куры  Жак  приготовил  себе  иглистую шапку, которой он
готовился напугать дикарей, если б нам случилось повстречать их.
     Эрнест  и  Франсуа  стали  упражняться  в  стрельбе  из  лука,  и  я  с
удовольствием увидел, что они принялись за дело довольно искусно.
     Солнце  садилось,  жар спадал. Я предложил прогулку. Возникло совещание
о  том,  куда  нам  отправиться, и было решено идти к Палатке, тем более что
некоторые  из наших запасов начали истощаться и нужно было возобновить их из
магазинов:  Фриц  и  Жак  нуждались в порохе и пулях, хозяйка просила масла.
Эрнест  предложил  принести  пару  уток,  которым  берег  ручья  должен  был
понравиться.
     - Пойдемте,  - сказал я, - изберем дорогу, несколько длиннейшую той, по
которой пришли. Не бойтесь усталости.
     Мы  отправились.  Фриц  и  Жак,  подобно  мне и Эрнесту, были вооружены
ружьями;  кроме того, они одели: один свой пояс из шкуры маргая, другой свою
шапку  из  шкуры  дикобраза.  Даже  маленький Франсуа захватил с собой лук и
колчан  со  стрелами.  Только  жена  моя шла безоружной. Обезьянка, конечно,
участвовавшая  в  прогулке,  вздумала поместиться на спине Турка, но, уколов
себе  лапы  об  иглы  его  пояса,  она с уморительными гримасами пересела на
Билля,   который   добродушно  понес  на  себе  этого  наглого  всадника.  И
краснокрыл   важно   следовал   за   караваном.   На  своих  длинных  ногах,
волнообразно  двигая длинной шеей, он был очень забавен. Нужно заметить, что
он вел себя, несомненно, разумнее всех, участвовавших в прогулке.
     Дорога  наша  по  берегу  ручья была очень приятна. Жена и я шли рядом;
дети  бежали впереди, уклоняясь в стороны. Вскоре мы увидели возвращавшегося
Эрнеста,  который,  показывая  нам  травянистый  стебель,  на конце которого
висели три или четыре светлозеленых шарика, кричал:
     - Папа, картофель! картофель!
     Я  легко  убедился в том, что он говорил правду, и мог только похвалить
его  наблюдательность,  дарившую  нас  одним  из самых драгоценных открытий,
какие были сделаны нами во время пребывания на острове.
     Эрнест,   восхищенный,   предложил   нам  пойти  скорее  посмотреть  на
картофельное  поле,  которое,  по  его  словам,  представляло целую равнину,
покрытую этим растением.
     Действительно,  мы  вскоре увидели эту природную плантацию. Жак стал на
колени  и  принялся  рыть  землю  руками,  чтобы  набрать несколько клубней.
Обезьяна,  соскочив  со своего коня, стала подражать своему господину. Менее
чем  в пять минут, они вдвоем обнажили множество картофелин, которые Франсуа
складывал  в  кучи,  по  мере того как Кнопс и Жак бросали их на землю. Весь
вырытый  картофель  был  положен  в мешки и охотничьи сумки, и мы продолжали
путь,  тщательно заметив положение поля, на которое мы намеривались в скором
времени возвратиться для сбора своего картофеля.
     Мы  перешли  через  ручей  у подошвы маленькой гряды скал, с которой он
падал  каскадом. С этого возвышенного места открывался не только живописный,
но   и  весьма  разнообразный  и  обширный  вид.  Мы  находились  как  бы  в
европейской  оранжерее,  с  той  разницей,  что,  вместо горшков и цветочных
ящиков  и  кустарных  чанов,  здесь  самые  великолепные  по виду и размерам
растения   сидели   корнями  в  расщелинах  скал.  Особенно  изобильны  были
растения,   обыкновенно  называемые  мясистыми:  индейская  смоковница,  или
опунция  кошениленосная,  алой, кактус с иглистыми стволами в виде пластинок
и  покрытый  пламеневшими  цветами,  кактус  плешевидный,  с  извилистыми  и
переплетавшимися  стеблями,  и  наконец  ананас, с превосходнейшими плодами,
которые  были  уже  известны  детям  и  на  которые они и накинулись с такой
жадностью,   что   я  должен  был  остановить  их,  боясь,  что  б  излишнее
употребление этого лакомства не расстроило их желудка.
     Между  этими  растениями я узнал каратас, род алоэ, которого я и сорвал
несколько пучков. Показывая их детям, я сказал:
     - Я  сделал  находку,  гораздо  лучшую  ананасов, которые вы поедаете с
такой жадностью.
