во   происхождение   великолепной   лестницы  дворца   в  Милозисе.
Неудивительно,  что его  называют  "Нахмуренным городом".  Могучие гранитные
здания глядят сурово и хмурятся на человечество в своем мрачном величии.
     Мы увидели Милозис, когда он  был залит лучами солнца, но когда грозные
тучи  собираются над  царственной  вершиной  города,  он  выглядит  каким-то
сверхъестественным обиталищем, мечтой поэтической фантазии!


        СЕСТРЫ-КОРОЛЕВЫ

     Большая   лодка   проскользнула  по   каналу  у  подножья   лестницы  и
остановилась. Старик  вышел  из  лодки  и  пригласил  нас следовать  за ним.
Усталые, мы без колебания пошли за ним, конечно, захватив  с собой винтовки.
Наш проводник снова приложил пальцы  к  губам, низко поклонился  и  приказал
людям  в  лодках,  собравшимся  смотреть  на  нас,  отправляться  по  домам.
Последней  вышла из нашей лодки девушка,  которую мы вытащили из  воды.  Она
поцеловала мою руку, вероятно, из благодарности за спасение от бегемота. Мне
казалось,  что  она  совершенно  забыла  свой страх  перед нами и  вовсе  не
торопилась  уйти к своим. Она  пошла поцеловать  руку  Гуда,  когда  молодой
человек, ее спутник, вмешался и увел ее. Как только мы очутились на  берегу,
несколько человек сейчас же захватили наше имущество и пожитки и отправились
с  ними  на  великолепное  крыльцо, а наш проводник всеми способами старался
объяснить  нам, что наши вещи останутся целы и невредимы. Затем  он повернул
вправо  и повел нас  к маленькому  дому,  как я после узнал, представлявшему
собой гостиницу. Мы вошли в  красивую  комнату  и увидели  деревянный  стол,
уставленный  всякими  явствами,  очевидно,   приготовленный  для  нас.   Наш
проводник пригласил нас сесть  на скамейку около  стола. Мы  не  стали ждать
вторичного  приглашения   и  накинулись  на  закуску.  Она  была  подана  на
деревянных  блюдах  и  состояла  из  холодного козьего  мяса,  обернутого  в
какие-то листья, придавшие ему восхитительный вкус; из зелени, вроде латука,
коричневого  хлеба и красного  вина,  наливаемого в роговые чаши. Вино имело
нежный и прекрасный вкус, что-то вроде бургундского.
     Через  двадцать  минут мы  встали  из-за  стола, чувствуя  себя  совсем
другими людьми. После всего, что  мы  пережили, мы нуждались в двух вещах: в
пище и  отдыхе.  Две красивые девушки,  совершенно так  же одетые,  как  та,
которую мы видели в лодке,  стояли  около  нас, пока мы  ели, и  были  очень
деликатны. Я узнал позднее,  что  национальный костюм  туземной  женщины  --
белая  полотняная юбка до колен  и верхнее  платье в виде тоги из коричневой
ткани, причем часть груди и правая рука остаются обнаженными. Если юбка была
совершенно белая, это означало, что обладательница ее -- девушка, белая юбка
с  пурпурной каймой  на конце обозначала замужнюю женщину  и первую законную
жену.  Если кайма на  юбке была волнистая -- женщина  была второй или другой
женой; юбка с черной каймой указывала на вдову.
     Тога, или "кэф", как ее называют здесь, могла быть различного -- цвета,
от белого  до темно-коричневого, согласно общественному положению, и  вышита
на конце различными  шелками.  Рубашки или  туники  мужчин  различались лишь
цветом и материалом. Одно только национальное  украшение неизменно  носили и
мужчины, и женщины -- золотой обруч  на правой руке, около локтями  на левой
ноге, ниже колена. Люди высокопоставленные надевали золотой обруч  на шею, и
я заметил такой обруч на шее нашего почтенного проводника.
