ь. На другое утро я имел удовольствие вынуть из
печи  и  снять  с  болвана швейцарский берет красивого цвета, очень легкий и
достаточно  прочный.  Жена,  счастливая  радостью,  которую берет должен был
доставить   Франсуа,  подбила  шляпу  шелковой  тканью  и  украсила  золотым
позументом  и  страусовым  пером.  Франсуа  был  в  восторге, а мне пришлось
обещать   остальным  моим  сыновьям  изготовить  им  такие  же  береты,  под
условием,   чтоб  дети  добыли  необходимое  количество  меха,  пятая  часть
которого должна была служить уплатой за выделку в пользу мою и жены.


XXXII

ВОЗВРАТ ДОЖДЛИВОГО ВРЕМЕНИ.
                    ГОНЧАРНОЕ РЕМЕСЛО. ПОСТРОЙКА ЧЕЛНА.
                          ПОЕЗДКА НА ОСТРОВ АКУЛЫ

     Описанные  мною работы заняли наше внимание до такой степени, что мы не
заметили  признаков приближения времени дождей. Мои успехи в скорняжничестве
и изготовлении меда и шляп ободрили меня на опыт в гончарном мастерстве.
     Мастерской  послужила наша столовая, а станком пушечное колесо, глубоко
посаженное  на  ось,  к  которой  я  приделал круг, вырезанный из доски. Для
первого  опыта  я  изготовил  несколько  чаш;  ими  я  хотел  заменить  наши
тыквенные  чаши,  в  которых  молоко  скисало.  Чтоб несколько украсить свой
материал,  я  подбавил к глине небольшое количество слюды. Потом я отыскал в
добыче  с корабля ящик со стеклянными безделушками, принятыми на корабль для
меновой  торговли  с дикарями. Выбрав несколько изделий из черного и желтого
стекла,  я  истолок  их в чрезвычайно мелкий порошок. Облепив им мои чаши, я
подверг  их  обжиганию.  После нескольких неудач, я изготовил таки несколько
чаш, а потом и чайных чашек, сахарницу и шесть малых тарелок.
     Рассказанное  мною  столь  быстро  потребовало, конечно, много времени,
тем  более,  что  для изготовления нескольких формочек мне пришлось вырезать
их сперва из дерева, а потом отливать из гипса.
     Мой  запас  глины  истощился,  и  так как дождливая погода не позволяла
возобновить  его,  то  я,  к удовольствию детей, принялся набивать кондора и
грифа.  Размягчив  шкуры  в  теплой  воде,  я  посыпал их изнутри молочайной
камедью,  в  защиту  от  насекомых,  и  облек шкурами заранее приготовленные
обрубки  дерева  в  форме птичьего тела. Вместо шеи я вставил перья, обвитые
хлопком.  Крылья я прикрепил по их местам кусочками проволоки, а вместо глаз
вставил  четыре  шарика  из  фарфоровой глины окрашенные и обожженные, и они
придали головам чучел обычное выражение хищных птиц.
     За  этими  работами  последовали,  конечно,  другие,  потому  что время
дождей  держало нас взаперти, а мы должны были употребить на что-нибудь наши
досуги.  Мне  не  хотелось  оставлять  детей  в  бездействии,  а однообразия
длинных  дней  не  могли устранить ни чтение, ни уроки, которые Эрнест давал
маленькому  Франсуа  и  которыми зачастую пользовался и Жак, ни мои рассказы
из  естественной  истории,  которые возбуждали тем живейшее любопытство, что
наш  остров  предоставлял  такое  разнородное собрание образчиков животного,
растительного  и даже ископаемого царств, какое нам невозможно было отыскать
в Европе. Найти общее занятие мне помог Фриц.
     - Теперь,  -  сказал  он,  -  когда  Ураган дает нам возможность быстро
передвигаться  по  суше,  нам  следовало  бы  запастись  средством  столь же
быстрого передвижения по морю. Построим гренландский челн, кайяк!
     Предложение  это было принято мной с удовольствием, детьми с восторгом,
а  женой  с  некоторой  боязнью: не имея ясного представления о гренландском
челне,  она  опасалась  неведомого  ей  предприятия. Я тотчас же объяснил ей
устройство  кайяка  из  тюленьих  шкур,  и,  несмотря  на внушаемые ей морем
опасения, она согласилась на нашу просьбу.
