ыходом  ему  захотелось  также  выстрелить из пистолета,
чтобы произвести эффектный раскат выстрела под сводами.
     Когда  мы  явились  у  входа  в  пещеру, чрез который проникли в нее, я
увидел  Жака  в  положении  отчаяния,  заливающегося  слезами. Но при первом
звуке нашего голоса он бросился с радостными криками.
     - Что  с  тобой,  дитя мое? - спросил я. - Отчего ты опечалился и вслед
затем радуешься?
     - Радуюсь  тому, что вижу вас. Я испугался, оттого, что вы так долго не
выходили.  Два  раза  я  слышал  страшный грохот, и мне показалось, что гора
обвалилась над вами с Фрицем.
     - Дорогой  мой,  -  сказал  я  ему, - обними нас; благодаря Бога, мы не
подвергались никакой опасности. Но где Эрнест?
     Он там, в тростнике, - ответил Жак.
     Я  оставил  его  с  Фрицем  и  пошел по указанному направлению и вскоре
увидел  Эрнеста сидящим на куче тростей. Он ничего не слышал и спокойно плел
верши очень удобной формы, с изобретением которой я и поздравил его.
     - Я  не  только  плел  верши,  -  сказал  он  с гордостью. - Я еще убил
молодую  змею фута четыре длиной; она лежит там около моего ружья, прикрытая
тростями.
     - Змея?  -  спросил  я улыбаясь. Отодвинув трости, я прибавил: - Это не
змея;  это  животное  лучше  змеи: это большой толстый угорь, из которого мы
сегодня вечером изготовим прекрасное кушанье.
     Подошедшие  братья,  услышав об ошибке Эрнеста, начали было трунить над
ним.
     - Спасибо  тебе,  дорогой  мой, - обратился я к Эрнесту, - не только за
доставленный   нам   прекрасный   ужин,   но  и  за  проявленную  готовность
подвергнуться  опасности для нашей защиты. Ты убил лишь угря, но думал иметь
дело со змеей; на мой взгляд это то же самое.
     Затем,  забрав  верши  и  добычу  Эрнеста,  а также кристаллы Фрица, мы
отправились  домой. Как раз во время нашего прихода жена была занята стиркой
белья  в  бассейне;  можно  представить себе, как она обрадовалась валяльной
глине.  Кристаллы  были  выставлены  в  музей  и  очень  радовали маленького
Франсуа, который не переставал дивиться этим большим алмазам.


XXVII

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ФЕРМУ. МОРСКАЯ СВИНКА.
                         ОНДАТРА. СУЛЕЙНИК КОЛЮЧИЙ

     Успокоенный  относительно  Лебединого  болота,  я  решился  предпринять
второй  поиск  по  направлению к ферме, тем более, что уже давно намеревался
укрепить эту часть наших владений.
     Мы  приготовились  выступить  завтра,  и  так как задуманный мною поиск
должен  был  длиться  несколько  недель,  то  мы запаслись всем необходимым:
походной  палаткой,  телегой, сосудами, оружием и съестными и огнестрельными
припасами.  Я боялся забыть что-либо и забрал все, что могло нам пригодиться
в пути.
     На  восходе солнца и семья, и скот были готовы. Мать удобно поместилась
на  телеге,  которую  тащили Вихрь и Мычок. Добрые животные эти несли еще на
своих  мясистых  загорбках  Жака  и  маленького  Франсуа.  Фриц,  верхом  на
Легконогом,  ехал вожатым в сотне шагов впереди каравана. Я, по обыкновению,
шел  пешком, подле коровы, а Эрнест, также пешком, рядом с телегой. В случае
усталости  мы  намеревались продолжать путь либо верхом, подобно Фрицу, либо
на  телеге,  рядом  с  матерью.  Наконец,  с  боку поезд достаточно охраняли
четыре собаки и шакал.
     Мы  выступили  радостные  и  полные  надежд.  Выпустив, по принятому на
такие  случаи  обыкновению,  на  луг  коз, овец и пернатую живность, жена не
забыла  рассыпать  вокруг  жилища  немного  корма, чтобы животные не уходили
слишком далеко от дома.
     Мы  направились к ферме, где намеревались переночевать. Мы хотели также
собрать   несколько   мешков  хлопка  и  осмотреть  повнимательнее  озеро  и
прилегавшее поле риса.
     Уже  в  начале  дороги  мы заметили только редкие следы боа, похожие на
след  ядра  на  сыпучем песке, а по мере удаления от Соколиного Гнезда следы
эти совсем исчезли. Не видно было и следов обезьян.
