несколько времени тому назад.
     Нужно  было  заменить  неподвижной  лестницей веревочную, ведшую в наше
воздушное  жилище  и  представлявшую опасность, особенно для жены и младшего
сына.  Я  не  мог  и  думать  о  постройке этой лестницы снаружи: выполнение
такого  предприятия  было  бы слишком трудно, чтобы не сказать невозможно. И
потому  я  решился  построить  лестницу  внутри  смоковницы,  которую считал
полой,  так  как  в  ней  помещался  рой  пчел.  Но  прежде всего нужно было
избавиться от этих неудобных соседей.
     Для  исследования  пустоты  дерева,  дети  и я стали бить по его стволу
обухами   топоров.   Этот  шум  потревожил  пчел:  они  вылетели  в  большом
количестве  и  яростно  напали  на  ветреника  Жака, который, не внимая моим
предостережениям,  поместился подле отверстия, служившего выходом из улья. В
минуту  лицо  и руки его были исколоты, что причинило ребенку жестокую боль.
Мне удалось унять ее, прикладывая к уколам сырую землю.
     Это  происшествие  убедило  меня,  что  нам  не  удастся  изгнать наших
соседей,  не  прибегая  к  мерам жестоким. До этого случая я думал принудить
пчел  только  к  переселению  и  построил  из пустого пня, накрытого, в виде
колпака,  пустой тыквой, улей, в котором хотел поселить крылатый народец. Но
я  не  знал,  как  приняться  за  такое  переселение колонии, и, кроме того,
считал недоказанным, что рой пчел может примириться с новым жилищем.
     Пока  я  обдумывал средство выйти из затруднения, я заметил у отверстия
улья  необыкновенное  движение  пчел:  они  чрезвычайно хлопотливо выходили,
входили.  Я  понял, что из улья хочет выселиться новый рой. И действительно,
через  несколько  минут,  множество  пчел  выползло  из улья, стали виться в
воздухе  и  затем  садились  кучей  на  ближнюю  ветвь маленького дерева, на
которой  и  повисли большой кистью. Я несколько раз был свидетелем того, как
снимают  рой,  и  решился  употребить  тот  же способ. Из предосторожности я
накрыл  голову  куском  полотна,  в  котором  проделал  несколько  маленьких
дырочек,  позволявших  мне видеть и дышать, обернул руки платками, подошел к
дереву  и  опрокинул  приготовленный мною улей под ветвью, на которой висели
пчелы.  Затем  ударом ноги я сильно пошатнул дерево. Большая часть роя упала
в   улей,   который   я   поспешил   снова   опрокинуть  на  широкую  доску,
долженствовавшую  служить  улью  основанием  и  положенную  на  пень.  Самая
трудная  часть дела была исполнена. Сначала установился быстрый перелет пчел
между  ветвью,  на  которой еще осталась часть роя, и ульем, вверху которого
было  отверстие.  Час спустя, весь рой овладел своим новым жилищем. Вечером,
когда  пчелы уснули, мы перенесли улей к изгороди нашего огорода и сада, при
чем  вход  в  улей  был  поставлен  к  югу.  И с следующего же дня маленький
народец  приступил  к  работам. Приобретая таким образом рой, который обещал
нам,  в  случае  размножения,  запас меда и воска, мы уже менее печалились о
необходимости   пожертвовать  находившимся  в  стволе  нашей  смоковницы.  И
потому,  хотя  не без угрызений совести, мы умертвили его, плотно закрыв все
щели в стволе и вложив в отверстие улья две или три палки зажженной серы.
     На  другой  день  мы  не  только  могли  овладеть запасом меда и воска,
накопленным   пчелами  в  течение  нескольких  лет,  но  и  беспрепятственно
приняться за постройку нашей лестницы.
     При  помощи  шеста  я измерил дупло дерева и к величайшему удовольствию
своему  нашел,  что  оно  простиралось от основания до ветвей, на которые мы
настлали  пол  нашего  жилища.  Это  удостоверяло нас в возможности устроить
внутри  дерева  винтовую лестницу. И потому, не теряя времени, я принялся за
работу вместе с моими тремя старшими сыновьями.
     Сначала  мы  прорубили  внизу  ствола  большое  отверстие, к которому и
прикрепили  двери  из  каюты  капитана. Таким образом наше жилище могло быть
запираемо.
