Мои слова подействовали, и серенада прекратилась.
     Это был единственный смехотворный  инцидент в  нашей трагедии!  Юмор --
весьма ценная принадлежность жизни и действует очень благотворно на человека
в тяжелые минуты его жизни!
     Чем дальше старался держаться сэр Генри, тем благосклоннее относилась к
нему  Зорайя. По  какой-то странной  случайности, она не  знала о  настоящем
положении дел, и я со  страхом ожидал  момента  ее пробуждения.  Зорайя была
опасная женщина,  с ней  шутить было нельзя.  Наконец  этот  ужасный  момент
настал. В один  прекрасный день Гуд уехал на охоту, а я и сэр Генри сидели и
беседовали,  как вдруг  появился  слуга  с  запиской, которую  мы  с  трудом
разобрали. Записка гласила, что королева Зорайя требует к себе лорда Инкубу,
которого податель записки проведет в ее аппартаменты.
     -- Честное слово, это ужасно! -- простонал сэр  Генри. -- Не  можете ли
вы пойти вместо меня, старый дружище?
     -- Нет,  не могу!  -- ответил  я. -- Я  с  большим удовольствием  пойду
навстречу раненому слону. Позаботьтесь сами о своих делах, мой милый! Любите
кататься,  любите и саночки  возить! Я не  хотел бы быть  на вашем  месте за
целое королевство!
     -- Это напоминает мне школьное время, когда я шел ложиться под розгу, а
мальчики утешали меня! --  произнес  сэр Генри мрачно. -- Желал  бы я знать,
какое право имеет королева требовать меня к себе? Мне не хочется идти!
     -- Но вы  должны  идти! Вы -- королевский офицер и обязаны повиноваться
ей! Она отлично знает это. Потом, все это скоро объяснится!
     -- Вот это вы должны были мне сказать прежде всего! Надеюсь, что она не
зарежет меня. Я уверен, что она способна на все!
     Он ушел нехотя и весьма недовольный.
     Я сидел и ждал. Он вернулся через 45 минут и выглядел очень печально.
     -- Дайте мне выпить чего-нибудь! -- сказал он мне хриплым голосом.
     Я налил ему вина и спросил, в чем дело.
     --  В чем дело? Я  отправился прямо в комнаты Зорайи. Чудесные комнаты!
Она сидела одна, на шелковом ложе, играя на своей лютне. Я остановился перед
ней и стоял долго, пока она  обратила на  меня внимание, так  как продолжала
играть и  напевать. Как хорошо она  поет! Наконец, она взглянула на  меня  и
улыбнулась.
     -- Ты пришел? -- произнесла она. -- Я думала, что ты хлопочешь по делам
Нилепты.  У тебя  всегда какие-то  дела  с ней, и я не сомневаюсь, что ты --
верный и честный слуга!
     Я поклонился и сказал, что явился по приказанию королевы.
     --  Да,  я  хотела  поболтать с  тобой. Садись! Мне надоедает  смотреть
вверх, -- ты так высок!
     Она указала мне место подле себя и села так, чтобы видеть мое лицо.
     -- Мне не годится сидеть рядом с королевой! -- сказал я.
     -- Я сказала  --  садись!  --  был ее  ответ. Я  сел, и  она  принялась
смотреть  на  меня своими темными  глазами, Зорайя сидела  неподвижно,  тихо
роняя слова, и все время смотрела на меня. Она походила на белый, прекрасный
цветок!  Черные волосы оттеняли ее бледное, красивое лицо! Наконец, не  знаю
отчего,  от ее ли  взгляда, или  от благоухания ее волос, я чувствовал  себя
точно под гипнозом. Голова у меня начала кружиться.
     Вдруг она встала.
     -- Инкубу, -- произнесла она, -- любишь ли ты власть?
     Я отвечал, что люблю богатство, потому что оно делает человека сильным.