     Внешний  вид  фермы совершенно удовлетворил нас. После сытного обеда мы
отправились  тщательно  осмотреть  окрестность.  На  этот раз я взял с собой
маленького  Франсуа,  которому  доверил  небольшое  ружье, показав, конечно,
мальчику,  как  надо нести и заряжать это оружие. Эрнест остался с матерью у
конца  озера  Лебедей,  левый  берег  которого  должны  были  осмотреть  я и
Франсуа,  а  правый - Фриц и Жак. В виде союзников при матери остались Билль
и  Кнопс;  Фриц  и  Жак  взяли  с  собой  Турку  и  шакала, а меня с Франсуа
провожали Рыжий и Бурый.
     Я  с Франсуа шли по левому берегу, пробиваясь сквозь частый тростник, в
который  наши  щенки  забирались,  по-видимому,  с большим удовольствием. На
озере  и  над  ним  мы  видели черных лебедей, цапель, куликов, уток; но они
держались  вне  наших  выстрелов,  что  очень досадовало маленького Франсуа,
горевшего нетерпением испытать свое ружье.
     Внезапно   из   тростника  послышалось  неприятное  мычание,  несколько
похожее  на  крик  осла,  так  что  Франсуа, указывая место, откуда слышался
звук, подумал и сказал, что там находится наш осленок.
     - Этого  не  может  быть,  -  ответил  я.  - Во-первых, наш осленок еще
слишком   молод,   чтобы   издавать  до  того  сильный  звук,  а  во-вторых,
невозможно,  чтоб  он опередил нас так, что мы его не заметили. Я думаю, что
это  скорее  выпь,  называемая  также водяным быком, именно по своему крику,
похожему на отдаленное мычание.
     - Но, папа, как же может небольшая птица кричать так громко!?
     - Дитя  мое, по голосу животного нельзя судить о его росте. Например, у
соловьев  и  чижей, птиц очень маленьких, голос до того силен, что их слышно
дальше  уток  и  индюшек;  это  зависит  от  особого  устройства  их горла и
величины  их  легких. Выпь перед криком всовывает часть своего клюва в грязь
болота,  отчего крик этой птицы, тотчас же отражаясь в воде, достигает такой
же силы как мычание быка.
     Франсуа  очень хотелось дать свой первый выстрел по этой необыкновенной
птице.  Чтобы  доставить  ему  это  удовольствие,  я  подозвал наших собак и
указал  им  направление,  где  должна  была  находиться  выпь  и  в  котором
готовился  выстрелить  мальчуган.  По  прошествии  нескольких минут тростник
зашуршал;  вслед  затем  раздался  выстрел,  и торжествующий крик мальчугана
удостоверил меня, что первый опыт его был успешен.
     - Попал! попал! - кричал он во все горло.
     - Во  что  же?  -  спросил  я  его,  потому  что находился на некотором
расстоянии и не мог рассмотреть добычи.
     - В кабана, папа, в славного кабана.
     - Да не попал ли ты в одного из наших же поросят, пущенных на волю?
     И  я  приблизился  к  Франсуа  и его добыче, принесенной одной из наших
собак.  То  не  был  к  счастью,  один  из наших поросят, а была водосвинка,
длиною  около  двух  с  половиной  футов.  У этого животного шерсть жесткая,
гладкая,  чернобурая,  менее темная под брюхом. Пальцы соединены перепонкой.
Это  самое  большое  из  всех  известных  грызунов  и  служит представителем
семейства,  к  которому принадлежит и так называемая морская свинка, которую
в  Европе  держат  в  домах.  Водосвинка питается водными растениями и может
потому оставаться под водой.
     Перед  отправлением  в  дальнейший  путь  Франсуа, как истовый охотник,
вздумал  взвалить водосвинку себе на плечи, но не мог вынести такой тяжести.
Я  забавлялся  его  затруднительным  положением,  но не хотел помочь ребенку
желая научить его самопомощи.
     - Если  б  выпотрошить животное! - воскликнул Франсуа, пройдя насколько
шагов.  -  Весу  убавилось  бы,  и,  может  быть,  тогда  я смог бы дотащить
водосвинку до фермы.
     Мысль  была хороша, и несмотря на свое естественное отвращение к такому
занятию,  Франсуа  тотчас  же  выполнил  ее.  Но тяжесть водосвинки все-таки
превышала  его  силы, и мальчик, вздыхая, стал придумывать какое-либо другое
средство выйти из затруднения.