     Длинное  и  толстое  бревно с корабля было утверждено в середине дупла,
чтобы  служить  опорой  ступеням, которые другим концом мы вложили в зарубки
на  внутренней  поверхности  ствола.  Лестница была освещена вырубленными на
известных  расстояниях  отверстиями,  в  которые  мы  вставили привезенные с
корабля  окна.  Таким  образом  ствол  походил  на  башню  с окнами, наверху
которой помещался дом, наполовину скрытый в листве.
     Лестница,  занимавшая  нас  в  течение  нескольких дней, была, пожалуй,
далеко  не красива; но она была крепка и удобна, а этого-то мы и желали. Она
показалась нам превосходной.
     Во  время  этих занятий Билль родила двух щенков чистой датской породы,
и  я  дозволил  Жаку присоединить к этим щенкам, в качестве молочного брата,
своего шакала.
     Смирная  собака, не противясь, допустила к своим сосцам нового питомца,
который от ее молока быстро поправился.
     Почти  в  тоже  время  коза  родила  пару козлят, а овцы пять или шесть
ягнят.
     Мы  с  удовольствием  следили  за  этим  умножением  нашего  стада,  и,
предвидя  случай, что нашим животным вздумается, подобно ослу, покинуть нас,
Жак  придумал  привесить  им на шею по маленькому колокольчику, из найденных
нами  на  корабле,  чтобы  звон  их  мог,  при  нужде,  навести  нас на след
животных.
     Рана,  нанесенная  мною  буйволенку,  совершенно  зажила. Я, по примеру
готтентотов,  продел  в  отверстие палку, которая выдавалась с обоих боков и
при помощи которой мы могли править животным, как удилами.
     Благодаря  этому  средству,  наш  буйвол  стал  вскоре  очень послушен;
однако не без труда приучили мы его к верховой езде и к перевозке тяжестей.
     Фриц  ревностно  занимался  приручением  своего орла. Птица знала голос
своего  хозяина  и  повиновалась  ему;  но  она  еще  слишком  порывалась на
свободу, чтобы можно было снять с нее привязь.
     Страсть   приручать   была   в  это  время  общей.  И  Эрнест  принялся
воспитывать   обезьянку,   уступленную   ему  Фрицем.  Забавно  было  видеть
медлительного  по  природе  ребенка, терпеливо старающимся сдержать излишнюю
живость  своего  питомца.  Так  как  самые  малые  тяжести  казались Эрнесту
обременительными,  то  ему  пришла  мысль  приучить  подросшего  и окрепшего
Кнопса  таскать различные вещи. С этой целью он привязал ему на спину, двумя
ремнями,  маленькую  корзину,  которую  сплел  из тростника и в которую клал
сначала   легкие   вещи.   Обезьянка,   очень   недовольная   своими  новыми
обязанностями,   каталась   по   песку,  скрежетала  зубами  и  прибегала  к
всевозможным  хитростям,  чтоб избавиться от этой барщины. Но, при помощи то
легких  наказаний, то лакомств, Эрнест приучил-таки ее, не противясь, носить
тяжести, хотя небольшие, но значительные по росту животного.
     Жак,  в  свою  очередь,  учил  своего шакала, которого он, в надежде на
будущее,  назвал  Ловцом  и  которого  он  хотел  приучить,  подобно лягавой
собаке,  держать  стойку  перед  живой дичью и приносить убитую. Но животное
плохо  поддавалось обучению. Оно довольно послушно приносило бросаемые вещи,
но  никак  не  хотело  держать  стойку.  Однако  Жак  не отчаивался добиться
лучшего успеха.
     Подобными  занятиями  мы  заполняли часы, свободные от работ, и в целом
нашем дне не находилось времени для скуки.
     Едва  была  построена  лестница,  как нужно было усовершенствовать наше
свечное  производство.  В  этом деле нам отлично помогли формы из бамбуковых
тростей.
     Нам   недоставало  светилен,  так  как  жена  моя  вполне  основательно
запретила нам рвать на светильни наши носовые платки и галстуки.
     Мне  вздумалось  испытать  одно  очень  горючее  дерево,  известное  на
Антильских  островах  под  именем  светильного  дерева.  Я  нащепал  из него
тоненьких прутиков и вставил их в формы.
     Жена,  не доверяя деревянным светильням, придумала изготовить светильни
из  волокон  листьев  каратаса,  которые  она  высушила  на  солнце  и потом
скрутила.
