наш сигнал
усмотрен.
     Мы  скоро  устроили  себе  ночлег на плоту. Я не хотел провести ночь на
корабле,  так  как небольшой порыв ветра мог разбить его и в таком случае мы
подверглись бы большой опасности.
     Фриц  не замедлил уснуть, несмотря на малое удобство своей постели. Что
до  меня,  то я не смыкал глаз; я беспокоился о судьбе лиц, оставленных нами
на  берегу, да и хотел не засыпать в течение ночи, чтобы не быть застигнутым
врасплох какой-либо случайностью.
     Едва  занялся  день,  как  я  уже  был  на  палубе  корабля  и направил
подзорную  трубу на берег. Я увидел жену, вышедшую из палатки и смотревшую в
нашу  сторону.  Я  поднял  на  мачту  кусок  белой парусины, и жена три раза
спустила  и  подняла  свой  флаг,  показывая  этим, что увидела и поняла мой
сигнал.
     - Слава   Богу!  -  воскликнул  я,  -  все  наши  друзья  здоровы  и  в
безопасности. Теперь позаботимся о перевозке скота на берег.
     - Построим плот, - сказал Фриц.
     Я  доказал  ему  не  только трудность такой постройки, но и неудобство,
чтобы не сказать - невозможность - направлять плавание такого плота.
     - Ну,  так бросим животных в море: они поплывут. Вот, хотя бы свинья: с
ее толстым брюхом и жиром ей нетрудно будет держаться на воде.
     - Верю,  но  думаешь  ли  ты, что и осел, корова, козел, овцы счастливо
доплывут  до берега? Признаюсь, я охотно пожертвовал бы свиньей для спасения
других животных.
     - А  почему  бы не подвязать им плавательных поясов, таких же, какие мы
приготовили  для  себя?  Ведь  будет  недурно,  когда весь скот поплывет при
помощи этого средства.
     - Браво,  Фриц;  предложение  твое,  как  оно  ни  забавно, кажется мне
исполнимым.  За  дело,  друг  мой,  за дело! Испытаем наш способ на одном из
животных.
     - Привязав  оба  наши  пояса  к  овце,  по  одному с каждой стороны, мы
толкнули животное в море.
     Сначала  испуганное  животное  исчезло под водой, но вскоре выбилось на
поверхность,  и  наконец,  ощутив  опору,  которую  представляла ему пробка,
неподвижно держалось на воде.
     Опыт  доказал  нам  приложимость  придуманного способа, и он был принят
для переправы нашего скота.
     Вся  найденная пробка была потрачена на малых животных. Что же касается
осла  и  коровы,  которые  были  слишком тяжелы, то мы приготовили им особые
пояса,  из  двух  пустых  бочонков,  привязанных к телу веревками и полосами
холста.
     Когда  весь  скот  был снабжен такой сбруей, я привязал к рогам или шее
каждого  животного по веревке, конец которой мы должны были держать, сидя на
плоту из чанов.
     Скот  наш  скоро  был  в воде, и притом без больших затруднений. Только
осел,  по  своему природному нраву, упрямился, и мы вынуждены были столкнуть
его  задом.  Сначала  он  сильно  бился,  но  потом покорился своей участи и
поплыл так хорошо, что действительно порадовал нас.
     Как  только мы сошли на песок, я отвязал его; скоро мы подставили парус
под ветер и увидели, что нас несет к берегу.
     Фриц,   в  восторге  от  успеха  нашего  предприятия,  играл  со  своей
обезьянкой  и  с  гордостью  посматривал на мерцавший на верху мачты красный
огонек.  Я, при помощи подзорной трубы, следил за дорогими нам существами на
берегу, которые покинули палатку и бежали к берегу.
     Вдруг Фриц закричал:
     - Папа, к нам плывет огромная рыба.
     - Бери ружье, - сказал я, - и замечай.
     Ружья  наши  были  заряжены. Указанное Фрицем животное было ничто иное,
как большая акула.
     - Выстрелим  вместе,  -  сказал  я  Фрицу, и в ту минуту, когда морское
чудовище,  державшееся  на поверхности воды, приблизилось к одной овце и уже
раскрыло  пасть, чтобы схватить добычу, оба выстрела раздались в одно время,
и акула исчезла.
     Минуту  спустя,  мы  увидели  на поверхности воды блестящую чешую брюха
акулы,  и  кровяная  полоса  на  воде  убедила  нас  в  том,  что  счастливо
избавились от страшного хищника.
