е только не испугался опасности, но остерегся поспешного
выстрела и выждал мнимого врага.
     Продолжая   идти,   мы   достигли   берега  моря.  Взглядом  мы  искали
каких-нибудь  следов  наших  товарищей,  но тщетно. Мы внимательно осмотрели
песок  по  берегу,  думая  увидеть  следы человеческих ног, но и эта надежда
обманула нас.
     Фриц  предложил  время  от  времени  стрелять, чтоб выстрелы могли быть
услышаны потерпевшими крушение, если они находились где-либо вблизи.
     - Мысль  недурна,  -  возразил  я,  -  но кто ручается тебе, что на эти
выстрелы  не  явятся  толпы  дикарей,  схватка  с которыми не обещает ничего
приятного.
     - Наконец,  -  прибавил  фриц,  -  я  не знаю чего мы хлопочем о людях,
которые нас бесчеловечно покинули!
     - Хлопочем  по  нескольким  причинам,  - ответил я: - во-первых потому,
что  не  по-христиански  платить  за  зло злом; а во-вторых потому, что если
наши товарищи могут нуждаться в нас, то и мы сами можем нуждаться в них.
     - Однако,  папа,  мы  теряем  в  поисках  время,  которое  мы  могли бы
употребить  с  большей  пользой,  -  например, на спасение скота, который мы
оставили на корабле.
     - Из  различных  обязанностей,  - сказал я, - исполним сначала наиболее
важную.  Притом же, дорогой мой, животным оставлено корму на несколько дней,
а море спокойно и отнюдь не грозит снести остатки корабля.
     Мы  покинули  берег.  Исходив свыше семи верст, постоянно настороже, мы
вошли  в  маленький  лесок.  Мы  шли  около  двух часов, и солнце стояло уже
высоко.  Мы остановились на берегу небольшого, тихо журчавшего ручья. Вокруг
нас порхали, щебетали неизвестные нам птицы с прекрасным оперением.
     Фриц  утверждал,  что  видит  в ветвях дерева обезьяну. Истину его слов
подтвердило  мне то, что Турка стал нюхать и потом лаять в этом направлении.
Фриц  поднялся,  чтобы  проверить  факт,  и так как он шел, подняв глаза, то
наткнулся  на  какой-то  круглый,  косматый предмет. В досаде он поднял этот
предмет  и,  взглянув  на  него, поднес его мне, говоря, что это должно быть
гнездо какой-либо большой птицы.
     - Гнездо  это,  дорогой  Фриц,  - сказал я, смеясь его ошибке, - не что
иное, как кокосовый орех.
     По свойственному юношам честолюбию Фриц отстаивал свое мнение.
     - Ведь  есть,  -  сказал  он,  - птицы, которые строят такие же круглые
гнезда.
     - Правда,  но  зачем  решать  вопрос  так  поспешно  и  отстаивать свое
суждение,  когда тебе доказывают, что оно неосновательно. Припомни, разве ты
не  видел,  что  кокосовый  орех  окружен  массой волокон, которую покрывает
тонкая  и  ломкая  кожица.  Найденный  тобою  плод,  вероятно, стар; внешняя
кожица  могла  разрушиться  на  воздухе.  Сняв  косматые волокна, ты найдешь
орех.
     Фриц  исполнил совет, и ему было доказано, что я прав. Потом мы разбили
твердую скорлупу ореха, в которой нашли только высохшее и несъедобное ядро.
     - Вот  на!  Это-то  и  есть тот плод, о котором ученый Эрнест постоянно
отзывается с такой похвалой? Я думал, что найду в орехе прекрасное молоко.
     - Ты  и  нашел бы его в орехе, не совершенно созревшем. Но по мере того
как  орех  зреет,  заключающееся  в  нем  молоко  густеет  и  образует ядро,
которое,  еще  позже,  сохнет,  если  плод  не  попадет  в землю, годную для
проростания,  и  если  ядро, проростая, не разорвет скорлупы, чтобы породить
новое дерево.
     - Да  разве  ядро  сможет  пробить  такую крепкую скорлупу? - удивленно
спросил Фриц.
     - Действительно  так.  Не  видел ли ты раскрывшимися косточки персиков,
которые однако очень тверды?
     - Да;  но  косточка  персика  состоит  из  двух  половин,  которые ядро
разделяет, разбухая от влаги.
     Я  радовался  верности  этого  замечания и сообщил Фрицу, что кокосовый
орех  проростает  другим  образом. Я показал Фрицу три маленькие отверстия у
хвоста ореха.