     - Лучше  ананаса?  -  спросил  Жак  с набитым ртом. - Эти-то некрасивые
пучки  всклоченных  листьев?  Это  невозможно.  Лучше ананаса ничего быть не
может? Это чудный плод!
     - Лакомка!  -  прервал  я  эти  похвалы, которые, судя по глазам других
детей,  возбуждали  их  полное  сочувствие, - нужно научить тебя не судить о
вещах  по одной их наружности. Эрнест! ты, кажется, благоразумнее остальных,
возьми  мое  огниво,  мой  кремень  и  добудь  мне, пожалуйста, огня, мне он
нужен.
     - Но,  папа,  -  смутившись возразил мой маленький ученый, - у меня нет
трута.
     - Что  же  стали  бы мы делать, если б нам непременно нужно было добыть
огня?
     - Пришлось  бы,  -  ответил  Жак,  - тереть один кусок дерева о другой,
как, я слышал, делают дикие.
     - Для  людей  непривыкших  это  жалкое  и  безуспешное средство! уверяю
тебя,  друг  мой,  что  если  б  ты тер дерево хоть целый день, то все же не
добыл бы ни искорки.
     - В  таком  случае,  -  заметил  Эрнест, - пришлось бы искать трутового
дерева.
     - Искать   излишне,   -  сказал  я,  показывая  детям  высокий  стебель
каратаса,  сдирая  с  него  кору  и  вынимая  из  стебля сердцевину. Затем я
положил  кусок  этой сердцевины на кремень, ударил по нему огнивом, и первая
искра воспламенила трут.
     - Браво, трутовое дерево! - вскричали изумившиеся дети.
     - А вы еще не знаете всей цены каратаса! - сказал я.
     Говоря  это, я разорвал лист растения и отобрал от него несколько очень
тонких, но весьма крепких волокон.
     - Сознаюсь,  - сказал Фриц, - что каратас очень полезное растение. Но я
желал бы знать, к чему служат окружающие нас другие колючие растения.
     - Ты  сильно  ошибся  бы,  если б признал их бесполезными, - возразил я
ему.  -  Например,  алоэ  производит  сок, очень употребительный в медицине;
индейская  смоковница,  которую  ты  видишь  с  листвою в виде ракеты, также
весьма  полезна,  потому  что  растет  на  самой  бесплодной почве, где люди
подвергались бы голодной смерти без прекрасных плодов этого растения.
     При  последних  словах  Жак не преминул кинуться с голыми руками на эти
плоды,  чтобы  сорвать  их  и отведать; но покрывавшие их колючки воткнулись
ему  в пальцы. Он возвратился ко мне, обливаясь слезами и неприятно глядя на
индейскую смоковницу.
     Мать  поспешила  избавить мальчика от колючек, причинявших ему жестокую
боль.  Между  тем  я  показывал его братьям легкий способ срывать и есть эти
плоды, не подвергаясь подобной неприятности.
     Заострив  палку,  я  наткнул  на нее смоковку и при помощи ножа очистил
последнюю от ее игол.
     В  то  же  время  Эрнест,  внимательно  рассматривавший  одну смоковку,
заметил,   что   она   покрыта   множеством   красных   насекомых,  которые,
по-видимому,  наслаждались тем, что сосали сок этого плода. - Взгляни, папа,
- сказал он, - и назови мне этих животных, если знаешь их.
     Я  узнал  в животных кошениль и воскликнул: - Сегодня нам выдался день,
богатый  необыкновенными  открытиями.  Последнее  из них, открытие кошенили,
конечно,  для нас не очень ценно, потому что мы не ведем торговли с Европой,
народы  которой покупают этого червеца по очень дорогой цене, употребляя его
для приготовления великолепной алой краски, называемой кармином.
     - Как  бы  то  ни  было,  -  заметил  Эрнест,  -  вот  второе растение,
превосходящее ананас, который мы так восхваляли.
     - Правда,  -  сказал  я, - и в подтверждение твоих слов я укажу вам еще
одну  пользу,  приносимую  индейской  смоковницей: ее густая листва образует
изгороди,  способные  защитить жилища человека от посещения хищных зверей, а
плантации - от набегов опустошающих их животных.
     - Как,  -  вскричал  Жак, - эти мягкие листья могут служить защитой! но
при помощи ножа или палки не трудно уничтожить такую ограду!
     И говоря это, он принялся кромсать палкой великолепную смоковницу.
