новое нападение  на вас! Ради одного этого я
уехал бы непременно! Когда они узнают, что вас здесь нет, они, может быть, и
не пойдут сюда!*

     * Мазаи в апреле  1886 г., действительно, убили миссионера Гутона и его
жену в описанном месте, на берегу Таны; это были  первые белые люди, которые
пали жертвами жестокого племени.

     -- Вы правы! -- отвечал миссионер. -- Я  уеду отсюда в этом же  месяце.
Но жаль, очень жаль!


        В НЕИЗВЕСТНОЙ СТРАНЕ

     Прошла неделя. Однажды вечером мы сидели за ужином, в  столовой миссии,
в  невеселом расположении  духа,  так как завтра  должны были  проститься  с
друзьями и  отправиться дальше.  О Мазаях не было  ни слуху, ни  духу. Кроме
двух  копий, забытых на траве, и пустых  патронов, валявшихся у стены, ничто
не  напоминало, что в  старом краале происходила ужаснейшая резня.  Мекензи,
благодаря своему спокойному темпераменту, быстро  оправился и ходил теперь с
помощью пары костылей. Из других раненых один умер  от гангрены, а остальные
понемногу  выздоравливали.  Люди  мистера  Мекензи,  ушедшие   с  караваном,
вернулись, и в миссии теперь был целый гарнизон.
     Несмотря на  радушные и  горячие  просьбы остаться еще, мы решили,  что
пора двинуться в путь, сначала к горе  Кениа, потом в  неизведанные области,
искать  таинственную  белую  расу  людей.  За  это  время мы  успели оценить
достоинства  осла,  столь  полезного в  путешествиях,  и  приобрели их целую
дюжину для перевозки нашего имущества и,  если понадобится, нас самих. У нас
осталось только двое  слуг,  те же Ваквафи, и мы сочли  невозможным нанимать
туземцев и тащить их за собой Бог знает куда.
     Мистер  Мекензи  сказал,  что   ему  кажется  странным,  как  мы,  трое
образованных   людей,  обладающих  всем  в  жизни  --   здоровьем,  хорошими
средствами,  положением,  --  для  собственного   удовольствия  отправляемся
куда-то  в  глушь,  в  погоню  за  приключениями,  откуда  можем  совсем  не
вернуться. Но мы -- англичане, искатели приключений с готовы до пяток!  Наши
великолепные колонии  обязаны  своим  существованием  отважным  людям  и  их
чрезмерной любви к приключениям, хотя  эта любовь  на первый взгляд  кажется
чем-то вроде тихой формы помешательства.
     "Искатель приключений" идет  навстречу  всему,  что бы  ни случилось. Я
даже горжусь этим титулом, который говорит о смелом сердце, о горячей вере в
Провидение. Кроме того, когда имена Крезов, перед которыми преклоняется мир,
имена  всяких политиков,  которые  управляли  миром,  --  забываются,  имена
отважных  искателей  приключений,  которые  сделали Англию такой, какой  она
является теперь, эти имена будут вспоминаться всегда с любовью и с гордостью
передадутся  детям!  Мы трое,  конечно,  не  можем рассчитывать на  это,  мы
довольствуемся тем, что мы есть!
     В этот вечер, сидя  на веранде,  покуривая трубки, мы увидели Альфонса,
который подошел к нам с изящным поклоном и заявил, что желает переговорить с
нами. Мы попросили его объясниться.
     Он  сказал,  что  боится присоединиться к нам  в нашем путешествии, это
вовсе  не  удивило нас,  знавших о  его  трусости. Мистер Мекензи уезжает  в
Англию, а Альфонс был убежден, что его без  хозяина схватят,  препроводят во
Францию  и  посадят  в тюрьму. Эта  мысль преследовала  его,  и расстроенное
воображение придумывало тысячу опасностей. В сущности, его преступление было
давно  забыто, и  он мог беспрепятственно  появиться  во  Франции. Но  он не
допускал и  мысли об этом и  просил  нас взять его с собой. Трус от природы,
Альфонс скорее  готов  был  идти на  всякий риск,  подвергаться всевозможным
опасностям в нашей экспедиции, чем обречь себя на столкновение  с полицией в
родной  стране.  Выслушав  Альфонса, мы  начали  обсуждать  между  собой его
предложение и согласились взять его с собой.