     Я  посоветовал  Фрицу  снова  зарядить  ружье: могло статься, что акула
была не одна. Но, к счастью, опасения мои оказались напрасными.
     Через  несколько  минут  плавания мы, без новых приключений, пристали к
берегу.
     Жена  и  трое  детей ожидали нас. Они схватили кинутую им мной веревку,
чтобы  привязать плот. Животные сами вышли на берег, и мы сняли с них пояса.
Осел  стал  радостно валяться по песку и потом, став на ноги, огласил воздух
звонким  криком  и-а!  Вероятно, выражая им все свое удовольствие, что опять
чувствует под ногами твердую землю.
     Обнявшись  и  поздравив  друг  друга  с тем, что после долгой и опасной
разлуки  мы  опять  все вместе, здоровые и довольные, мы уселись на траве на
берегу  ручья,  и  я рассказал все наши приключения. При этом я, конечно, не
отказал себе в удовольствии похвалить Фрица за оказанную мне помощь.


V

ЧТО ПРОИСХОДИЛО НА СУШЕ
                         ВО ВРЕМЯ НАШЕГО ОТСУТСТВИЯ

     Придуманный  Фрицем  способ переправы скота возбудил общее удивление. А
маленький Франсуа еще больше восторгался парусом и флагом.
     - Это  красивее  всего!  -  говорил  он.  -  По  мне,  флаг  этот лучше
кастрюль, скота, даже лучше коровы и, особенно, лучше свиньи.
     - Глупенький,  - сказала мать, - ты скажешь другое, когда я каждое утро
буду давать тебе полную кокосовую чашку молока с сахаром.
     Пришлось повторить всем малейшие подробности поездки.
     - Удовлетворив  общему  любопытству,  мы принялись выгружать чаны. Жак,
оставив  это  занятие,  направился  к скоту и, вскарабкавшись на спину осла,
гордо  подъехал  к  нам.  Мы едва удерживались от смеха; при этом я заметил,
что  наш  забавный  всадник  стянут меховым поясом, за который заткнута пара
пистолетов.
     - Где добыл ты этот наряд контрабандиста? - спросил я его.
     - Все  это мы сами изготовили, - ответил он, указывая на свой пояс и на
ошейники  собак,  унизанные  гвоздями, способными защитить наших сторожей от
нападения шакалов.
     - Молодец же ты, если это твое изобретение, - сказал я.
     - Там, где нужно было что зашить, мне помогала мама, - возразил он.
     - Но откуда же добыли вы кожу, ниток и иглу? - спросил я жену.
     - Кожа  снята  с  Фрицева  шакала;  что  же  касается иголки и ниток, -
прибавила она, улыбаясь, - то у какой же порядочной хозяйки нет их.
     Мне  показалось,  что  Фриц  не  был  доволен  тем,  что  шкурой шакала
распорядились  без  дозволения  хозяина,  но  он,  насколько мог, скрыл свою
досаду. Однако, приблизившись к Жаку, он, заткнув нос, воскликнул:
     - Пфа! Что за страшная вонь!
     - Это  от  моего пояса, - спокойно ответил Жак, - когда шкура высохнет,
она перестанет вонять.
     - Если  Жак  будет держаться от нас под ветром, - сказал я, - он нас не
обеспокоит.
     - Правда, - сказали, смеясь, дети. - Жак, держись под ветром!
     Что   касается   маленького   проказника,   то   он   не   заботился  о
распространяемом   им   скверном   запахе,  а  с  гордым  видом  расхаживал,
поглаживая свои пистолеты.
     Братья его поспешили бросить в море труп шакала.
     Заметив,  что  приближается время ужина, я попросил Фрица принести один
из вестфальских окороков, находившихся в чанах.
     Фриц не замедлил возвратиться.
     - Окорок! окорок, совсем готовый! - воскликнули дети, хлопая в ладоши.
     - Успокойтесь,  -  сказала мать, - если б к ужину не было ничего, кроме
сырого  окорока,  то  вам  пришлось  бы  еще  долго голодать; но у меня есть
черепашьи  яйца  и  при  помощи сковороды, которую вы догадались привезти, я
приготовлю вам хорошую яичницу, для которой не будет недостатка и в масле.
     - Черепашьи  яйца,  -  заметил  Эрнест, всегда склонный показывать свое
знание,  -  легко  узнать  по  их круглой форме, кожистой оболочке, покрытой
мелкими  бугорками и влажной. Кроме того, только черепахи кладут свои яйца в
береговой песок.
     - Как вы нашли их? - спросил я.
     - Это  относится к истории нашего дня, - заметила хозяйка, - а я думаю,
что раньше рассказа нам нужно подумать об ужине.