     - А,  знаю!  -  воскликнул  он.  -  Я  привяжу  добычу на спину Бурого,
который довольно силен, чтобы нести ее.
     - Тем  более  ты  вправе  это сделать, дорогой мой, что приучил к этому
обеих собак и что, следовательно, только воспользуешься своим же трудом.
     Освободившись  таким образом от ноши, которую Бурый нес весьма покорно,
Франсуа  пошел  вперед  так  же  легко и с таким же довольством, как прежде.
Скоро  мы достигли леса из южной сосны, где немного отдохнули и возвратились
на ферму, не найдя никаких следов боа.
     На  ферме  мы нашли Эрнеста среди множества только что убитых крыс. Я с
удивлением спросил его, откуда они взялись.
     - Это  Кнопс открыл их, - ответил Эрнест, - в их собственном гнезде, на
конце  рисового поля. Гнездо это походило на печь, и из него выбежали сперва
одна  крыса,  потом  две,  потом  три.  Можете  представить  себе, как Кнопс
скрежетал  зубами  и  свистал. Я прибежал, вооруженный палкой, и неосторожно
вошел  в  эту  печь,  чтобы  лучше  видеть,  с  каким числом врагов придется
воевать  мне  и  Кнопсу.  Побивая  крыс  палкой,  я  в то же время оглядывал
местность.  Нора  походила на большой цилиндр, искусно построенный из грязи,
стеблей  риса  и перегрызенных листьев. Вдруг я был совершенно окружен целым
войском  этих  животных  и невольно вспомнил епископа Гаттона в его башне. Я
отбивался  ногами  и палкой, сидевший у меня на спине Кнопс скрежетал зубами
и  свистел  резче,  чем  когда-либо;  но  скверные  животные  не переставали
нападать  и  притом  с  таким  остервенением,  что  я,  в отчаянии, принялся
жалобно  взывать  о  помощи.  Но  меня  никто не слышал кроме Билля, который
тотчас   же  явился  и  в  миг  расчистил  около  меня  зубами  значительное
пространство.  Я был спасен. Крысы, которые не попали на зубы Биллю, убежали
еще  поспешнее,  чем  явились,  и уступили поле битвы, с которого подошедшая
вскоре мама помогла мне подобрать трупы побежденных врагов.
     Рассказ  Эрнеста занял меня вдвойне: во-первых, потому что, касался его
самого,   а   во-вторых,   что  возбуждалось  мое  любопытство  относительно
встреченных  животных.  Я  попросил  сына  проводить меня на место побоища и
увидел, что постройка, о которой он говорил, походила на жилье бобров.
     - Догадки  мои  подтверждаются,  -  сказал  я  Эрнесту, - твои враги ни
крысы,  ни настоящие бобры, а мускусные крысы или ондатры, как их называют в
Северной Америке, их родине.
     Возвратившись  к  матери,  мы  встретили  Фрица  и  Жака;  они казались
недовольными  своим  походом,  из  которого  не  принесли почти ничего: Фриц
застрелил тетерева и тетерку, а Жак добыл лишь дюжину яиц.
     Дети  рассказывали  друг  другу  подвиги,  которые  они  совершили, или
совершили  бы  при  более  благоприятных обстоятельствах. Я напомнил им, что
еще  до  обеда нам предстояла работа: снять шкуры с убитых ондатр, величиной
равнявшихся  зайцам.  Не  теряя  времени,  мы  принялись  за этот труд: сняв
шкуры,  растянули  их  поодиночке  при помощи небольших деревянных колышков,
посолили,  натерли  золой  и  выставили  сушиться на солнце. Что же касается
водосвинки  Франсуа,  то она была разрезана на части, одна часть зажарена на
вертеле  и  тотчас же съедена. Остальное мясо было припрятано назавтра, хотя
мы почти не ели его по причине сильного болотного запаха.
     Во  время  еды  дети расспрашивали меня об ондатре и преимущественно об
ее необыкновенном запахе.
     - Запах  этот  производиться,  - сказал я, - преимущественно железками,
расположенными  в  нижних  частях  тела,  между кожею и мясом, и выделяющими
жирную   влагу  с  запахом  то  приятным,  то  отвратительным.  Относительно
употребления  этого  мускусного  вещества  я  не  могу  сообщить  вам ничего
определенного,  и  я не признаю за этим веществом никакой полезности. Самому
животному  оно  служит  защитой  от  врагов,  не терпящих мускусного запаха.