     Намереваясь   построить   по   крайней   мере  остов  нашего  челна  до
наступления  хорошей  погоды,  мы тотчас же приступили к делу. Прежде всего,
при  помощи самых широких китовых усов, согнутых самой природой, я, связывая
их  по два, построил два киля из которых один мог вкладываться в другой, оба
длиной  около  двенадцати  футов.  Под  нижним  из  килей,  которые я покрыл
резиной,  я сделал три вырезки, а в них вставил колеса, которые облегчали бы
нам  передвижение  челна  по суше. Оба киля я скрепил бамбуковыми тростями и
листовой  медью,  а  борты  соединил  китовым  усом.  Бока  постройки я одел
расщепленными  бамбуковыми  тростями,  изогнутыми  по  длине челна. Над всем
челноком  я  настлал  палубу,  в середине которой вырезал дыру такой ширины,
чтобы  плащ  гребца мог быть плотно обвязан около возвышающегося по ее краям
обода  и  не  пропускать  воды  в челнок. Гренландцы стоят в своих челнах на
коленях,  но  это утомительно; я приделал под отверстием подвижную скамейку,
на которой гребец мог по произволу отдыхать.
     Остов  нашего  челнока  был готов. Может быть, вследствие приделанной в
нем  скамьи, он был слишком высок; но казалось, что это изменение в размерах
челна не лишит его ни легкости, ни упругости.
     Однако  остов  челна  составлял только половину дела. Тщательно замазав
все  щели  остова  резиной,  мы  обили  челн  внутри  и снаружи двумя самыми
большими из наших тюленьих шкур. Такими же шкурами мы покрыли и палубу.
     Я  забыл сказать, что отверстие для гребца было сделано не посредине, а
немного  позади,  потому  что  на  передней  половине  челна  я  намеревался
поставить  со  временем  мачту  с  парусом.  А пока челн приходилось двигать
двулопатчатым веслом, немного длиннейшим, чем обыкновенные весла.
     Наконец,  к  общему  удовольствию,  челн  был  готов.  Испытать  его  я
предоставил  Фрицу,  подавшему  первую  мысль  к  постройке.  Но еще не имея
опыта,  я попросил жену как можно искуснее изготовить нам гребные плащи. Эти
плащи  следовало  сшить  из  тюленьей  шкуры так, чтобы, не стесняя движений
гребца,  плащ  плотно  охватывал  обод  отверстия в челноке. Кроме того, для
предупреждения  всякой  случайности,  плащи  следовало  изготовить  двойные,
чтобы  внешнюю их оболочку можно было надувать воздухом при помощи небольшой
трубки,  затыкаемой  пробкой. При таком устройстве плаща гребцу доставлялась
возможность надуть его как пузырь и тем держаться на воде.
     Эти   любопытные  занятия  и  другие  более  или  менее  важные  работы
сократили  нам время дождей. Но как ни быстро, казалось нам, прошло оно, тем
не  менее  мы с восторгом встретили возврат хорошей погоды, потому что с ней
наступили  и  прогулки  на  чистом  воздухе,  по  лесам  и степи. Фриц горел
нетерпением  испытать  свой гренландский челн; да и меня одолело любопытство
посмотреть, в какой степени произведение моих рук окажется годным.
     И  так,  однажды после обеда, в чудную погоду, наш челнок был спущен на
море.  Фриц  облекся в изобретенный мною костюм, сел в челн, надул свой плащ
и  стал  плавать  в челноке так же легко и с такой же уверенностью, как если
бы  по  суше,  вызывая взрывы хохота со стороны братьев, которые, по причине
украшавших  Фрица,  спереди и сзади, горбов, прозвали его полишинелем. Фриц,
не  обращая  внимания  на  их  насмешки,  быстро продвигался вперед и достиг
острова  Акулы,  при рукоплесканиях моих и жены, так как мы на всякий случай
сопутствовали Фрицу на пинке.
     Мы  посетили наших козочек и оставили им смесь тертой кукурузы, желудей
и  соли.  Слежалая  подстилка  животных в построенном нами для них маленьком
сарае  удостоверила нас, что они часто посещают это убежище, и это успокоило
нас насчет дальнейшего пребывания на острове.
     Перед  отъездом  с  острова  мы  обошли  его кругом, по берегу, собирая
кораллы  и раковины для нашего музея. Заметив большое количество водорослей,
жена попросила детей набрать некоторые виды этих растений.