     - Мы  можем  увериться, - сказал я, - что эти отверстия закрыты деревом
менее  твердым,  чем остальная скорлупа. Вот через них-то и проникают ростки
стебля и корешков.
     Я  с  удовольствием  наблюдал,  как  внимательно сын мой выслушивал эти
объяснения.
     Мы  опять  пустились  в  путь,  продолжая  идти  тем же лесом, который,
по-видимому,  простирался  довольно  далеко.  Очень  часто мы были вынуждены
прорубать  себе  дорогу  топорами вследствие бесчисленных вьющихся растений,
переплетавшихся  перед  нами.  На  каждом  шагу  взорам нашим представлялось
какое-нибудь  странное  дерево. Фриц, который более и более изумлялся, вдруг
воскликнул:
     - Папа! Какие это деревья с утолщениями на стволах?
     Я  узнал  тыкву,  гибкие  стебли  которой,  обвившись  около  деревьев,
свешивают  с  их стволов свои плоды с твердой и сухой кожей. Я сказал Фрицу,
что  плоды эти могут быть употребляемы на изготовление чаш, блюд, бутылей, и
что дикие кипятят в них воду и варят пищу.
     Фриц  очень  изумился, не понимая, каким образом приготовленную из этих
плодов посуду можно ставить на огонь.
     Тогда  я  объяснил ему способ диких, которые бросают в содержимую этими
сосудами  воду  каменья,  предварительно  накаленные  на  огне, пока вода не
закипит.
     - Так  просто!  Это  до  того  не  замысловато,  что  если  б я немного
подумал, мог бы догадаться и сам.
     - Да,  ты  пытался  бы открыть этот способ таким же образом, как друзья
Колумба  пытались  поставить яйцо на его острый конец. Не забывай, что самые
простые способы изобретаются всего труднее.
     Болтая,  каждый  из нас взял по тыкве и стал обделывать ее в какую-либо
домашнюю  посуду.  Фриц  принялся  обрезать свою тыкву ножом, но так как это
ему  не  удавалось,  то  он  потерял  терпение  и  бросил тыкву. Я, конечно,
остерегся   подражать   ему;   напротив,  обвязав  свою  тыкву  бечевкой,  я
постепенно  стягивал  последнюю  закручиванием  и  таким  образом  без труда
разрезал тыкву на две чашки одинаковых размеров.
     - На  это  раз,  - сказал Фриц, - сознаюсь, что я не придумал бы такого
хорошего способа.
     - Не  мне,  дорогой  мой, принадлежит честь этого изобретения. Я только
припомнил  вычитанное  мною  средство: его употребляют народы, не обладающие
ножами.
     Фриц  захотел узнать, каким образом изготовляются бутылки. - Я понимаю,
-  сказал он, - что, дав высохнуть тыкве и проделав в ней дыру, можно вынуть
из  нее мякоть; но как придать этому совершенно круглому плоду более удобную
форму? Можно ли сажать его таким образом, чтобы получить горлышко?
     Тогда  я  пояснил ему, что для получения сосуда такой формы, плоды, еще
молодые,   обвязывают   холстом   или  древесной  корой.  Вследствие  этого,
обвязанная часть не может расти, между тем как другие развиваются свободно.
     Видя мою успешную работу и Фриц ободрился.
     Мы  приготовили несколько чашек, которые я выставил на солнце, наполнив
их  предварительно  мелким  песком, чтобы кожа тыквы, засыхая, не коробилась
слишком  сильно.  Потом,  чтобы  захватить  эту  посуду на обратном пути, мы
хорошо заметили место, на котором оставляли ее.
     Затем  мы  продолжали  идти, пытаясь вырезать из кусков тыквы ложки. Мы
не  произвели  ничего  замечательного;  но  как  ни  грубо были сделаны наши
ложки,  все  же  они  показались  нам великолепными в сравнении с неудобными
раковинами, которые служили нам накануне.
     Фриц  от  радости  прыгал: "Блюда, тарелки, чашки! как мама будет рада!
Теперь  будет  в  чем  давать  нам  кушать". Подумав о маленьком Франсуа, он
прибавил:  -  Папа,  отыщем  маленькую тыкву; наши ложки разорвут ему рот до
ушей; я попытаюсь приготовить ему особый прибор.
     А  как  одна  хорошая  мысль  вызывает другую, то Фриц приготовил и две
большие чашки для Турки и Билля, которые все еще немного дичились его.