     - Ты  права, - сказал я, - готовь же свою яичницу, а рассказ прибережем
к  тому времени, когда будем есть; он послужит нам приятной приправой. Между
тем  мы,  дети  и  я,  перенесем  в  безопасное  место  груз  нашего плота и
позаботимся о ночлеге для скота.
     Услыша  эти  слова,  дети  поднялись и последовали за мной на берег. Мы
заканчивали   наш   труд,   когда   жена  позвала  нас  к  ужину.  Тут  были
разнообразные  явства:  яичница, сыр, сухари; все оказалось очень вкусным, и
удачно   подобранный   столовый   прибор   не   мало   способствовал  нашему
удовольствию.  Только  Франсуа, верный своему тыквенному прибору, не захотел
предпочесть ему серебряную посуду.
     - Есть из игрушек, - сказал он, - гораздо веселее.
     Нас  окружили, ожидая подачки, собаки, куры, козы и овцы. О пище уток и
гусей  я не счел нужным заботиться: болотистое устье ручья представляло им в
изобилии червяков и слизней, до которых они были очень лакомы.
     Под  конец  ужина  я  попросил Фрица принести бутылку прекрасного вина,
найденного   в   каюте   капитана,   и  предложил  жене  выпить  рюмку  этой
подкрепляющей жидкости, прежде чем приступить к рассказу.
     - Наконец-то  и  я  так счастлива, - сказала она, смеясь, - что, в свою
очередь,   могу   повествовать  о  своих  подвигах.  Но  о  первом  дне  мне
рассказывать  нечего,  потому что опасения приковывали меня к берегу, и я не
могла  предпринять  ничего. Я успокоилась немного лишь тогда, когда увидела,
что  вы  счастливо  достигли  корабля. Остальную часть дня мы не отходили от
палатки.  Я  удовольствовалась  тем,  что решилась назавтра пойти отыскивать
более  удобное  место  для  жилья,  чем это прибрежье, где нас в течение дня
палит  солнце,  а  ночью пронимает холод. Я думала об открытом вами накануне
лесе и решилась осмотреть его.
     Утром,  пока  я  еще  обдумывала  свое  предприятие,  не  говоря  о нем
вставшим  детям,  Жак  завладел  Фрицевым  шакалом  и своим ножом вырезал из
шкуры животного два широких ремня, которые растянул и очистил, как умел.
     Затем  он снабдил ремни длинными гвоздями, подбил ремни остатком паруса
и  попросил  меня  покрепче  сшить  шкуру  с  подкладкой,  чтобы  прикрыть и
удержать  шляпки  гвоздей.  Я  исполнила  его желание, несмотря на противный
запах,  который  распространяла  шкура.  Из другой полоски, которую он также
захотел  снабдить  подкладкой,  он вздумал устроить себе пояс. Но я заметила
ему,  что  эта полоска, еще сырая, значительно съежится и что тогда труд его
пропадет.  Эрнест,  смеясь, посоветовал брату прибить шкуру гвоздями к доске
и,  нося  ее  на  себе,  выставлять  на  солнце. Жак, не поняв, что брат его
шутит,  последовал  его  совету,  и  вскоре  я  увидела  его  с доской важно
прогуливающимся на солнце.
     Я  сообщила  детям свой план переселения, и они радостно утвердили его.
В  несколько  мгновений они вооружились и захватили приготовленные запасы; я
взяла  на  свою  долю  кувшин с водой и топор. В сопровождении двух собак мы
направились к ручью.
     Турка  припомнил  дорогу,  которой  шли  вы, и предшествовал нам, часто
озираясь, как будто понимал, что он должен служить нам путеводителем.
     Эрнест  и  Жак  шли решительно, с гордостью посматривая на свое оружие.
Они  сознавали  свое  значение,  так  как  я  не  скрывала  от них, что наша
безопасность  зависит  от их храбрости и ловкости. При этом случае я оценила
твою  мысль  приучить  наших  детей  к  употреблению  оружия  и  сделать  их
способными бороться с опасностью.
     Не  легко было нам перебраться через ручей по мокрым и склизким камням.
Первый  перешел  Эрнест  без всяких приключений. Жак завладел моим топором и
кувшином  с  водой; Франсуа я перенесла на своей спине. Я с трудом сохраняла
равновесие  под  своей дорогой ношей, при чем Франсуа охватил руками мою шею
и  всеми  силами  держался за мои плечи. Наконец я достигла противоположного
берега,  и  когда  мы  взошли на высоту, с которой ты обозревал великолепную
местность,  описанную нам тобой с таким восторгом, сердце мое, впервые после
крушения,  испытало  надежду. Вскоре мы спустились в долину, полную зелени и
тени.
