или иначе, его, как минимум, нужно очистить  от
наслоений ила, что, видимо, и происходит. В общем, что бы то ни было,  это
каким-то образом связано с благоустройством.
   Мы молчали, переваривая его слова.
   - А вот эти две точки?  -  Филлис  первая  собралась  с  мыслями.  -  В
Карибском море и Гватемальской котловине.
   Бокер  достал  портсигар  и  предложил  нам  закурить,  но  мы  вежливо
отказались. Тогда он закурил сам, откинулся на спинку кресла  и,  выпустив
под потолок тонкую струйку дыма, произнес:
   - Как вам понравится такая идея - туннель, связывающий _Глубины_ по обе
стороны перешейка? Вспомните историю Панамского канала.


   В чем в чем, а в узости  мышления  Бокера  не  упрекнуть,  если  уж  он
выдвигает теорию - так это действительно - Теория. И  что  самое  главное:
еще никому не удалось его опровергнуть. Проблема в  том,  что  бокеровские
гипотезы совершенно неудобоваримы для нормальных людей. И  как  ни  хороша
была очередная его гипотеза, она костью  застряла  у  меня  в  горле,  что
случается  со  мной  нечасто,  ибо  я  всегда  считал  себя  чуть  ли   не
шпагоглотателем. Так что до конца разговора я занимался тем,  что  пытался
расправиться с этой злосчастной костью. У меня не было ни мыслей, ни слов,
ни сил, чтобы хоть что-то противопоставить безукоризненной логике  Бокера.
На прощание он подкинул нам еще один сюрпризик.
   - Вы, конечно, слышали о двух невзорвавшихся атомных бомбах?
   - Конечно...
   - А что вы знаете о вчерашнем атомном взрыве, за который ни одна страна
не взяла на себя ответственность?
   - Вы думаете, что это одна из тех бомб? - неуверенно спросила Филлис.
   - Почти уверен. Очень хотелось бы думать, что это не так, но... но  вот
что любопытно: одну бомбу сбросили у Алеут, другую - во впадину  Минданао,
а эта взорвалась недалеко от Гуама...


   - Как жаль, - сокрушалась  Филлис,  -  что  в  свое  время  я  не  была
прилежной  ученицей  и  наплевательски  относилась  к  географии,  которую
бедняжка мисс Попл тщетно пыталась в меня вдолбить. Каждый день  всплывают
какие-нибудь новые названия, о которых я сроду не слышала.
   - Не унывай,  -  утешил  я,  -  в  военных  сводках  упоминаются  такие
названия, о которых сами географы порой не подозревают,  не  говоря  уж  о
том, что на обычных картах они и вовсе не значатся.
   - Вот опять... сообщают, что около шестидесяти человек смыло  какими-то
_цунамИ_, прошедшими над островом Ростбифа. Где этот Ростбиф? И что еще за
_цунамИ_?
   - Не _цунамИ_, дорогая, а цунАми, по-японски - волна, гигантская волна,
возникающая в результате подводных землетрясений. А где находится  Ростбиф
- понятия не имею,  зато  могу  предложить  целых  два  острова  Сливового
Пудинга.
   - И чего ты вечно корчишь из себя отличника, Майк, -  Филлис  осуждающе
посмотрела на меня. - М-да, интересно, как это все нас коснется?
   - Причем тут мы?
   - Я о том, что сейчас происходит на две.
   - С чего ты взяла, что это не настоящие цунами, и связываешь с ними...
   - Ах, - перебила меня Филлис, - как звучит: _настоящие цунами, с  ними,
с нами, сними-снами_... что еще случится с нами?
   - Хорошо, - не выдержал я. - Давай попробуем разобраться.
   - ..._сними-снами_...
   - Если тебя это так волнует,  можешь  позвонить  своему  ученому  другу
Матету.
   - ..._настоящие цунами_...