     Мистер Мекензи также советовал нам взять француза. Нас было  немного, а
француз был живой, деятельный парень, который умел приложить руки ко всему и
отлично стряпать. Ах, как он  умел стряпать! Я уверен, что  он состряпал  бы
великолепное кушанье  из старых штиблет своего  героя-дедушки, о котором  он
так  любил говорить.  Затем маленький человек  имел прекрасный характер, был
весел,  как  обезьяна, и его смешные, тщеславные рассказы были  нескончаемой
забавой  для  нас;  кроме  того,  он  был  удивительно  незлобив.  Даже  его
трусливость не  мешала нам,  потому что мы знали теперь его слабость и могли
остерегаться  ее.  Предупредив  француза,  что он  рискует  натолкнуться  на
опасности, мы  сказали,  что принимаем  его предложение при  условии полного
повиновения нашим  приказаниям. Мы также решили положить ему жалованье по 10
фунтов в месяц, чтобы, вернувшись в  цивилизованную  страну,  он мог  всегда
получить  их.  На  все  это он  согласился очень  охотно и отправился писать
письмо Анете, которое миссионер обещал отослать.
     Потом он прочитал нам  свое письмо, сэр Генри перевел его, и  мы весьма
удивились.  Здесь  было много  всего: и  преданности, и страданий;  "далеко,
далеко  от  тебя, Анета, ради которой, обожаемой,  дорогой моему  сердцу,  я
обрек себя на страданья!" Все это должно было растрогать  сердце жестокой  и
прелестной служанки!
     Наступило утро.  В  семь часов  ослы были нагружены. Пора отправляться!
Печальное это было прощание,  особенно с  маленькой  Флосси! Мы были  с  ней
хорошими друзьями, часто беседовали. Но  ее нервы  всегда расстраивались при
воспоминании об  ужасной ночи,  которую она провела  во  власти  кровожадных
Мазаев.
     -- О, господин Кватермэн,  -- вскричала она, обвивая  руками  мою шею и
заливаясь  слезами, --  я не  в силах проститься  с  вами.  Когда  мы  снова
увидимся?
     -- Не  знаю, мое  дорогое дитя, --  сказал я, --  я стою на одном конце
жизни, а вы  --  на  другом!  Мне немного осталось  впереди, целая  жизнь  в
прошлом, а вам, я  надеюсь, предстоят долгие и счастливые годы жизни и много
хорошего в будущем! Мало-помалу вы вырастете  и  превратитесь  в  прекрасную
женщину, Флосси,  вся эта дикая жизнь будет казаться вам каким-то сном! Если
мы  никогда  более  не  встретимся, я  надеюсь, вы будете  вспоминать вашего
старого друга  и его  слова!  Старайтесь  быть всегда доброй и  хорошей, моя
дорогая, а, главное,  правдивой.  Доброта и  счастье -- одно и то же! Будьте
сострадательны,  помогайте  другим,  мир  полон  страдания,  моя дорогая,  и
облегчить его -- наш благороднейший долг.
     Если вы сделаете это, вы будете милой, богобоязненной женщиной, озарите
счастьем печальную  участь многих людей,  и  ваша  собственная  жизнь  будет
полнее, чем жизнь других  женщин. Я  даю вам  добрый  совет, по старомодному
обычаю. А  теперь скажу вам  нечто приятное  для вас.  Вы видите этот клочок
бумаги, который мы называем чеком? Его надо отдать вашему отцу вместе с этой
запиской.  Когда-нибудь вы выйдете  замуж,  моя  дорогая  Флосси, вам  купят
свадебный подарок, который вы будете носить, а после вас ваша дочь, если она
будет у вас, в память охотника Кватермэна!
     Маленькая Флосси долго  кричала и  плакала  и дала мне на  память локон
своих золотистых волос, который хранится у меня до сих пор. Я подарил ей чек
на  тысячу  фунтов  и  в записке уполномочил ее отца  положить  капитал  под
проценты  в  правительственное  учреждение,  с  тем,   чтобы  по  достижении
известного  возраста или  замужества  Флосси  купить ей лучшее бриллиантовое
ожерелье. Я выбрал бриллианты, потому что ценность их не падает, и в трудные
минуты последующей жизни моя любимица может всегда обратить их в деньги.
