близ
ручья:  лежа  под  деревом  он  спал. Невдалеке от него мирно паслись осел и
корова.
     - Маленький  лентяй!  -  закричал  я  ему,  -  вот  как ты заботишься о
скотине! Она могла вновь перейти через ручей и заблудиться.
     - Этого  опасаться  нечего,  -  с уверенностью возразил мне сонуля, - я
снял с моста несколько досок.
     - Вот  как!  Леность  придала  тебе  изобретательности. Но, вместо того
чтобы  спать, ты мог бы лучше набрать в дорожный мешок соли, на которую мать
рассчитывает,  о  чем кажется, она тебе и говорила. Набери же, дружок, соли,
а потом приходи ко мне за первый выступ скал, где я намерен выкупаться.
     Говоря это, я указал Эрнесту рукой выбранное мною место и удалился.
     Пробыв  в  воде  около  получаса,  я  удивлялся  тому,  что  Эрнест  не
является,  и  потому  оделся  и отправился посмотреть не заснул ли он снова.
Едва сделал я несколько шагов, как услышал его крик:
     - Папа! папа! помоги мне: она утащит меня!
     Я  побежал  на  крик  и  увидел моего маленького философа, невдалеке от
устья  ручья,  лежащим  на  брюхе  на песке и держащим в руке лесу, на конце
которой билась огромная рыба.
     Я  подбежал  к  нему  именно  вовремя,  чтобы не дать уйти великолепной
добыче,  так  как  силы Эрнеста истощались. Я схватил лесу и вытащил рыбу на
отмель,  где  мы  и  овладели нашей добычей, но не раньше как Эрнест вошел в
воду и оглушил рыбу ударом топора.
     Это была семга, весом по крайней мере футов в пятнадцать.
     Я  поздравил  сына не только с удачей или искусством в рыбной ловле, но
и относительно предусмотрительности, с которой он захватил с собой удочки.
     Пока  он  в  свою  очередь  купался, я потрошил и натирал солью семгу и
несколько  других,  гораздо  меньших рыб, которых Эрнест, поймав, завернул в
свой платок.
     Я  положил  на  прежнее  место  снятые  с  моста  доски, и когда Эрнест
воротился,  мы  запрягли  наших  вьючных  животных  и  направились обратно к
Соколиному Гнезду.
     Мы  шли  около  четверти  часа  по  окраине  луга, когда Билль, залаяв,
бросился  в  густую  траву,  из  которой вскоре появилось животное толщиной,
приблизительно,  с  овцу, которое обратилось в бегство, прыгая необыкновенно
высоко  и  далеко.  Я  выстрелил, но слишком поспешно, и дал промах. Эрнест,
предуведомленный  моим  выстрелом  и  стоя  в  том  направлении, по которому
побежало животное, выстрелил в свою очередь и положил добычу на месте.
     Мы побежали, чтобы скорее рассмотреть попавшуюся нам дичь.
     Животное  представляло  морду  и  цвет  шерсти,  подобные  мышиным, уши
зайца,  хвост  тигра,  чрезвычайно  короткие  передние  лапы  и  чрезвычайно
длинные  задние.  Я  долго  присматривался  к  нему,  не  будучи в состоянии
назвать  его.  Что  же  касается  до  Эрнеста,  то радость победы мешала ему
отдаться  своей  обычной  наблюдательности.  Его  занимала  только  важность
добычи.
     - Что  скажут  мать  и  братья,  -  вскричал  он,  - когда увидят такую
большую дичь и еще узнают, что убил ее я!
     - Да,  дружок,  у  тебя  верный глаз и твердая рука. Но мне хотелось бы
узнать  название  твоей  добычи.  Рассмотрим  ее попристальнее, и нам, может
быть, удастся...
     Эрнест прервал меня:
     - У  нее,  -  сказал  он,  -  четыре  резца,  и  потому  животное может
принадлежать к отряду грызунов.
     - Справедливо,  -  сказал  я,  -  но  у  него  под сосцами мешок, а это
составляет  отличительный  признак  сумчатых. И, кажется, я не ошибусь, если
скажу,   что   перед   нами   лежит   самка  кенгуру,  животное  неизвестное
естествоиспытателям  до  открытия  Новой Голландии знаменитым мореплавателем
Куком,  который  первый  видел  и  описал  это  животное. И потому ты можешь
считать свою сегодняшнюю охоту действительно необыкновенной.
     - Папа,  -  заметил  Эрнест,  - ты так радуешься за меня и нисколько не
досадуешь на то, что тебе не удалось убить животное самому?