     Когда  формы  были снабжены этими различными светильнями, мы положили в
котелок  по равному количеству воску пчелиного и древесного и расплавили его
на  огне.  Когда  смесь  была достаточно горяча, мы наполнили ею, при помощи
ложек,  формы,  нижний  конец  которых был опущен в воду, чтобы воск быстрее
остыл и твердел.
     С  наступлением  ночи,  когда  свечи  были  вынуты из форм, я зажег две
свечи,  по  одной каждого сорта, чтобы судить о том, какие светильни следует
предпочесть: деревянные или каратасовые.
     Но   увы!   ни  те,  ни  другие  не  могли  заменить  хлопчатобумажных.
Светильное  дерево сгорало слишком быстро, а волокна каратаса, обугливались,
падали  кусками  на  свечу.  И  потому  мы вздыхали о дне, когда нам удастся
добыть светильни хлопчато-бумажные, не уничтожая нашего белья.
     После  неудачного  изготовления  свечей я обратился к выделке резиновой
обуви.  Я  употребил  способ,  объясненный мною Фрицу при открытии резиновых
деревьев.  Я набил песком пару чулок и обмазал их глиной, которую высушил на
солнце.  Затем кистью из козьей шерсти я стал мазать полученную форму жидкой
резиной  и,  когда намазанный слой высыхал, я накладывал второй и так далее,
пока  толщина  слоя  не  казалась достаточной. Тогда я повесил изготовленную
пару  обуви  на  ветру,  а  уверившись, что резина отвердела, высыпал песок,
осторожно  отодрал  чулки  и  поломал  и высыпал слой глины. Таким образом я
изготовил  пару  сапог  довольно  красивую  и,  главное, до того удобную для
ходьбы, что дети просили меня сделать им каждому по паре такой обуви.
     Часто  случалось,  что  дети, черпая воду в ручье, подымали со дна ил и
приносили  воду мутной; поэтому я решился устроить водоем из черепа черепахи
и  провести  в  него  воду из ручья по желобам из ствола саговой пальмы, для
чего хотел поднять уровень воды в ручье при помощи затвора.
     Таким  образом  почти  ежедневно  возникали  и приводились в исполнение
предприятия к улучшению нашего быта.
     Каждое  из  наших  открытий  было встречаемо радостными криками детей и
благодарной  молитвой  жены  и моей, за очевидное благословение наших усилий
Небом.


XIX

ОНАГР. ЛЕН. ВРЕМЯ ДОЖДЕЙ

     Однажды  утром,  когда  мы  намеривались  приняться  за  работу, издали
донеслись  до нас какие-то дикие звуки: то был род рева, смешанного с резким
свистом и кончавшегося жалобными звуками.
     Опасаясь  какого-либо  нападения,  мы  спешили собрать скот под корнями
нашего  дерева  и  поднялись в свой замок, между тем как собаки, подняв уши,
готовились к обороне.
     На   несколько  мгновений  наступила  тишина;  потом  загадочные  звуки
раздались  снова, на этот раз гораздо ближе. Все мы пристально смотрели в ту
сторону,  откуда,  казалось, доносились эти крики, эти незнакомые звуки, как
вдруг   Фриц,  у  которого  зрение  было  наиболее  остро,  отставил  ружье,
заливаясь смехом, сказал:
     - Да это наш осел! Это он возглашает свое возвращение! Каков голосок!
     Тотчас   же   все   дети  выразили  досаду  на  то,  что  потревожились
приближением такого врага.
     Я успокоился не так скоро.
     - Может  быть, - сказал я, - наш осел и участвовал в этой музыке; но не
один же он исполнял ее.
     - Ты прав, папа: осел ведет за собой целое общество.
     Я  взглянул по направлению, указанному мне Фрицем, и увидел прекрасного
онагра, или дикого осла, который со ржанием сопровождал нашего беглеца.
     Я  тотчас  же стал придумывать средство овладеть им, и потому, попросив
всех не шуметь, тихо спустился с дерева вместе с Фрицем.
     Я  взял  веревку,  привязал  ее концом к нашему дереву и завязал на ней
петлю,  которую  накинул  на  длинный  хлыст.  Из  куска бамбуковой трости я
приготовил  род  клещей.  Фриц  напрасно  силился разгадать мой план. Сгорая
нетерпением  поймать  дикого  осла,  он  хотел  употребить  свое лассо; но я
удержал его, заверяя, что мой способ должен оказаться лучше патагонского.