     Но  один  из  ее листьев попал ему на ногу и вонзил в нее свои колючки.
Это заставило нашего ветреника испустить громкий крик.
     - Теперь  ты  догадываешься, - сказал я, - как подобная изгородь должна
быть страшна для полунагих дикарей и для диких животных.
     - И  наше  жилище  следовало  бы  обнести  такой  изгородью,  - заметил
Эрнест.
     - А  я думаю, что не лишне было бы собрать и кошенили, - сказал Фриц. -
Краска эта могла бы нам при случае пригодиться.
     - А  по-моему,  -  возразил  я,  - благоразумие велит нам предпринимать
пока только полезное. Приятному, дорогой Фриц, очередь еще наступит.
     Мы  продолжали  наш разговор; он стал серьезен, и в течение его меня не
раз  изумляли  рассудительные  замечания  Эрнеста.  Не  раз его жажда знаний
истощала весь запас моих сведений о данном предмете.
     Я  не  просмотрел  еще  библиотеки  капитана, которую уложил в ящик, не
желая  оставлять  в руках детей книг, недоступных их возрасту. Несколько раз
Эрнест  просил  у  меня  ключ  от этого сокровища. Но всему должно быть свое
время,  и  не  следовало  ли нам прежде всего окончить самое необходимое, то
есть обеспечить себе безопасность и материальное довольство?
     Достигнув  ручья  Шакала,  мы  перешли  через  него и, после нескольких
минут  ходьбы,  очутились  у  палатки,  где  нашли все в том же состоянии, в
каком оставили при отправлении отсюда.
     Фриц  запасся  изобильно  порохом  и  свинцом.  Я  помог жене наполнить
жестяной  кувшин  маслом. Младшие дети бегали за утками, которые, одичав, не
подпускали  их  близко. Чтобы изловить их, Эрнест придумал средство, которое
ему  удалось.  На  конец  нити  он  привязал  кусочек сыра и пустил приманку
плавать  по  воде, и, когда жадная птица проглатывала сыр, Эрнест потихоньку
притягивал  ее  к себе. Повторив несколько раз эту проделку, он изловил всех
уток,  которые  и  были  завернуты  поодиночке  в  платки  и помещены в наши
охотничьи сумки.
     Набрали  мы  также соли, но меньше, чем желали, потому что и без того у
нас  оказалось  много  клади; мы даже были вынуждены снять с Турка его пояс,
чтобы и ему привязать часть клади.
     Страшный, но совершенно бесполезный пояс был оставлен в палатке.
     - Оружие  подобно  солдатам,  - заметил Эрнест: - вне сражения они ни к
чему не годны.
     Мы  пустились в путь. Шутки и смех, вызываемые движениями наших уток, и
забавный  вид  нашего  каравана  заставили нас на время забыть тяжесть нашей
ноши.  Мы  почувствовали  усталость  только  по  прибытии  на место. Но наша
добрая  хозяйка  поспешила  поставить  на огонь котелок с картофелем и пошла
доить козу и корову, чтобы подкрепить нас едой.
     Скоро были поставлены и приборы.
     Ожидание  ужина  и заманчивого картофеля, который должен был составлять
главное блюдо, прогоняли наш сон.
     Но  тотчас после ужина дети улеглись на свои койки. Помогавшая им мать,
несмотря на свою усталость, смеясь, подошла ко мне.
     - Знаешь,  какую приставку маленький Франсуа сделал к своей молитве? Ни
за что не угадаешь!
     - Скажи мне прямо, - попросил я, - страшно хочется спать.
     - "Благодарю  тебя,  Боже,  за  славный  картофель,  что ты вырастил на
острове  для  маленького  Франсуа, и за большие ананасы для лакомки Жака". И
вслед затем он уснул.
     - И он хорошо сделал, - сказал я, желая жене доброй ночи.
     Все мы не замедлили погрузиться в мирный сон.


X

НОСИЛКИ. СЕМГА. КЕНГУРУ

     Накануне  я заметил на берегу моря много дерева, годного для устройства
носилок,  при помощи которых мы могли бы переносить тяжести, слишком большие
для того, чтобы навьючивать их на спину наших животных.
     И  потому  с  восходом  солнца  я  отправился на берег, в сопровождении
разбуженных мною Эрнеста и осла.
     Утренняя  прогулка  казалась мне полезной Эрнесту, в котором склонность
к размышлению и мечтам поддерживала какую-то вялость и лень тела.
     Осел  тащил большую деревянную ветвь, которая, по моему расчету, должна
была понадобиться мне.