     -- У тебя будет богатство! Инкубу, любишь ли ты красоту?
     На это я  возразил,  что  люблю  прекрасные статуи, прекрасные  здания,
картины! Она нахмурилась и замолчала. Нервы мои были так возбуждены,  что  я
дрожал, как лист. Я  чувствовал, что должно случиться нечто  ужасное,  и был
беспомощен!
     -- Инкубу!  -- произнесла она.  -- Хочешь ли  ты быть королем? Выслушай
меня. Хочешь ли ты быть королем?  Чужестранец! Я  хочу  сделать тебя королем
Цу-венди и супругом королевы  Зорайи! Слушай! Никогда, ни одному  мужчине не
открывала  я моего сердца, а тебе, иностранцу, говорю это без стыда и готова
все отдать тебе и знаю, что тебе трудно самому говорить об этом! У твоих ног
лежит корона, мой Инкубу, и женщина, которую многие желали бы назвать своей!
Отвечай мне, избранник мой! Пусть слова твои ласкают мои слух!
     --  О,  Зорайя!  --  сказал  я.  --  Не  говори  так,  прошу  тебя! Это
невозможно!  Я  обручился с твоей  сестрой Нилептой, Зорайя, и люблю ее,  ее
одну!
     Пока я говорил, Зорайя  закрыла  лицо руками. Когда она отняла руки  от
лица, я отскочил  назад.  Это лицо было бело,  как  мел, а глаза  ее  метали
молнии. Она встала  и,  что ужаснее всего,  казалась почти спокойной на вид.
Один раз она взглянула на кинжал, лежавший на столе, словно собиралась убить
меня, но не тронула его. Одно только слово вырвалось у нее.
     -- Уходи!
     Я ушел,  довольный, что дешево отделался. Дайте  мне еще вина, вино  --
хороший товарищ! И окажите, что мне делать?
     Я покачал головой. Дело было серьезно.
     -- Нужно  сказать  обо  всем  Нилепте, -- сказал я.  -- И  я  лучше вас
расскажу  все  ей. Она может  заподозрить вас!  Кто  из  нас будет стоять на
страже сегодня ночью?
     -- Гуд!
     --  Отлично! Тем менее шансов, что  Нилепта узнает что-либо! Не глядите
так удивленно! Я думаю, что Гуду надо сказать о случившемся!
     -- Не знаю! -- сказал сэр Генри. -- Это оскорбит его  чувства. Бедняга!
Он глубоко увлечен Зорайей!
     -- Это правда! Пожалуй, пока не будем говорить ему! Он скоро узнает всю
правду. Теперь вспомните  мои  слова.  Зорайя соединится  с Настой, и у  нас
будет такая война, какой давно не было  здесь! Посмотрите,  -- я указал сэру
Генри на двух придворных вестников, которые вышли из комнат Зорайи. -- Идите
за мной! -- Я побежал по лестнице на верхнюю башню, взяв  с собой зрительную
трубу,  и  стал  смотреть  через  стену дворца.  Я увидел  одного  вестника,
направлявшегося к храму,  очевидно,  с приказанием  Зорайи  к  жрецу  Эгону,
другой сел на коня и поскакал к северу.
     --  Зорайя  --  умная  женщина!  --  сказал  я.  --  Она  сразу  начала
действовать.  Вы  оскорбили  ее,  мой  милый,  и человеческая кровь польется
рекой,  пока это оскорбление  не смоется! Ну, я  иду к  Нилепте!  Останьтесь
здесь, мой друг, и успокойте свои нервы! Нам они будут нужны, уверяю вас, не
даром же я 50 лет наблюдал человеческую природу!
     Я пошел и получил аудиенцию у королевы.
     Она поджидала Куртиса и не особенно обрадовалась, увидев меня.
     -- Что-нибудь случилось с Инкубу, Макумацан? Он болен?
     Я ответил, что он здоров и, немедля, рассказал ей всю историю от начала
до конца. О, в какую ярость пришла она! Надо было только видеть ее!