     Когда  сосуды  эти  были  окончены,  Фриц  уделил из своей доли сухарей
некоторое  количество,  чтобы  приготовить  Турке суп со свежей водой. Когда
Турка  увидел  пред  собой  это  соблазнительное  кушанье, его большие глаза
засверкали  удовольствием;  он  лизал  руки  Фрицу  и с радостью принялся за
неожиданный обед. Очевидно, все было забыто.
     Проходив  еще  около трех часов, мы достигли косы, которая выдавалась в
море  наподобие  мыса и на которой возвышался высокий холм. Мы взобрались на
него  не  без  труда.  С вершины холма взор обнимал большое пространство; но
хотя  мы  смотрели  в  подзорную  трубу, однако не открыли никаких следов ни
товарищей   по   крушению,   ни   того,   чтобы   страна  была  обитаема.  В
вознаграждение   нам   представлялась   великолепнейшая  природа.  Под  нами
блестала  зеркальная поверхность моря, спокойного в пространной губе, берега
которой   были  покрыты  роскошной  растительностью  и  оканчивались  мысом,
терявшимся  в  голубой дали. Это зрелище наполнило бы меня восторгом, если б
меня  не  печалила  судьба  наших  товарищей.  Однако,  осматривая страну, я
все-таки не мог не ценить ее плодородия, обеспечивавшего нашу будущность.
     - Отныне,  -  сказал я, - мы обречены на судьбу одиноких поселенцев. На
то воля Божия.
     Солнце  пекло  нас  жаркими  лучами.  Я предложил Фрицу поискать тени в
пальмовом лесу, который виднелся невдалеке.
     Чтобы  достигнуть его, нам пришлось пробираться сквозь тростник до того
частый  и  переплетенный,  что он сильно затруднял наше шествие. Так как эта
местность  казалась  мне  могущей  служить  жилищем  пресмыкающимся,  то для
защиты  от  них  я  срезал  одну  из  тростей.  Едва  взял  я ее в руку, как
почувствовал,  что  рука  моя  смочена липкой жидкостью. Я поднес этот сок к
губам   и   убедился,  что  мы  набрели  на  природную  плантацию  сахарного
тростника.  Однако  я  не  сказал  об  этом  Фрицу,  желая  доставить  и ему
удовлетворение ценным открытием.
     Он  шел  впереди  меня.  Я предложил ему срезать и себе трость, которая
могла  служить  против змей гораздо вернейшим оружием, чем пистолеты и ножи.
Он  исполнил мой совет, и я услышал его восклицающим в совершенном восторге:
"Сахарный  тростник!  сахарный  тростник! Какой вкусный сок, чудесный сироп!
Как  будут довольны мама и маленькие братья! А блаженству лакомки Эрнеста не
будет и пределов!"
     Он  переломил  свою  трость на несколько частей, чтоб легче выдавливать
из  нее  сок, который он сосал с жадностью. Я побранил бы его за эту страсть
лакомиться,  если  б  не  догадался, что его мучила жажда, и если б я сам не
находил в том же соке громадного наслаждения.
     - Я  возьму,  -  сказал  Фриц,  - большой запас тростей, чтобы угостить
маму и братьев и чтобы нам самим можно было освежаться по дороге.
     Я  советовал Фрицу не обременять себя слишком большой тяжестью, так как
нам  предстоял  еще  долгий путь; однако он срезал с дюжину наиболее толстых
тростей, которые оголил от листьев и взял под мышку.
     Едва  вошли  мы  в  пальмовый  лес, как стадо обезьян, напуганных нашим
появлением  и лаем Турки, вскочило на деревья, с вершины которых они озирали
нас, испуская резкие крики и строя ужасные гримасы.
     Фриц,  не долго думая, бросил на землю свою ношу тростей, зарядил ружье
и прицелился. Я отклонил дуло.
     - За что хочешь ты убить этих животных?
     - Обезьяны,  -  ответил  он,  - злые и глупые животные; смотри, как они
грозятся и скалят зубы.
     - Пожалуй;  но  если  они  злятся,  то  не  без причины, потому что наш
приход  потревожил  их.  Но не станем без нужды убивать животных. Довольно и
того,   что   забота   о   собственном   существовании  заставляет  человека
преследовать  большинство  животных. Будь добр, оставь этим обезьянам жизнь:
кто знает, не будут ли они нам полезны?
     - Полезны! - повторил Фриц в изумлении, - чем же, скажи!
     - Увидишь, - отвечал я.
     Тогда  я  бросил по направлению к обезьянам несколько камней. Обезьяны,
по  своей склонности к подражанию, начали срывать с верхушек пальм кокосовые
орехи  и  взапуски бросать ими в нас. Нам было легко увертываться от орехов,
пущенных очень неловко.