     Как только мы кончили есть, этот почтенный старик, стоявший около нас и
беспокойно поглядывавший на  наши ружья,  низко поклонился  Гуду,  которого,
очевидно, считал  предводителем  отряда,  благодаря его  блестящей  форме, и
повел нас  к  большому  крыльцу.  Здесь мы  остановились  полюбоваться двумя
колоссальными  львами,  изваянными  из черного  мрамора и стоявшими на конце
широкой баллюстрады крыльца. Эти львы были великолепно сделаны, как говорят,
самим  Радемесом, который,  судя по  его  работам,  был  одним из величайших
скульпторов  в  мире. С  чувством удивления и  восхищения мы  поднимались по
лестнице,   этому   чудному  произведению   человеческого   гения,  которым,
несомненно, через многие тысячи  лет  будет  любоваться еще  не существующие
поколения! Даже старый  Умслопогас,  считавший  недостойным себя чему-нибудь
удивляться,  был  поражен  и  спросил,  был  ли  мост  выстроен  людьми  или
дьяволами,  так как  любил  все  приписывать сверхъестественной силе. Только
Альфонс ничего не понимал  и не заботился об этом. Суровая красота  лестницы
была непонятна легкомысленному французу, который сказал:  -- "все  это очень
красиво,  но печально, ах, как печально!" --  И добавил, что ему больше было
бы по душе, если бы лестница была вызолочена.
     Мы  прошли  первый  ярус  в  120   ступеней  и  вступили  на  площадку,
соединявшую  его со вторым,  где залюбовались  великолепным видом на страну,
окаймленную горами и голубыми водами озера. Пройдя лестницу, мы очутились на
открытой  площадке, откуда шли три выхода. Два из них вели в узкие галлереи,
вырытые  в скале, которая шла кругом всей  дворцовой стены до главных  ворот
города, сделанных из бронзы. Как я узнал после, можно было запереть все  эти
входы и выходы и сделать их совершенно недоступными неприятелю. Третий выход
вел через  10 черных мраморных ступеней прямо к двери  в  дворцовой стене. К
этой двери и повел нас  проводник. Она была  массивна, сделала  из какого-то
прочного дерева  и защищена бронзовой решеткой. Как только мы подошли к ней,
дверь широко распахнулась. Нас встретил часовой, вооруженный копьем и мечом.
На груди  у  него  была надета искусно выделанная кожа  бегемота,  в руке он
держал круглый шит из  той же  кожи.  Особенно  меч  его  привлек  все  наше
внимание.  Он  был  совершенно одинаков  с  тем, который  имелся  у  мистера
Мекензи,  полученный  им   от  неизвестного  путешественника.  Значит,  этот
неизвестный  человек  говорил правду! Наш проводник сказал пароль, и  солдат
опустил свое копье, которое зазвенело, ударившись о пол.  Мы  прошли во двор
дворца,  представлявший собой  четырехугольник, убранный цветами,  кустами и
растениями, большая  часть  которых была нам неизвестна. В центре садика шла
широкая аллея,  окаймленная большими раковинами,  принесенными сюда с озера.
По аллее  мы дошли до  другого  входа,  под круглой аркой, на которой  висел
плотный занавес, заменявший двери. Затем мы  очутились в большом зале дворца
и остановились в удивлении перед грандиозным зрелищем.
     Зал был огромный, с великолепным дугообразным сводом из резного дерева.
На  расстоянии  20  футов от  стены  высились стройные  колонны  из  черного
мрамора. В конце зала, поддерживаемого этими колоннами, находилась мраморная
группа, выполненная королем Радемесом в память сооружения им крыльца.
     Красота  группы  поражала  взор.  На  черном мраморе  цоколя выделялась
великолепно изваянная фигура  из  белого  мрамора,  представлявшая  молодого
человека с  благородным  лицом,  спящего на ложе.  Одна  рука  его бессильно
опушена на  край  ложа,  а на другой  покоится  голова,  наполовину закрытая
локонами.  Склонившись над ним, положив руку на  его  лоб, стоит  закутанная
фигура  женщины с  лицом  поразительной красоты.  Я не  в силах  описать все
спокойное  величие  прекрасного  лица,  на  котором  сияет  отблеск  нежной,
ангельской улыбки!  -- И в ней,  в  этой улыбке, все -- могущество, любовь и
божественная  красота!  Глаза женщины  устремлена  на спящего  юношу.  Самая
замечательная  вещь  в  этой  группе,  особенно  удавшаяся  скульптору,  это
внезапный подъем творческого духа, отразившийся на усталом и измученном лице
спящего. Вы видите,  как вдохновение проникает в темноту человеческой души и
озаряет ее новым светом,  подобно лучу рассвета, разбивающему мрак ночи! Это
--  дивное создание рук человеческих,  и только  гений мог  создать что-либо
подобное! Между черными мраморными  колоннами стоят другие мраморные группы,
изображающие  различные аллегории  или  бюсты великих людей  работы того  же
великого скульптора  Радемеса, но ни одна из них, по нашему мнению, не может
сравниться с вышеописанной группой.