Такими  же  мускусными  железками  снабжены бобер, гиена, барсук и, особенно
циветта;  мускусное  вещество  всегда  пахнет  дурно  в  свежем  состоянии и
приобретает свойства благовония только со временем.
     Под  конец  обеда  лакомка  Эрнест стал жаловаться на то, что ему нечем
заглушить неприятный вкус, оставшийся во рту от мяса ондатры.
     Тогда  кинувшись  к  своим сумкам, Фриц и Жак подали брату: один горсть
орешков  южной  сосны  и  два  маленьких кокосовых ореха, а другой несколько
светло-зеленых плодов довольно приятного запаха.
     - Отлично,  дорогие  мои!  -  сказал  я. - Но какой же это новый плод у
Жака? Попробовал ли ты его прежде, чем предложить брагу?
     - Нет,  папа,  ответил  ветреник.  -  Я  сделал  бы  это, если б мне не
помешал  Фриц,  говоря, что плоды могут принадлежать какому-нибудь ядовитому
растению,  например манканиле. Но запах и вид плодов великолепен, и я думаю,
что Фриц ошибается.
     Я  похвалил  Фрица  за  его  осторожность,  но,  разрезав  один из этих
неизвестных   плодов,  заметил,  что  они  не  похожи  на  плоды  манканилы,
представляя  зернышки,  тогда  как  плод  манканилы содержит косточку. В это
время  подкравшийся  ко мне Кнопс схватил положенную мною на землю половинку
плода  и  с  очевидным  удовольствием съел ее. Это послужило как бы условным
знаком.  Все  кинулись на Жаковы яблоки с такой поспешностью, что я с трудом
мог  спасти  одно  из  них для жены. Устыдившись этого порыва жадности, дети
взапуски предлагали матери каждый свое яблоко, правда, уже надкусанное.
     - Нет, спасибо, лакомки, - сказала она, - кушайте сами.
     Я  хотел  снова  расспросить  Жака, где и на каком дереве он нашел этот
плод,  в  котором  я подозревал плод сулейника колючего Антильских островов.
Но  я  заметил,  что,  вследствие усталости, всех четырех мальчиков клонит в
сон, и потому предложил им лечь спать и сам подал им пример.


XXVIII

ПРИВАЛ У САХАРНИЦЫ. ПЕКАРИ.
                   ОТАИТСКОЕ ЖАРКОЕ. ИСПОЛИНСКИЙ БАМБУК.
                             ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОХОДА

     Проснувшись  на  рассвете,  после  спокойного и укрепившего нас сна, мы
снова  пустились  в  путь,  по  направлению  к болоту с сахарным тростником,
которые  мы  назвали  своей  сахарницей.  Еще  раньше  мы  устроили  там, из
переплетных  ветвей,  шалаш,  который  нам  предстояло лишь накрыть парусом,
чтобы  предохранить  себя  от палящих лучей солнца, в течение того короткого
времени, на которое мы хотели остановиться в этой местности.
     Пока  жена  готовила  завтрак,  я  с  детьми бродил по окрестности, ища
следов боа; но мы возвратились, не увидав их.
     Едва  успели мы присесть и начали угощаться свежим сахарным тростником,
которого  были  лишены  уже  долгое время, как наше внимание привлек упорный
лай  собак.  Мы  схватили  наши  ружья  и  кинулись  к тростниковой чаще, из
которой  раздавался  лай.  По  прошествии нескольких минут из нее показалось
множество  поросят,  спасавшихся  во  всю  прыть, следуя один за другим, как
солдаты,  хорошо  обученные  отступлению.  Три,  четыре, выстрела положили с
дюжину  жертв,  но  отнюдь  не  нарушили  правильного и быстрого отступления
стада.  По этим движениям и серому цвету животных я заключил, что перед нами
дикие  свиньи,  весьма  не  похожие  на  наших европейских. Кажется, то были
мускусные свиньи или пекари.
     Так  как  мы  отошли  довольно  далеко  от  шалаша,  в котором оставили
хозяйку,  и  без помощи тележки невозможно было перевезти нашей добычи, то я
послал  за  тележкой Жака, который и не замедлил возвратиться с нею. Зная из
чтения,  что  мясо  пекари  годно  в  пищу лишь в том случае, когда вслед за
смертью  животного  была  вырезана  из  него  пахучая  железка,  я  поспешил
исполнить это на убитых нами животных.
     Затем  мы  взвалили  добычу  на тележку, покрытую зелеными ветвями, и с
радостными песнями возвратились к шалашу.