     Фриц  очень потешался успеху моей хитрости. "Спасибо, госпожи обезьяны,
-  кричал он, прячась за деревья, - спасибо!" Когда орехи стали падать реже,
он  собрал  столько  плодов,  сколько  мог  снести,  и  мы  отступили, чтобы
угоститься  на  досуге,  не будучи тревожимы обезьянами. Прежде всего концом
ножа  мы  прорезали  отверстие  на  мягкой части ореха, находящейся близ его
хвоста,  чтобы  пить  заключавшееся в орехах молоко. Но, к нашему изумлению,
жидкость  эта  оказалась  далеко  не  такой  вкусной,  как  мы  ожидали. Нам
показалась  гораздо  вкуснее прилегавшая к ней более твердая часть. Разрубив
кокосовый  орех ударом топора, мы, при помощи наших ложек, собрали эту кашу,
подсластили   ее   соком   тростника   и   приготовили  себе  таким  образом
великолепное  кушанье.  Благодаря  этой  добыче, Фриц мог предоставить Турке
остатки  морского  рака и сухарей. Но эти припасы оказались слишком скудными
для  удовлетворения голода Турки; пожрав их, он принялся жевать трости, в то
же время ища кашицы кокосовых орехов.
     Я  связал несколько орехов, которых сохранились черешки, и назначил эту
ношу  себе.  Фриц поднял оставшиеся трости, и, подкрепленные принятой пищей,
мы отправились домой.
     Фриц   очень   скоро   стал   тяготиться  своей  ношей.  Ежеминутно  он
перекладывал  ее  с плеча на плечо, брал ее то под одну руку, то под другую.
Наконец, вздохнув от усталости, он сказал:
     - Право,  я  никак  не воображал, чтобы несколько тростей причинили мне
столько  хлопот;  однако  мне  хочется  донести  их до палатки, чтобы мать и
братья могли ими полакомиться.
     - Нужно  терпение  и мужество, - сказал я, - твою ношу можно сравнить с
корзиной  хлеба,  которую нес Эзоп и которая после каждого обеда становилась
легче  и  легче.  Так и мы значительно уменьшим наш запас тростей до прихода
на  место.  Дай  мне  одну трость, я воспользуюсь ею и как подобной палкой и
как  переносным  ульем.  Другую  трость возьми сам; вот, уже двумя меньше. А
остальные  свяжи  таким  образом,  чтоб  их  можно  было  повесить на спину,
накрест  с  ружьем.  Помни,  -  прибавил  я,  -  что впредь нам, живя в этой
пустыне, придется часто изобретать разные способы устранять неудобства.
     Мы  отправились  дальше.  Фриц, видя, что я время от времени подношу ко
рту  данную  мне трость, захотел подражать мне, но как ни силился сосать, не
мог  добыть сока. Наконец, потеряв терпение, он спросил меня о причине своей
неудачи.
     - Подумай немного, - сказал я, - и я уверен, что ты откроешь причину.
     И  действительно,  он скоро выяснил себе это явление. Он понял, что для
доставления  доступа  воздуху  следовало  проткнуть дыру поверх первого узла
трости.  Сделав  это,  он  уже очень легко высасывал сок и, подобно мне, мог
освежаться этим лакомым питьем.
     Тем  не  менее  он  сделал  замечание,  что  если  мы  будем продолжать
пользоваться  тростями  таким  образом,  то  принесем  их  в  палатку  очень
немного.
     - Не  огорчайся  этим  сильно, - сказал я, - потому что сок сохраняется
свежим  очень  недолго,  особенно если срезанные трости лежат на солнце. Жар
портит  его.  Если  нам  придется  идти  еще  несколько  времени,  то  очень
вероятно,  что,  придя  к  нашим,  ты  будешь в состоянии предложить им лишь
трости, наполненные кислой жидкостью.
     - Но  в  таком  случае  найдется чем вознаградить их: у меня в жестяном
кувшине запас кокосового молока.
     - Но  ты  еще  не  знаешь,  что вылитое из ореха кокосовое молоко также
бродит и киснет. Поэтому ты можешь разочароваться и в этом отношении.
     Фриц  взял  кувшин;  но  едва  дотронулся  он до пробки, как ее с силой
вытолкнуло,  и жидкость стала выливаться из горлышка, пенясь как шампанское.
Мы  отведали этой жидкости, и она показалась нам очень вкусной. Фрицу она до
того  понравилась,  что  я  должен  был напомнить ему об умеренности, боясь,
чтобы он не опьянел.