     На  некотором  расстоянии  виднелся  лес.  Чтобы  достигнуть  его,  нам
пришлось  перейти  луг,  на  котором  высокая  и  густая  трава почти совсем
скрывала  детей.  Наконец,  Жак отыскал открытую дорогу, и мы увидели следы,
оставленные   вами   накануне.  Эти  следы  привели  нас,  после  нескольких
поворотов, к лесу.
     Вдруг  мы  услышали  шелест  травы и увидели взлетевшую с земли большую
птицу.  Оба  мои  маленькие  охотника схватились за ружья; но птица была вне
выстрела раньше, чем они успели прицелиться.
     - Какая  досада,  - сказал Эрнест, раздраженно вскидывая ружье, - что я
взял  не  свое маленькое ружье! Впрочем, если б птица не улетела так быстро,
я непременно убил бы ее.
     - Конечно,  -  заметила  я, - ты был бы отличным стрелком, если бы дичь
за четверть часа предупредила тебя о том, что она взлетит.
     - Я  не  мог  ожидать,  -  возразил Эрнест, - что птица взлетит как раз
перед нами.
     - Вот  такие-то  неожиданные  случаи  и затрудняют стрельбу влет: чтобы
достигнуть  в  ней  успехов,  нужны  не  только  верный  глаз,  но и большое
присутствие духа, находчивость.
     - Какая это могла быть птица? - спросил Жак.
     - Конечно, орел, - сказал Франсуа, - у нее были такие широкие крылья.
     - Это  ничего  не  доказывает,  -  возразил  Эрнест,  -  не все птицы с
широкими крыльями орлы.
     - Я  полагаю,  - продолжала я, - что перед тем, как птица взлетела, она
сидела  на  гнезде.  Попытаемся  отыскать это гнездо, и, может быть, загадка
разрешится.
     Ветреный  Жак  тотчас  же бросился к тому месту, откуда вылетела птица;
но  в  ту  же минуту другая птица, сходная с первой, взлетела, задев сильным
крылом  своим  лицо  маленького  храбреца, который остановился, изумленный и
почти испуганный.
     Да  и  Эрнест,  не  менее  удивленный,  не поднимал оружия на эту новую
дичь.
     - Ну,  охотники,  -  сказала  я  им,  -  неужели первый случай так мало
надоумил вас? Вижу, что вам еще нужно долго поучиться у отца.
     Эрнест   сердился;   что   же  касается  до  Жака,  он  снял  шляпу  и,
раскланиваясь  улетевшей птице, которая виднелась на небе лишь едва заметной
точкой,  сказал:  "До  свидания,  почтенная  птица;  до  другого  раза!  Ваш
покорнейший слуга".
     Эрнест  вскоре  нашел гнездо, которое мы отыскивали. Оно было построено
очень  грубо  и  содержало  только разбитые скорлупы яиц. Из этого мы должны
были заключить, что выводок оставил его очень недавно.
     - Эти  птицы  не орлы, - заметил Эрнест, - потому что орлята не бегают,
едва  вылупившись  из яиц, как, должно быть, бегает выводок из этого гнезда.
Противное  замечено у кур, цесарок и других птиц, того же и близких отрядов.
И  потому  я  думаю,  что  птицы,  взлетевшие  перед  нами,  - дрохвы. Кроме
признака,  открытого  нами  в гнезде, вы, верно, заметили, что оперение птиц
было  снизу  светлобурое,  сверху бурое с черным и рыжим. Я видел еще, что у
второй  из  взлетевших  птиц  были на клюве длинные заостренные перья в виде
усов, а это отличительный признак самца дрохвы.
     - Вместо  того,  чтобы  рассматривать  птиц  так подробно, - заметила я
нашему   маленькому  ученому,  который  изрядно  чванился  обнаруженными  им
знаниями,  -  ты  бы лучше прицелился; тогда, может быть, тебе представилась
бы  возможность наблюдать птицу на досуге и вернее. Но, прибавила я, в конце
концов лучше, что птицы остались в живых: это счастье для их выводка.
     Разговаривая  таким  образом, мы дошли до маленького леса. Его населяло
множество  незнакомых  нам  птиц,  оглашавших  воздух  самыми разнообразными
криками  и  пением.  Дети  готовились стрелять, но я обратила их внимание на
то,  что  при чрезвычайной высоте деревьев, на верхних ветвях которых сидели
эти птицы, выстрелы будут безуспешны.