   - У него непременно есть сводки. Он тебе скажет точно -  настоящие  они
или ненастоящие, или...
   - Ты уверен? А как они это узнают?
   - Спроси чего-нибудь полегче. Узнают  и  узнают.  Матет  обязательно  в
курсе, если там что-то не так.
   - Хорошо, - сказала Филлис и вышла из комнаты.
   Не прошло и трех минут, как она вернулась.
   -  Настоящие  цунами.  Цитирую:  "Небольшое  сейсмическое  возбуждение,
произошедшее вблизи острова Святого  Амброзия;  долгота  такая-то,  широта
такая-то". Кстати, Ростбиф - второе название острова Надежды.
   - А где этот остров Надежды?
   - А, кто его знает, - Филлис беспечно махнула рукой.
   Она взяла газету и села на диван.
   - Как скучно, - сказала Филлис, сдерживая  зевоту,  -  ничегошеньки  не
происходит.
   - Пока... - резонно заметил я.
   - Вчера звонил капитан Винтерс: за два месяца - ни одного  сообщения  о
болидах.
   - Он как-нибудь прокомментировал это событие? - Я достал сигарету.
   - Нет, просто упомянул между делом.
   - Бокер  сказал  бы,  что  закончилась  первая  фаза  колонизации:  его
первопроходцы обустроились, дальнейшее зависит  от  того,  как  они  будут
жить: либо - долго, либо - в долгах.
   - Я думаю - в долгах, а, как говорят русские: "Долг платежом красен".
   - _ПлачУ и плАчу, плачУ и плАчу_... - отозвался я. - Если бы кто-нибудь
услышал домашнее чириканье лучшей специалистки по сенсациям,  он  смог  бы
составить нам конкуренцию.
   Филлис пропустила мое замечание мимо ушей.
   - Помнишь, о чем говорил Малларби? - спросила она. - Вот и  я  не  могу
понять, какое нам дело, что происходит на дне, почему мы не можем оставить
их в покое и уступить ненужную часть мира?
   - На первый взгляд, вполне разумно, - согласился я. - Но Малларби  имел
в виду другое, и в этом я с ним абсолютно согласен - мы столкнулись  не  с
разумом, а с инстинктом. Инстинкт самосохранения сопротивляется уже  самой
мысли о чуждом ему Разуме, и не без  оснований.  Трудно  представить  себе
форму  разума,  если,  конечно,  не  впадать  в  абстракцию,  которая   не
попыталась бы переустроить среду обитания на свой лад. И как-то  уж  очень
сомнительно,  чтобы  интересы  двух  форм  разума   совпадали,   настолько
сомнительно, что, думается, вместе нам никак не ужиться.
   Филлис задумалась.
   - Уж очень мрачно, Майк. Прямо какая-то дарвиновская перспектива.
   - "Мрачно" - это, дорогая,  эмоции.  На  самом  деле  -  такова  жизнь.
Представь, один вид живет в соленой воде, другой  -  в  пресной.  Настанет
день, когда они  расплодятся  настолько,  что  им  станет  тесно  в  своих
водоемах, и тогда одни,  ради  своего  удобства  или  продолжения  рода  -
назови, как хочешь -  начнут  опреснять  моря,  а  другие...  как  бы  это
сказать... - подсаливать реки и озера. Только так и никак иначе.
   - То есть ты за то, чтобы закидать океаны атомными бомбами?
   - Дорогая, я за естественный ход событий. "Всему свое время", - это  не
я сказал. Если за летом следует осень, еще  не  значит,  что  осенью  надо
будет тащить лестницу и обрывать листья с деревьев.
   - Действительно, с какой стати?
   - Вот и я говорю...
   - То есть, ты против бомбежек? Я правильно тебя поняла?