     - Потому  что  я  люблю моего сына больше себя, и его успех радует меня
сильнее собственного.
     Эрнест бросился мне на шею и поцеловал меня.
     Кенгуру  был взвален на сани, и по пути я передал Эрнесту все, что знал
об  этом животном, об его коротких передних ногах, о длинных задних и об его
хвосте,  на  который  оно  опирается  как  бы  на пятую ногу, заменяющую ему
слишком короткие передние ноги.
     Едва  завидели  нас  оставшиеся  в  Соколином  Гнезде дети, как подняли
радостный  крик  и  побежали на встречу нам в забавном наряде. На одном была
длинная  рубаха;  другой  терялся  в широких синих штанах, хватавших ему под
мышки;   третий   был   почти  скрыт  в  балахоне,  спускавшемся  до  пят  и
уподоблявшем его вешалке.
     Видя,  что они приближаются торжественно, подобно театральным героям, я
спросил  их  о  поводе к этому переодеванию. Они объяснили мне, что во время
моего  отсутствия  мать  решила  вымыть их одежду и потому, в ожидании, чтоб
последняя   высохла,   они  должны  были  надеть  эту,  найденную  в  ящике,
привезенном нами с берега.
     Посмеявшись  над выходками, внушенными детям этим нарядом, все окружили
сани,   с   целью   освидетельствовать   кладь.   Хозяйка  поблагодарила  за
привезенные   нами   масло,  соль  и  рыбу;  внимание  же  детей  обратилось
преимущественно  на  семгу  и кенгуру, которого Эрнест с гордостью показывал
своим братьям.
     Жак  и  Франсуа  восторгались  этой  добычей. С несколько иным чувством
отнесся  к  ней  Фриц;  он посматривал на нее с какой-то досадой. Но в то же
время  мне  показалось,  что  он  старается  подавить  в себе это побуждение
зависти.
     - Папа,  -  сказал  он,  подойдя  ко  мне, - возьмешь ли меня с собой в
следующий раз, когда пойдешь куда-либо?
     - Да,  мой  друг,  -  ответил я. И я прибавил ему на ухо: - хотя бы для
одного  того,  чтобы  наградить  тебя  за  ту  внутреннюю борьбу, которую ты
только что выдержал и из которой вышел победителем.
     Фриц  обнял  меня, и подойдя к Эрнесту, искренно поздравил его с удачей
и  искусством,  доказывая  мне  этим,  что  пылкость его характера отнюдь не
уменьшала его доброты.
     С  другой  стороны,  я  с  удовольствием  заметил  скромность  Эрнеста,
который  с  нежной  внимательностью  умолчал  о  том,  что  я промахнулся по
кенгуру.
     По  разгрузке саней, я раздал нашим животным некоторое количество соли,
которой  они  были  лишены  в последнее время и которой сильно обрадовались.
Кенгуру  был  привешен  к  ветви дерева, а мы поужинали наловленной Эрнестом
мелкой рыбой и картофелем. Ночь мы провели в своем воздушном жилище.


XI

ВТОРАЯ ПОЕЗДКА НА КОРАБЛЬ

     На  следующий  день  я поднялся очень рано, позвал Фрица и сообщил ему,
что  он  будет сопровождать меня во второй поездке на корабль. Жена, услышав
мои  слова,  восстала,  как  я и ожидал, против новых опасностей, которым мы
хотели  подвергнуться. Я снова обратился к ее благоразумию, доказывая, что с
нашей  стороны  было  бы  просто  непростительно,  если  бы мы из недостатка
решимости  отказались  от сотни полезных вещей, которые могли еще находиться
на корабле.
     Потом  я  спустился с дерева и снял с кенгуру его красивую серую шкуру.
Мясо  его  было  разделено  на две части: одну мы решили тотчас же съесть, а
другую посолить в запас.
     После  завтрака  я  попросил  Фрица  положить  в  наши  охотничьи сумки
огнестрельных  запасов,  налить  в  тыквы  воды и собрать оружие, которое мы
должны  были  взять  с  собой.  Готовясь  отправиться,  я  стал звать Жака и
Эрнеста,  чтобы  дать им несколько советов относительно употребления времени
в  наше  отсутствие.  Они  не откликались, и потому я спросил жену, куда они
могли  уйти. Жена ответила, что они, вероятно, отправились копать картофель,
так  как,  казалось  ей, они высказывали намерение сделать это. Заметив, что
они  взяли  с собой Турку, я успокоился. Итак, не ожидая их, мы отправились,
оставив Билля в Соколином Гнезде.