     Оба  животные  приблизились  к  дереву,  и  онагр заметил нас. Впервые,
конечно,  увидя  человека,  он  испуганно  отступил.  Но  в  это  время Фриц
протянул  к  нашему  ослу  горсть  овса. Осел не чванился и кинулся к овсу с
такой  жадностью,  что  онагр,  судя  о найденной пище по поспешности своего
товарища,  доверчиво  последовал его примеру. Воспользовавшись этой минутой,
я накинул ему на шею петлю, висевшую на конце хлыста.
     Онагр  тотчас  же быстро скакнул назад, чтобы убежать, но петля стянула
ему шею так сильно, что бедное животное упало, задыхаясь.
     Я  поспешил  снять  давившую  его петлю, и заменить ее недоузком нашего
осла;  потом,  прежде  нежели онагр очнулся, я сдавил ему ноздри бамбуковыми
клещами,  которые  связал  на другом конце бечевкой, употребив таким образом
для  усмирения  животного  способ,  к которому прибегают кузнецы, подковывая
пугливую или злую лошадь.
     Потом  я  привязал недоуздок двумя длинными веревками к корням дерева и
стал  ожидать,  когда  онагр  очнется,  чтобы,  смотря  по  обстоятельствам,
употребить  то  или  другое  средство  для совершенного подчинения его своей
воле.
     Между  тем  вся семья спустилась с дерева. Стоя вокруг животного, мы не
могли  налюбоваться его красотой, которая почти приравнивается этот вид осла
к лошади.
     По  прошествии  нескольких  минут онагр вскочил и снова стал рваться на
свободу;  но  боль,  причиняемая  ему  бамбуковыми клещами, заметно укрощала
его;  он  даже  дозволил  довести себя до места, которое предназначалось ему
стойлом.  Но нужно было предупредить новый побег и нашего осла, так как наша
надежда  на  его  верность  была  поколеблена. И потому, связав ему передние
ноги,  я  привязал его подле онагра, чтобы общество подобного себе животного
приучило пришельца к его новому образу жизни.
     Не  малого  труда стоило нам подчинить онагра. Я прибегал и к голоду, и
даже  к  побоям,  но  добился  успеха  лишь применяя иногда средство, весьма
употребительное   в  Америке  и  состоящее  в  том,  чтобы  кусать  упрямому
животному конец уха.
     По  прошествии  нескольких недель Легконогий - так прозвали мы онагра -
приручился  до  такой степени, что мы без опасения ездили на нем верхом. Для
управления  им я придумал особую узду без мундштука, род капцуна, состоявшую
из  недоузка,  к  которому  с  обоих  боков  было  прикреплено  по  палочке,
ударявших  по  воле  всадника  то  левое,  то  правое ухо, животного, весьма
чувствительные.
     В  этот  промежуток времени три выводка наших кур дали нам около сорока
цыплят, которые живо бегали по птичнику и около нашего жилища, ища корм.
     Это  умножение  нашей  живности, а равно приобретение онагра, напомнили
мне  мое  прежнее  намерение  построить на время дождей, которое не могло не
наступить, крытые конюшню и птичник.
     К  стоявшим  сводами  корням  нашего  дерева  мы  прикрепили  стены  из
бамбуковых  тростей,  заделывая  щели  более тонкими тростями; этот остов мы
покрыли  мхом  и  глиной,  а  затем  слоем  смолы; всю постройку мы окружили
перилами, так что она походила на беседку.
     Внутри  мы  перегородили ее на несколько отделений, которые должны были
служить:  одни  стойлами  или  овином,  другие  молочной  или  амбаром,  для
зернового  хлеба  и  других  запасов,  которые  мы хотели собрать ко времени
дождей,  так  как  это  время,  соответствующее  в тропических странах нашей
зиме, должно было лишить нас возможности выходить.
     Прошло несколько дней без всякого увеличения наших запасов.
     Однажды,  вечером, когда мы возвращались со сбора картофеля, мне пришла
мысль  отпустить  жену  и  двух  младших сыновей одних в Соколиное Гнездо, а
самому  с  Фрицом  и  Эрнестом  отправиться  в дубовый лес, чтобы добавить к
дневной  добыче  запас  желудей. Мы так и сделали. Фриц гордо ехал верхом на
онагре, а Эрнест нес на плече обезьянку.
     У  нас были пустые мешки, которые мы предполагали наполнив свезти домой
на  онагре,  чтобы постепенно приучить его к услугам подобного рода, так как
до сих пор он не давался в упряжь.