   - Да оставь ты бомбы в покое! Черт возьми, не в них  дело.  Пойми,  как
только у человека наметилась первая  извилина  в  мозгу,  он  огляделся  и
увидел, что мир, в том виде, как он есть, его не устраивает. Думаешь, эти,
там на дне, всем довольны? Черта с два.  У  нас  есть  все  основания  для
подобного вывода. Или ты считаешь, что наши бомбежки им пришлись по вкусу?
Как бы не так. И тут же напрашивается следующий вопрос:  сколько  осталось
до прямого столкновения?
   - Ты спрашиваешь меня? Ты сам прекрасно  знаешь,  что  все  началось  с
первой бомбы. Я тоже об этом сожалею.
   - Жалеть уже поздно, дорогая. Теперь в их черном списке  преобразований
природы мы с тобой - на первом месте. А в том, как скоро они обезопасились
от нашего оружия, есть нечто зловещее, словно они приготовились  ко  всему
заранее. Будем надеяться, что эти твари останутся в своих _Глубинах_ и  не
позарятся на наши владения. В противном случае, хотел бы я знать,  чем  мы
их встретим?
   - Значит, ты все-таки за атомные бомбы, - подытожила Филлис.
   - Бог мой! Милая, ни я, ни ты, ни весь Королевский Флот, никто не хочет
сбрасывать эти бомбы: шуму - много, а  результат  сомнительный.  Однако  я
очень надеюсь, что наш доблестный Флот, "ополчась на море смут, сразит  их
противоборством" [В.Шекспир "Гамлет, принц датский"]. А вот  какое  оружие
мы применим, зависит от времени, места и условий.
   Филлис сидела, подперев рукой голову, невидящим  взором  уставившись  в
газету.
   - Ты говоришь - "такова жизнь",  ты  в  этом  уверен?  -  спросила  она
немного погодя.
   - Да, пусть даже из предположений Бокера верна только часть... Вдвоем с
ними нам не ужиться на Земле.
   - И когда, по-твоему, это случится?
   Я пожал  плечами.  Если  представить,  какие  естественные  препятствия
должны преодолеть и те, и другие, чтобы добраться  друг  до  друга,  можно
подумать, по меньшей мере, пройдет не один десяток лет, а то и столетий.
   Филлис снова вперилась в пустоту, и я, зная этот симптом, не  собирался
нарушать ее задумчивости. Мы  долго  молчали,  пока  вдруг  в  наступившую
тишину не вкрался мягкий и тревожный полушепот Филлис.
   - ...ветер, его полночные завывания  и  стоны  утопают  в  нарастающем,
рокоте гневных  волн  океана...  слышишь,  где-то  совсем  рядом  противно
завизжала лебедка - это матросы  сбросили  за  борт  спасательную  шлюпку.
Ветер подхватил их хриплые, просоленные голоса и понес  прочь.  Тише!  Что
это? Я слышу чей-то голос, доносящийся словно из  небытия:  "одна  сажень,
две..."  -  шум  ветра  все  тише,  голос  все  отчетливей:  "три  сажени,
четыре...". Какой-то мерный,  неясный  гул,  гнусное  чавканье  рыб  -  мы
погружаемся: "пять  саженей..."  -  противное  чавканье  сменяется  жуткой
какофонией: "полное погружение!.." - тишина: пять секунд, десять... Нет, я
не слышу, я - ощущаю каждой клеткой, ощущаю тяжелые стоны _Глубин_...  мне
страшно... что-то происходит... опять чей-то голос. Что, что он говорит?..
я не могу разобрать... о Левиафанах?!.. теперь я различаю каждое  слово...
о, Боже! Какой нечеловеческий голос: "...Самая недоступная точка  Земли  -
дно. Так было, есть и будет. Кромешная темнота. Мрак. Самая мрачная  точка
Земли. Так было, есть и будет до тех пор, пока не высохнут моря и  океаны,
и тогда растрескавшаяся, безжизненная планета будет нескончаемо  вращаться
по своей орбите, а жизнь на ней станет историей.