     В центре  зала находится священный камень народа. На нем монархи  после
церемоний  коронования  клянутся соблюдать  интересы  страны,  ее  традиции,
законы и  обычаи. Этот  камень, очевидно, принадлежал к глубокой  древности,
бока  его были покрыты  заметками и  линиями,  что,  по мнению  сэра  Генри,
служило доказательством его существования в отдаленный период времени.
     Относительно  этого камня существовало курьезное предсказание:  он,  по
народному поверью, упал с  солнца, и, когда будет раздроблен в куски,  тогда
король чужеземной расы будет править  всей страной. Но камень выглядел  пока
очень  прочным, и династия  имела много шансов  править  страной  еще долгие
годы.
     В  конце зала, на  богатых  коврах,  стояли  два  трона в виде  больших
кресел, сделанных из золота и богато украшенных. Над каждым троном виднелась
эмблема солнца, посылающего свои лучи по всем направлениям. Подножьями обоих
тронов служили спящие львы с большими топазами вместо глаз.
     Свет проходил  в  зал через  узкие отверстия наверху,  сделанные в виде
замковых бойниц, но без стекол, которые, очевидно, были неизвестны здесь.
     У нас не было времени хорошо  рассмотреть зал, потому  что  при входе в
него  мы  заметили большое  количество  людей,  собравшихся  перед  тронами,
остававшимися  незанятыми.  Знатнейшие  из присутствовавших  людей сидели на
разных  деревянных  креслах, поставленных справа и слева от тронов,  и  были
одеты  в белые  туники, богато расшитые, с разноцветной  каймой, и держали в
руках  украшенные золотом мечи. Суда  по достоинству их осанки, все они были
очень  высокопоставленные особы. Позади  каждого  из них стояла кучка слуг и
преданных людей.
     Налево  от  тронов сидела маленькая  группа  людей,  -- шесть  человек,
которые заметно отличались от других; на них была одета длинная белая одежда
с  изображением солнца, перевязанная у пояса чем-то вроде  золотой цепи,  от
которой шли вниз длинные, эллиптической формы, золотые  дощечки, сделанные в
виде рыбьей  чешуи, так  что, при каждом движении важных особ, они звенели и
блестели.  Все эти  люди находились  в  почтенном  возрасте, имели суровый и
внушительный вид и длинные бороды.
     Один  из  них  производил особенно странное впечатление.  Ом был  очень
стар,  -- около 80 лет, -- чрезвычайно высок, с белоснежной бородой, которая
висела да пояса. Черты лица его были строги и  суровы, серые глаза  смотрели
холодным, пронизывающим взглядом. Головы других были непокрыты, а у высокого
старика  на  голове  была надета  вышитая золотом  шапочка, указывавшая, что
обладатель ее  -- персона  особой важности. Позднее  мы узнали,  что это был
Эгон, великий  жрец страны. Когда  мы подошли ближе, все эти люди, включая и
жрецов,  встали  и весьма учтиво поклонились нам, прикладывал два  пальца  к
губам, в знак приветствия. Из-за  колонн вышли  слуги и принесли кресла,  на
которые  мы сели  лицом к  тронам.  Мы сели  втроем, а  Умслопогас и Альфонс
встали позади нас. Едва  мы успели сесть, как раздались звуки  труб справа и
слева.  Затем  вошел  человек,  встал  против  трона  с  правой  стороны   и
провозгласил  что-то   громким  голосом,  причем  повторил   три  раза  стою
"Нилепта". Другой человек прокричал  что-то перед левым троном, повторив три
раза слово "Зорайя".
     С  каждой стороны появились вооруженные люди, встали но  обеим сторонам
тронов и опустили  вниз  свои копья, зазвенев ими  по мраморному полу. Снова
звуки труб,  и с разных сторон появились обе королевы, сопровождаемые шестью
дамами. Все присутствовавшие в зале встали, приветствуя их.