     Наконец,   после   долгих   прощаний,   рукопожатий,  приветствий,   мы
отправились, простившись со всеми обитателями миссии. Альфонс горько плакал,
прощаясь  со  своими хозяевами, у него было  мягкое  сердце.  Я  не особенно
огорчался, когда мы  ушли, так  как ненавижу все эти прощанья. Тяжелее всего
было смотреть на грусть Умслопогаса, когда он  прощался с Флосси,  к которой
сильно  привязался. Он  говорил, что она так же мила,  как  звезда на ночном
небе,  и никогда  не уставал поздравлять  себя  с тем,  что  убил  лигонини,
который посягал  на жизнь ребенка. Последний  раз взглянули  мы  на красивое
здание миссии  -- настоящий  оазис в пустыне, -- и простились с  европейской
цивилизацией.  Но я часто  думаю  о  Мекензи, о  том, как  добрались  они до
Англии,  и  если живы и здоровы, то,  вероятно, прочтут  эти строки. Дорогая
маленькая Флосси!  Как  поживает она  в стране, где нет черных  людей, чтобы
беспрекословно   исполнять   ее  приказания,   где   нет   снежной   вершины
величественной  горы Кениа, на которую она  любовалась по утрам! Прощай, моя
дорогая Флоccи!
     Покинув миссию, мы пошли вдоль подошвы Кениа, прошли мимо горного озера
Баринго, где  один из наших Аскари был ужален змеей  и умер, несмотря на все
наши усилия  спасти  его. Мы  прошли  расстояние  около  150 миль до  другой
великолепной,  покрытой   снегом  горы  Лекекизера,  на  которую,  по  моему
убеждению, не  ступала  никогда нога европейца. Тут  мы  провели две недели,
затем вошли в  нетронутый и густой лес округа Эльгуми. Я никогда не встречал
такой массы слонов, как в этом лесу.
     Испуганные человеком, звери  буквально роились в  этом лесу,  повинуясь
только  закону  природы,  которая  регулирует  прирост  животных.  Нечего  и
говорить, что мы не подумали стрелять  слонов, во-первых, потому, что у  нас
было немного  зарядов, -- запас нашей аммуниции  значительно уменьшился, так
как осел, нагруженный ею, переплывая вброд реку, уплыл  вместе с ней от нас,
а, во-вторых,  потому,  что мы не могли нести с  собой  cлоновую  кость и не
хотели убивать  животных ради удовольствия. В этом лесу слоны,  незнакомые с
нравами  охотников,  подпускают людей к себе на 20 ярдов, стоят, сложив свои
огромные  уши, похожие на гигантских щенков, и  разглядывают  необыкновенный
для   них   феномен   --   человека.   Когда   исследование   покажется   им
неудовлетворительным, слон,  стоящий впереди, начинает трубить  тревогу.  Но
это  случается  редко. Кроме  слонов, в  лесу водится много всякого  зверья,
дичи, есть даже львы! Я не выношу вида льва, после того, как получил рану на
ноге и остался  калекой  на всю  жизнь. Лес Эльгуми  изобилует также  мухами
це-це, укус  которых смертелен для животных. Не  знаю, благодаря  ли плохому
корму, или тому,  что укусы це-це особенно ядовиты в этой местности, но наши
бедные ослы буквально падали и изнемогали. К счастью, эти укусы оказали свое
действие  не раньше, как  через  два месяца,  когда  вдруг, после  двух дней
холодного  дождя, все животные  пали; сняв шкуру с некоторых из них, я нашел
на мясе полосы, характерный признак смерти от  це-це,  указывающий на место,
худа  насекомое впустило свой  хоботок. Выйдя из  леса, мы пошли  к  северу,
согласно указаниям мистера Мекензи,  и достигли большого  озера Лага,  в  50
миль    длины,   о   котором   говорил   несчастный,   трагически   погибший
путешественник.  Здесь  мы около  месяца  странствовали  по  возвышенностям;
местность эта вообще похожа на Трансвааль. Все это время мы поднимались,  но
крайней  мере, на  сотню  футов  каждые 10  миль. Действительно, страна была
гориста и заканчивалась  массой  снеговых гор, среди которых находилось  еще
озеро, по словам путешественника, "озеро, которое не имеет дна". Наконец, мы
добрались  до  этого озера на вершине  гор, очевидно, находившегося на месте
погасшего кратера. Заметив деревушки на берегу озера,  мы спустились вниз  с
большим  трудом  через сосновый  лес, разросшийся по бокам  кратера, и  были
гостеприимно приняты простым, мирным  народом, который никогда не видал и не
слыхал о белых  людях.  Они  обращались к  нам  очень  почтительно и ласково
угощали нас  молоком и всем, что  у них было. Это чудное, удивительное озеро
лежит, согласно указанию нашего анероида, на высоте 11,450 футов над уровнем
моря; климат страны  довольно холодный, похожий на климат Англии. Первые три
дня, впрочем,  мы  ровно ничего не  видели, благодаря непроницаемому туману.