   Но это случится не раньше, чем Солнце высушит пять миль воды над  нами.
А пока - здесь Мрак. Мрак и Холод. Мрак и Холод и Тишина. И  Покой.  Пусть
будет так. Мы так хотим.
   Дно - самое лучшее и самое страшное место на Земле. Здесь  правит  сама
Смерть. Вглядитесь, все устлано бренными останками цветущей некогда жизни.
Биллионы и биллионы существ обрели здесь свой последний  приют.  Тишина...
Гробница Мира. Вы говорите: "Нет! Ничто не может существовать Здесь", а мы
отвечаем: "Мы. Ваши предки миллион лет назад тоже выкарабкались на  берег,
преодолев огромную толщу вод, так что мешает нам?.. ждите нас, мы идем..."
   А потом сразу вступаешь ты и говоришь о неизбежности столкновения  двух
Разумов. Затем я - о возможности взаимопонимания и все такое  прочее.  Как
идейка?
   - Если честно, то я мало что понял: что, для чего, зачем?
   - Мне представляется это как передача из серии "Камо грядеши".
   - Конечно, можно попробовать. Но... Ты хочешь  показать  картину  новой
жизни на примере завораживающих кельтских мифов?
   - Приблизительно...
   - Это ужасно, Фил. Говорить об этом в таком тоне? Не знаю. Давай  лучше
попробуем подготовить документальный материал. Вот тогда, я  думаю,  будет
что-то.
   - Может, ты и прав. Но, пока у нас нет материалов на передачу, я бы, на
твоем месте, так не пренебрегала моей идеей. Впрочем, кажется, за  фактами
дело не станет. - Филлис неожиданно замолчала. - Иногда мне очень страшно,
Майк. Так хочется, чтобы они убрались отсюда и побыстрее.
   Я мысленно согласился с ней, но к тому, что произошло  дальше,  не  был
готов никто.



ФАЗА ВТОРАЯ

   Мы выехали рано утром. Машина была загружена еще с вечера, и, выпив  по
чашечке кофе, мы быстро тронулись в путь. Я посмотрел на часы.
   - Пять минут шестого. У нас еще есть пару часов, пока  дороги  запрудят
автомобили.
   Нам  предстояла  неблизкая  дорога,  что-то  около  трехсот  миль,   до
небольшого коттеджа в Корнуэлле близ Константайна, некогда  приобретенного
Филлис на скромное наследство тетушки Хелен.
   Я, конечно, предпочел бы дом  где-нибудь  в  окрестностях  Лондона,  но
Филлис, по ей одной ведомой причине, была непреклонна.
   Коттедж Роз - так назывался наш скромный пятикомнатный домик из  серого
камня - расположен на  юго-восточном  склоне  холма,  поросшего  вереском,
розовый цвет которого и дал название коттеджу.
   Это невысокий дом, с крышей почти до самой земли в  чисто  корнуэллском
стиле, с фасадом, выходящим на Хелфорд-Ривер, так что ночью  всегда  видны
огни маяка  на  мысе  Лизард,  а  днем  открывается  изумительный  вид  на
изрезанное побережье Фалмутского залива. А если вы отойдете ярдов  на  сто
от подветренной стороны холма, то вдалеке за Маунтским  заливом  различите
острова Силли, за которыми - Атлантика.
   Если же вам захочется прогуляться в Фалмут - пожалуйста - семь миль, за
покупками в Хелстон - ради бога - девять. И уж, коль скоро вы добрались до
Корнуэлла, то понимаете, что не зря преодолели почти триста миль.
   Мы использовали коттедж как временное пристанище -  закинув  в  котомку
накопившиеся заказы, идеи, задумки, мы вырывались недели на четыре,  чтобы
разгрести весь этот скарб, поработать  извилинами,  постучать  на  пишущей
машинке в тишине  благостного  уединения.  Отдохнувшие  и  посвежевшие  мы
возвращались в Лондон: бегали по магазинам, поддерживали нужные и ненужные
связи, работали, наконец! Вся эта суета продолжалась до тех пор,  пока  из
глубины души не вырывался крик отчаяния, и тогда, наскоро покидав  вещи  в
автомобиль, мы трогались в путь.