     Я видал на своем  веку красивых женщин  и более не прихожу в восторг от
прекрасного лица, но красота сестер-королев превосходит всякое описание! Обе
были молоды  --  около 25 лет;  обе  высоки  и  изящно  сложены. Но  на этом
сходство их кончалось. Нилепта была женщина ослепительной красоты, ее правая
рука  и часть груди, согласно обычаю, были обнажены  и сияли белизной из-под
складок белой, расшитой золотом тоги, или "кэф". Ее лицо было так прелестно,
что, раз увидевши,  его трудно  было забыть. Волосы  настоящего  золотистого
цвета,  собранные  короткими   локонами   вокруг  головы,  осеняли   чистый,
прекрасный, как слоновая  кость, лоб,  глубокие, искристые серые глаза сияли
нежностью и царственным величием. Рот был удивительно нежно очерчен. Все  ее
лицо поражало  прелестью  и  красотой  очертаний  вместе с  легким  оттенком
усмешки, приютившейся в углах губ, подобие серебристой капле росы на розовом
бутоне. На ней не было никаких драгоценностей, кроме золотого обруча на шее,
руке   и  колене,  сделанного  в  виде  змейки.  Ее  тога  была  сделана  из
снежно-белого полотна, богато расшита золотом и украшена эмблемой солнца.
     Другая сестра,  Зорайя,  представляла  собой  несколько  иной,  мрачный
характер   красоты.   Волосы  Зорайи,   волнистые,  как   у   Нилепты,  были
иссиня-черного  цвета  и  падали локонами  на  плечи.  Цвет  лица оливковый,
большие темные глаза,  мрачные и блестящие,  полные,  я сказал  бы, жестокие
губы!  Это лицо, спокойное  и  холодное, говорило  о затаенной страстности и
заставило меня подумать о том,  как оно  изменится,  когда  страсть вырвется
наружу. Я  смотрел  на  лицо Зорайи, и мне припомнились спокойные и глубокие
воды  моря, которое в  ясные дни ничем не  проявляет  своей могучей силы,  и
только в  сонном рокоте его  слышится затаенный дух бури! Фигура Зорайи была
прекрасна  по своим  линиям  и  очертаниям, хотя  несколько  полнее,  чем  у
Нилепты. Одеты обе были совершенно одинаково.
     Когда прекрасные королевы спокойно уселись на своих тронах при глубоком
молчании  всего двора,  я думал,  что обе  сестры совершенно  воплощают  мое
понятие о  царственности. Эта царственность сказывалась в их формах, грации,
достоинстве,  даже  в  варварской пышности окружающей  их  обстановки.  Быть
может, они вовсе  не нуждались  в  воинах  и  золоте,  чтобы  утвердить свою
власть,  чтобы подчинить своей  воле упрямых людей!  Достаточно  было одного
взгляда  блестящих  глаз,  одной  улыбки  прекрасных  уст,  чтобы  заставить
подданных идти на смерть ради них!
     Но  королевы  были  прежде  всего  женщинами  и  потому не  были  чужды
любопытству. Проходя к  своим тронам, они  бросили быстрый взгляд на нас.  Я
видел,  как  их  глаза  скользнули  по мне,  не найдя ничего  интересного  в
незначительном и седом старике. С явным удивлением перевели они свои взор на
мрачную  фигуру  старого  Умслопогаса,  который  поднял  свой  топор в  знак
приветствия, потом пристально  вгляделись в  Гуда,  привлеченные блеском его
мундира и, наконец, остановили свои взор на  лице сэра Генри. Солнечные лучи
играли на его светлых волосах и  бороде, выставляя в выгодном свете красивые
линии  массивной  фигуры.  Он  поднял  глаза  и встретил  взгляд  прелестной
Нилепты.  Я не  знаю почему,  но кровь  прилила  к нежной коже королевы,  ее
прекрасное  лицо  вспыхнуло,  покраснела   даже  прекрасная  грудь,  рука  и
лебединая шея. Щеки закраснелись, как лепестки розы. Потом она успокоилась и
снова  побледнела.  Я взглянул на  сэра  Генри, он покраснел до самых  глаз.
Честное  слово,  --  подумал я, -- на  сцене появились  дамы, следовательно,
прощай мир и спокойствие!
     Я  вздохнул  и  покачал  головой,  потому что знал, что красота женщины
подобна  красоте  молний и  несет  с  собой разрушение  и отчаяние!  Пока  я
размышлял,  обе  королевы  сидели  на  тронах.  Еще  раз   зазвучали  трубы.
Придворные сели на свои места. Королева Зорайя указала на нас.