     --  Как смеешь  ты  рассказывать мне сказки? --  вскричала она.  -- Это
ложь. Я не верю, что мой Инкубу высказывал любовь к Зорайе, моей сестре!
     -- Прости, королева,  -- ответил я, -- я сказал, что Зорайя любит лорда
Инкубу!
     -- Не шути словами! Разве это не одно и то же? Один отдает свою любовь,
другой берет! Зорайя! Я ненавижу  ее, хотя она -- королева и моя сестра! Она
не упала бы так низко, если бы он не  показал  ей путь! Правду говорит поэт:
человек подобен змее, прикосновение к нему -- ядовито!
     -- Замечание  твое,  королева,  прекрасно,  но  ты неверно  истолковала
поэта! Нилепта, -- продолжал я, -- ты  знаешь, что говоришь вздор, а  у  нас
нет времени для глупостей!
     -- Как ты смеешь? -- прервала она, топнув ногой. -- Разве мой фальшивый
Инкубу прислал тебя,  чтобы ты нанес мне  оскорбление?  Кто ты, чужестранец,
что осмеливаешься так говорить со мной, с королевой? Как ты осмелился?
     -- Да,  я  осмелился. Выслушай меня,  Нилепта. За эти минуты  ненужного
гнева ты можешь  заплатить короной и  нашей жизнью! Посол Зорайи поскакал  к
северу призвать к оружию горцев! Через три дня Наста явится сюда, как лев за
добычей,  рев которого разнесется  по  всему северу.  У "Царицы ночи" нежный
голос, и  она  не напрасно  пела свои  песни. Ее знамя поднимется над рядами
войск,  а воины понесутся, как пыль под ветром, и повторят ее победный клич.
В каждом городе жрецы восстанут  против чужестранцев и возбудят народ! Я все
сказал, королева!
     Нилепта была теперь почти спокойна, ее ревнивый  гнев прошел. Она снова
была любящей женщиной-королевой, с умом и  с сильной волей, думающей о своем
народе.
     Превращение было внезапное, но полное.
     --  Твои слова справедливы, Макумацан, прости мне мое безумие! О, какой
королевой  была бы я,  если бы не  имела сердца! Не  иметь сердца --  значит
победить  все  и  всех! Страсть  подобна молнии, она  прекрасна и превращает
землю в небесный рай, но она ослепляет!
     -- Ты думаешь, что моя сестра Зорайя начнет войну против меня? Пусть! У
меня есть друзья и  защитники! Их много, и с криком  "Нилепта" они пойдут за
мной, когда начнется война, когда огни заблестят на утесах гор! Я разобью ее
силы и  уничтожу  войско.  Вечная  ночь  будет уделом  Зорайи!  Дай мне этот
пергамент  и чернила. Так. Теперь  пошли мне офицера из той комбаты!  Это --
верный человек!
     Я сделал,  что мне  было  приказано. Вошел  человек,  ветеран, по имени
Кара, и низко склонился перед королевой.
     -- Возьми этот пергамент! -- сказала Нилепта. -- Это полномочие! Встань
на страже у комнат моей  сестры Зорайи, королевы Цу-венди, не впускай никого
выходить оттуда и входить туда! Или ты заплатишь жизнью своей за это!
     Человек был, очевидно, удивлен.
     -- Приказание королевы будет  исполнено!  -- сказал он и  ушел. Нилепта
послала за сэром Генри, который явился,  очень опечаленный и расстроенный. Я
думал,  что между ними последует  вспышка,  но женщины  удивительный  народ!
Нилепта не  упомянула  ни слова  о  Зорайе, дружески кивнула  ему головой  и
сказала, что послала за ним, чтобы посоветоваться о важном деле.
     В то же время в  ее взгляде  на него, в  ее обращении  было что-то, что
заставило меня думать, что Нилепта  не забыла своего гнева,  но отложила его
до удобного случая.