     - Ты  нисколько  не  досадуешь, - спросил я сына в дороге, - что раньше
обыкновенного  покинул  койку,  в  которой спал так хорошо? Не досадно тебе,
что ты лишен удовольствия вместе с братьями стрелять птиц?
     - О,  теперь,  когда  я встал, - ответил Эрнест, - я очень доволен. Что
касается  до  птиц,  то их останется довольно на мою долю, потому что первым
же выстрелом братья разгонят птиц, вероятно, не убив ни одной.
     - Отчего же? - спросил я.
     - Оттого,  что  они  забудут  вынуть  из своих ружей пули и заменить их
дробью.  Да если б они и догадались сделать это, то будут стрелять снизу, не
думая о том, что расстояние от земли до верхних ветвей слишком велико.
     - Твои  замечания  верны,  дорогой  мой;  но я нахожу, что, не надоумив
братьев,  ты  поступил  очень  недружелюбно. Кстати о тебе: мне хотелось бы,
чтоб  ты был менее нерешителен, менее вял. Если бывают случаи, когда следует
призадуматься  и  быть  благоразумным,  то  есть  другие,  когда нужно уметь
решиться быстро и настойчиво выполнить решение.
     Среди  дальнейшего  доказательства,  что если ценно благоразумие, то не
менее ценна и быстрая решительность, мы достигли берега.
     Действительно,  я  нашел  на  нем  много  жердей  и  другого дерева. Мы
сложили   значительное   количество   этого  леса  на  нашу  ветвь,  которая
представляла  таким  образом  род первобытных саней. Между обломками я нашел
также  ящик,  который,  по  прибытии  к  Соколиному  Гнезду, я вскрыл ударом
топора.  В  ящике  оказались  матросские  платья  и немного белья, смоченные
морской  водой.  Когда  мы приблизились к Соколиному Гнезду, частые выстрелы
возвестили   нам,  что  происходила  охота.  Но  когда  дети  завидели  нас,
раздались  радостные  крики, и вся семья вышла к нам навстречу. Я должен был
извиниться  перед  женой,  что  покинул ее, не предупредив и не простившись.
Вид  привезенного нами леса и надежда на удобные носилки для переноски наших
запасов  из палатки заставили смолкнуть кроткий упрек жены, и мы весело сели
за  завтрак. Я осмотрел добычу наших стрелков; она состояла из четырех дюжин
птиц  подорожников  и  дроздов,  которые  не  окупали  потраченного  на  них
большого количества пороха и дроби.
     Для   сбережения   запаса   этих   предметов,   которого  мы  не  могли
возобновлять  бесконечно,  я  научил  своих  неопытных  охотников устраивать
силки  и  ставить их на ветвях деревьев. Для устройства силков нам послужили
волокна  каратаса.  Пока Жак и Франсуа были заняты этим делом, Фриц и Эрнест
помогали мне делать носилки.
     Мы  работали  уже  некоторое  время,  когда поднялся страшный шум между
нашей  живностью.  Петух  кричал  громче  всей  стаи  пернатых.  Жена  пошла
посмотреть,  не  порождена  ли  эта  суматоха появлением какого-либо хищного
животного,  но  увидела  только  нашу  обезьянку,  которая  бежала  к корням
смоковницы и исчезала под ними.
     Из  любопытства  жена  последовала  за нею и нагнала ее, когда животное
готовилось  разбить  яйцо, чтобы съесть его. Осмотрев пустоты под окрестными
корнями;  Эрнест  нашел  большое  число  яиц,  которые  Кнопс спрятал себе в
запас.  Обезьянка  была  очень  падка  на  эту  пищу, и жадность побудила ее
красть и прятать яйца, по мере того как их клали куры.
     - Теперь  я понимаю, - сказала жена, - почему я часто слышала клохтанье
кур, какое они издают, снесши яйцо, и нигде не могла найти его.
     Воришка  был  наказан,  и  мы  порешили  привязывать  его на те часы, в
которые  обыкновенно  неслись  куры.  Но  впоследствии  нам  самим случалось
прибегать  к  помощи  обезьянки  для  отыскивания яиц, снесенных курами не в
гнезде.