     Из толпы вышел  наш проводник, держа за руку девушку, которую мы спасли
из  воды. Поклонившись, он обратился к королевам, очевидно, рассказывая им о
нас. Курьезно было видеть выражение удивления и страха на их лицах, пока они
слушали  рассказ. Ясно  было, что  они  не могут понять,  каким  образом  мы
очутились на  озере,  и готовы  приписать наше  появление сверхъестественной
силе. Рассказ продолжался, и я  заключил  по частым обращениям рассказчика к
девушке,  что  он  говорил  о  бегемотах,  которых мы  застрелили; затем  мы
подумали,  что он  врет  чтонибудь  относительно бегемотов,  потому  что его
рассказ часто прерывался негодующими восклицаниями жрецов и придворных, в то
время как королевы слушали  с изумлением, особенно,  когда рассказчик указал
на каши  винтовки,  как на орудия  разрушения и  смерти.  Я должен  пояснить
теперь, что обитатели страны  Цу-венди  были солнцепоклонниками,  и  бегемот
считался у них  священным  животным. В  известное  время  года  они  убивают
бегемотов тысячами  --  бегемоты  оберегаются специально  для этого в  озере
страны, так как их кожа идет на аммуницию солдат, -- что нисколько не мешает
туземцам считать бегемота священным животным.*

     * Вероятно, г. Кватермэн не знал, что у народа, боготворящего животных,
существует обычай ежегодно приносить его в жертву богам. Смотри Геродота 42.

     Те бегемоты, которых мы застрелили, принадлежали к священным  животным,
и специальной обязанностью жрецов было заботиться о них. Таким образом, сами
не зная того, мы совершили святотатство самого ужасного вида.
     Когда  наш  проводник окончил  свой рассказ, высокий  старик  с длинной
бородой и в круглой шапочке, великий жрец Эгон, встал и  начал  бесстрастным
тоном говорить что-то  королевам. Мне не нравился холодный взгляд  его серых
глаз,  устремленных на нас. Вероятно, он нравился бы мне еще меньше, если бы
я понимал  его  речь  и знал,  что,  во  имя  оскорбленного  божества,  жрец
требовал,  чтобы мы были  принесены  в  жертву  и сожжены. Когда  он кончил,
королева  Зорайя  заговорила  нежным, музыкальным  голосом, и,  судя  по  ее
жестам, разбирала  другую  сторону  вопроса.  Затем Нилепта  сказала  что-то
жрецу. Мы, конечно, и не подозревали, что она заступалась за нас и просила о
помиловании. В конце концов, она обернулась к высокому человеку средних лет,
с  черной  бородой и длинным  мечом в руке, которого звали  (это  мы  узнали
потом) Наста, и который был очень важным лицом к стране. Очевидно, она ждала
от него поддержки. Но  когда она переглянулась с сэром Генри еще при входе в
зал  и  покраснела, как роза,  я заметил, что  это было  неприятно  высокому
человеку, потому что он  закусил губу и схватился за меч. Потом нам сказали,
что  он жаждал  подучить  руку королевы и  вступить с ней в брак. Нилепта не
могла  сделать худшего выбора,  когда обратилась  к нему за помощью. Он тихо
заговорил  с ней, очевидно,  соглашаясь  с доводами великого жреца. Во время
этого разговора Зорайя положила  локоть на  колено,  уперлась подбородком на
руки и смотрела на Насту с презрительной улыбкой на губах,  как будто видела
насквозь  его  мысли  и планы.  Нилепта,  очевидно,  рассердилась,  ее  щеки
покраснели,  глаза  заблестели,  и  она  стала  еще красивее.  Наконец,  она
повернулась к Эгону и,  казалось,  дала ему  согласие, потому что  тот низко
поклонился  ей. Все  это  время  Зорайя  сидела  и улыбалась.  Вдруг Нилепта
сделала знак. Раздался звук  труб. Все встали  и покинули зал, кроме стражи,
которой она приказала остаться на месте.
     Когда все ушли, Нилепта наклонилась, нежно улыбаясь, и с помощью знаков
и  восклицаний дала нам понять,  что желала  бы узнать, как  мы попали сюда.
Очень трудно было объяснить ей это. Но вдруг меня осенила мысль. В кармане у
меня  имелась записная  книжка и  карандаш.  Я  набросал  на  бумаге  чертеж
подземной реки и озера, подошел к ступеням трона и подал книжку Нилепте. Она
поняла  сразу,  радостно захлопала  в ладоши, сошла с трона  и подала чертеж
Зорайе,  которая также  сейчас поняла его. Нилепта  взяла карандаш