     Скоро вернулся  офицер  и доложил, что Зорайя  ушла.  Птичка  улетела в
храм.  Среди  Цу-венди  существовал обычай, чтобы знатные дамы --  проводили
ночи в храме, перед алтарем, размышляя и обдумывал свои дела. Мы значительно
посмотрели друг на друга.
     Удар нанесен был слишком скоро.
     Затем  мы принялись за дело. Сейчас же собрались начальники и генералы,
которым  даны были нужные инструкции.  То же самое  было сказано сановникам,
державшим сторону Нилепты. Несколько приказаний было  разослано в отдаленные
города,  и  двадцать  послов  поспешно отправились  к различным  начальникам
отдельных кланов с письмами. Разведчики были разосланы повсюду.
     Весь  день и вечер мы  работали сообща, с помощью доверенных писцов,  и
Нилепта выказала много ума и энергии, которые удивили меня.
     Было восемь часов, мы вернулись к себе.
     Здесь мы узнали  от Альфонса, который был  очень  огорчен нашим поздним
возвращением, так как приготовленный  им  обед перепрел, что Гуд вернулся  с
охоты  и отправился на свой пост. Страже  и часовым отданы  были  все нужные
приказания,  и так как неминуемой опасности не предвиделось, то  мы  мельком
сказали  Гуду  о  происшедшем и,  закусив  немного,  вернулись  к прерванной
работе.  Куртис  сказал  старому  зулусу, чтобы  он находился  где-нибудь по
соседству с  комнатами Нилепты. Умслопогас хорошо  знал дворец, так  как, по
приказу королевы, ему дозволено было входить и выходить из дворца, когда ему
хотелось. Этим позволением королевы  он  часто  пользовался  и бродил ночью,
целыми часами, по залам дворца. Зулус, не возразив ни слова, взял свой топор
и ушел, а мы легли спать.
     Я  заснул,   как  вдруг  проснулся  от  какого-то  странного  ощущения,
чувствуя, что  в комнате  кто-то был и  смотрел на меня. Каково  же было мое
удивление, когда,  при  свете зари,  я  увидел мрачную  фигуру  Умслопогаса,
стоявшего у моего ложа.
     -- Давно ли ты здесь?  -- спросил я резко, потому  что не очень приятно
просыпаться таким образом.
     -- Может быть, около получаса, Макумацан. Мне надо сказать тебе!
     -- Говори!
     -- Когда мне велели ночью сторожить комнаты белой королевы, я спрятался
за  столб  во  второй  комнате, около  спальной. Бугван  (Гуд) был в  первой
комнате, а около занавески стоял часовой. Я прокрался туда,  и меня никто не
виде.).  Прождал  я  много  часов,  как вдруг  увидал  темную  фигуру,  тихо
двигавшуюся ко мне. Это  была  женщина и в  руке держала кинжал. За женщиной
крался  другой  человек,  которого она не заметила. Это был Бугван.  Он снял
башмаки и шел по ее следам. Женщина прошла мимо меня, и я видел ее лицо.
     -- Кто же это был? -- спросил я.
     -- Лицо принадлежало царице ночи! -- Справедливое название -- настоящая
царица ночи! Я ждал. Бугван также прошел мимо меня! Я  последовал за ним. Мы
шли тихо, беззвучно, друг за другом, сначала женщина, потом Бугван, потом я.
Женщина  не  видела Бугвана, а Бугван не  видел  меня.  Наконец, царица ночи
остановилась у занавеса, возле спальной комнаты белой королевы, вошла  туда.