     Подойдя  к  мосту  Шакала;  мы  вдруг  услышали на некотором расстоянии
крики  и  смех,  и  вскоре  увидели  Эрнеста и Жака выходящими из-за кустов.
По-видимому,  они  очень забавлялись тем, что провели нас. Я строго побранил
их  за  то,  что они ушли, не предуведомив нас. Они сознались, что поступили
таким  образом  в  надежде,  что я возьму их с собой на корабль. Я разъяснил
им,  что  этого  нельзя  было  сделать,  во-первых,  потому,  что  их долгое
отсутствие  встревожило бы мать, и, во-вторых, потому, что их присутствие на
плоту  было  бы  скорее  обременительно,  чем полезно. Затем я отправил их к
матери,   поручив  сказать  ей,  что,  может  быть,  Фрицу  и  мне  придется
заночевать  на  корабле.  При  отправлении  у  меня не хватило духу сообщить
доброй жене это мое намерение.
     - Постарайтесь,  -  сказал  я,  - вернуться раньше полудня. Обращаясь к
фрицу,  я прибавил: - А чтобы они не могли сказать, что не знали времени, то
дай  Эрнесту  свои  часы;  ты возьмешь на корабле другие для себя и еще одни
для Жака.
     Мальчики  не  заставили  долго  просить  их  и отправились к Соколиному
Гнезду.  Вскоре Фриц и я уже плыли на нашем плоту из чанов, и течение быстро
и  без  приключений  принесло нас к кораблю. Первым моим делом было поискать
лесу  для  постройки  по  мысли  Эрнеста  плота, на который возможно было бы
накладывать гораздо больший груз, чем на наш плот из чанов.
     На  корабле  мы  нашли  большое число пустых бочек, предназначенных для
воды.  Мы  выбрали  из них дюжину, связали выбранные бочки брусьями, которые
накрепко  прибили  гвоздями;  затем  поверх  бочек я настлал пол и обнес его
перилами около двух футов вышиною.
     Эта  работа отняла у нас большую часть дня. Когда мы закончили ее, было
уже  слишком поздно, чтобы успеть хорошо нагрузить новый плот и возвратиться
на берег.
     И  потому  мы  ограничились  общим  обзором  корабля,  как  бы перечнем
предметов,  которые  мы  признавали  стоящими  перевозки.  Затем  Фриц  и  я
удалились  в  каюту капитана. После скромного ужина мы заснули на прекрасных
матрацах.
     На  другой  день  мы  поднялись  с  рассветом,  здоровые  и  свежие,  и
принялись нагружать наши плоты.
     Прежде  всего  мы осмотрели комнату, в которой спали, затем мы посетили
помещение,  которое  занимали  с семьей во время плавания, и я захватил все,
что  могло  быть нам или полезным, или дорогим по воспоминаниям. После этого
мы  обошли  и  другие  каюты, снимая с них замки, переплеты окон, сами окна,
даже  двери.  В добычу вошли еще два полные чемодана; но особенно порадовали
меня  найденные  ящики  с  орудиями плотника и оружейника. На минуту ослепил
нас  ящик  с  золотыми  и  серебряными часами, табакерками, кольцами; но еще
гораздо  сильнее привлекли наше внимание мешки с овсом, горохом, кукурузой и
европейские  плодовые  деревья, которые были тщательно завернуты и сохранены
для  посадки  на  другом  материке.  С  нежным  чувством  осматривал  я  эти
произведения  моей  дорогой  родины, грушевые, вишневые деревья, виноградные
лозы,  и  дал  себе  слово попытаться акклиматизировать их на нашем острове.
Как  обрадовались  мы,  найдя,  кроме  того, полосы железа, колеса, заступы,
кирки  и, особенно, ручную мельницу. При нагрузке корабля, долженствовавшего
перевезти  нас  на новый материк, не было забыто ни одного предмета, который
мог  оказаться полезным во вновь устраиваемой колонии. Мы не могли захватить
всего.  И  потому  не мудрено, что ящичек, полный серебряными монетами, едва
удостоил  нашего  взгляда.  Могли ли сравняться предметы условной ценности с
предметами  практически  полезными?  Из  ящика  с  драгоценностями  мы взяли
только  двое  часов,  обещанных братьям Фрица. Он попросил у меня позволения
взять еще удочку, пару гарпунов и случайно найденное веревочное мотовило.
     Погрузка  всех этих вещей заняла половину дня; наступило время отплыть.
Не  без  труда  спустили  мы на воду свой второй плот, который связали бок о
бок  с первым. Оба они были сильно нагружены. К счастью, подул благоприятный
ветер и наполнил распущенный мною парус.