     Как  бы  то  ни  было, жидкость эта нас подкрепила, и мы пошли быстрее.
Вскоре  мы  очутились  в  том  месте, где оставили свою посуду из тыквы. Она
прекрасно высохла, и мы взяли ее с собой.
     Несколько  дальше,  Турка  с  лаем  бросился  на стадо обезьян, которые
играли  и  не  заметили  нашего  приближения. Когда собака залаяла, обезьяны
бросились  на  деревья.  Но  одной  мартышке,  кормившей своего детеныша, не
удалось спастись, и она была схвачена собакой.
     Фриц  бросился  выручать  ее;  он  потерял  свою шляпу, бросил кувшин и
трости,  но  тем  не  менее опоздал: бедное животное было задушено, и собака
уже  принялась  терзать  его.  Фриц, возмущенный, старался воспрепятствовать
Турку  продолжать  этот  кровавый обед. Я уговорил его не делать этого: наша
собственная  безопасность требовала, чтобы голод Турка был утолен; притом же
уже некогда было вырывать у него добычу.
     Детеныш  мартышки, при первом пробуждении ужаса, прижался к пучку травы
и  смотрел  на  печальную  сцену,  скрежеща зубами. Увидев Фрица, обезьяна в
один  прыжок  вскочила  ему  на  плечи  и  ухватилась  за его платье до того
крепко,  что,  несмотря  на  чрезвычайные  усилия,  бедный  мальчик  не  мог
избавиться от нее.
     Он  отбивался  от  маленького  неприятеля  не  без некоторого волнения.
Обезьянка  вовсе  не  хотела  причинить  ему  вред;  напротив, разлученная с
матерью,  она, казалось, просила Фрица о помощи и защите против осиротившего
ее страшного врага.
     Невольно   потешившись   затруднительным   положением  своего  сына,  я
приблизился  и  кротко  заставил  маленькое животное выпустить из рук платье
Фрица.  Держа  обезьянку  в  руках,  в  том  положении, как кормилицы держат
ребенка, я почувствовал к ней глубокую жалость.
     - Бедное  существо,  -  сказал  я, - какую участь доставим мы тебе? Нам
нужно очень осторожно прибавлять бесполезного члена в нашу колонию...
     Но Фриц прервал меня:
     - О  папа,  пожалуйста,  позволь  мне  оставить ее у себя. Ведь если мы
покинем  ее,  она погибнет. Позволь мне усыновить ее. Я читал, что обезьяны,
по  инстинкту,  умеют различать плоды съедобные от вредных; если это правда,
то  мы  не  колеблясь  можем  принять  на  свое  попечение  этого маленького
товарища.
     - Хорошо,  дитя  мое;  я  с  удовольствием вижу и твое доброе сердце, и
твое  благоразумие. И потому соглашаюсь допустить в колонию твоего приемыша;
но  подумай,  что  тебе  придется  заботиться  о его воспитании, чтоб нам не
пришлось когда-нибудь избавиться от него.
     Во время нашего разговора Турка равнодушно окончил свой ужасный обед.
     - Господин  Турка, - торжественно сказал ему Фриц, показывая пальцем на
обезьянку,  -  вы  съели мать этой бедняжки; это преступление вам прощается,
потому  что  вы  только  неразумное  животное.  Но впредь вы должны любить и
уважать  вот  эту маленькую обезьянку. К счастью, она слишком мала для того,
чтобы  понимать вред, который вы ей причинили. И если вы раскаетесь и будете
вести  себя  честно,  то, в награду за ваше исправление, я обязуюсь снабжать
вас  хорошей  похлебкой,  которая  отучит  вас от омерзительных обедов сырым
мясом.
     Турка  лег к ногам Фрица, как бы понимая важность его речи: взгляд его,
с  выражением  сознания,  переносился  с его молодого господина на маленькую
обезьянку,  которую  Фриц ласкал на глазах собаки, как бы для указания того,
что впредь покровительствуемое животное должно быть для него священным.
     После  этого  договора  обезьянка  поместилась  снова  на плече Фрица и
сидела  там  так  же  спокойно,  как если бы давно привыкла к нему. Но когда
Турка  играя  слишком приближался к обезьянке, она снова обнаруживала ужас и
старалась  укрыться на груди и руках Фрица. Тогда последнему пришла в голову
странная мысль.
     Желая  закрепить  примирение, Фриц снова обратился к преступному Турку.
"Злодей,  -  сказал он, - исправь свою вину. Ты лишил это маленькое животное
его  оберегательницы,  и  будет  лишь справедливо потребовать, чтобы ты