     Пробравшись  в  чащу  леса,  я  привязал  Легконогого  к  дереву,  и мы
ревностно  принялись  наполнять  мешки,  что  сделали очень скоро, благодаря
обилию  и  легкости  сбора. Когда мы занимались этим, наша обезьяна внезапно
бросилась  в  ближние  кусты,  перед  которыми она несколько минут перед тем
уселась  настороже.  В  кустах мы услышали птичьи крики и хлопанье крыльями,
что заставило нас подозревать борьбу между Кнопсом и какой-либо птицей.
     Эрнест,   стоявший   ближе  других  к  кустам,  осторожно  подкрался  и
закричал:  "Фриц,  иди  сюды;  здесь  гнездо,  полное  яиц.  Возьми его, а я
подержу Кнопса, который хочет угоститься ими. Да и птица убежит".
     Фриц  поспешил  в  кусты,  и  несколько  минут  спустя  вынес канадскую
курочку,  по  которой  он, несколько дней перед тем, дал промах. Я помог ему
связать  птице  лапы  и  крылья  и радовался ценному приобретению для нашего
птичника.  Эрнест,  устранив Кнопса, вышел со шляпой, полной яиц и прикрытой
листьями, похожими на листья косатиков. Показывая свою находку, он сказал:
     - Я  захватил  и несколько листьев, из которых было сделано гнездо; они
походят на копья, и Франсуа может играть ими.
     Мы  взвалили  полные мешки на спину онагра, оставив, впрочем, место для
Фрица,  обыкновенного  седока  онагра.  Эрнест  нес  яйца,  я  курицу,  и мы
направились к Соколиному Гнезду.
     Жена  очень  обрадовалась  нашей  добыче.  Она  так заботливо ходила за
канадской  курочкой,  что  последняя  снесла несколько яиц и, когда они были
оставлены ей, вывела нам дней через двадцать такое же число цыплят.
     Спустя   некоторое  время,  когда  мечевидные  листья,  которыми  играл
Франсуа,  засохли  и  валялись  около  нашего дерева, Фриц, желая, вероятно,
позабавить своего младшего брата, сказал ему:
     - Вот,  из  твоей  прежней  игрушки  мы сделаем плетки, чтобы подгонять
скот.  -  И,  разорвав  один  из листьев вдоль на три или четыре полоски, он
стал  сплетать  их в длинный кнут. Случайно я смотрел на эту работу. Заметив
гибкость  и  крепость  полосок,  я  внимательнее  рассмотрел  растение  и  с
радостью  признал  в  нем  формий,  или  так  называемый  новозеландский лен
(Phormium   tenax),   растение,   которое   индейцам   хорошо  заменяет  наш
европейский лен.
     Радость  мою, конечно, вполне разделила и хозяйка, которая воскликнула:
-  Это  лучшее  из  открытий,  какие  мы  сделали  до  сих пор. Наберите мне
побольше  этих  листьев,  и  я изготовлю вам рубашки и другую одежду. - Она,
добрая, забывала, какой долгий труд обращает волокнистые растения в ткани.
     В  то  время,  когда я напомнил ей об этом, чтобы предупредить грустное
разочарование,  часто  следующее  за  слишком пылкими надеждами, Фриц сел на
онагра,  Жак  на буйвола, и оба, не говоря нам ни слова, пустились вскачь по
направлению к дубовому лесу.
     Спустя  четверть  часа мы увидели их возвращающимися. Подобно фуражирам
они  привесили  по  обоим  бокам  своих  вьючных  животных по огромной вязке
формия, который и сложили к нашим ногам.
     Я  поблагодарил  их  за рвение и обещал жене, что каков бы ни был исход
наших попыток, мы постараемся извлечь из нашего льна наибольшую пользу.
     - Прежде всего, - сказал я, - мы займемся мочкой льна.
     - В чем же состоит она? - спросил Фриц.
     - Лен  или  пенька  подвергаются попеременно сырости и теплому воздуху,
чтобы  растение  подверглось  некоторой  степени  гниения.  Тогда и наружная
кожица,  и  мягкая  части  растения  легче  отделяются  от  длинных  крепких
волокон,  так  как  связывавший  их  растительный  клей распускается в воде;
затем стебли мнут и треплют, а волокна выделяют.
     - А  сами волокна разве не гниют наравне с остальными частями растения?
- спросил Фриц.
     - Они  и  сгнили бы, если б продолжить мочку дольше необходимого срока.
Но  крепость  волокон делает этот случай очень редким