     По  возвращении  нашем  в  залив Спасения она выбрала какие-то зубчатые
листья  длиной  в  шесть  или семь дюймов, тщательно вымыла их, разложила на
солнце,  дала  им  высохнуть и с важностью спрятала. Я стал трунить над ней,
но   не   добился  разгадки  ее  тайны.  Несколько  дней  спустя,  когда  мы
возвратились  к  пещере  из  похода  к Соколиному Гнезду, усталые, голодные,
истомленные   жаждой,   жена   подала  нам,  в  небольшой  тыквенной  чашке,
великолепное желе, вываренное из собранных и высушенных водорослей.
     Мы  с  наслаждением  стали  истреблять  это новое для нас и чрезвычайно
вкусное  кушанье.  Тогда жена рассказала нам, что, во время нашей поездки на
остров   Акулы,   она   увидела,   между  прибрежными  водорослями,  листья,
совершенно  сходные  с  теми,  из  которых,  во  время  одной стоянки нашего
корабля  у  мыса Доброй Надежды, тамошние хозяйки готовили желе, прибавляя к
нему  сахару  и  лимонного  или апельсинового соку. Вместо недоставшегося ей
лимона  жена  употребила  медовый  уксус, мед, голуболистник ароматический и
немного корицы.
     Найдя  в  хорошем  виде  наши  плантации  на  острове  Акулы,  мы могли
надеяться  увидеть  в  таком  же  удовлетворительном  состоянии  посадки  на
острове  Кита, к которому направились. Но по прибытии на место я увидел, что
кролики  расплодились,  обгрызли  кору  посаженных  нами  молодых  деревьев,
совершенно  истребили  ростки,  вышедшие  из  кокосовых орехов, и не тронули
только  отводков  сосен,  вероятно вследствие их смолистого запаха. И потому
для  ограждения нашего питомника мы вынуждены были окружить его изгородью из
колючих растений.
     Остов  кита  был  до  такой  степени  очищен  хищными птицами и выбелен
воздухом  и  солнцем,  что  я  захватил  с собой части его, которые надеялся
употребить  на  что-нибудь,  например,  спинные  позвонки.  В  то же время я
захватил  и  по  несколько  особей  двух  морских растений, которыми при мне
питались   наши  кролики;  одно  из  них,  с  неприятным  болотным  запахом,
показалось  мне  пластиночницей  сахаристной,  а  другое,  с  очень заметным
запахом фиалки, - фикусом дланевидным.
     Затем  мы  возвратились  в  предпочитаемое  нами жилище, пещеру, каждый
занятый каким-либо новым предприятием.


XXXIII

ОТПРАВЛЕНИЕ МАЛЬЧИКОВ НА ОХОТУ ЗА КРЫСАМИ.
                      ИЗБИЕНИЕ ПОРОСЯТ-ОПУСТОШИТЕЛЕЙ.
                         ВОЗВРАЩЕНИЕ МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ.
                        ПОЯВЛЕНИЕ СЕЛЬДЕЙ И ТЮЛЕНЕЙ

     Однажды  утром, когда младшие дети отправились с ловушками на крыс, для
добывания  сырого  материала  на  береты,  я  пошел выбрать дерево известных
размеров,  в котором нуждался для устройства мельницы с толчеей, и запастись
не  менее  необходимой  глиной.  Я  запряг  Вихря  в  наши  старые  сани  и,
сопутствуемый Биллем и Бурым, направился к лесу, ближайшему к ручью Шакала.
     По  ту  сторону моста, осмотрев картофельное и мандиоковое поля, вправо
от  ручья, я увидел страшные опустошения, учиненные свиньями, как я заключил
по  следам  на  мягкой  земле.  Я  пошел  по этим следам, и они привели меня
сперва  к  стене скал, а затем, сквозь рощу, к нашему прежнему картофельному
полю, недалеко от Соколиного Гнезда.
     Размеры  причиненного  вреда доказывали многочисленность опустошителей.
Однако  ни одного из них не было видно, и я уже отчаивался открыть их, чтобы
наказать,  когда  неистовый  лай  собак  и  ответившее  ему  вскоре хрюканье
утешили  мое  нетерпение.  Я побежал на лай и увидел, защищающеюся от собак,
нашу   старую   свинью,   почти  одичавшую,  в  сообществе  восьми  поросят,
приблизительно  двухмесячных,  и годовалого кабана первых родов, которого мы
пустили  на  волю  для  расположения  и  который отлично вырос и выровнялся.
Отуманенный  злобой  за  виденные  мною  опустошения,  я  выстрелил из обоих
стволов  моего  ружья  по находившемуся передо мной стаду, которое хрюкало и
скалило  зубы  на  собак.  Три поросенка пали, а остальные кинулись в кусты,
преследуемые  собаками, которых я, однако, тотчас же позвал. Дотащив туши до
саней,  я продолжал искать пригодного дерева. Я нашел его в нескольких шагах
от  ямы,  из  которой  мы брали глину. Ствол его, футов двух в диаметре, был
прям и гладок. Отметив его по обычаю дровосеков, я возвратился к пещере.