     Жак,  влезший  на дерево для того, чтобы расставить силки, спустившись,
объявил  нам,  что  голуби,  привезенные  нами  с корабля, построили себе на
ветвях  гнездо.  Я  порадовался  этому  известию и запретил детям стрелять в
крону  дерева,  чтобы  не  ранить голубей и их птенцов. Я даже раскаивался в
том,  что  подал  детям мысль ставить силки. Но силки я не решился запретить
на  том  соображении,  что  уже запрет стрелять в крону дерева опечалил моих
маленьких  охотников,  которые,  может быть, видели в нем только скупость на
порох  и дробь. Маленький Франсуа с обычным своим простодушием спросил меня,
нельзя  ли  посеять  порох  на особом поле, за которым он обязывался даже, в
случае  нужды, ходить, лишь бы братья могли охотиться вволю. Мы позабавились
этой  мыслью  ребенка, которая обнаружила в нем, по крайней мере, столько же
доброты, сколько незнания.
     - Крошка   ты   мой,  -  сказал  ему  Эрнест,  -  порох  не  растет,  а
приготовляется из смеси толченого угля, серы и селитры.
     - Я  не  знал  этого,  -  возразил  Франсуа,  который не отказывался от
случая узнать что-либо: - благодарю тебя, что сказал мне.
     Предоставив  молодому  ученому  удовольствие поучать своего брата, я до
такой  степени  отдался  устройству носилок, что жена моя и два младших сына
успели  ощипать  кучу убитых птиц, прежде чем я заметил это. Количество дичи
убедило  меня  в  том,  что  употребление  силков понравилось детям. Хозяйка
нанизала  всю  эту  мелкую  дичь  на  длинную  и тонкую шпагу, привезенную с
корабля,  и  готовилась зажарить всю нанизанную дичь разом. Я поздравил ее с
приобретением  вертела, но заметил, что она готовит втрое большее количество
дичи, чем какое нам нужно для обеда.
     Она  отвечала,  что  решилась  зажарить  всю дичь, услышав от меня, что
садовых  подорожников  можно  заготовить  в запас, полусжарив их и положив в
масло.
     Мне   осталось   только   поблагодарить   жену   за  предусмотрительную
боязливость.
     Носилки  были  почти совсем готовы; я решился после обеда вновь сходить
к  палатке  и  объявил,  что,  как  и  утром со мной пойдет один Эрнест. Мне
хотелось преодолеть в нем его леность и боязливость.
     Перед нашим уходом Франсуа снова рассмешил нас простодушным вопросом.
     - Папа,  -  сказал  он.  -  Эрнест  говорит, что человек согревается от
ходьбы  и  бега.  Значит,  если  я  буду  бегать  слишком  скоро,  то могу и
загореться.
     - Нет,  друг  мой,  хотя  от  шибкого бега и согреешься, но ни дети, ни
даже  взрослые  не  могут бегать так скоро, чтобы тело их, от трения частей,
могло  загореться.  К  тому  же  тело  человека  не сухое дерево, чтоб могло
воспламениться. И потому успокойся и бегай, сколько тебе угодно.
     - Это  хорошо,  -  сказал  Франсуа,  -  я люблю бегать, а тут стал было
бояться.
     Перед  нашим  уходом  Фриц  подарил  нам  чехол,  в  который можно было
вложить  столовый  прибор и даже топорик. Я признал работу очень искусной и,
обняв  по  очереди  всю  оставшуюся  семью,  отправился.  Осел и корова были
запряжены  в  носилки.  Эрнест и я, взяв в руки по бамбуковой трости, вместо
плетки,  и  вскинув  на  плечи  наши ружья, пошли по бокам вьючных животных.
Билль бежал за нами.
     Мы пошли через ручей и без всяких приключений прибыли к палатке.
     Отпряженные  животные  были  пущены  пастись,  а  мы нагружали носилки,
поставив  на  них  бочонок  масла,  бочонок  пороху,  пуль  и  дроби, сыры и
некоторые другие запасы.
     Эта  работа заняла нас до такой степени, что мы не заметили, как осел и
корова  перешли  обратно  ручей,  -  вероятно,  привлеченные видом и запахом
раскошного луга, расстилавшегося по другую сторону ручья.
     Я  послал  за  ними Эрнеста, предварив его, что сам поищу удобное место
для купанья, которое освежило бы нас после нашей продолжительной ходьбы.
     В  осмотренной мною внутренней части залива Спасения я нашел место, где
стоявшие  на  песчаной  почве скалы образовали как бы отдельные купальни. Не
раздеваясь,   я   несколько   раз   крикнул   Эрнеста;  но  он  не  ответил.
Встревоженный,  я  пошел к палатке, все еще зовя его, но также тщетно. Я уже
начал  опасаться  какого-либо несчастного случая, когда увидел Эрнеста,