     Добыча  наша  была  слишком  обильна  для  того, чтобы, несмотря на наш
исправный  аппетит,  мы  могли  уничтожить  ее  свежей,  и потому нужно было
принять меры для сохранения ее от порчи.
     За  недостатком  коптильни, постройку которой я поручил Фрицу и Жаку, я
должен  был  ограничиться  самыми  спешными  мерами. Я отрезал ноги и другие
лучшие  части  добычи,  а  туловища  и  головы  предоставил  собакам и орлу.
Отобранное  мясо  было  тщательно  вымыто,  посолено  и  положено в открытые
сверху  мешки,  которые  мы  и  привесили  к сучьям деревьев. Под мешки были
подставлены  тыквенные  чаши,  и  стекавший  в них рассол снова выливался на
мясо через отверстия в мешках.
     Следующее  утро  было  употреблено на приготовление отаитского жаркого,
которым  Фриц  хотел  изумить  мать. Под его надзором братья вырыли довольно
глубокую  яму,  выложили  ее  камнями  и  развели в ней, хворостом и щепами,
огонь.  Надзирая  за постройкой этой печи, Фриц в то же время готовил своего
поросенка:  он  опалил  его,  вымыл, начинил картофелем и пахучими травами и
наконец посолил по европейскому обычаю и отступая от способа отаитян.
     Я  научил  Фрица, для предохранения мяса от земли и золы, обернуть его,
за  недостатком  весьма  пригодных  для этого банановых листьев, в древесную
кору, и Фриц в точности выполнил мой совет, который оказался очень хорошим.
     Приготовленное  таким  образом  мясо  было  положено  между  накаленных
камней,  угольев,  золы  и  наконец прикрыто ими. А пока оно жарилось в этой
первобытной  печи,  мы  поспешили достроить коптильню, которая была окончена
лишь вечером.
     Тотчас  развесив  в ней, под потолком, наши окорока, мы развели на поде
коптильни  огонь и накрыли его сырым дерном, и скоро закрытую со всех сторон
коптильню  наполнил  густой  дым.  Само  собой  разумеется, что дым этот был
поддерживаем  до  тех  пор,  пока наши окорока не прокоптились совершенно, а
это потребовало нескольких дней.
     На  приготовление  жаркого по способу отаитян оказалось достаточным три
часа.  Когда  сняли покрывавший жаркое слой земли, песку и камней, из ямы, в
которой  оно  лежало,  распространился  приятный запах, который возбудил наш
аппетит  и  примирил мать с нашей стряпней, которую она несколько часов тому
назад с насмешкой называла дикой кухней. Фриц торжествовал.
     После  обеда  я  вспомнил  о прекрасных запахе и вкусе, которые придала
жаркому  кора  дерева,  употребленная Фрицем вместо банановых листьев, и при
тщательном  осмотре  этой коры и самого дерева, с которого она была снята, я
пришел  к заключению, что дерево это должно быть голуболистник ароматический
или  мадагаскарская  равенсара,  что на языке туземцев значит "добрый лист".
Он  соединяет  в  себе  запах  мускатного  ореха, гвоздики и корицы. Из него
добывают масло, которым индийские повара приправляют почти все кушания.
     Копчение  наших  окороков заняло еще дня два жену, которая поддерживала
в  коптильне  небольшой  огонь,  оставаясь дома под охраной которого-либо из
сыновей,  тогда  как  я  с остальными бродил по окрестности. В каждый приход
наш  ко  времени  обеда  мы  приносили  какую-нибудь добычу. Между прочим мы
открыли  в  бамбуковой  чаще  несколько тростей футов в шестьдесят вышиной и
соразмерной  толщины.  Перепилив  эти  стебли у узлов, мы без большого труда
приготовили  нечто  вроде  бочонков. Сидевшие на этих узлах колючки, твердые
как  гвозди,  тоже пригодились нам. Наконец, молодые ростки бамбука, которые
мы  собрали  одновременно  с  исполинскими стеблями, хозяйка наша положила в
уксус, обернув их в листья равенсары.
     Во  время  осмотра  Проспект-Гилля  я с досадой увидел и здесь такие же
опустошения,  произведенные  обезьянами, как раньше на ферме. И здесь козы и
овцы  разбрелись  по  окрестности,  куры  совершенно одичали, а самое жилище
было  до  того попорчено, что исправление его я должен был отложить до более
удобного времени.
     Еще  несколько  дней  было  употреблено на проложение новой дороги и на
изготовление   в   прок   прежней  добычи.  Когда  наши  окорока  достаточно
прокоптились,  мы  вновь  собрались  в  поход.  Я захватил с со