     Форма  и  необыкновенная  толщина этих деревьев сильно поразили нас. То
были  громадные стволы, поддерживаемые толстыми воздушными корнями, которые,
бесконечно  переплетаясь,  проникали  в  почву на значительной площади. Жак,
влезши  по  одному  из  этих  корней наверх, измерил охват одного из стволов
веревкой.  Эрнест  вычислил,  что  окружность  ствола  была не меньше сорока
футов,  а  вышина  его  больше восьмидесяти. Свод, образуемый корнями в виде
арок,  превышал  шестьдесят  футов  и  представлял  чудный  купол.  Ничто не
поражало  меня  так  сильно,  как  эта великолепная растительность; виденный
нами  лес  состоял из десятка или дюжины таких деревьев. Ветви раскидывались
далеко  в  стороны,  и  листва,  формой  похожая на листву нашей европейской
орешины,  давала  чудную тень. Внизу почва была покрыта зеленой, бархатистой
травой, манившей нас отдохнуть.
     Мы  сели.  Мешки  с  припасами  были  развязаны; журчавший вблизи ручей
доставил  нам свежую и чистую воду, голоса множества птиц, певших над нашими
головами,  придавали  нашему  обеду  какое-то праздничное настроение. Все мы
ели с большим аппетитом.
     Собаки,  покинувшие  нас  несколько времени тому назад, возвратились. К
нашему  изумлению,  они  не  добивались  пищи,  а  легли на траву и спокойно
уснули. Это убедило нас в том, что они сами нашли себе пищу.
     Местность,  в  которой  мы находились, показалась мне до того приятной,
что я сочла излишним приискивать другую для нашего поселения.
     И  потому  я  решилась возвратиться тем же путем и отправиться на берег
для  сбора  всего, что ветер мог выкинуть на него с разбившегося корабля. До
отправления  Жак  попросил  меня  сшить  ошейники и пояс, которые он до того
времени  носил  на спине и которые совершенно высохли. Когда эта работа была
исполнена,  Жак, тотчас же одев пояс, засунул за него свои пистолеты и гордо
отправился  вперед, чтобы поскорее показаться вам, если б вы возвратились во
время  нашего  отсутствия.  Чтобы  не  потерять  его из виду, мы должны были
ускорить шаги.
     На  берегу  я  нашла мало предметов, которые могла бы унести: предметы,
которые  мы  могли  достать,  были  слишком  тяжелы  для нас. Между тем наши
собаки  рыскали  вдоль  берега, и я заметила, что они опускали лапы в воду и
вытаскивали из нее маленьких раков, которых пожирали с жадностью.
     Смотрите,  дети,  смотрите,  как  голод делает изобретательным: нам уже
нечего  беспокоиться о пропитании наших собак, равно как нечего бояться, что
они нас растерзают: они нашли обильную пищу в море.
     - Бояться,   что  собаки  нас  растерзают!  Пусть  только  вздумают!  -
воскликнул Жак, гордо хватаясь за свои пистолеты.
     - Ты  маленький  хвастун,  - сказала я, обнимая его, - что сделал бы ты
своими  пистолетами  против  двух таких животных? Они проглотили бы тебя как
птицу.
     - Билль  и  Турка  слишком  добрые собаки, чтобы вздумали съесть нас, -
сказал  маленький Франсуа, - и со стороны Жака очень не хорошо, что он хочет
застрелить их. Мама, отними у него, у злого, пистолеты.
     - Будь  спокоен,  -  сказал Жак брату Франсуа, целуя его, - я не меньше
твоего люблю наших собак и только в шутку говорил так.
     Покидая  берег,  мы увидели, что Билль, порывшись в земле, добыл из нее
какой-то шарик, который тотчас же и съел.
     - Если бы это были черепашьи яйца! - сказал Эрнест.
     - Черепашьи яйца? - сказал Франсуа. - Значит, черепахи курицы...
     Можешь  вообразить  себе,  как  этот  вопрос  Франсуа  рассмешил Жака и
Эрнеста. Когда они успокоились, я сказала:
     - Воспользуемся  открытием  Билля! Вы уже знаете по опыту, что яйца эти
прекрасная пища.
     - Конечно,  так,  -  заметил Эрнест, который мысленно уже угощался этим
лакомым блюдом.
     Не  без  труда  отогнали  мы  Билля  от находки, которая показалась ему
очень  вкусной.  И  хотя он уже поел несколько яиц, однако их еще оставалось
штук двадца