     Наши  охотники  за  крысами  еще не приходили. В пещере я застал только
жену и Эрнеста, который провел часть дня в библиотеке.
     Под  вечер,  когда  мы  уже начали беспокоиться об отсутствующих детях,
они  явились.  Впереди  других ехал Жак на своем страусе. Фриц и Франсуа шли
по  бокам  Мычка,  нагруженного двумя большими мешками, в которых оказались:
четыре  утконоса, двадцать ондатр, одна кенгуру, одна обезьяна, два животных
из  породы зайцев и с полдюжины крыс, вида, отличного от ондатр. Кроме того,
Фриц  нес  пригоршню  больших  головок  ворсянки,  на которые мы не обратили
сначала внимания, привлеченные содержанием двух мешков.
     - Ах,  папа,  какой  чудный  бегун  мой  страус! - воскликнул Жак. - Он
несется  как  ветер.  Раз  двадцать  мне захватывало дыхание, и я думал, что
упаду  в  обморок.  Быстрота  его  бега,  можно  сказать,  ослепительна. Для
будущих поездок, папа, ты должен мне сделать маску с очками.
     - Как ты разгорячился! Маски я не стану делать!
     - Отчего?
     - Во-первых,  оттого,  что  не дозволю тебе сообщать нам свои желания в
виде  приказаний,  а во-вторых, потому, что для общей пользы должен заняться
вещами  более  важными, чем изготовление маски с очками для молодца, который
отлично  может  изготовить  ее  сам,  хоть  бы  для  того,  чтобы привыкнуть
обходиться без чужой помощи.
     Жак замолк.
     - Папа,  - сказал Фриц, - сегодня нам было очень весело; мы питались от
собственной  охоты,  добыли много дичи и, однако, охотно променяли бы ее всю
на  небольшое  количество  вина,  если только цена его не слишком высока для
нас.
     - Охотно  разрешаю  каждому  из  вас выпить по рюмке вина: вы их вполне
заслужили.  Только,  друзья  мои,  прошу  вас,  в другой раз не выезжайте из
дому,  не  предупредив  маму  и  меня. А теперь расседлайте животных: добрый
всадник заботится о себе не раньше, как позаботившись о своем коне.
     Когда  вся  семья  собралась  к  ужину,  жена  подала  одно  за  другим
несколько кушаний, шутя провозглашая их с комической важностью:
     - Вот,    господа,   европейский   поросенок,   который   прикидывается
американским.  Вот,  - продолжала она, - свежий и вкусный европейский салат,
посаженный  и  выросший  в  моем  саду, который, как вы знаете, находится на
стороне  земли,  противоположной  Европе;  следовательно,  в моем саду салат
этот  пускает  корни  в ту сторону, в которую обыкновенный европейский салат
пускает  листья.  Наконец,  -  провозгласила она, открывая тыквенное блюдо с
желе, - вот прекрасное готтентотское желе, добытое на огороде в море.
     Шутки  хозяйки  были  покрыты  рукоплесканиями.  Такие же рукоплескания
раздались,  когда жена вынесла к десерту лепешки из кассавы и бутылку нашего
меда. Никогда ужин не казался нам столь вкусным и веселым.
     Во  время  его  Фриц рассказал нам похождения детей в течение того дня,
как  его  братья  и он весь день пробыли в окрестностях фермы, ставя силки и
ловушки;  как  они  изловили  ондатр  при помощи моркови, а других мускусных
крыс  на  рыбок;  как  на  ту же приманку попались и утконосы; как, наконец,
братья  пообедали  несколькими  свежими  рыбами, жареным гинзенгом и корнями
аниса.
     - А  о моем шакале ты и не рассказал! - заметил Жак. - Он поднял передо
мной  двух  зайцев, а перед Фрицем кенгуру, который в первый и последний раз
в жизни понюхал пороху.
     - Бродя  около  фермы,  - продолжал Фриц, - я нашел эти большие головки
ворсянки,   которые,   как   мне   кажется,  своими  упругими  деревянистыми
прицветниками  могут  служить  нам  для  расчески войлока и наведения на нем
ворсы.  Кроме того, между тамошними растениями я открыл маленькие коричневые
яблони;  мы  вырыли  и  привезли  их.  Наконец, выстрелом из ружья я положил
назойливую обезьяну, которая швыряла мне в голову кокосовые орехи.