   В то утро я нещадно гнал машину. Филлис мирно спала на моем плече, пока
я не разбудил ее.
   - Йовил, дорогая. Самое время перекусить.
   Я оставил Филлис приходить в себя  после  сладкого  сна,  а  сам  пошел
купить свежие газеты.
   ...Мы сидели за столиком, уплетали кашу и просматривали прессу.
   В передовицах сообщалось о кораблекрушении, но  поскольку  корабль  был
японским, я подумал, что газетам, видимо, просто нечего  больше  печатать.
Из голого любопытства я прочитал заметку под фотографией: "Японский лайнер
"Яцухиро",  курсировавший  между   Нагасаки   и   Амбоном,   затонул   при
невыясненных обстоятельствах. Из семисот с лишним человек, находившихся на
борту корабля, в живых осталось пять".
   Странное дело, но меня не покидает  ощущение,  что  мы  тут  на  Западе
слишком экспрессивны,  а  они  -  на  Востоке  -  чересчур  инертны.  Так,
например, если в Японии обрушится мост, сойдет с рельсов поезд,  или,  как
сейчас, затонет судно - это не вызовет таких  эмоций,  как  случись  нечто
подобное у нас. Я не осуждаю японцев, но тем не менее это так.
   - Посмотри, - вдруг сказала Филлис.
   - В чем дело?
   Она ткнула пальцем в газету. "Гибель  японского  лайнера  у  Молуккских
островов" - гласило название. Точно такое же коротенькое сообщение, только
вместо фотографии - схема района кораблекрушения.
   - Тебе не кажется, что корабль затонул  где-то  совсем  рядом  с  нашей
старой знакомой - впадиной Минданао?
   - Действительно, неподалеку.
   Я внимательно ознакомился с сообщением. "Смерть в тишине обрушилась  на
спящий лайнер... Бедные дети... несчастные матери..." - Ну,  конечно,  без
этого нельзя! -  "...вопили  от  ужаса...  Обезумевшие  женщины  в  ночных
сорочках выскакивали из своих кают... Бедные матери с огромными  от  ужаса
глазами, подхватив самое драгоценное в жизни - детей..." и  так  далее,  и
тому подобное. Если  отбросить  всех  этих  женщин  и  детей,  вставленных
корреспондентом лондонской редакции, дабы выжать слезу у читателей, то вся
заметка выглядела настолько беспомощной, что я вначале  поразился,  почему
две столь авторитетные газеты предоставили событию первые полосы, но затем
понял,  что  скрывалось  за  всеми  этими  дутыми   страстями:   "Яцухиро"
непостижимо и загадочно, без всяких видимых причин, внезапно, как  камень,
пошел на дно.
   Позже я раздобыл копию сообщения агентства и увидел, что  оно  в  своей
неприкрашенной лаконичности куда более тревожно и драматично, чем все  эти
рассуждения о "ночных рубашках": "Причина  не  выяснена,  море  спокойное,
повреждений не было. Корабль погрузился в воду менее чем  за  одну  минуту
без явных следов аварии. Взрыва не наблюдалось"... Так что в  ту  ночь  не
было ни криков, ни воплей. У японцев едва хватило времени продрать  глаза,
и вряд ли  они  успели  сообразить  спросонок,  что  произошло.  Их  почти
мгновенно  поглотила  вода:  никаких   криков   -   одни   пузыри,   когда
двадцатитысячетонный стальной гроб взял курс на дно.
   Я поднял глаза на Филлис. Она  задумчиво  смотрела  на  меня,  опершись
подбородком на ладони.