Полил дождь, укусы ядовитой  мухи сказались на наших оставшихся ослах, и все
они подохли.
     Это несчастие  поставило нас в сквернейшее положение, так как  у нас не
было возможности перевозить нашу поклажу, с другой стороны, избавляло нас от
всяких хлопот. Правда, аммуниции у нас было немного: полтораста патронов для
винтовок и 50 ружейных патронов. Как  быть с этим немногим имуществом  -- мы
не знали. Нам казалось, что мы достигли конца наших странствий.  Если бы  мы
даже и бросили всякое  намерение искать белую расу людей, то было  бы смешно
возвращаться назад за  700 миль, при нашем теперешнем беспомощном положении.
Мы решили,  что самое лучшее -- остаться  здесь,  --  благо туземцы  отлично
относятся, к нам, -- выжидать событий и исследовать страну и ее окрестности.
     Мы   приобрели  большую,  толстую  лодку,  довольно  просторную,  чтобы
вместить всех нас, с багажом.
     Начальнику  поселения, у которого мы достали лодку, мы  отдали в уплату
за  нее три пустых медных патрона, которыми  он  был восхищен  до крайности.
Затем мы решили объехать озеро, с целью найти удобное  место  для лагеря. Не
зная, вернемся  ли мы в деревню,  мы  уложили  в лодку все наше имущество  и
четверть  жареной  косули --  превосходное кушанье!  Когда мы плыли, туземцы
успели  обогнать  нас  в своих легких  лодочках,  и  предупредили обитателей
других деревень о нашем приближении. Мы  тихо гребли, как вдруг  Гуд заметил
необыкновенно ясный голубой цвет воды и сказал, что туземцы говорили ему, --
все они  ярые рыболовы,  так как рыба составляет  их  главную  пищу,  --  об
удивительной глубина озера,  которое имеет  на дне глубокое  отверстие, куда
исчезает вода и откуда выбрасывется иногда огонь.
     Я  сказал  ему,  что  он, наверное,  слышал легенду  о действовавших  в
далекие времена вулканах, которые теперь погасли. Мы действительно видели на
берегах  озера   следы   действия  вулкана,   после   вулканической   смерти
центрального кратера превратившегося  теперь в  дно озера.  Приблизившись  к
отдаленному   берегу   озера,   мы   увидели,  что   он  представлял   собой
перпендикулярную скалистую стену. Мы поплыли параллельно ей,  на  расстоянии
ста шагов, в конец озера, так как знали, что там находилась большая деревня.
Мимо нас неслось большое количество обрубков, сучьев, веток и другого хлама;
Гуд полагал, что  их несло течением. Пока мы рассуждали об этом,  сэр  Генри
указал нам на больших  белых  лебедей, которые паслись  недалеко  от  нас. Я
заметил еще  ранее  лебедей,  летавших над  озером, и очень хотел заполучить
один экземпляр.  Я  расспрашивал о них туземцев и узнал, что в  определенный
период  года они прилетают рано  утром сюда с гор, и тогда их легко поймать,
так как  они очень истощены. Я спросил туземцев,  из  какой страны прилетают
лебеди, но  они пожали  плечами и  ответили, что на вершине  большой  черной
скалы находится негостеприимная страна,  а над  ней снеговые горы, где много
зверей, где  никто не может жить, а за горами на сотни миль тянется  густой,
терновый лес,  недоступный не только  людям,  но  и  слонам. На мой  вопрос,
слыхали  ли  они о белых людях,  живущих  по  ту  сторону  гор  и леса,  они
засмеялись.  Но позднее одна древняя старуха пришла ко  мне и сказала, что в
детстве она слыхала от своего  деда  рассказ о  том, как его предок в юности
прошел  и горы,  и пустыню, проник  в лес  и видел  белых людей,  живущих  в
каменных  краалях.  Эти сведения  бы