     Я  правил рулевым веслом, и распущенный парус мешал мне видеть действия
Фрица,  сидевшего  на  передней части плота. Вдруг я услышал шум от быстрого
вращения мотовила.
     - Фриц, что ты делаешь? - вскричал я.
     Мне отвечал радостный крик:
     - Попал, не уйдет!
     Дело   касалось  огромной  черепахи,  которую  Фриц  увидел  спящей  на
поверхности  воды  и  в  которую он смело и искусно вонзил гарпун. Животное,
раненое  в  шею,  тащило  наш плот с ужасающей быстротой. Я поспешно спустил
парус  и  бросился  на  нос  плота,  чтобы обрубить веревку гарпуна; но Фриц
умолял  меня  не  отказываться  от  такой  прекрасной добычи, уверяя, что он
перережет веревку, лишь только мы будем в опасности.
     Влекомые  животным,  мы  двигались с изумительной быстротой. Мне трудно
было  править  рулевым  веслом  и  исправлять  толчки, которые наш буксирный
пароход  давал  плоту. Вскоре, заметив, что черепаха направляется в открытое
море,  я  поднял парус. Ветер дул к берегу, и животное, почувствовав слишком
большое  препятствие,  переменило направление и поплыло к земле. Наконец, мы
стали  на дно, на расстоянии ружейного выстрела от берега, против Соколиного
Гнезда.  Я  соскочил  в  воду,  чтобы добить черепаху топором. Она лежала на
песке,  как  бы  сев на мель. С первого же удара топора голова ее отделилась
от  туловища.  Фриц  в восторге выстрелил в воздух, чтобы уведомить наших, и
они скоро прибежали на берег.
     С  каким  восторгом,  с  какими  ласками они встретили нас! Жена кротко
упрекнула  меня  за  долгое  отсутствие.  Фриц  рассказал наше приключение с
черепахой.  Мать  содрогалась  от  опасности, которой мы подвергались, и все
удивлялись  ловкости  Фрица,  сумевшего  попасть  именно  в шею, которая, во
время сна животного, выставляется из-под черепа.
     Двое  из  детей  отправились к Соколиному Гнезду за вьючными животными,
которых  привели  запряженными  в сани. На последние были положены матрацы и
черепаха,  весившая  пудов двадцать. Мы едва подняли ее соединенными силами.
Остальной  груз  был  перенесен  на  берег, на такое расстояние, чтоб его не
могло  захватить  море,  а  плоты  наши  были  прикреплены при помощи кусков
свинца,  врытых  в  землю.  По  дороге к Соколиному Гнезду дети засыпали нас
вопросами.  Особенно  любопытство  их  возбуждал  упомянутый  Фрицем  ящик с
драгоценностями.  Жак  просил  дать  ему  часы,  маленький Франсуа - мешок с
деньгами.
     - Не посеять ли их хочешь? - спросил я, смеясь.
     - Нет,  папа,  -  ответил  он,  - я сберегу их к ярмарке, когда приедут
купцы; тогда я куплю пряников...
     Это намерение сильно насмешило нас.
     По  прибытии  к  Соколиному  Гнезду,  я  тотчас занялся тем, что снял с
черепахи  ее  череп.  Мясо  я  разрезал  на  куски, прося жену изжарить их к
обеду.
     - Дай  мне  только  срезать  висящие  по сторонам зеленоватые клочья, -
сказала она.
     - Нет,  дружочек,  -  возразил  я,  -  это черепаший жир, самая вкусная
часть животного.
     - Папаша, - попросил Жак, - дай мне череп.
     И  другие  дети  стали  просить череп. Я заметил им, что череп по праву
принадлежит Фрицу.
     Но,  желая  знать,  на  что употреблял бы череп каждый из детей, если б
череп был отдан ему, я сперва спросил об этом Жака.
     Он  объявил,  что  приготовил бы из него хорошенький ботик для прогулок
по ручью.
     Эрнест,  более  всего  помышлявший  о  своей  безопасности, предполагал
сделать из него щит для защиты от дикарей.
     Маленький  Франсуа  мечтал  о постройке хорошенькой избушки, на которую
он положил бы череп в виде крыши.
     Фриц еще не высказывал своего намерения.
     - А ты, Фриц, - спросил я: - на что употребишь ты череп?
     - Я,  папа,  - ответил он: - сделаю из него водоем и поставлю его около
ручья, чтобы мама могла всегда черпать из него свежую воду.