   - Неужели это то самое, Майк, так скоро?
   Я замялся.
   - Трудно сказать, тут столько надуманного...  и  я  не  могу  судить...
Подождем до завтра. Думаю, из "Таймс" мы узнаем, что  случилось  на  самом
деле. А может и нет...
   Дальше мы уже ехали куда медленнее и остановились  один  только  раз  в
Дартмуте - на ленч.
   Наконец, к середине дня, ужасно уставшие, мы добрались до места. И хоть
я не забыл позвонить в Лондон, чтобы  попросить  прислать  все  вырезки  о
кораблекрушении, мне уже казалось, что  трагедия  на  другом  конце  света
столь же далека от  маленького  серого  домика  в  Корнуэлле,  как  гибель
"Титаника".
   На следующий день "Таймс" сообщила о происшествии, но как-то  уж  очень
вяло и осторожно, очевидно, в редакции и  сами  разводили  руками.  Совсем
иного характера были вырезки, присланные нам с  И-Би-Си:  фактов  -  нуль,
зато  куча  комментариев.  "Покрыта  тайной   гибель   японского   лайнера
"Яцухиро", ушедшего в вечность в ночь на  понедельник  у  южных  Филиппин,
унесшего с собой более семисот жизней. Со времен загадки  "Марии  Целесты"
мир еще не знал столь таинственного происшествия". "Создается впечатление,
что лайнер "Яцухиро" займет достойное место в длинном списке неразгаданных
тайн моря. Тайна шхуны "Мария Целеста", которая была обнаружена дрейфующей
у..." "Рассказы пяти оставшихся в живых японских  моряков  только  сгущают
мрак, окружающий судьбу судна "Яцухиро".  Почему  оно  затонуло?  Как  это
случилось? Почему столь внезапно? Неужели  мы  так  никогда  и  не  найдем
ответа на эти вопросы, как не нашли ответа на вопросы, связанные с "Марией
Целестой"? "Даже в наш век, в век науки, море  продолжает  ставить  нас  в
тупик.  Гибель  "Яцухиро"  -  очередная  неразрешимая  загадка  в  истории
мореплавания. Как и знаменитая "Мария Целеста"..."
   - Майк, они что, все с ума посходили? Вот  опять:  "Трагическая  гибель
"Яцухиро" стоит в одном ряду с неразрешимой загадкой "Марии  Целесты".  Но
ведь самое таинственное в случае "Марии Целесты" - это как раз то, что она
не затонула. Все наоборот...
   - Приблизительно так.
   - Тогда я ничего не понимаю.
   - Все очень просто, дорогая. Это - такой  "угол  зрения"  или  "уровень
мышления". Никто не знает и  не  понимает,  почему  затонул  "Яцухиро",  и
причисляют его гибель к загадкам морей. Ну, а "Мария  Целеста"  -  первое,
что приходит в голову из этой области.  Другими  словами  -  все  зашли  в
тупик.
   - Тогда я предлагаю выбросить весь этот мусор.
   - А вдруг на что наткнемся? Давай, почитаем. Не может же так быть,  что
мы единственные, до кого дошла связь событий... Читай внимательнее.
   Мы просмотрели уже почти всю  кипу  вырезок,  узнав  массу  сведений  о
"Марии Целесте" и ничего  -  о  "Яцухиро",  когда  наконец  Филлис  издала
громкое "А!" первооткрывателя.
   - Вот, - сказала она. - Это уже что-то новенькое.  Слушай:  "Роскошный,
сверкающий золотом лайнер "Яцухиро", построенный на деньги  с  Уолл-Стрит,
затонул при невыясненных обстоятельствах у берегов Филиппин.  В  то  время
когда  растущая  пропасть  между  неконтролируемыми  доходами   зажиточной
буржуазии  и   стремительно   снижающимся   жизненным   уровнем   японских
рабочих..." А, ну понятно.
   - О чем