     Мать поблагодарила Фрица за его добычу.
     Снимание  шкур  я принял на себя одного. В корабельном лазаретном ящике
я  отыскал клистирную трубку; просверлив дыру в поршне и приделав к нему два
клапана,  я  изготовил  из трубки сгустительный воздушный насос, который при
всем  своем  несовершенстве  мог служить моей цели. Когда я выдвигал поршень
из  трубки,  воздух  проникал  в  нее  чрез оба клапана, а когда я вталкивал
поршень  обратно  в  трубку, клапаны закрывались, и сгущенный воздух выходил
из клистира со значительной силой.
     Когда  дети,  окончив неприятные приготовления к сниманию шкур, увидели
меня  приближающимся  с  этим  знакомым инструментом, они захохотали и стали
спрашивать, что я намерен делать.
     Вместо  всякого  ответа  я взял кенгуру, подвесил его задними лапами на
дереве,  прорезал в шкуре дыру, вставил в нее конец моего инструмента и стал
сильно  гнать  под  шкуру  воздух.  Мало-помалу кенгуру чудовищно вздулся. Я
продолжал  вгонять  воздух  и  скоро  убедился, что, за исключением двух или
трех  небольших  мест,  шкура  везде  отстала  от  мяса. Потом я предоставил
удивленным детям самим снять шкуру, что они и исполнили без всякого труда.
     - Чудесно! - воскликнул Жак и Франсуа.
     - Папа кудесник.
     - Забавная волшебная палочка! - заметил Эрнест.
     - Да как же папа отделил шкуры? - спросил Жак.
     - Очень  просто,  дети  мои,  - ответил я, - и всякий дикий народ знает
этот  способ  снимания  шкур,  основанный  на  том, что между шкурой и мясом
находится  слой  клетчатки. Жирная клетчатка эта, будучи наполнена воздухом,
раздувается,  растягивается  и  наконец  разрывается, так что шкура свободно
отделяется от мяса. Вот и вся тайна этого способа.
     Я  снова  взялся  за  клистирную  трубку, и работа быстро продвигалась.
Однако, так как добычи было много, то на это занятие ушел весь остаток дня.
     На  рассвете  следующего  дня  мы  отправились  срубить отмеченное мною
дерево.  Необходимые  для  этого веревки, топоры, клинья мы отвезли на наших
санях.  По пути я указал детям опустошения, произведенные свиньями, и место,
на  котором  они  были наказаны. Достигнув дерева, я попросил Жака влезть на
него  и  обрубить  ветви,  которые,  при  падении  дерева,  могли  задеть за
соседние  деревья.  Жак  привязал  к  стволу  две  веревки,  свободные концы
которых  мы привязали на значительном расстоянии от оголенного ствола, чтобы
не  подвергаться  опасности  при  его  падении.  Затем,  при помощи пилы, мы
сделали  в  стволе,  с  противоположных  сторон,  два глубоких надреза, один
повыше  другого.  Наконец,  мы сильно потянули за веревки, в сторону нижнего
надреза.  Дерево  издало треск, заколебалось и рухнуло, не задев ни соседних
деревьев,  ни  нас.  Ствол  был  распилен  на  чурбаны в четыре фута длиной.
Остальные  части  его мы оставили на месте, чтобы они высохли и впоследствии
могли послужить нам топливом.
     Для  нас,  непривычных к работе дровосека, этот труд был очень тяжел, и
мы  успели  окончить  его  лишь на другой день. Но я приобрел-таки материал,
необходимый мне для устройства мельницы с толчеей.
     Построив  мельницу,  мы,  для  первого опыта, ободрали на ней некоторое
количество  риса,  и  провеянный нами на другой день рис мог прямо поступить
на   кухню.  Обдирка  продолжалась  несколько  дольше,  чем  на  мельнице  с
жерновами, но все-таки удалась, а это-то и было существенной задачей.
     Наблюдая  за  работой  мельницы,  я заметил, что наша живность особенно
часто  посещала  соседнее поле и всегда возвращалась с него с полными зобами
и,  по-видимому,  очень  довольная  прогулкой. Посетив поле, я убедился, что
посеянный  на  нем  хлеб  уже созрел, хотя со времени посева прошло не более
четырех  или  пяти  месяцев.  Из  этого  я заключил, что на будущее время мы
можем рассчитывать на две жатвы в год.
     Эта  надежда  была  очень приятна; однако она поставила нас в некоторое
затруднение,  потому  что  предст