За ней  Бугван  и я. В  дальнем  конце комнаты тихо  и  крепко  спала  белая
королева. Я  слышал ее дыхание и видел белую, как снег, руку, лежавшую около
головы. Царица ночи подняла свой нож  и подкралась к постели. Ей не пришло в
голову  обернуться  назад.  Но  Бугван  дотронулся  до  ее руки,  она  вдруг
повернулась, и я видел, как  блеснул нож. Хорошо, что Бугван  надел железную
рубашку, а то бы был убит. Когда Бугван разглядел женщину, он молча отскочил
назад. Она также  была удивлена и  не  сказала ни слова, но  вдруг приложила
палец к губам и  вышла из спальной вместе с Бугваном. Она прошла так близко,
что ее  платье коснулось меня, и мне хотелось убить ее. В первой комнате она
что-то говорила Бугвану шепотом, сжав руки, я не знаю, что.
     -- Потом они прошли во  вторую комнату и все говорили.  Мне показалось,
что  он хотел позвать стражу, но она остановила его и глядела на него своими
большими глазами, и он  был околдован ее красотой. Потом она протянула руку,
и  он поцеловал ее, а я собирался схватить ее,  заметив, что Бугван ослабел,
как женщина, и не знает, где добро и зло, как вдруг она ушла!
     -- Ушла? -- вскричал я.
     -- Да, ушла, а Бугван стоял у стены, как сонный  человек, а потом ушел.
Я подождал немного и пошел сюда!
     -- Уверен ли ты, Умслопогас, что не видел это все во сне сегодня ночью?
     В ответ он поднял левую руку и показал мне кинжал из тончайшей стали.
     -- Если  я  спал, Макумацан, то сон оставил мне этот нож. Он сломался о
железную рубашку Бугвана, и я подобрал его в спальне белой королевы!

        ВОЙНА

     Я велел  Умслопогасу подождать, кое-как оделся  и пошел с ним в комнату
сэра  Генри,  где  зулус  от слова  до  слева  повторил  свою  историю.  Как
исказилось лицо сэра Генри, когда он слушал.
     -- Святые небеса! -- воскликнул он. -- Я спал, а Нилепту едва  не убили
--  и все  из-за  меня!  Зорайя  -- опасный  враг!  Лучше  бы было,  если бы
Умслопогас убил ее на месте!
     --  Да,  да! --  произнес  зулус, --  не бойся. Я еще убью  ее.  Я ждал
удобной минуты!
     Я ничего не сказал, но невольно подумал о  том, сколько было бы спасено
человеческих жизней,  если бы Зорайю  постигла судьба, которую  она готовила
своей сестре! Дальнейшее показало, что я был прав.
     Умслопогас ушел завтракать, а я и сэр  Генри  начали толковать. Он  был
очень  раздражен  против  Гуда,  которому,  по  его  мнению,  нельзя  больше
доверять, так как он выпустил из рук Зорайю, вместо того, чтобы отдать ее  в
руки правосудия. Он говорил, отзываясь о Гуде очень резко.
     Я молчал, думая про себя, что мы умеем жестоко осуждать слабости других
и с нежностью относимся к своим собственным.
     -- Действительно, старый друг,  --  сказал я ему, -- слушая вас, трудно
подумать, что вчера вы  имели разговор  с этой дамой,  которую  осуждаете, и
сами находили почти невозможным устоять  против ее очарования,  несмотря  на
то,  что  любите и любимы прекраснейшей и нежнейшей женщиной  в целом  мире!
Предположите, что Нилепта пыталась бы убить Зорайю, и  вы поймали ее, и  она
просила бы вас не выдавать ее. Могли бы вы, с легким  сердцем, вести  ее  на
публичный  позор,  предать на сожжение? Посмотрите  на  дело  глазами  Гуда,
прежде чем называть старого друга подлецом!
     Сэр Генри выслушал  мои слова и откровенно  сознался,  что был жесток к
Гуду. Прекрасная черта  в характере  Куртиса, -- он  всегда готов сознаться,
если был несправедлив!