     - Хорошо,  -  воскликнул я: - это намерение общеполезное, и его следует
исполнить, как только у нас будет глина.
     - Глина!  -  вскричал  Жак,  -  я сложил большую кучу глины под корнями
соседнего дерева.
     - Тем лучше, - сказал я, - но где же нашел ты ее?
     - Он  принес  ее  с  холма,  -  поспешила  ответить  жена: - и при этом
выпачкался до того, что я должна была перемыть все его платье.
     - Я  не  виноват,  мама,  - возразил ветреник. - Там было так скользко,
что я упал. Это-то и указало мне глину.
     - А  слушая  тебя  сегодня  утром,  я  подумала,  что ты нашел глину не
случайно, а нарочно отыскивал ее.
     - Когда  водоем  будет  устроен,  -  сказал  Эрнест  тоном ученого, - я
положу  в него растения, которые я нашел сегодня и которые кажутся мне видом
редьки.  Растение  это  скорее  кустарник,  чем  травянистое.  Я  не решился
отведать его корней, хотя наша свинья ела их с удовольствием.
     - Ты  поступил  благоразумно,  сын  мой.  Снова повторяю вам, что пища,
годная  некоторым животным, может быть вредна человеку. Покажи мне эти корни
и расскажи, где ты нашел их.
     - Бродя  по окрестности, я увидел нашу свинью, которая рыла землю около
одного  куста; я подошел и увидел, что она жрет толстые корни этого куста. Я
отнял их и сейчас принесу показать тебе.
     Внимательно  осмотрев  корни,  я  сказал:  -  Если я не ошибаюсь, то ты
сделал  драгоценное  открытие,  которое,  вместе с находкой картофеля, может
навсегда  избавить нас от голода. Мне кажется, корни эти - корни маниока, из
которых  в  Восточной  Индии  приготовляют хлеб, называемый кассавою. Но для
употребления  корней  в  пищу  они должны быть подвергнуты особой обработке,
которая устранила бы из них содержимый ими ядовитый сок.
     Эта беседа не мешала нам продолжать переносить привезенные запасы.
     Я  отправился  с  детьми  во  второй  поход,  чтобы до наступления ночи
перевезти  вторую  часть  груза.  Мать  осталась дома, в сообществе Франсуа,
который   не   пренебрегал   ролью   поваренка,   доставлявшей   ему  всегда
какое-нибудь  лакомство.  Расставаясь  с  ними,  я объявил, что в награду за
наши  труды  мы  рассчитываем  на царский ужин, изготовленный из черепашьего
мяса.
     По  дороге Фриц спросил меня, не принадлежит ли пойманная нами черепаха
к  тому ценному виду, череп которого служит для гребенок, табакерок и других
изделий, и не будет ли жаль употребить череп нашей добычи на водоем.
     Я  ответил Фрицу, что черепаха, о которой он говорит, составляет другой
вид,  называемый  каретой  черепитчатой,  и что мясо ее не годно в пищу. При
этом  я  сообщил  Фрицу  все,  что  знал о способе, которым отделяют верхний
пласт черепа, прозрачный и отлично полируемый.
     Прибыв  к  плоту,  мы  нагрузили  сани  множеством  предметов,  - между
прочим,  ручной  мельницей,  которая, по открытии нами маниока, казалась мне
чрезвычайно полезной.
     По  нашему  возвращении  к Соколиному Гнезду, жена с улыбкой подошла ко
мне.
     - Ты  вынес два дня самой тяжелой работы. Чтобы подкрепить твои силы, я
предложу  тебе  напиток,  который ты никак не ожидаешь найти здесь. Пойдем к
этому благодетельному источнику.
     Я  пошел  за  женой  и у основания невысокой смоковницы увидел бочонок,
наполовину врытый в землю и прикрытый густыми ветвями.
     - Бочонок  этот  я  изловила  на  берегу моря, - сказала жена. - Эрнест
думает, что это канарское вино; желаю, чтоб он говорил правду.
     Я  проделал  в  бочонке  дыру,  вставил в нее соломинку и убедился, что
Эрнест не ошибся. По телу моему разлилась приятная теплота.
     Когда  я  стал  благодарить  жену,  меня  окружили  дети, прося дать им
отведать  этого  нектара.  Я  передал им соломинку, но они стали пить вино с
такой  жадностью,  что  я  вынужден  был  прекратить  эту забаву и побранить
детей, из боязни, чтобы они не опьянели.
     Выслушав  выговор, они в смущении удалились. Чтобы избавить их от этого
чувства,  я  предложил  им  помочь  мне поднять на дерево, при п