     Хотя я защищал Гуда, но все же отлично понимал все дело и знал, что  он
попал в весьма неприятное и неловкое положение! Была дикая, безумная попытка
убийства, и  он  выпустил из рук  убийцу,  позволив ей обезоружить  себя. Он
легко  мог сделаться  ее орудием, а что могло быть ужаснее  этого? Но  конец
должен быть один: Гуд оказал ей услугу, она, конечно, отвернулась от него, и
он вернется снова завоевывать потерянное самоуважение! Пока я  обдумывал все
это, я  услыхал крик во  дворе, различил голоса Умслопогаса и Альфонса. Один
яростно  ругался,  другой вопил.  Я побежал туда и  увидал смешное  зрелище.
Маленький француз  бегал но  двору,  а за ним, как охотничья собака, гонялся
зулус... Когда я подошел  к ним,  Умслопогас успел поймать  Альфонса, поднял
его  за ноги и пронес несколько шагов, прямо к густому цветущему кустарнику,
покрытому шипами, цветы которого несколько походили на гардению. Несмотря на
крики и вопли француза, зулус  спокойно  бросил его  в кустарник, так что на
виду  остались  только икры да пятки  ног.  Довольный своим поступком, зулус
сложил руки и стоял, мрачно созерцая ляганья Альфонса и слушая его вопли.
     -- Что ты делаешь? -- оказал я, -- Ты хочешь убить его? Тащи его сейчас
же из кустарника!
     Зулус  повиновался, схватив  несчастного  Альфонса за лодыжки  ног  так
сильно, что я боялся, не вывихнул ли он их, и одним толчком освободил его из
чащи  кустарника.  Смешно было  смотреть  на Альфонса!  Все платье  его было
усеяно колючками,  он был до крови исцарапан шипами, лежал на траве, вопил и
катался  по ней.  Наконец он  встал, проклиная Умслопогаса, клялся геройской
кровью своего деда, что отравит его и отомстит за себя. Потом я  узнал  суть
дела.  Обыкновенно  Альфонс  готовил похлебку Умслопогасу, которую он съедал
вместо  завтрака  в  углу  двора.  Эта похлебка,  по  обычаю  родины зулуса,
готовилась из тыквы, и  он хлебал ее деревянной  ложкой.  Но Умслопогас, как
все зулусы, не выносил  рыбы, считая  ее водяной змеей. Альфонс, подвижный и
любивший проказы и шутки, как обезьяна, отличный повар, решил заставить  его
есть рыбу. Он  накрошил мелко рыбы и смешал ее с похлебкой зулуса, который и
съел  ее всю, не заметив рыбы. К несчастью,  Альфонс не сумел сдержать своей
радости  и  принялся скакать  и прыгать  вокруг  дикаря, пока  Умслопогас не
заподозрил нечто и после внимательного исследования остатков похлебки открыл
"новую проказу буйволицы" и рассчитался с французом по-своему.
     Хорошо, что Альфонс не сломал себе шею при своем падении в кустарник! Я
удивлялся, что он позволил себе новую шутку, хотя знал по опыту, что "черный
господин" не любит шутить.
     Инцидент сам по себе  был неважен, но  я рассказываю его потому, что он
повлек за собой весьма серьезные последствия.
     Вытерев кровь  и помывшись, Альфонс ушел, проклиная Умслопогаса,  чтобы
опомниться и вернуть обычное  веселое  расположение духа. Когда он  ушел,  я
прочитал зулусу целую нотацию и сказал, что мне стыдно за него.
     -- ==Ах, Макумацан,  -- возразил он, -- ты не должен сердиться на меня,
потому  что здесь мне не  место! Я  соскучился  до  смерти, соскучился пить,
есть, спать и слушать  про  любовь! Я  не люблю эту жизнь в каменных  дамах,
которая отнимает силу у человека и превращает его  кровь в  воду,  а тело  в
жир. Я не  люблю белые одежды  изнеженных  женщин, звуки  труб и  ястребиные
охоты!
     -- Когда мы дрались с Маза